Глава 9

Зная скверный характер учителя, я не мог не ожидать от него подвоха, поэтому лезть в поместье наобум не собирался, да и сам внешний вид строений к благодушию не располагал. Довольно большое поместье, построенное в стиле Сыхэюань (глупо ожидать чего-то иного от глухой провинции), выглядело неухоженным и запущенным: краска со стен зданий облезла и облупилась, с крыши кое где осыпалась черепица. Дорожка к воротам внешней стены, ныне отсутствующим, когда-то была вымощена камнем, но прилежные мародеры не оставили ее без внимания, и теперь она представляла из себя покрытую редкими клочками засохшей травы тропинку. Клумбы вдоль нее, когда-то радовавшие взгляд жителей поместья обилием цветов, теперь выглядели, как небрежные кучи дерна, увенчанные полуистлевшими сорняками, а кусты, видимо, жасминовые, заботливо высаженные вдоль внешних стен, при каждом порыве ветра приветливо нам скрипели и похрустывали голыми, без единого листочка, высохшими ветвями. Да и вообще, двор без единой зеленой травинки выглядел несколько странновато, особенно если взглянуть на вполне себе обычный лес, начинавшийся сразу за стенами поместья.

— Знаешь, братец Ли, — неуверенно подергала меня за рукав Ванкси. — Что-то мне не по себе здесь. Такое ощущение, что за нами кто-то наблюдает. И посмотри вокруг, — она, поеживаясь, оглянулась. — Это место выглядит странно. Мне кажется, это плохая идея — ночевать здесь. Да тут даже трава не растет!

Словно бы в подтверждение ее слов, тех, про «ночевать здесь», зловеще хлопнула створка ворот чжаймэнь. Когда-то алые с золотыми узорами, а теперь буровато-облупленные, ворота поскрипывали от гуляющих в здании сквозняков. Рукоять с чжаймэнь кто-то давным-давно украл, а вот створки с петель почему-то снять никто не потрудился.


— Ну, возле алхимических дворов в нашем монастыре тоже ничего не росло, — подбодрил я девушку, хотя у самого на душе пребывало некоторое беспокойство. — Так что, может, и ничего страшного? Зато, комары здесь вдвое толще обычных, а если зайдем в здание и разведем очаг, этот мастер алхимии выкурит их всех разом, и ты как следует отдохнешь/ И если найдем источник, то сможешь хорошенько умыться!

— Я что, выгляжу замарашкой? — прошипела в ответ девушка. — А не напомнишь ли мне, друг мой кудрявый, почему эта госпожа теперь выглядит так, как будто делом всей ее жизни является выпас свиней?


Ох уж эти женщины, — скорбно подумалось мне, — вечно цепляются к пустякам и мелочам. Правильно говаривал мне учитель Чан, иным вечерком любивший выпить монастырского вина и поучить молодежь (в моем лице) жизни: каждая женщина всегда умеет из ничего создать три вещи: шляпу, салат и скандал. А для последнего всегда нужен кто-то виноватый, причем с поиском оного обычно никаких затруднений не возникает.


Развивать тему свиней и свинопасов (…свинопасок…) я не стал, хотя мог бы, ведь этому мудрому старику был известен по крайней мере один достойный человек, который этим в юности занимался, и не растерял от того ни ума, ни мудрости, не говоря уж про талант. Учитель из метлы что-то бухтел про то, что единственным достоинством этого человека, была, есть, и, по-видимому, будет бесконечная удача, позволившая встретить на своем кривом и убогом жизненном пути такого мастера, как он, старый Фанг. И только вмешательство этого добросердечного, хоть и немного мертвого старца не позволило этому пустоголовому отродью бабуинов окончательно разложиться морально.

Я не стал с ним спорить, хотя старец, в данном случае, был в корне неправ. А иначе — откуда тогда такой кругозор? Масштаб личности? Широта взглядов?

«Сейчас схлопочешь!», — предупредил меня теряющий терпение учитель. — «Эта твоя подружка, она хотя бы что-то чувствует, что с этим местом что-то не так, хотя и не в силах сообразить, что именно. А тебя, похоже, вытесали из дерева».

— Да вижу я, вижу, что местечко это не в порядке! А если ты говоришь, что мне надо туда идти, и что-то забрать себе, то не пора ли сказать, в чем дело?

«Дело в призраках, ученик», — несколько унял раздражение учитель. — «Причем, в их самой глупой и бесполезной разновидности. Дикие призраки, ученик, иногда заводятся в месте чьей-то смерти, особенно повышается вероятность восстать для того умершего, которого в момент кончины одолевали сильные чувства. Мать, защищающая ребенка, и погибшая при этом, пойманный стражей мститель, снедаемый ненавистью — шанс переродиться и восстать, дабы продолжить дело, не законченное при жизни, невелик, но он есть».

— Видимо, есть и не дикие?

«Разумеется. Много видов существует. Пути мертвых я так и не превзошел, но дело как с ними самими, так и с мастерами этого пути имел. А сегодня будешь иметь и ты».

— Может…

«Не может!».

— Но учитель! Этот младший не имеет техник, чтобы противостоять призракам!

«Они тебе сегодня не понадобятся. Дикий призрак сам по себе безобиден, но вот есть у него изъян: для существования ему необходима Ци. А раз своего нет, но очень нужно, то следует отобрать чужое, не так ли?».

— Погоди-ка! Ты хочешь, чтобы я пошел в поместье… Но там не будет чужой Ци, будет только моя! — возмутился я.

«Вот-вот. Только твою они и будут пытаться забрать, потому что артефакт ты оставишь снаружи здания».


Я с трудом подавил в себе внезапно возникшее горячее желание оскорбить учителя.


— Но, мастер! Если там кто-то подобный тебе, то что может поделать этот мелкий Ли, причем без моей метлы?

«Не смей сравнивать этого старого мудреца с какими-то отбросами, не сумевшими даже толком сдохнуть!».

— Но, мастер!!!

«Номастер — номастер», — глумливо проскрипел в ответ учитель. — «Тебя еще не пугают, а ты уже готов обосраться?».

— Этот младший Ли всегда почитал старших, а если они уже умерли, но при этом все еще здесь, то он готов почитать их вдвойне…

«Мой ученик почитать будет только меня, своего старшего, а иначе, мало ему не покажется! Противостояние нескольким дохлякам — самое то, что требуется для закалки твоих духа и разума».

— Так их там еще и несколько?!

«Да, несколько кусочков коровьего дерьма. Ни силы, ни разума, ни духа. Даже яиц нет, чтобы развоплотиться самостоятельно. Оглядись, ученик — они настолько опустились, что высосали даже траву на газонах! Только в ваше время, пожалуй, и можно найти таких соплежуев. Будь на их месте этот старик, я бы уже опустошил весь лес на многие ли вокруг, чтобы набрать сил, и сделал бы то, что должен. Ну, хоть попытался бы. А уж выдрать душу из своего убийцы, или хотя бы из кого-нибудь, кто ему дорог — это уж точно!».

Ну, да. Если мне когда-нибудь понадобится у кого-то занять немного злокачественности, я знаю, к кому обратиться.

Ладно, я уже понял, что один старый дохлый клещ с живого меня не слезет, так что, видимо, придется все же ползти в дом с привидениями.

Безусловно, вечер в обществе подвальной нежити скрасит мои серые будни…


— Ладно, старик! Этот Дао Ли пойдет, и смело взглянет в глаза злу, которое посмело там обосноваться. Любые враги, любые опасности по плечу этому юному мастеру! Призраки, злые духи, неупокоенные — все могут прийти ко мне, и этот мастер сполна проявит твердость духа! — смело и гордо провозгласил я учителю, поняв, что отвертеться от вылазки в стрёмный дом никак не удастся. — Как поется в песнях: так горд, что готов противостоять волнам, течёт по венам горячая, как солнце, кровь! Высокие порывы, широкий кругозор, горю желанием я стать сильнее, стремлюсь я стать героем! Так пусть они придут ко мне, и сполна познают боевую ярость этого юного мастера!

«Вот это правильный настрой!», — порадовался за меня учитель.

Ну, а если не познают, то я всегда могу убежать.


С душераздирающим скрипом распахнулись створки чжаймэнь, и мы с Ванкси, опасливо держащейся за моей спиной, проникли вовнутрь. Я пытался убедить девушку подождать меня снаружи, но не преуспел: перспектива остаться одной показалась ей более неприятной, нежели прогулка по странному дому. Обычно за чжаймэнь находится небольшой дворик, ведущий к двору-вайюань, но конкретно в этом поместье предпочли этот дворик не делать, и, пройдя через ворота, мы оказались в довольно большом помещении.


Ну, что сказать: бардак и запустение, пылища, паутина, затянувшая углы и клочьями свисающая с потолка. Под ногами что-то хрустнуло — я поворошил носком туфли в пыли, и обнаружил останки какой-то животины, похожей на крысу. А, может быть, это она и была. Свет солнца, клонившегося к закату, пробивался сквозь узенькие окна, и едва ли мог рассеять окружающий сумрак, зато делал тени в углах комнаты еще более зловещими. Вдоль стен стояли скамейки, на одной из них, выставив вверх скрюченные лапки, валялась мумифицировавшаяся ворона.

На каждой из стен висело по большой картине, но что на них изображено было уже не разобрать под толстым слоем пыли и плесени.

Ванкси споткнулась об остатки табурета, и, подняв в воздух клуб пыли, заставила нас обоих расчихаться, чем испортила всю таинственность момента.


За следующей дверью должен быть дворик-вайюань, куда мы, вздымая пыль, чихая и пиная сушеных крыс, через несколько мгновений и вышли. Открывшиеся нам пейзажи выглядели еще более паскудно, чем было снаружи: кусты, не просто высохшие, а затянутые паутиной, в которой умудрились запутаться несколько небольших птиц, и та же самая высохшая ломкая трава, шелестевшая при полном отсутствии ветра. Куда-то делись все сквозняки, перестали хлопать створки чжаймэнь — только шелест сухой травы и звуки нашего дыхания нарушали мертвую тишину этого места.

В свете лучей вечернего солнца мы пересекли двор, и подошли к вратам во внутренний двор-нэйюань. Эти ворота, не в пример остальным, выглядели вполне прилично: и алый цвет, и пожелания долголетия в орнаменте на них — все сохранилось довольно неплохо. А картина на стене слева от эрмэнь, изображающая грозного воина с копьем в руках — так и вообще выглядела, как будто ее написали вчера. Ни один мазок не облупился, ни одна черта не выцвела. Воин смотрел прямо и грозно, тонкие и прямые его брови были угрожающе нахмурены и всем своим видом он излучал угрозу незваным гостям.

Что-то с этой картиной мне показалось неправильным, но вот что именно — было покамест, непонятно.

— Ли, мне страшно! — сообщила мне Ванкси. — Он… Он за мной наблюдает… У него глаза двигались…

— Тени, Ванкси-эр, это просто тени. Солнце заходит, — как можно беззаботней ответил я. — Пошли, зайдем в главный дом. Если все будет нормально, сегодня там и заночуем, а завтра, как рассветет, двинемся дальше.

— Думаю, — стуча зубами, девушка подергала меня за рубаху, пытаясь отвлечь от моего нынешнего занятия (я пристально разглядывал картину, пытаясь сообразить, что же мне в ней кажется подозрительным). — Нам не стоит туда идти.

— Почему же, вполне стоит, — ответил я девушке.

В любом случае, чтобы найти то, что понравилось старому Фангу, придется обойти все поместье, так что лучше на ночлег устроиться пораньше, чтобы не тыкаться по углам в темноте.

— Ли, обернись. Там ворона… — пропищала мне моя спутница.

— Ну, так пусть она там будет. С ней что-то не так?

— С ней все не так!!! Ли!!! — уже провизжала мне девушка. — Это мертвая ворона!!!

И тут я понял, что не так с картиной: глаза воина, изображенного на ней, действительно сдвинулись, и теперь уж на игру теней это было не списать. Свирепый воин, ранее олицетворявший собой непреклонный дух и жажду битвы, теперь жадно пялился на мою паникующую спутницу, а прежде легкая небрежная улыбка, ранее источающая предвкушение боя, теперь стала откровенно сальной. Ванкси тоже было на что взглянуть: к нам, неуклюже переваливаясь, ковыляла та самая сушеная ворона.

— Бежим!!! — завопила девушка, и заметалась в поисках выхода: путь наружу преграждала ворона, приветливо разевающая клюв, и силящаяся каркнуть, но в ворота рядом со зловещей картиной Ванкси не хотелось еще больше, чем к вороне. Я же был полностью солидарен с этим порывом моей спутницы, и никаких сомнений не испытывал, хотя створки эрмэнь явственно пришли в движение и врата начали открываться. Ждать того, кто собирается из них появиться, я не собирался, и, издав боевой клич (пусть злые языки и сказали бы, что это больше было похоже на визг, но призываю им не верить), бросился назад.

Как может какая-то птица, пусть и дохлая, остановить этого мастера, когда он убегает? И снабдив ворону пинком, способным потрясти сами небеса, от чего бывшее пернатое улетело назад во тьму, я рванулся на выход, таща за собой девчонку, и мы ввалились в пыльную комнату, и двери за нами с грохотом захлопнулись. В комнате вдруг как-то резко начали сгущаться тени, хотя до заката солнца времени было еще довольно, и вскоре все вокруг затопил непроглядный мрак, из которого доносился треск, грохот и инфернальные вопли Ванкси. Я же искал на ощупь двери наружу, и никак не ощущал их наличия, зато начал чувствовать какое-то удушье. Да что там удушье? Нежное, почти невесомое прикосновение чьих-то неприятно мягких рук к моей шее почти заставило этого мастера испачкать исподнее, но этот Дао, хоть и юн годами, но духом несокрушим (демонстрации несокрушимости также способствовало пустое брюхо).

Вспыхнувшая на мгновение, и тут же погасшая техника Улыбки Солнечного Тигра (причем, погасла она отнюдь не по моей вине), все же успела продемонстрировать, в какую сторону мне следует продвигаться, и еще кое-что.

Столб пыли, отдаленно напоминавший человеческую фигуру, и тянувший ко мне свои «руки».


На этом я решил, что с меня довольно, и проследовал на выход. Двери, до того едва не вываливавшиеся от слабого порыва ветерка, оказались накрепко запертыми, но даже будь они выкованы из небесной стали, им сегодня было бы не устоять, и под могучим плечом этого мастера, жаждавшего свободы, они выпали вместе с петлями и кусками косяка, а я кубарем прокатился по ступеням крыльца. Быстрая, словно вспышка молнии в пору весенних гроз, по моей спине протопталась Ванкси, и умчалась прочь из этой скорбной юдоли. Стремительному ее порыву не мешали ни крепко зажмуренные глаза, ни одна из пыльных картин, надетая ей на плечи. Ощущение удушья как-то разом пропало, и я с трудом поднявшись, отправился проветриться и укрепить пошатнувшееся душевное равновесие в лес, за пределы стен поместья, туда, где к остаткам телеги осталась прислоненной моя метла с начинкой из одного старого негодяя, чей истерический хохот грохотал у меня в голове.

Звучно шмякнув меня по лысине, вдогонку прилетела дохлая ворона, по которой неоднократно успели пройтись как я, так и Ванкси, окончательно подтвердив этим гипотезы о том, что нам тут не рады.


Как следует отдышаться получилось лишь возле телеги.

Заходящее солнце клонилось к закату, бросая последние лучи на притихший лес, шелестел ветерок травой и ветвями деревьев, где-то неподалеку надрывались кузнечики и сверчки.

Из травы приветливо скалился мне череп какого-то бедолаги, назойливо лезущий на глаза.

Долго и многословно издевался учитель.

Вскоре вернулась Ванкси. Молча присела рядом со мной, и стянула с плеч картину. Пыль с картины осыпалась, и проявилось изображение всадника, сидевшего верхом на черном коне, и свежей дырой на месте лошадиной головы.

Девушка сообщила мне, что спать сегодня предпочтет в лесу, с комарами и дикими свиньями, а в этот дом она больше ни ногой — я к этому ее решению отнесся с пониманием.


«Теперь ты понял, что из себя представляют низкоуровневые дикие призраки», — поведал мне старик. — «А теперь этот Фанг-лаоши поведает тебе, как ты должен был вести себя, чтобы противостоять им».

— Сжечь все к демонам вместе с домом? — сумрачно поинтересовался я, обуреваемый многими злыми чувствами, немало из которых было адресовано не только лишь одним призракам поместья.

«Можно и так. Но проще сохранять присутствие духа, только и всего. Чтобы присосаться к человеку, дикому призраку нужно вывести его дух из равновесия. Разозлить. Разжалобить. Или, самое простое — напугать. И вот когда им это удастся, вот тогда они тебя и выпьют, так же, как ты высасывал свое пиво в том городишке… Как там его…?».

— Цзегу, мастер, — напомнил я.

«Да плевать, вот еще, запоминать названия всяких деревень. Помни, таракан: сохраняй присутствие духа, чего бы эти скоморохи ни пытались тебе показать. Мне понравился твой настрой, когда ты лез в поместье в первый раз, но тебе не следует проявлять столько почтительности и уважения. Ты что, пришел чашку риса у них просить, потому что с голоду подыхаешь? Ты пришел забрать свое!», — внушал мне старик. — «Пускай это твое пока что и принадлежит им».

— Ладно, я понял. Но, учитель, ты мог бы мне это сказать чуть раньше?

«Тебе полезно закалить свой дух, а с первой ступеньки нельзя запрыгнуть на крышу. Хочешь победить тигра — начни, хотя бы, с кошки. А теперь, иди. Да не в лес, таракан, а в поместье!».


Присутствие духа, говорил он.

Не проявлять почтительность, говорил он.

Забрать свое, говорил он.

Присутствие каменной вазы, летящей в направлении моей головы — вот что ощутил я, едва вернулся в поместье, пройдя сквозь выбитые створки чжаймэнь!


Ну, от вазы, я, предположим, увернулся. От остатков мебели тоже. Когда снова сгустилась тьма, и тени снова протянулись ко мне из углов помещения, я опять почувствовал знакомое чувство удушья, также, как и легкое, поначалу, кажущееся невесомым прикосновение к горлу, но кто может обвинить этого Дао в том, что он не способен учиться на своих ошибках? И человекообразный клуб пыли был непреклонно развеян веником из духовного орешника, который путешествовал со мной из самого Синнаня!

Раздался ужасный вой, пыль разлетелась по углам, а веник в моей руке вспыхнул ярким пламенем. Ну, что ж. Побудет факелом. И побыл-таки, правда, недолго: едва я вышел на приснопамятный вайюань с паутинистыми деревьями, как меня снова принялись забрасывать всяким дерьмом, от которого я, благодаря своей, не побоюсь этого слова — незаурядной — гибкости, а еще скорости и ловкости (а еще технике Божественного Восприятия) легко уклонялся. И пока я это делал, из пыли, паутины и птичьих трупиков передо мной очень резво соткался еще один местный житель.

Вообще то, я ожидал от него чего-то более… устрашающего, что ли. Вроде попыток удушить, или там, проклясть страшным неснимаемым проклятием, или, к примеру, угроз вырвать и сожрать душу… Но он не стал угрожать и проклинать, а решил ограничиться сперва тем, что крепко прислал мне прямо в дыню.

Мне срочно надо было подумать.

Может быть, я что-то делаю не так?


Побежденный, но не сломленный, с гордо выпрямленной спиной (и вовсе не разбитая об нее в щепу скамейка была тому причиной) вышел я из врат поместья и вернулся к учителю, где и уселся на остатки телеги.

«Помни, ученик, главное — не бояться».

— Знаешь, старик, когда он дал мне по морде, я свои брови увидал, — поведал я учителю. — Ничего теперь не боюсь!

«И что теперь? Несколько тумаков заставят тебя сдаться? Да они, наверное, последнюю Ци потратили на эту затрещину!».

Про несколько тумаков старик явно погорячился. Если брать всю историю с бегством из Цзегу, то я уж и не припоминаю, когда в последний раз так опиздюливался.

«И, да — слишком много уважения этим огрызкам».

— Неуважение? Что ж, хорошо. Этот Дао Ли — мастер неуважения! Если он говорит, что в искусстве неуважения он второй — кто посмеет назвать себя первым? Пусть все эти призраки приходят ко мне, я буду не уважать их скопом и по очереди. Что? Они смотрят на меня, как на жертву? Я буду не уважать их до смерти!


Мне кажется, призраки поместья начинают выдыхаться. И если они думают, что смогут избавиться от этого Дао Ли всего лишь выкинув его в лес через стену вайюань — то они ошибаются. Зато в этот раз страшная картина возле эрмэнь украсилась новыми элементами, в виде отпечатков моих туфлей на зловещей роже.

Ванкси, с тоской во взоре наблюдавшая мои попытки ворваться в поместье и всех там не уважить, поведала мне, что, дескать, раньше она считала самым упрямым существом старого барана из овечьего стада на землях семьи Чжоу. Чертова животина, по ее словам, делала только то, что нужно было ей, и не слушалась никого. Так вот, если бы этому барану довелось повстречать меня, то пришлось бы ему назвать этого Дао Ли дедулей и трижды поклониться.

С каждым разом получалось проникать все дальше, ведь этому Дао неведомы страх и сомнения, а еще одно Древнее Зло сказало ему, что если у меня ничего не выйдет, то возмездие, полученное этим Дао за свиные гонки, покажется этому молодому мастеру легкой щекоткой.


Когда я снова добрался до врат эрмэнь, призрак в картине, обезображенной отпечатками моих копыт, решил взяться за дело более основательно. Изображение словно бы подернулось рябью, глаза воина покраснели и засияли потусторонним светом, рот воина начал открываться, будто бы в безмолвном крике, и продолжал делать это дальше и дальше, расходясь до ушей. Лицо, прежде человеческое, приобрело жуткие, совершенно демонические очертания.

А потом эта тварь, ухватившись нарисованными руками за орнамент по краям картины, полезла наружу, сверкая безжалостной краснотой алых глаз без зрачков. Оно вылезло уже до пояса, и жадно щерило пасть, демонстрируя мне в оскале частокол длинных иглообразных зубов.

— Ага! Ты хочешь испугать этого старика?! — воинственно воскликнул я, радуясь, что так и не поужинал. — Думаешь, этот старик тебя боится? Или уважает? Если придется, то этот Дао Ли будет не уважать даже небо, даже Будду! Страшный призрак, живущий в картине, жаждет моей смерти? Да мне плевать на тебя, вот так!

Тварь, прямо на лоб которой прилетела квинтэссенция презрения этого старика и там повисла, в недоумении замерла — даже зловещее алое сияние глаз чуть приугасло. Надо полагать, так с ним еще не обходились.

Развивая достигнутый успех, я еще примерно с полминуты заплевывал тварь из картины, пока она не убралась обратно. Я же, поняв, что так никаких слюней не хватит, выбрался из поместья.

Нашел в лесу родник, набрал воды в небольшой котелок. Заварил чаю из запасов Ванкси, чуть охладил прекрасный напиток, и, забрав котелок с собой, вернулся в поместье.

Плеваться в призраков чаем оказалось гораздо сподручнее.


В главный дом — чжэнфан, меня поначалу пускать не хотели. Створки дверей держались, будто склеенные между собой, выбить их тоже не получилось. Да и, судя по звукам, изнутри их подперли чем-то тяжелым. Но этого старика было уже не остановить!

Кстати, да — старика. Бороду я привел в порядок и решил оставить. Во-первых, я с ней смотрелся солиднее. Во-вторых — привык как к ней самой, так и к тому впечатлению, которое с ней произвожу. Ну, и в-третьих, нравилась она мне.

Так что, в дом я попал через крышу: забраться на нее труда не составило. А потом было уже все просто — достаточно топнуть ногой посильнее, и иссохшая черепица не выдержала. А раз уж почтенный наставник этого мастера велел никого внутри не уважать, то этот Ли выполнит приказ учителя со всем прилежанием и старательностью, развернувшись во всю бескрайнюю широту своей души.

Они смогли отбить и этот натиск, но следующий, судя по всем признакам, должен стать решающим. Да и, несмотря на то, что этом мастер все же оказался выброшен в окно, на этот раз он вернулся к учителю не с пустыми руками: рваный заплечный мешок, поднятый мною из останков какого-то бедолаги стал мне добычей. Помер этот незадачливый любитель острых ощущений явно не своей смертью, чему свидетельствовал его расколотый череп и тяжелая ваза, валяющаяся рядышком. Вазу пытались применить и ко мне, но у них ничего не вышло.

«Знаешь, ученик, а мне на тебя уже пожаловались».

— Старик, ты сам мне велел никого там не уважать! — заявил я учителю, вытряхивая содержимое мешка на траву, вблизи разведенного Ванкси костерка. — Этот младший Дао во всем слушает наставления и выполняет их со всей старательностью. Сказано — не уважать — и пускай содрогнутся даже Небеса!

«Такой матерщины они не слышали даже при жизни, хотя и умерли разбойниками. А плеваться было зачем? Когда с тобой попытались просто поговорить, что ты сделал? Повернулся спиной, приспустил штаны, и сказал: «А ну-ка посмотрись в это зеркало!», один из них развеялся сам, и знаешь, почему?»

— …

«Когда ты набрел на его останки, что ты сделал?»

— Да, вроде, ничего особенного. Из скелета возле дверей чженфан кто-то пытался выбраться и пытался меня напугать, но…

«Но, заткнув пальцы за пояс, ты сказал, что чай у тебя кончился, однако, найдется кое-что получше.»

Из мешка, тем временем, на свет появились тыква Ху-Лу, компас Ло Пань, линейка, квадрат Ло Шу, и еще какие-то талисманы. Судя по всему, погибший был мастером Фэн Шуй, или выдавал себя за такового.

«Ладно, задачу ты выполнил. Прекращай глумиться над этим мусором из поместья. Утром заберешь, что у них там спрятано. Они умоляли больше тебя к ним сегодня не посылать».

— Утром, так утром. Кстати, старик, не так и много я потерял Ци, пока они пытались меня выпить!

«Слабые, дохлые и глупые. На крестьян хватало и этого, от кого посильнее, наверное, прятались. Или, вот как с экспертом Фэн Шуй, убивали, не в силах истощить.».


Утро встретило нас мелким дождиком, разбудившим, сначала, меня. Морщась от мелких капель, падавших на лицо, ворочалась и Ванкси, наверняка уже пожалевшая о своем решении ночевать в лесу.

Поднявшись на ноги и взбодрившись короткой разминкой, я некоторое время наблюдал, как свежий утренний опоссум принимает водные процедуры в котелке с остывшим чаем. Предприимчивый свинокрыс оказался мною изловленным, раскрученным за хвост и выброшенным в кусты, но испорченный чай я вылить не успел, и его отведала сонная Ванкси. Чай со вкусом опоссума ей не понравился, и это, вкупе с утренней сыростью и впечатлениями от вчерашних приключений окончательно испортило ее и без того не сахарный характер.

После всех необходимых процедур, включивших в себя умывание, расчесывание бороды и бритье лысины маленьким, кривым, но очень острым ножиком, я отправился в проклятый старый дом за своими законными трофеями. Как говорится — форты сдались, и крепость пала, так что, горе побежденным. Впрочем, как чуть позже выяснилось после тщательного осмотра помещений, ничего особо ценного в поместье не было. Ну не тащить же с собой побитые плесенью картины со стен или циновки с пола, гнилую мебель, или обколотые каменные вазы? В чжэнфан была устроена маленькая библиотека, но ничего ценного не нашлось и в ней, более того, судя по выдранным и скомканным страницам, часть книг использовалась явно не по назначению.

Но ведь не зря старый Фанг с таким упорством гнал меня сюда? Поэтому на обитателей поместья пришлось надавить, и вскоре один из них раскололся, как сосновое полено, заодно поведав свою и своих друзей угрюмую повесть.


Если вкратце, то жил-был однажды торговец, унаследовавший от отца семейное дело и это небольшое поместье. Руки у него под торговлю оказались не заточены, вдобавок любил он поигрывать в кости, го, маджонг, фэнтэн и прочее, так что вскоре плотно сел на мель и впал в долги. Рук, тем не менее, не опустил, а собрал команду работников мешка и топора, коих и отправил на большую дорогу, реализуя награбленное с помощью оставшихся у него от отца связей. На мелочи не разменивался и все подряд не хватал, предпочитал брать реже, но по-крупному: курьер с чем-то ценным, торговый караван конкурента, и т. д., лавчонки же в городе продолжал держать для прикрытия. И вроде бы дела пошли на поправку, он потихоньку отдавал долги, с остатка неплохо в Цзегу жил. Братья же поселились в его загородном поместье, и изображали из себя охрану и работников оного, а, поскольку свидетелей при совершении злодейств они не оставляли, то и длилась сия благодать довольно долго. Однако, сколько веревочке не виться, а все равно отрежут. Случайно ли это вышло, или уставшие от хитрожопых грабителей прочие знатные люди города скинулись, но в очередной караван, предназначенный на поток и разграбление, затесался сильный практик боевых искусств, противостоять которому братья, сильнейший из которых находился на пике стадии Заложения Основ, естественно, не могли, и плевал он на все их ухищрения. Ни атака из засады, ни ловушки, ни яд — ничего не помогло. Из почти двух десятков братьев унести свои задницы сподобились лишь четверо, включая одного из трех старших банды, прежде державших всю вольницу в кулаке. И что же делать — спросили они себя? Ну, конечно же перекусить, перевязать раны, собрать накопления и свалить подальше, а жадное купцово отродье пусть само расхлебывает заварившийся супчик.

Наскоро на стол им накрыл самый юный участник ОПГ, дурачок-сирота, которого на дело не взяли. В команде паренек выходил на поле под шестым номером, был ответственен за догляд за интересующим объектом на улицах города, за чистку и уборку, уход за лошадьми и прочим скотом в поместье, за подай, за принеси, за по роже получи, в общем, жизнь у него была насыщенной и без походов за хабаром. Так вот, приняв по доброй чаше вина и малость переведя дух, трое братьев решили, что около шести тысяч серебряных лян и мешок колотого серебра на четверых не делится (сироту-дурачка, разумеется, не считали), тем более, что за старшинство доля полагалась увеличенная, и составляла бы от половины до трети всей суммы. К их несчастью у старшего брата мысли в голове бродили схожей направленности, и, пока трое тугодумов маялись со своими ковыряльниками, свой длинный прямой цзянь он достал первым, наглухо устряпав всех троих. Тут бы и сказочке конец, славному воину на коня, да в чисто поле, но из доброго шэн (около литра, чтобы вам не напрягаться) вина, булькавшего у славного воина в животе, наверное, больше половины оказалось ядреной отравой, что позволило всем присутствующим прояснить непреложный факт: если кто тут и дурачок, то это явно не сирота на побегушках. Сколько он ждал подобной оказии — история умалчивает, но дождался. Терпение и яд всех победят, однако. На этом последний из братьев предпочел на время оставить суетное бытие, напоследок заблевав кровью предназначенные к погрузке мешочки с деньгами, коими, путем присвоения, умело распорядился бывший подай-принеси.

Я этим ребятам не сочувствовал нисколько, а таким вот залетным «братьям» в Цзиннане порой приходилось и прикус исправлять, когда они начинали вконец терять берега и обижать местных. Какими бы злыми эти парни ни были — как говорят в народе, пришлый дракон местного змея не осилит. А если этот лысый змей к тому же чертовски силен и крепок, да с метлой в руках, да еще и (чаще всего) не один — какой дракон сможет устоять?

Это так, к слову.


Сколько продолжалось серое небытие — бывшим братьям было неизвестно, но однажды они осознали себя в новой форме и качестве. Страх и гнев, слезы и сопли — не помогло ничего, и четверо духов обжили уже обнесенное к тому времени мародерами поместье. Пару раз его пытались восстанавливать новые собственники, однако, освоившиеся братья лишних на свою территорию более не пускали. Последней серьезной попыткой избавить дом от тараканов был приход в поместье бродячего мастера Фэн Шуй. Выпить старика не вышло, бояться этих скоморохов он не стал, амулеты защитили его от их убогого арсенала, так что пришлось на дедушку скинуть каменную вазу. Против вазы амулеты помогали так себе.


На этом я прервал полную жалости к себе повесть духа и попросил его быть ближе к делу.


В общем, духи за все прошедшие года сотню раз помирились и сотню раз поссорились обратно, убили несколько человек, создали поместью зловещую репутацию и, самое главное, с ним практически срослись. И таки нашли то, о чем вряд ли знал тот сын купца, который и пристроил поместье под разбойничью базу. А теперь пришла пора завладеть этим самым мне.


Руководствуясь пояснениями духа, я выломал несколько кирпичей из стены в углу разоренной библиотеки. Пошарил рукой в проломе, и нащупал огромный ком пыли, каковой и содержал в себе завернутое в расползающуюся мешковину главное сокровище этих мест, которым оказалась книга. Ее я поспешил предъявить учителю.

Высотой около полутора чи, и шириной около одного чи, толстенный том был зашит в переплет из грубой красной кожи, не слишком похожей ни на коровью, ни на свиную.

— Учитель, это то самое? Ну, что ты чувствовал, когда попал в ту… эээ… кучу лошадиных неприятностей?

«Именно то самое. Впрочем, не буду лгать, этот старик ожидал увидеть несколько иное».


Даже так? Ну, что ж. И на старуху, как говорится, бывает всякое. Но все же книга выглядит непростой. Вдруг там могучая техника?


— Старик, что это? — разочарованно спросил я учителя, нетерпеливо перелистывая страницы, и выхватывая кусками текст. — Какие-то поучения… Наставления… А это что еще такое? Притчи?

«Всего лишь еще один путь, который, к тому же, неизвестно куда приведет, и приведет ли вообще», — отозвался учитель, не испытывавший к текстам никакого интереса. — «Ты же пытаешься идти по пути боевых искусств. Вот и не хватайся за все подряд».

— Ну, и зачем мне тогда читать эту книгу, если она бесполезна?

«Читать не за чем. Но знал бы ты, из чьей шкуры сделан переплет!», — с непонятной мне усмешкой произнес в ответ учитель. — «Глупый Шао, я знал его. Паренек выучил технику Обращения в Саламандру, и довел ее до совершенства, настолько, что она стала частью его сути. Глупец в форме саламандры даже спать ложился в большой костер, так у него Ци быстрее восстанавливалось и раны заживали на глазах. Ну, и на баб действовало безотказно. Таракан, знаешь, куда ему засунули копье, когда пришли убивать, с учетом того, что глаза у него закрывались костяными щитками, ноздри он прикрывал лапой, а времени было лишь на один удар»?

— Избавь меня от подробностей, старик, — угрюмо буркнул я в ответ.

Вот это все, что пришлось этому старику затерпеть, все пинки и зуботычины, страхи и ужасы, преодоленные этим стариком — вот для чего это все? Чтобы почитать чьи-то полурелигиозные бредни, а один чертов старикашка смог вспомнить молодость?

«Утешься тем, что кожа Шао практически неуязвима к огню, и очень стойкая к силе грома».

Ну, да. Идти в бой, с метлой в одной руке, и книгой в другой?

Хотя, ауру праведности этого старика такая вещь, без сомнения, усилит.

В крайнем случае, продам старьевщику, вместе с барахлом мастера Фэн Шуй.


В город Дунху мы прибыли без особых приключений, если не считать за таковые потуги старого Фанг Йи обучить меня второй стадии техники Божественного Восприятия, от чего моя собственная голова временами начинала напоминать мне самому забродивший арбуз. Я старательно практиковал технику Алмазного Тела, не забывал и Вечную Весну, хотя последняя и была для меня вторичной, и непреклонно укреплял свои основы, двигаясь по тернистому пути самосовершенствования. Дед говорил мне, что на стадии Накопления Ци я долго не задержусь, разумеется, если буду следовать наставлениям своего мудрого учителя, так что, все шло путем. На мой взгляд, разумеется.

На взгляд деда — живи я в старые времена, мести мне двор до скончания дней.

Не привыкшая к долгим путешествиям Ванкси страдала, но стойко переносила лишения, и лишь во время вечерних привалов давала выход накопившимся за день эмоциям. Но ее жалкие попытки выесть мне мозг пропадали впустую: стоило ей только приступить к поискам повода для легкого скандала, как я открывал добытую книгу, садился поудобнее и с одухотворенным видом начинал просвещать ее и окружающих (если у нас были спутники) на предмет следования по пути добродетелей.

Терпения девушке хватало, обычно, минут на десять.

Если же учитель начинал слишком уж задалбывать этого мастера сказаниями о славных древних временах, то я не ленился почитать из книги и ему.

Старик был упорен, но я упорнее.

Старик был крепок, но я крепче.

И никто, включая вышеперечисленных, не может похвастаться тем, что смог переорать этого благочестивого Дао, когда он рассказывает всем вокруг о пути духовной чистоты и праведности!


Должно быть, общество бродячих проповедников потеряло в моем лице, возможно, самого достойного своего члена. Одна девушка, медленно, но верно вырабатывавшая в себе рефлекс на любые проповеди в виде стойкой мигрени, и один ругающийся и скрипящий зубами старик были со мной в этом, безусловно, согласны. Еще я призывал Свинью, чтобы улучшить взаимопонимание с ним, а также, чтобы он быстрее привыкал к нашему миру, и, чтобы никому не было обидно, читал из книги и ему.

Никогда раньше не подозревал, что свиньи умеют выть.


Сам по себе город Дунху нам был не интересен, а припасы можно было бы пополнить и в деревнях вдоль тракта, но тут уперлась Ванкси — дескать, невмочь никакой уважающей себя юной деве без купальни. Это некоторые лысые обмороки пусть моются в бочке. Или в речке. Или в болотной луже. А ей надо бы привести себя в порядок. Я особенно не сопротивлялся — направлялись мы в Ланьхоу, а Дунху все равно был по пути. Неплохо было бы еще перекусить, но с этим были некоторые проблемы. Мой кошелек вопил от малокровия, и я отправился на местный рынок, дабы продать нажитое. Немного листьев Цзинь Инцзы ушло практикующему алхимику по неплохой цене, и на очереди оказались инструменты мастера Фэн Шуй, те, что я отобрал у нечестивых призраков, убивших славного дедушку. И я нашел, было, прилавок торговца, торговавшего амулетами, но он выставил мне совершенно смехотворную цену, в виде полутора десятков бронзовых цяней, и был мною послан.

Рядом ошивался местный страж, следивший за порядком, и он докопался до меня с целью наживы, и был послан тоже, потому сам Будда ничего не смог бы получить с этого старого праведника, кроме пары затычек в ухо и доброго пинка в задницу.

В это время меня и нашла милая сестрица Ванкси. Ее чуть влажные волосы падали на плечи густой волной; ясные глаза смотрели прямо и дерзко из-под тонких прямых бровей, а на лице блуждала легкая улыбка. Источая тонкие ароматы духов, она остановилась возле меня, и тысячей серебряных колокольчиков, побеспокоенных легким порывом утреннего ветерка с озера Дяньшань, в воздухе прозвенел ее голос.

— Что тут происходит?

Я сумрачно покосился на обступившую нас городскую публику, жаждавшую халявных развлечений в виде легкого скандала, и показал на стража — хапугу.


Сей грозный страж сказал мне грубо:

«Плати мне, старый Дао, мзду!»

Ответ мой краток был, и в рифму,

(но тут ее не напишу).


Да, я становлюсь чертовски лиричен, особенно, когда с утра не жрамши.


Что-то ответить мне не успел ни обруганный мною стражник, ни прекрасная Ванкси, потому что на этого старика из толпы коршуном налетел некий странный субъект, и попытался вцепиться мне в плечи, и лишь воля всех богов, бесконечная удача этого странного существа, а также гранитное самообладание этого твердокаменного старика удержало его от превращения из «странного» в «сильно побитого».

Халат нездорово-желтого цвета еще и на пару размеров больше, чем нужно, висел, как мешок на пугале, на довольно тощем молодом человеке. Обильно нарумяненные щеки, красиво подведенные глаза, выщипанные в ниточку брови и безжалостно накрашенные губы. Волосы, завязанные в высокий узел, заколотый длинной серебряной спицей с маленьким колокольчиком, и кокетливый бант на серебряной ленте, украшавшей шею, но съехавший на плечи и не скрывавший то, что должен был, видимо, скрывать.

Не знаю уж почему, но нравился сей юный мастер мне все меньше и меньше. Возможно, где-то в глубине души он хороший человек, но проверяет эти глубины пусть кто-нибудь другой.


— Здравствуйте, почтенный мастер! — с прямо-таки вселенским счастьем проорало это существо, хватая меня за рукав и вцепляясь в него мертвой хваткой.

— И ты здравствуй, дитя порока. Что тебе надо от этого старика?

— Вы тот, кто безусловно сможет мне помочь!

— Я тот, кто безусловно не сможет тебе помочь! — ответил я, отдирая его клешни от своей рубахи. — Понимаешь, этот старик предпочитает женщин. Он предпочитал их, когда был молод, и предпочитает их, когда стар. В небесах и под землей, в хижине бедняка и в императорском дворце этот старый Дао будет предпочитать женщин. Не искушай меня, это бесполезно.

— Нет, почтеннейший, вы не поняли! — не обратил внимание на мои настойчивые попытки от него отвязаться этот странный незнакомец. — Я и некоторые молодые мастера состязаемся за внимание прекраснейшей дочери семьи Ло — несравненной Ло Шуань…

— Счастья да удачи! — пожелал ему я, и отправился, было, восвояси, в поисках лавки старьевщика или ломбарда. — Не забудь сменить одежду, иначе не видать тебе успеха. И макияж у тебя неудачный

Уйти мне не дали.

— Учитель! Но то, что вы видите перед собой, и есть результат моего поражения в первом состязании! И теперь мне нужны ваши наставления!

— Я всего лишь жалкий старик, немного понимающий в алхимии…

— И Фэн Шуй! — горячо добавил паренек, — Я видел ваши инструменты.

— И Фэн Шуй, — согласился я. — Но, видишь ли, я слишком стар, чтобы тратить время на развлечения, которым предается беззаботная молодежь. Этот старикашка слишком устал. Видишь? — я показал ему тыкву Ху-Лу, — Я собирался продать инструменты и уйти на покой. У меня уже нет времени и сил заниматься даже делом всей моей жизни, и я вряд ли смогу…


— Я угощу вас обедом! — в отчаянии крикнул парень. — Моя семья владеет рестораном, я угощу вас лучшими блюдами!


— … Пройти мимо явной несправедливости. Там, где сильные обижают слабого — там будет этот старик. Там, где творится зло — там буду и я! Не знаю, известно ли тебе об этом, но этот старый Дао Ли никогда не сходил с пути праведности и благочестия!

Ванкси, слушая мои патетические речи, закатила глаза, видимо, пребывая в восхищении от небесной способности этого старого мудреца Дао переобуваться в прыжке.


— Говоришь, ты сражался один против многих и проиграл? — я оглядел его поносного цвета халат и ужасное лицо. — В этом нет позора. Но не бойся получить удар, бойся не ответить! Тебе нужен совет? Ты его получишь. Мы с моей внучкой рады будем дать тебе наставления. Пойдем скорее в твой ресторан. Но, предупреждаю: этот старик не будет сдерживаться!

«Когда это ты сдерживался, если дело доходило до еды…», — несколько обреченно напутствовал меня учитель.


Ресторан был, и правда, шикарен. По крайней мере раньше мне в подобных заведениях бывать не удавалось. А странный парнишка, который, не знаю уж, почему, нравился мне все больше и больше — в хорошем смысле, ибо нечасто можно встретить таких прямых и искренних людей — действительно оказался персоналу знаком и весьма уважаем. Нас провели на второй этаж и устроили в отдельную комнату, весьма богато и щедро обставленную.

Во время трапезы парень не проявлял рвения к прекрасным блюдам местной кухни и сидел, как на иголках.

Ванкси изящно орудовала палочками, пробуя то одно великолепное блюдо, то другое, еще более ароматное.

Я, судя по недоуменным взглядам присутствующих, выглядел не столь деликатно. Девушка даже что-то недовольно буркнула себе под нос, что-то вроде «дедушка всех крокодилов» … Видимо, в восхищении от прекрасного аппетита этого мастера. Я не стал брюзжать и ругаться, а просто продолжил отведывать новые блюда. Но пора было и честь знать. Не в том смысле, что оторваться от стола, а хотя бы выслушать паренька.


— Понимаете, почтенный учитель, мы, молодые мастера Дунху, давно спорим за внимание юной звезды нашего города, да и, наверное, всей провинции — прекраснейшей Ло Шуань. И мы, четверо лучших, договорились о состязаниях. Всего состязаний должно было быть три, и первое, как видите, я проиграл.

— А, вы собираетесь бороться? Что ж. Этот старик покажет тебе пару хороших ударов. Пути Пинка и Кулака хорошо знакомы этому старому хрычу! — подбодрил парня я. — Когда следующая битва?

— Сегодня в полдень, — уныло сообщил мне он.

— Тогда у меня для тебя есть рецепт отличной мази от побоев!


Парень лишь покачал головой.

— Нет, почтеннейший. Мы все, юные мастера Дунху, должны состязаться в том, что так любит прелестная Ло Шуань. — он многозначительно выдержал паузу. — Искусство!

— А что было первым состязанием? — приняла участие в беседе Ванкси.

— Прекрасная Шуань захотела народных песен. Я не смог спеть ни одной, ведь этот Линь Кэ не певец… — понурилась жертва непрофильного образования. — Народные песни о женской красоте…

— Народные песни? — с недоумением переспросила девушка.

— А я ведь знаю парочку, — ударился в воспоминания я. — Помнится, мой отец, как дорвется до выпивки, так и горланил их. Как там было…


Девчонка Сяокэнь,

Красоткою слыла,

И утром выходя во двор,

Там сиськами трясла!

Трясла ими в окно,

И с крыши иногда…


— Заткнись, дедуля!!! — прорычала мне покрасневшая Ванкси. — Вот скажи, почему, когда гадости и глупости происходят с тобой, то стыдно за это все становится мне?!

— Так я ж такого и не пою. Это все отец. А угомонить его, когда выпьет, могла только мать.

— Святая, должно быть, женщина. Сколько страданий ей пришлось пережить в вашей семье чудовищ? — негодовала девушка. — Какой подвиг совершил твой отец, что такая женщина согласилась выйти замуж в ваш терновый куст?

— Подвиг? — я призадумался. — Насколько я припоминаю семейные предания, отец просто подглядел, как она купается. Ну, и как честный человек, рассказал об этом всем соседям. У родителей моей матери другого выхода не было, как отдать ее за отца, раз уж он и так видел все, и немного больше.

— Яблочко от яблони, как погляжу, далеко не укатилось… — смогла выдавить из себя моя спутница.

— Кхм-кхм. — привлек наше внимание наш гостеприимный, теперь уже, знакомец. — Как жаль, что я не встретил вас раньше. Но, боюсь, что и в следующем состязании мне не видать победы. Ведь истинное призвание и талант этого никчемного Линь Кэ в том, что я — художник.

— И ты хочешь, чтобы я помог тебе нарисовать картину? — переспросил я.


Я много в чем бездарен, скажу, не тая, но особенно я не умею рисовать. Я пробовал, конечно, но вот не мое. Не ложатся в руки ни кисть, ни мел, ни уголь. Хотя, в секте я над этим работал, со всем трудолюбием и упорством настоящего практика! Правда рисунки получались несколько однообразные: один продолговатый изогнутый овал, пара окружностей да несколько линий, прямых, и не очень. А что делать, чем заняться, когда в очередной раз безвинно и бессудно посажен в яму, а практиковать не хочется и огурцы уже украдены? Только рисовать. На полу, на стенах, на части потолка — куда возможно дотянуться. Однообразные рисунки (с непременной поясняющей подписью, кто это такой, будь то учитель Ван, или Ван Чжи Хан, к примеру) вскоре покрыли всю доступную площадь моего узилища, которое в среде практиков нашей секты вскоре получило неофициальное прозвище «Мужская Комната».

Нет, я могу, конечно, как-нибудь вечерком прогуляться вдоль забора поместий соперников несчастного Линь Кэ с бадейкой краски, но не думаю, что это то самое, что позволит ему завоевать сердце неприступной красавицы.


— Нет, почтенный учитель! — развеял мои опасения собеседник. — С рисунками и картинами позвольте справиться мне. Нет, рисовать мы будем в третьем состязании, но если я проиграю и второе — то какой в этом будет смысл? А следующий поединок будет на оскорблениях, — тут он пригорюнился. — В любой стихотворной форме. А я ничего не могу придумать! Я перекопал все старые книги, но не нашел ничего подходящего, а мои соперники наверняка снова объединятся против меня, и опять выставят шутом. Хорошо хоть состязания будут здесь, в зале Нефритового Облака на третьем этаже, иначе о моем позоре мог бы узнать весь город…

— Так тебе надо просто обругать своих соперников? — не поверил я. — Просто обругать?

— Да. Но в стихах. Поэма, песня, двустишие, народные стихи и песни, баллады. Но обругать. Я все утро ходил по рынку в поисках ругательств и вдохновения, но кроме девятнадцати синонимов к слову «задница» ничего не смог найти… И тут услышал, как вы ругаете сначала лавочника, а потом стражника. Я понял, что это мой шанс!

Я покровительственно похлопал парня по плечу.

— Не печалься, юный Линь Кэ. Ты выбрал правильного старика. Прикажи подать то, на чем можно писать и немного вина для вдохновения этому старику. Хоть разум этого старого мастера и не так остер, как в юные годы, но кое-что, уверен, он придумает! И, да — пусть принесут еще одну утку в кислом соусе.

Парень отдал распоряжения, и вскоре передо мной оказалось блюдо с уткой, кувшин вина и Четыре Сокровища Рабочего Кабинета.

— А теперь расскажи, кто твои соперники? — я, конечно, могу ругаться и так, но видя цель будет гораздо легче ее поразить.

— Первый из них, Су Сиобо, его семья владеет делом по выращиванию духовных свиней. Они очень дорогие, но их мясо не сравнить с мясом обычных, ни по пользе, ни по вкусу.

— Так, — сделал я себе отметку. — Это легко. Дальше.

— Цзян Динбао, его семья владеет системой проточных озер, в которых разводит рыбу разных видов. От простого карпа, до свирепой духовной пираньи, стая которых за один стук сердца может разорвать воина в железном доспехе.

— С этим тоже нет проблем.

— И третий. Про него, пожалуйста, побольше, и как можно грубее, — попросил меня Линь Кэ. — Это была его идея наказать меня за проигрыш именно так. Это Ма Гуаньмин…


И я, прихлебывая вино и заедая его уткой, принялся за работу. Работа, однако, спорилась, ведь что еще может так взбодрить дух мудреца и вознести его в выси Творения, как хорошая еда и выпивка? Вскоре задание было выполнено. По паре строчек о первом и втором, и целая поэма на красивом свитке о третьем.

Парень на глазах воспрял духом, и, уже не от отчаяния, а для хорошего настроения махнул чашку вина. Я был рад это видеть.

Этот Дао Ли любит повергать зло во прах, делать добрые дела, наставлять всех вокруг на путь благочестия, а еще хорошую еду.


— Готово, младший Кэ! Ты можешь бороться с этим, — я придвинул плоды своего труда в его сторону.

— Знаешь. Кэ-эр, я хорошо знаю этого старика, — предостерегла его от поспешных решений Ванкси. — Ты бы сначала прочел, что он там тебе написал!

Парень на секунду призадумался, потом, бросив на меня извиняющийся взгляд, развернул один из свитков, и громко прочел вслух:


Су Сиобо — дело знает:

Он свиней осеменяет.

Что он делает — неясно,

Но визжат они ужасно.


— Хм? Ну, пойдет, наверное? А про Цзян Динбао что? — он развернул второй свиток.


Цзян Динбао, любитель экзотики,

Захотел извращенной эротики.

Пять пираний поймал,

Вместе ниткой связал,

И **** их в зубастые ротики.


Все были сражены талантом этого старика, об этом свидетельствовал и шлепок, с которым ладошка Ванкси влипла в ее высокий чистый лоб.

Тем временем, близился полдень, и Линь Кэ, уже приплясывающий от нетерпения, схватил в охапку мою писанину, и, не попрощавшись, умелся вон, я же воздал должное вину и остаткам утки. Но среди многочисленных талантов, достоинств и качеств этого старого Дао никто, никогда и нигде не смог обнаружить скромность, и ничто не остановило меня от того, чтобы заказать еще этого великолепного вина.

Тем временем, судя по звукам сверху, состязания давно начались. Своим обостренным слухом я прекрасно все слышал: убогие двустишия, склоняющие на все лады внешность Линь Кэ, и в ответ им скромные вирши авторства этого мастера. А потом младший Линь начал читать мою поэму, про юного мастера Ма Гуаньмина из славного семейства Ма.


Вариант 1, авторский.

Над долиной Ухань плывут облака,

Стелет дымкой туман, белый, словно вино,

Юный Ма Гуаньмин, накурившись слегка,

Полз домой, спотыкаясь об козье говно.


Мог копать/не копать, пас овец, пас коней,

Кур доил, стриг свиней — он на все был мастак.

Но друзья говорили — отстань от зверей,

Есть «певички» для этого, чертов дурак


Гуаньмина учили друзья каждый раз:

Штопай дыры в штанах и спину побрей,

Брось овцу, и умойся, тупой свинопас,

Но не слушал он их — с овцой ведь верней.


Что случилось же с ним? Я поведаю вам.

Над землей и под небом печальнее нет,

Той баллады о брате (что брат лишь козлам),

Младшем Ма, накопившем пару монет.


Хохотал и кричал он: «весь мир теперь мой!».

Деньги жгут кошелек — удовольствия ждут,

Но фантазии нет — Ма немного тупой,

Гуаньмина в бордель его ноги несут.


Старый страшный сарай, и старуха при нем,

Тусклый синий фонарь мрачно с крыши свисал,

Гуаньмин захотел туда насовсем,

От коров и овец он немного устал


Бабке деньги свои ссыпал ловко в карман,

О тех самых «певичках» всю жизнь ведь мечтал,

Он ворвался в сарай, резко, как ураган,

И услышал там: «Брат, я давно тебя ждал!».


Там «певичка» сидит, он высок и широк,

Ликом страшен, небрит, перегаром вонюч,

Говорит: «Заходи! Раздевайся, дружок!»

Гуаньмин от тех слов стал ужасно пахуч.


«Заплатил за любовь? Буду нежен я, верь!»

В душу юного Ма смертный холод проник,

Он хотел убежать — но захлопнулась дверь

Ночи тьму разорвал гуаньминовый крик.


Над рекою Чжуцзян снова ярок рассвет,

Рядом маковый луг песню ветра поет,

Вспоминая о том, чего больше нет,

Юный Ма на карачках к дому ползет.


Нет штанов, нет любви, настроения нет,

Нету сил, чтоб к овечкам вернуться скорей,

Он нарвал бы им маков огромный букет,

Проклиная певичек и гадких друзей.


Но нет сил рвать букет, лучше все позабыть,

Ма в канаву заполз, чтобы там полежать,

Кстати, маки ведь можно не только дарить,

А для этого все же их можно нарвать.


Подсушить, оторвать от портянки кусок,

Чтоб скорее небритых певичек забыть,

И свернуть, и вдохнуть терпковатый дымок,

И в мир грез опиатных скорее уплыть…


Вариант 2. by Владимир Ильин edition.

Ма Гуаньмин отдыхать полюбил

На цветущих лугах красных маков.

Подобравши плоды, он тот мак раскурил

Вобрав в легкие вкус опиатов


Но где легкость души, отчего ее нет?

Неужели друг наш, что именем Ма

Вместо плода собрал и вдохнул

Лепешку дерьма?


Близорукий бедняга наш Гуаньмин

Ведь не первый раз с ним такое!

То пойдет в бордель для мужчин

Пропадет там на сутки, на трое

И лишь только под самый конец разглядит

Что конец у девиц посолидней героя


Или, слышал я случай, как овцу огуляв

Говорил с братом Ма, как мужчина с мужчиной

Мол, не видел, ее не желал и был дико не прав

Но и ты, говорит, не носи шерстяные лосины


Но вернемся обратно, к цветочным лугам

К табунам Лошадей Грязи Цветочной

Что Ма Гуаньмину привиделись там

Вместе с бабкой-певичкой, знакомой заочно


Он дышал и дрожал, чуя топот копыт

Покрывался Ма потом от страха

Прижимался к земле, чуя ужас и стыд

Продолжая курить какаху


Вот ползут Небесные крабы

Ровным рядом, от неба до края земли

Вот стоит над Ма та самая баба

Говорит, господарь, я на мели

Сладких утех не желаете ли?


Но наш Гуаньмин близорук и не видит старуху -

Красотка в ушах его песней звучит

И ласковым словом, «моей черепашкой»

К забавам постельным, чертовка, манит.


И вот уже Ма Гуаньмин не теряет минут

Одежды — долой, приличия лишни!

Моя Ло Шуань! — его губы орут,

Уста лобызают соленую вишню!


Чем оно все закончилось, узнать присутствующим было уже не суждено — оратора прервали. Судя по грохоту и гневным воплям, юного Линь Кэ начали бить.

А ведь он не добрался даже до середины!

Загрузка...