О чём шепчут колосья

ДОРОЖЕ ЗОЛОТА

С давних пор Павлово называлось селом, хотя уже много лет имело право величаться городом. Ещё в конце прошлого века Владимир Ильич Ленин отмечал, что жизнь таких центров, как Павлово, сложилась совершенно по-городскому. У его жителей выработались несравненно более развитые потребности, привычка к более культурной обстановке и образу жизни, чем у окрестных земледельцев.

Когда я впервые попал в Павлово, всё здесь меня удивляло: и неестественно яркий свет, заключённый в стеклянном пузырьке, и машины, что сами режут железо, и люди, которые из грубых кусков чугуна делают красивые, добротные вещи.

В Павлове что ни улица, то гора: Спасская гора, Бабушкина гора, Воскресенская гора, Фроловская гора. Вдовья гора. Между тем это не горы, а холмы. Обычные холмы, на которых расположился город.

Найти кустаря-металлиста Курычева в небольшом городе оказалось, в сущности, не сложно, стоило мне только обратиться к первому встречному,

— Василия Ивановича ищешь? — переспросил прохожий. — Его мастерская в доме Емельяновых, у самой Бабушкиной горы. Там он день-деньской трудится.

Курычев прочёл записку, посмотрел на меня:

— Про твоего отца слыхал. Первейший верёвочник! А что вот из сына выйдет — сразу не скажешь. Испытать надо…

Спустя несколько недель Василий Иванович говорит мне:

— А ну-ка, Костя, выдолби канавку, — и протягивает стальную заготовку.

Беру зубило, молоток. Василий Иванович не отходит, смотрит, как с инструментом буду обращаться.

— Когда по зубилу бьёшь, куда глядеть надо? — спрашивает он меня.

— На шляпку, раз по ней бью.

— Да что ты, малый! На шляпку зубила будешь глядеть — вещь испортишь. Надо на острие инструмента смотреть… Вот так, вот с этой стороны, — показал он. — Помни: не молот железо куёт, а кузнец, что молотом бьёт.

Разговоры о мастерстве были для Василия Ивановича истинным удовольствием. О чём бы он ни толковал, непременно к мастерству возвращался. Возьмёт в руки кусок железа и начнёт:

— Скажи-ка, Костя, что из этого куска можно сделать?

— Сковородку, — отвечаю, недолго думая.

— Сковородку — это так, но и не только сковородку. Красивую женскую фигурку. Глянешь на неё — залюбуешься. Недаром в народе говорится: «Та же мучка, да не те ручки, оттого и булки сырые». Всё зависит от мастера. Вон за окном бревно лежит. Один на нём резьбу выведет, доску так отполирует, что, как зеркало, заблестит, а другой из того же дерева и простой табуретки не сварганит. И так, брат, во всём. Про певца Пирогова, нашего земляка с Оки, много пишут. Но имя у него громкое не потому, что в Большом театре басом поёт, а потому, что он мастер своего дела. А иной человек и голос имеет, да хорошо не споёт. И дела не сделает, и денег не заработает…

Деньгам Василий Иванович любил точный счёт, однако не дрожал над ними, не скряжничал.

— Деньги как птица, — любил повторять Курычев: — у трудового человека долго не держатся, прилетят и улетят. А вот знания, поверь мне, дороже- золота. Профессия человеку на всю жизнь даётся. Богатство же душу не кормит и ума не прибавляет.

— А дядя Фёдор, — заметил я, — другого мнения держится. Деньги копит, хочет капитал сколотить, чтобы потом самому не работать, в роскоши жить.

Курычев громко рассмеялся:

— Не работать, праздную жизнь вести? Это, Костя, не в моих правилах. Хлеб, не мною заработанный, есть не стану. В горле он застрянет. Без хлопот я бы от тоски помер. Иной раз проснёшься с плохим настроением, а потом возьмёшь в руки инструмент, и на душе враз повеселеет. Недаром в народе говорят: труд — лучший лекарь. А праздность вредит человеку. — Курычев снял очки, протёр стёкла носовым платком. — Слыхал ли ты притчу про Савву-замочника и мага-волшебника? Неужели не слыхал? — Василий Иванович с удивлением посмотрел на меня. — Тогда наберись терпения, послушай.

Заказал маг Савве сделать такой замок, чтобы ни один вор к нему ключа не подобрал. За четыре дня и пять ночей Савва сделал такой замок. Чародей собрал всех воров и говорит:

«Кто сумеет открыть замок?»

Многие старались, пыжились, но ключа так и не подобрали.

Волшебник остался очень доволен мастером и, чтобы не прослыть скупым, решил отблагодарить мастера.

«Слыхал я, — говорит он Савве, — что ты с малых лет над замками колдуешь. Должно быть, устал и в довольстве не прочь пожить?»

Савва кивнул головой. Ясно, хотелось человеку в довольстве пожить. Тогда маг объявляет:

«За диковинный замок освобождаю тебя, Савва, от всяких трудов».

«А жить-то как я буду, не работая? — спрашивает Савва.

«В полном достатке, любое твоё желание будет немедля исполнено…» — успокоил маг.

Поблаженствовал Савва месяц, другой, да и затосковал. Опостылела ему праздная жизнь. Стал он просить волшебника, чтобы тот поскорее вернул его в мастерскую, «Потому, — говорил Савва, — что хоть труд и тяжёл, но приятен. Труд человеку силу прибавляет»…

Слушал я сказ про Савву-замочника, а сам думал о Василии Ивановиче. Ни за какие блага не согласился бы он оставить своё ремесло и не мог жить праздно.

К своей специальности Курычев относился уважительно.

— Мы — павловские. О павловских кустарях ещё в прошлом веке молодой Ульянов-Ленин писал. Нашими изделиями вся Россия, да не только Россия — другие страны пользовались и пользуются.

Помолчав, Курычев добавил:

— Горький сказывал: «Человек — это звучит гордо!» Правильно говорил, но я бы к этим словам маленькую поправку сделал: умелый, мастеровой человек — вот что звучит гордо. Возьмут, к примеру, люди перочинный ножик и спросят: «Чья такая ювелирная работа?» — «Борина», — ответят знатоки. «Кто этот замочек с булавочную головку сделал?» — «Борин», — повторят они. Мастерство и сноровка — это крылья. На этих крыльях человек высоко подняться сумеет и глубокий след после себя оставить может.