О жизни и о себе

Крутые дороги

Начался, как я его называю, фрунзенский период моей жизни.

На следующий день поехал в здание, отведенное для будущего филиала Академии. Познакомился с моим первым заместителем Джапаром Шукуровым, очень умным, тактичным и честным человеком, с которым я с удовольствием работал в течение нескольких лет. Вторым заместителем стал мой ученик — гельминтолог Б. Г. Массино, а ученым секретарем — зоолог П. В. Власенко.

Ознакомился со структурой Киргизского филиала Академии наук, с размещением его отдельных институтов, с оборудованием. Конечно, меня прежде всего интересовали те кафедры, с которыми придется работать.

На следующий день собрал первое совещание директоров институтов филиала Академии наук. Очень приятное впечатление произвел на меня геолог профессор Чихачев. К концу рабочего дня филиал посетили председатель Совнаркома республики т. Кулатов, второй секретарь ЦК Компартии Киргизии т. Джавадов и другие ответственные работники. Затем я поехал к В. Л. Комарову и познакомился у него с первым секретарем ЦК Компартии Киргизии А. В. Ваговым.

В 8 часов вечера в летнем театре имени Панфилова под открытым небом произошло открытие филиала. Тов. Кулатов отметил политическое значение создания Киргизского филиала Академии наук, оценив его как крупную победу национальной политики Коммунистической партии и Советского правительства. «Всю работу филиала необходимо направить на использование огромных богатств республики, на развитие народного хозяйства и культуры и этим оказать помощь фронту», — сказал в заключение председатель Совнаркома Киргизии.

В. Л. Комаров, отметив высокий удельный вес, который занимает в Киргизии животноводство, особенно коневодство и овцеводство, сказал следующее: «Между тем паразитарные заболевания, особенно гельминтозы, вызывают большие потери молодняка, сильно снижают продуктивность и работоспособность взрослого поголовья. Это причиняет большой ущерб народному хозяйству, сокращает выход шерсти, молока, мяса. Председатель президиума Киргизского филиала академик К. И. Скрябин является крупнейшим представителем гельминтологии, и я уверен, что с его помощью животноводство Киргизии в ближайшие же годы будет оздоровлено применением рациональных, научно обоснованных мероприятий».

Третьим выступил я. Помнится, я говорил, что в нашей могучей стране даже в суровые дни войны творческая научная мысль не только не глохнет, а, наоборот, еще больше развивается и процветает, вдохновляемая патриотическим подъемом советских ученых, стремлением науки всеми средствами помочь армии в ее героической борьбе с врагами Родины. Основная задача филиала, продолжал я, это — помощь народному хозяйству в изучении производительных сил, дальнейшем подъеме экономики и культуры республики. Величественные горные хребты Киргизии таят в себе несметные богатства рудных и нерудных ископаемых, запасы минерального топлива и сырья для строительных материалов. Геологи Киргизии расширят разведку новых месторождений полезных ископаемых, помогут организовать наиболее рациональную и дешевую эксплуатацию этих месторождений. Киргизия обладает рекордным для Советского Союза массивом ртутных месторождений, поэтому добыча ртути должна будет занять ведущее место в тематике геологического института.

Киргизская ССР, говорил я, с ее огромными пастбищами имеет все условия для дальнейшего развития высокопродуктивного животноводства. Это обязывает институт биологии широко поставить научные исследования в области ветеринарии и зоотехнии, чтобы помочь ветеринарным врачам и зоотехникам в их практической работе. В субтропической зоне Киргизии еще имеются некоторые инфекционные и особенно паразитарные заболевания, наносящие животноводству определенный ущерб. Ученые, в частности работники организуемой паразитологической лаборатории, должны сосредоточить усилия на том, чтобы в кратчайший срок добиться резкого снижения, а затем и полной ликвидации таких заболеваний. Что касается лаборатории по борьбе с вредителями сельскохозяйственных растений, то она, добиваясь практических успехов в борьбе с вредителями посевов — клопом-черепашкой, свекловичным долгоносиком и т. д., должна углубленно изучать экологию этих вредителей.

Таковы, закончил я свое выступление, ближайшие перспективы работы научно-исследовательских институтов Киргизского филиала Академии наук. Первоочередная задача филиала — создание местных научных кадров. С этой целью не только при всех институтах филиала, но и при головных научных учреждениях Академии наук СССР должна быть организована аспирантура для тех, кто избрал специальностью изучение природных богатств, экономики и культуры Киргизской республики. Чрезвычайно важно привлечь в аспирантуру возможно больше местной молодежи…

14 августа я провел в Киргизском филиале АН первую научную конференцию с участием представителей местной интеллигенции, членов ЦК компартии и правительства Киргизии. Выступили директора новых институтов, они говорили о предстоящих задачах своих учреждений.

В. Л. Комаров выехал в Алма-Ату. Я решил присоединиться к нему и 3–4 дня пробыть в столице Казахстана. Лиза осталась во Фрунзе.

В Алма-Ате я познакомился с рядом интересовавших меня исследовательских учреждений и вузов, а также с работой эвакуированного из Москвы президиума ВАСХНИЛ. Посетил Казахский филиал ВАСХНИЛ, где предложил провести в конце ноября сессию ВАСХНИЛ, посвященную вопросам ветеринарии и животноводства. Предложение было принято. Зашел в Казахский зооветеринарный институт, познакомился с профессурой. Впечатление не из радужных: большинство кафедр бездействовало в научном отношении. Беседовал со своим учеником — профессором паразитологии Н. П. Орловым и С. Н. Боевым — тоже моим учеником, ныне академиком Казахской Академии наук. Заехал с визитом к В. А. Догелю, который эвакуировался сюда из Ленинграда.

На следующий день, 23 августа, участвовал в работе заседания ЦК Компартии Казахстана. Председательствовал секретарь ЦК т. Шаяхметов, присутствовал нарком земледелия т. Даулбаев. Собрались представители ветеринарии, зоотехнии и ученые сельскохозяйственного профиля. Совещание было построено так: я выдвигал предложения на суд присутствующих, а они обсуждали эти предложения и принимали решение.

В итоге было намечено: провести в декабре 1943 года в Алма-Ате объединенный пленум ветеринарных и зоотехнических секций Всесоюзной сельскохозяйственной академии и ее Казахского филиала. Решили также создать при Казахском филиале ВАСХНИЛ экспериментальную базу, которая станет заниматься насущными проблемами развития сельского хозяйства.

Мною был поднят вопрос о недооценке ветеринарной науки в Казахстане, поскольку осмотренные ветеринарные учреждения произвели тяжелое впечатление. Тов. Шаяхметов заверил, что он примет все меры к тому, чтобы улучшить состояние ветеринарного дела в республике. В Казахстане, где животноводство занимает большой удельный вес в народном хозяйстве, это было совершенно необходимо.

Оживленные споры вызвал и такой вопрос. Я заговорил о том, что Наркомат земледелия ведет неправильную политику по отношению к кадрам научно-исследовательских учреждений. В частности, это выражается в том, что научных работников заставляют переключаться на выполнение рядовых оперативных заданий. В качестве примера я указал на С. Н. Боева; этот крупный гельминтолог в течение двух лет не давал научной продукции, а проводил обычные оздоровительные мероприятия, которые может выполнить любой ветеринарный врач. Аналогичная политика проводится Наркомземом Казахстана и в отношении профессоров и доцентов зооветинститута. Этот вопрос может показаться мелким, но, по-моему, он имеет принципиальное значение. Наука может планомерно развиваться только тогда, когда идет активная разработка теории. Может быть, некоторые исследования не дадут практических плодов сегодня, но завтра они обязательно будут результативны.

Тов. Шаяхметов согласился с тем, что в Наркомземе допускается нерациональное использование научных кадров и что это надо исправить.

Вечером того же дня я прочел доклад на объединенном совещании Казахского филиала ВАСХНИЛ, зооветеринарного института и медицинского института на тему: «Задачи и перспективы гельминтологической работы в Казахстане в области медицины и ветеринарии». Я подверг критике структуру вновь организуемого филиала Тропического института АН СССР, в котором было предусмотрено формирование трех секторов: бруцеллезного, малярийного и кишечных заболеваний. Гельминтология осталась в стороне. В результате профессор Галузо заявил, что он поговорит с председателем президиума Казахского филиала АН СССР профессором Сатпаевым и надеется, что сектор кишечных заболеваний будет преобразован в два сектора: гельминтологический и протозоологический.

Вернувшись во Фрунзе, я приступил к работе в Кирфане. Знакомился с его кадрами. Получил много пестрых впечатлений. Занят был с утра до поздней ночи, потому что хотел сам во все вникнуть. Приходило ко мне много народу. Иногда это были далекие от науки люди, которым хотелось «пристроиться» в новом академическом учреждении с пользой для себя.

31 августа состоялось первое заседание президиума Кирфана, на котором я сделал доклад по трем вопросам: о реорганизации института биологии, о формировании редакционно-издательского совета и об организации бюро научно-технической пропаганды. Самым сложным был вопрос об институте биологии; его структура не отображала специфику Киргизской республики. Внес предложение организовать в ботаническом отделе три лаборатории: 1) ботанический сад с лабораторией по изучению флоры Киргизии; 2) лабораторию по изучению пастбищ, сенокосов и полезных дикорастущих растений и 3) лабораторию физиологии растений. Члены президиума эти предложения одобрили.

В последующие дни обследовал институт языка, литературы и истории, институты геологии и химии. Вечерами принимал ученых разных специальностей, знакомился с представителями местной интеллигенции, врачами, агрономами, ветеринарами.

В начале сентября выступил в конференц-зале Кирфана с докладом «Значение гельминтологии в здравоохранении и подъеме животноводства». Это была первая лекция только что организованного бюро научно-технической информации при президиуме филиала.

На следующий день для работников Наркомзема Киргизии прочел лекцию «Место гельминтологии в ветеринарной работе». Это была для них первая гельминтологическая «прививка».

9 сентября выехал в Москву с группой академиков, приезжавших на открытие нашего филиала. Лиза осталась во Фрунзе на 10–12 дней. Первый раз в жизни пришлось ехать в поезде, состоящем из паровоза и единственного вагона. Двигались без расписания, от станции к станции. На станции Луговая пересели в обычный состав.

Дорога заняла десять дней. Наконец прибыли в Москву. Надо было «перестраиваться» на московский лад и в первую голову думать о возвращении филиала ВИГИСа из Казани в Москву. В конце сентября на общем собрании Академии наук я был единогласно утвержден председателем президиума Кирфана АН СССР. А затем на собрании биологического отделения АН СССР было принято решение: 1) организовать при биологическом отделении комиссию по животноводству; 2) просить К. И. Скрябина возглавить эту комиссию.

Вопросам развития животноводства был посвящен и большой разговор с заместителем наркома земледелия т. Чекменевым и начальником Главветупра т. Ивановским. Чекменев поручил мне и Ивановскому составить проект постановления о борьбе с гельминтозами животных, а также продумать и дать предложения об улучшении ветеринарного дела в стране. Замнаркома говорил даже о необходимости созвать всесоюзный съезд ветеринарных врачей. Как все это было ново, свежо, непохоже на недавнее отношение к ветеринарии в этом комиссариате!

Мы с Ивановским взялись за проект реорганизации ветеринарного дела. Я был рад тому, что ветеринария поднимается на новую ступень.

В начале октября из Петропавловска вернулся в Москву Московский ветеринарный институт. И я вступил в должность заведующего кафедрой паразитологии этого института.

Дни катились стремительно, начинаясь и заканчиваясь сводками Совинформбюро, до минуты заполненные делами.

Мне шел шестьдесят шестой год, и я никак не мог избавиться от мысли, что мало успел и что так много еще надо сделать.

В начале апреля состоялся важный разговор с наркомом земледелия А. А. Андреевым. Нарком принял меня приветливо и внимательно выслушал.

— Я хочу поставить перед вами, — сказал я, — ряд серьезных вопросов, касающихся состояния ветеринарии в нашей стране.

Далее я говорил о недооценке ветеринарного дела, указал на недопустимость распыления ветеринарии по отдельным наркоматам и на отсутствие единого планирующего центрального ветеринарного органа, который должен быть создан при Совнаркоме СССР. На это А. А. Андреев сказал:

— Вероятно, вы, товарищ Скрябин, правы, но вопрос этот большой, его надо хорошо продумать.

Затем я говорил о тяжелом положении ветеринарных вузов, особенно Московского, Казанского, Омского и Алма-Атинского; указал на падение числа ветеринарных врачей, на слабый качественный рост кадров, на низкий уровень подготовки лиц, поступавших в ветеринарные вузы.

В итоге А. А. Андреев дал указание т. Чекменеву заняться ветеринарными институтами. Что касалось Московского ветеринарного института, то нарком предложил Чекменеву, не откладывая, поехать в Тимирязевскую академию, осмотреть корпус, предназначаемый для ветеринарного института, и к 5 апреля дать на подпись приказ о передаче здания Московскому ветеринарному институту вместе с частью общежития для студентов.

Я говорил о том, что центральные исследовательские институты по ветеринарии (речь шла, в частности, о ВИЭВе и ВИГИСе) слабо укомплектованы кадрами, им не хватает оборудования и средств. Рассказав о нуждах Всесоюзного института гельминтологии, я просил прибавить в 1944 году 15 новых штатных единиц; предоставить институту экспериментальную базу; издать IV том трудов ВИГИСа и т. п. Все пункты, касающиеся института гельминтологии, были т. Андреевым приняты и по ним сделаны соответствующие распоряжения.

Помимо этого я указал на отсутствие научного ветеринарного журнала, на необходимость поощрения низовых ветеринарных работников правительственными наградами, просил разрешения организовать юбилей Московского ветеринарного института в связи с его 25-летием. А. А. Андреев дал задание своему заместителю подготовить по выдвинутым мною вопросам положительное решение.

Таким образом, нарком удовлетворил все мои просьбы. В заключение я искренне поблагодарил Андрея Андреевича за внимание и добавил, что благодарю от имени всех ветеринарных врачей нашего Союза. На прощание А. А. Андреев сказал: «Итак, будем вместе работать над укреплением ветеринарии».

В 1944 году я дважды ездил во Фрунзе, работал в Киргизском филиале АН СССР. Первый раз я уехал туда в апреле. В Москве была еще зима, у Аральского моря — разгар весны: вся степь в желтых и красных тюльпанах. А в Арыси уже отцветала белая акация.

Проезжал дорогие мне места: Чимкент, Джамбул, с которыми связано так много воспоминаний.

Здесь в скромной квартире ветврача зрели мечты о научной работе, кипели, не утихая, споры о России и ее интеллигенции, о науке, о будущем. Здесь собирался тератологический материал, отсюда направлялись в журналы Петербурга подчас наивные научные заметки пунктового ветврача. Здесь крепла вера в будущее ветеринарного дела, здесь царил здоровый дух оптимизма, копились здоровье, сила, энергия. Перебирая в памяти события и лица (скольких уж нет!), я думал о связи времен и преемственности традиций, о том, как много дала мне жизнь и сколь многого она от меня потребовала…

21 апреля прибыл во Фрунзе, где мне предстояли полтора месяца трудной, но интересной работы. Днем занимался делами Кирфана, а поздно вечером и ночью — своими научными трудами. Много времени отнимали хозяйственные дела филиала.

Счел необходимым своего второго заместителя профессора Б. Г. Массино, гельминтолога по специальности, перевести на должность заведующего гельминтологической лабораторией Кирфана, а директором биологического института назначить ботаника И. В. Выходцева. Пригласил крупного зоолога И. Г. Иоффе заведовать лабораторией арахно-энтомологии. Начал выступать с докладами в местных вузах.

К вечеру 9 мая пришло радостное известие: Красная Армия овладела Севастополем: значит, весь Крым очищен от гитлеровцев! Весть эта вызвала всеобщее ликование и радость.

В эти дни беседовал с первым секретарем ЦК Компартии Киргизии т. Ваговым. Добился его согласия на передачу Кирфану типографии, на организацию в конце мая республиканского совещания ветеринарных врачей. Не вызвало возражений и мое предложение организовать курсы по гельминтологии для медицинских и ветеринарных врачей. Обсудили и другие вопросы, в том числе об улучшении быта сотрудников Кирфана.

Завершив дела в Кирфане, я выехал в Алма-Ату, где много беседовал с председателем президиума Казахского филиала ВАСХНИЛ К. И. Сатпаевым, крупным ученым-геологом. Забегая вперед, скажу, что он был избран президентом организованной в 1946 году Академии наук Казахской ССР и академиком АН СССР. Это был талантливый ученый и прекрасный организатор. В течение многих лет он умело руководил высшим научным центром Казахской республики.

В тот приезд в Алма-Ату я высказал К. И. Сатпаеву свои соображения о дальнейших путях развития в Казахстане ветеринарной науки в целом и гельминтологии в частности. Мы быстро нашли общий язык. К. И. Сатпаев одобрил все мои предложения. Перед отъездом я выступал на Ученом совете института зоологии Казахского филиала АН СССР с докладом «Очередные задачи гельминтологической работы в Казахстане».

Вернувшись в Москву, стал работать по-прежнему, не считаясь со временем. Тревожился, когда подолгу не было писем от Зорика, радовался успехам нашей армии. Теперь уже всему миру было ясно: наша победа близка. Но пока шли ожесточенные бои и каждый день гибли люди, отвоевывая родную землю, ту, на которой жили деды и прадеды и которую тщетно пытались покорить враги.

3 июля радио сообщило: штурмом очищен от гитлеровцев город Минск. Значит, нашим войскам открывался путь на Варшаву и Берлин!

Стране все еще было трудно, в колхозах еще пахали на коровах, скуден был пока военный паек, и все шли и шли похоронные. Но самое трудное мы уже перенесли, и теперь Советский Союз, продолжая воевать, креп и набирал силу. Страна строилась, восстанавливала разрушенное врагом, в ней развертывалась огромная культурно-созидательная работа. Убедительным примером может служить создание в 1944 году Академии медицинских наук.

Впервые я услышал об этом в июне. 56 академиков должны были избрать президиум новой Академии. Как мне сказал академик Абрикосов, в числе действительных членов называлась и моя фамилия. Намечалось включить в новую академию 25 исследовательских институтов. 7 июля сообщение о создании Академии медицинских наук, подчиненной союзному Наркомздраву, было опубликовано в газетах.

На два дня я уехал отдохнуть в санаторий «Узкое» и там обдумал вопрос о подготовке доклада на предстоящей осенней сессии Академии наук СССР, на общем собрании академиков. Тема доклада: «Санитарно-экономическое значение гельминтозов в народном хозяйстве СССР и проблема их ликвидации». Я полагал, что такой доклад надо было сделать. Уже 5 лет я состоял действительным членом АН СССР, а среди академиков царили самые нелепые представления о моей специальности. Доклад мой должен был сыграть, если можно так выразиться, просветительную роль. Он укрепил бы авторитет гельминтологической лаборатории АН; моя специальность стала бы понятной большинству работников АН СССР, которые не представляли себе, за что я борюсь в течение всей жизни.

21 июля был в ТРОПИНе, ознакомился с постановлением Совнаркома СССР об учреждении Академии медицинских наук и с радостью увидел, что в этом документе Тропический институт, входивший в новую академию, официально назван Институтом малярии, медицинской паразитологии и гельминтологии. Правительство выделило гельминтологию в самостоятельную науку! Это даст медицинской общественности понять, подумал я, что пора приняться за более серьезную постановку гельминтологического дела в стране.

Одно из «последствий» этой реформы коснулось и меня. Я стал не консультантом Тропического института, а заведующим гельминтологическим отделом Института малярии, паразитологии и гельминтологии. Ну что же, это мне понравилось! Заместитель наркома здравоохранения В. В. Парин просил меня представить на имя оргкомитета Академии медицинских наук записку о направлении работ гельминтологического отдела, его структуре и штатах, формах практической работы по борьбе с гельминтозами. Принялся за эту записку; работалось легко, тем более что сводки с фронтов были отрадные.

Работал и думал: странная сложилась ситуация. Вернувшись из Казани, я предполагал освободиться от своих бесконечных нагрузок, и в первую очередь отказаться от сотрудничества в ТРОПИНе и Военно-ветеринарной академии. Получилось же наоборот: создание Академии медицинских наук наложило на меня дополнительные обязательства, а встреча с начальником Военно-ветеринарной службы СССР генералом Лекаревым привела к тому, что я стал профессором Военно-ветеринарной академии. Дел множество, а здоровье оставляло желать лучшего, справляться с многочисленными обязанностями становилось все труднее.

31 августа наши войска вступили в Бухарест! Румынский народ осыпал наших бойцов цветами. Читал газеты и думал: интересно жить в такое время!

15 сентября я вместе с терпеливой женой отправился в Закавказье. Цель поездки — организация в академиях наук Грузии, Армении и Азербайджана гельминтологических лабораторий. Я оптимист и ехал с верой в свои силы, в правоту своего дела, в здравый смысл руководителей академических учреждений, которые, конечно, поймут всю целесообразность и полезность моих предложений. Я верил в успех своих замыслов и был убежден, что вернусь через месяц в Москву с победой: новые гельминтологические ячейки будут созданы в Тбилиси, Ереване и Баку, начнется продуктивная работа по изучению биолого-гельминтологических проблем. Тем самым будет организована сеть учреждений биолого-теоретического профиля, во главе с моей пока маленькой гельминтологической лабораторией Академии наук.

Проезжали места, недавно освобожденные от оккупантов. Воронежского вокзала как не бывало; Ростовский — в развалинах; знаменитый мост через Дон обрушился в воду. Боковые крылья вокзала станции Минеральные Воды уничтожены. По сторонам железнодорожного пути — груды металла, искореженные паровозы, опрокинутые товарные вагоны, на которых еще не стерлись надписи «Кельн», «Эрфурт» и пр. Водокачки исчезли: на их месте построены деревянные подставки, на которых водружены цистерны.

В Тбилиси у вице-президента Грузинской Академии наук Н. Н. Кецховели я говорил о создании гельминтологической лаборатории при зоологическом институте. Предложение было принято. Согласился Н. Н. Кецховели и с тем, чтобы послать ко мне в Москву аспиранта для специализации по гельминтологии и организовать в Грузии гельминтологическую экспедицию.

Познакомился с местным паразитологом т. Матикашвили и его женой — арахнологом по специальности. Они убеждали меня взяться за руководство всей паразитологией в СССР, включая все 3 специальности этого комплекса, поскольку, по их словам, у нас в СССР не было лица, могущего объединить работу паразитологов. Я, конечно, отказался от этого предложения, ибо незыблемо исповедую тот взгляд, что ученый XX века не может охватить все разделы комплекса паразитологических наук.

Был у гельминтолога-медика Н. Г. Камалова. Решил рекомендовать его заведующим гельминтологической лабораторией, если она будет организована в Академии наук Грузии.

6 октября состоялось совещание биологической и сельскохозяйственной секций Академии наук под председательством вице-президента Н. Н. Кецховели. Речь шла об организации в институте зоологии гельминтологической лаборатории. Докладчиком был я. В течение 20 минут я излагал доводы в пользу этого мероприятия. Рекомендовал заведующим лабораторией назначить Н. Г. Камалова, а профессора П. Л. Буржанадзе поставить во главе отдела морфологии, фауны и систематики этой лаборатории. Указал на целесообразность организовать в Грузии гельминтологическую экспедицию.

Начались прения. Некоторые предлагали вместо гельминтологической лаборатории организовать паразитологическую, но большинство поддержало мое предложение. Н. Н. Кецховели сказал:

— Обычно мы сами возбуждаем тот или иной организационный вопрос и обращаемся за консультацией к специалисту. Здесь же произошло обратное: академик Скрябин сам, по своей инициативе приехал к нам с конкретным предложением, которое для нас весьма полезно и которое следует всемерно поддержать.

В итоге было принято постановление организовать гельминтологическую лабораторию, учредить аспирантуру по гельминтологии, послав молодого биолога в Москву для специализации, организовать в 1945 году гельминтологическую экспедицию в Грузии, а Камалову и Буржанадзе составить план работ гельминтологической лаборатории Грузинской Академии наук.

Таким образом, моя миссия в Грузии завершилась полным успехом. Очень радовался я и тому, что Азербайджанский филиал Академии наук создал гельминтологическую лабораторию.

Новый, 1945 год мы встретили во Фрунзе. Начал с осмотра ветеринарного факультета Киргизского сельскохозяйственного института. Картина оставляла желать лучшего. Клиники были совершенно не приспособлены для занятий со студентами. Кафедра паразитологии располагалась в сторожевой будке при входе на территорию клиники. Здесь ухитрялись проводить практические занятия. Со мной был заместитель предсовнаркома Киргизии т. Исхаков. Думаю, что осмотр был для него назидательным. Затем я выступил перед аудиторией в 500 человек с докладом «Роль специалистов сельского хозяйства в социалистическом строительстве». Говорил не менее двух часов. Слушателями были представители четырех факультетов: ветеринарного, зоотехнического, агрономического и шелководческого. Затем выступали преподаватели и студенты. Тов. Исхаков обещал оказать институту необходимую помощь. Слово свое он сдержал.

13 января организовал небольшую гельминтологическую конференцию. Заслушали доклады по биохимии гельминтов работников Киргизского филиала Академии наук СССР И. И. Иванова, Б. Г. Массино и Н. П. Кеворкова. Последний высказал идею о том, что в высокогорных условиях гельминты жить в теле человека не могут. Надуманность этой теории была очевидна, и она тут же подверглась резкой критике. Ученые привели достаточно примеров, опровергавших воззрения Н. П. Кеворкова.

Через неделю состоялось заключительное заседание президиума Кирфана. Секретарем президиума утвердили фольклориста т. Самарина. В тот же день вечером в Доме правительства я сделал доклад на тему: «Итоги работ Киргизского филиала АН СССР в 1944 году и его задачи на 1945 год». Говорить пришлось и о химии, и о геологии, и о фольклоре, и о литературе, и о истории. Такого многостороннего доклада я еще никогда в жизни не делал. Слушателями были члены правительства, секретари Центрального Комитета КП (б) Киргизии, наркомы и другие ответственные лица. Прения были длинные, очень оживленные, все единодушно одобрили работу Киргизского филиала Академии наук. Особая благодарность была вынесена химику т. Сытому за его блестящие работы по использованию пороховых отходов для взрывных работ в народном хозяйстве.

22 января 1945 года я, Лиза и Н. П. Шихобалова выехали в Москву. Здесь снова начались трудовые будни с их радостями и огорчениями, трудностями и успехами. Дома нашли знакомую картину: центральное отопление не работает, электричество выключено. Ночевали в холоде и темноте. Утром я отправился на работу, а Лиза принялась приводить жилье в сносное состояние.

Лекции, доклады, выступления в прениях отнимали очень много времени. Почти каждый день где-либо да выступал. Вот пример. 21 марта в обкоме профсоюза высшей школы рассказывал о деятельности ВИГИСа, а вечером на совещании работников конных заводов говорил о расширении гельминтологической работы в коневодческих хозяйствах. 23 марта выступал на заседании в одном из отделов ЦК ВКП(б). Речь шла о подготовке специалистов биологических профилей, о посылке молодежи за границу и о том, что для повышения квалификации молодых кадров необходимо периодически командировать крупных ученых в научные учреждения периферии.

Принимал многих ученых, приезжавших в Москву для повышения гельминтологической квалификации. «Обзавелся» новым интересным учеником. Это П. А. Положенцев — единственный в СССР лесовод, заинтересовавшийся гельминтологией. Он изучал гельминтов майского хруща Бузулукского бора, а хрущи — серьезные вредители лесных пород. Начало работ по энтомологической гельминтологии надо всемерно приветствовать! Положенцев произвел очень хорошее впечатление: в нем сконцентрировались лучшие черты русского человека…

Война продолжалась. Советские войска освободили Гданьск, подошли к Вене. Георгий сообщил о том, что награжден орденом Красной Звезды. На фронте он вступил в ряды Коммунистической партии. Его письма были для нас в то время самой большой радостью.

6 апреля в газетах было опубликовано постановление правительства о государственном плане развития животноводства. Постановление обязывало совнаркомы республик, областные и краевые исполкомы «в целях полной ликвидации чесотки и глистных заболеваний овец» провести обработку животных, больных гельминтозами, организовать смену выпасов. Это решение, на мой взгляд, имело большое значение для развития советской гельминтологической науки.

Война еще бушевала на дорогах Европы, а у нас в стране огромный размах приняли восстановительные работы. С тех пор прошло немало времени, многое забылось, но часто я вспоминаю одну встречу. Пришел как-то ко мне ветеринарный врач, житель Смоленщины. Рассказал о том, что Смоленщина вся была сожжена и разграблена гитлеровцами. Скота почти не осталось, фашисты угнали его в Германию.

На освобожденной смоленской земле возрождалась жизнь. Несмотря на огромные трудности, дела быстро налаживались, страна помогала пострадавшим. Колхозники получали скот, сельскохозяйственные орудия, семена. Врач рассказал, с каким восторгом смоленские колхозники встречали коров, присланных из других районов страны. Рассказывал и о посевной на освобожденной земле. Если не хватало скота и машин, люди сами впрягались в упряжку. Стремились как можно больше засеять, чтобы не только себя накормить, но и дать хлеб своей Родине. Да, Отечественная война показала всю глубину и силу патриотизма советского народа. Эту силу никому не сломить!

И мы, ученые, стремились всем, чем только могли, содействовать нашему сельскому хозяйству. 13 апреля группа профессоров Московского зооветинститута организовала в районном центре Руза (Московская область) научную конференцию для колхозников и работников животноводства. Я выступил с докладом «Мероприятия по оздоровлению сельскохозяйственных животных от важнейших гельминтозов». С интересом и вниманием, которые меня буквально потрясли, слушали колхозники научные доклады.

…2 мая 1945 года. Берлин в наших руках! 8 мая радио передает торжественные марши. Фашистская Германия капитулировала! Итак, в ночь на 9 мая перестали грохотать орудия, сеявшие смерть и опустошение. Мы победили!

Антифашистский комитет обратился ко мне с просьбой высказаться по поводу нашей победы в Великой Отечественной войне.

«Свершилось! — писал я тогда. — Фашистская Германия рухнула, цивилизация спасена, культура восторжествовала! Не часто повторяются в жизни человечества такие потрясающие события, знаменующие новый этап эволюции общества…»

Я писал о том, что мы, советские люди, гордимся своей страной и своей армией, своими военачальниками. О том, что Россия, вынесшая на своих плечах основную тяжесть второй мировой войны, будет идти впереди мирового прогресса.

12 мая 1945 года исполнилось 40 лет с того дня, как я получил диплом ветврача и начал трудовую жизнь. Мои ученики организовали в ВИГИСе скромный, но теплый вечер, на который пришли гельминтологи всех направлений. В заключение я поблагодарил своих учеников и высказал соображения о том, как они должны организовать свою работу, чтобы гельминтология не потеряла своего научного, общественного и юридического лица.

Наступили торжественные дни, связанные с празднованием 220-летия Академии наук СССР. 14 июня многие академики, в том числе и я, были приглашены в Кремль для получения наград в связи с этой знаменательной датой. Я был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Назавтра президент Академии Владимир Леонтьевич Комаров пригласил академиков к себе на прием, а 16 июня в Большом театре состоялось торжественное заседание юбилейной сессии АН СССР. На следующий день юбилейный комитет избрал меня членом президиума торжественного заседания юбилейной сессии АН СССР, которое проводилось в Колонном зале Дома союзов. От имени награжденных выступил академик Л. А. Орбели, который сказал: «Мы должны сознавать, что эти знаки внимания налагают на нас большую ответственность, налагают на нас обязанность еще выше поднять знамя советской науки и добиться того, чтобы советская наука являлась передовой наукой, чтобы она еще больше подняла уровень культуры нашей страны и выдвинула нашу страну на первое место в мире. Мы берем перед правительством обязательство эту задачу выполнить».

Н. М. Шверник, поздравив ученых с наградами, обратился к нам. «Теперь, в период мирного развития, — сказал он, — перед Академией наук во весь рост встали новые задачи по дальнейшему развитию науки и техники и привлечению людей науки к участию в восстановлении народного хозяйства, разрушенного немецко-фашистскими оккупантами».

В победном 45-м году все трудились с особенным подъемом. Буквально во всех областях жизни наблюдался стремительный рывок вперед. В эти дни еще раз я понял, как необходима моя гельминтология: меня и моих учеников, работавших в ВИГИСе, буквально засыпали приглашениями и просьбами приехать прочитать доклады в Молдавию, в Киев, во Львов, в Ленинград… Все это было очень заманчиво, но для меня лично неосуществимо. В работе не замечал, как пролетали дни. А вечерами до поздней ночи принимал и москвичей, и приезжих из провинции, которые просили консультаций по диссертациям и по отдельным научным проблемам. Проблемы, проблемы…

11 июля присутствовал на заключительном заседании пленума директоров сельскохозяйственных вузов. Председательствовал И. А. Бенедиктов. В президиуме — нарком земледелия А. А. Андреев. Совещание заслушало проект резолюций. Когда выступил председатель одной из комиссий и предложил учредить при Харьковском ветинституте факультет заочного образования ветврачей, я не вытерпел, попросил слова и выступил с решительным протестом против этого предложения. Положение было довольно серьезным, поскольку предварительно проект был одобрен начальником Главвуза. Мне надо было своей речью отвергнуть это предложение. Я выступил чрезвычайно резко, заявив, что медицина давно уже отреклась от метода заочного обучения. Заочное обучение хорошо для многих вузов, это бесспорно, но для медицины оно неприемлемо. Я повернулся к президиуму совещания и спросил:

— Если бы кто-либо из вас заболел, обратились ли бы вы за помощью к заочному медврачу?

Члены президиума отрицательно покачали головами. Раздался смех как в президиуме, так и в зале.

— Так зачем же, — продолжал я, — принимать резолюцию, по которой у нас будут выпускаться «заочные ветврачи», они же будут калечить, а не лечить колхозных и совхозных животных!

В зале послышались голоса: «Верно, правильно!» Когда харьковский представитель вновь попросил слова, т. Бенедиктов его спросил: «Вы снова хотите говорить о заочном факультете?» Тот ответил: «Да». Бенедиктов заявил: «Этот пункт исключен из резолюции». А. А. Андреев не проронил ни слова, однако его молчание все приняли как знак согласия с моим предложением.

Прошло несколько лет, и жизнь снова выдвинула этот вопрос, причем выдвинула в связи с катастрофическим дефицитом ветеринарных врачебных кадров. Заочное образование было организовано. Однако все прекрасно понимали, что это мероприятие временное. Может быть, в какой-то степени я и был неправ тогда, в то трудное время. Но в принципе я продолжаю стоять на своей точке зрения. Нельзя стать хорошим врачом, изучая медицину заочно.

17 июля участвовал в выборах нового президента Академии наук: В. Л. Комаров просил освободить его от этого поста, так как был тяжело болен. Главой Академии избрали физика С. И. Вавилова. Ночью долго не мог заснуть. Думал о Владимире Леонтьевиче. Большой ученый, прекрасный организатор. И никто не может помочь ему одолеть болезнь. Как много проблем еще надо решить медицинской науке! Да и не только ей…

В начале августа я получил от начальника ветеринарной службы Группы советских войск в Германии генерал-лейтенанта Н. М. Шпайера приглашение приехать в Берлин на 2-ю конференцию военных ветеринарных врачей с научным докладом. Моя жизнь сложилась так, что я никогда не служил в армии, не имел военного звания, а потому и не облачался в военную форму. А тут меня пригласил к себе начальник Главного военно-ветеринарного управления Наркомата обороны СССР генерал В. М. Лекарев и заявил, что на время командировки в Германию я получу звание полковника, что мне надо срочно приобрести военную форму и выехать в Берлин вместе с микробиологом профессором Коляковым, генерал-майором ветеринарной службы.

13 августа я, «академик-полковник», и Коляков, «профессор-генерал», заняли места в купе международного вагона. Ехали по Польше. Вокзалы разрушены. Администрация — польская, а стрелочники, машинисты и поездная прислуга — русские, весь подвижной состав тоже наш. На станциях преобладали русские, поляков значительно меньше.

Навстречу нам — бесконечные составы, идущие из Германии на родину. Вагоны были украшены лозунгами, портретами наших вождей. Все дышало радостью победы. Подъехали к Варшаве. Мост через Вислу разрушен. Перебрались по временной переправе, сооруженной нашими саперами. Варшава была страшной: бесчисленное множество разрушенных, обгоревших домов.

Утром 16 августа попали в Германию. Мост через Одер был взорван, и поезд шел по деревянному мосту, который возвели советские воины. Вокзальные перроны заполняли наши солдаты и офицеры. К 4 часам дня прибыли в Берлин.

Конференция проходила под председательством генерала Шпайера в помещении небольшого кинотеатра, а во дворе был сооружен выставочный павильон. Присутствовало 300 ветеринарных врачей. 17 августа вечером состоялся мой доклад «Проблемы девастации инфекционных и инвазионных болезней». Как раз когда я выступал, на конференцию прибыл член Военного совета группы советских войск генерал Телегин, первый заместитель маршала Г. К. Жукова. В президиуме — генералы и полковники ветеринарной службы.

Я докладывал в течение часа и могу сказать, что взял аудиторию в плен. Наблюдая за президиумом, я видел не только любопытство, начертанное на лицах, но и смесь удивления с удовлетворением. Особенно остро реагировали три генерал-лейтенанта. Лекарев был явно удивлен, Шпайер удовлетворен, а на лице Телегина я прочел острое любопытство.

Поймал себя на том, что, как актер, оценивал форму выступления, реакцию слушателей. Раньше я этого за собой не замечал. Думаю, что подобное явление было вызвано необычной обстановкой, спецификой моих слушателей, а также условиями, временем и местом, в которых протекала работа конференции…

Поселились не в самом Берлине, а в одном из его предместий — Хаппенгартене, который раньше славился своим ипподромом. Наш особнячок, где мы с профессором Коляковым коротали вечерние часы, составлял вместе с окружавшими армейскими ветеринарными лазаретами своеобразный «ветеринарный район».

18 августа конференция завершила свою работу. На заключительном заседании я снова выступил с докладом. Посвятил его двум проблемам: во-первых, недооценке военными ветврачами гельминтологического фактора в патологии лошадей и, во-вторых, игнорированию науки о паразитических насекомых и клещах, в результате чего широко распространились чесоточные болезни животных.

Следующий день мы с профессором Коляковым посвятили осмотру Берлина. Наш автомобиль ехал по прекрасной дороге, на обочинах которой валялись разбитые легковые и грузовые машины, танки. Провода высокого напряжения были порваны, небольшие домики разрушены до основания. Попадались немногочисленные уцелевшие особнячки. Все дороги и аллеи заполняли беженцы, возвращавшиеся на свои пепелища. Множество солдат германской армии — и раненых и здоровых. — возвращалось домой в своих потрепанных серозеленых шинелях. Все везли домашний скарб на тележках, использовали даже детские коляски.

Видели и такие картины: старуха-жена везла повозку, в которой сидел парализованный супруг. «Вот истинная верность, — думал я, глядя на них, — и вот результат фашистской политики».

Чем ближе к центру Берлина, тем больше разрушений. Проехали под аркой, сооруженной нашими войсками, — аркой Победы. На ней слова: «Слава доблестной Советской Армии!» Все перекрестки испещрены надписями на русском языке. Стрелки указывают направления — «В Потсдам», «В Кюстрин», «В Дрезден» и т. д.

На перекрестках регулировали движение транспорта немецкие полицейские в зеленом облачении и с белыми рукавами. Провожатый сказал, что совсем недавно регулировщиками были наши девушки в военной форме.

Вот обгоревшее, сильно поврежденное здание рейхстага. Мы осмотрели его и снаружи и внутри. Нижний этаж весь в цементной пыли. Колонны, стены, перекрытия и случайно сохранившиеся барельефы испещрены бесконечными надписями, сделанными нашими бойцами, штурмовавшими Берлин. Тысячи имен и фамилий, названия сотен наших советских городов и сел! Хорошо было бы, думал я, чтобы эти надписи навсегда запечатлелись в памяти агрессоров.

Заезжали мы и в самую фашистскую берлогу — имперскую канцелярию, здесь Гитлер покончил самоубийством. В одной из комнат валялись груды книг. Это была «Майн кампф» — катехизис фашистской идеологии.

Проехали Бранденбургские ворота. Вот знаменитая гогенцоллернская «аллея Побед». Здесь, среди пней, воронок от бомб, развалин кипела жизнь. Тут — рынок. Сюда стекались вес желающие либо продать свои вещи, либо купить бытовой скарб. Отвратительное впечатление производили американские солдаты, спекулировавшие часами. Они оголяли до плеч свои руки, на которых были нанизаны десятки мужских и дамских часов разных фирм.

Поездка в Берлин и все увиденное там вызвали много размышлений. Это были нескончаемые думы о человеке и человечестве, о войне и мире, о роли и месте человека в общественной жизни. Я думал об ответственности каждого гражданина за судьбы своей Родины, об ответственности ученых перед всем человечеством.

С той поры прошла четверть века, но, к сожалению, обстановка в мире часто заставляет думать на эту старую тему. Империализм нагнетает напряженность, таит в себе угрозу термоядерной войны. Ученые обязаны все свои знания, все силы и способности употребить на защиту мира во всем мире.

…23 августа беседовал с Лекаревым, Шпайером и молодым полковником Рогалевым — начальником фронтового ветеринарного лазарета. Вечером уехал в Москву, куда и прибыл на четвертый день. Как воспоминание о Берлине остались у меня два фотоснимка, на которых я запечатлен в форме полковника ветеринаркой службы.

15 августа 1946 года я поехал в столицу Коми АССР г. Сыктывкар. Предстояло возглавить комиссию по обследованию базы АН СССР, директором которой был академик Образцов. Кроме того, меня пригласили на торжества по случаю 25-летия республики Коми.

Проехали Вологду. Новые пейзажи, новые впечатления. Тайга, рассеченная колеей железнодорожного пути. Пустынно, хотя местность и удивительно красива — смешанные леса, чуть тронутые приближающейся осенью, красно-розовые лужайки, заросли иван-чая.

Пересекли мост через Северную Двину и добрались до станции Айкино. Здесь пересели на небольшой пароходик «Бородино», и он пошел вверх по красавице Вычегде.

С 20 августа началась работа. Два дня комиссия осматривала лаборатории базы, а я слушал отчетные доклады почвоведов, геологов, геоботаников и лингвистов. База эта самостоятельно существовала с 1944 года, после того как из Сыктывкара вернулись на свои места Кольская база и Архангельский стационар Академии наук.

Назавтра состоялось юбилейное заседание Ученого совета базы АН СССР в Коми АССР. Выступил и я с докладом: «Проблемы гельминтологической науки и практики в условиях Коми АССР». Поставил вопрос об организации в 1947 году комплексной гельминтологической экспедиции в республике и о создании соответствующей лаборатории. На следующий день продолжались доклады по почвоведению, растительности, водоемам республики, а также по проблемам письменности и литературы.

Разговаривал с начальником Ветеринарного управления Коми АССР т. Савиновской, которая окончила Вологодский ветеринарный институт. Положение ветеринарного дела в республике в то время было не блестящим. Только в 11 районах работали ветеринарные врачи, а в остальных семи врачи отсутствовали, их заменяли ветеринарные фельдшеры. Что поделаешь — последствия войны.

В последний день пребывания в Коми АССР мы с Образцовым посетили первого секретаря обкома, которому я, как председатель комиссии, доложил о результатах нашего обследования, о нуждах базы и о претензиях ее работников к руководителям республики. В итоге состоялся очень интересный и полезный для дела разговор.

Возвратясь из Сыктывкара, до конца года работал безвыездно в Москве. Много трудился над рядом научных проблем. Вышла в свет моя книга «Строительство советской гельминтологии». В предисловии я писал: «Надеюсь, что книга моя, насыщенная богатым фактическим материалом, будет полезна широкому кругу читателей. В ней, во-первых, каждый врач, биолог, зоотехник познакомится с современным состоянием советской гельминтологической науки, со специфическими принципами и методами ее работы. Во-вторых, читатель воспримет эти сведения не в аспекте статики, а будет иметь представление о динамике закономерного развития этой дисциплины. В-третьих, на примере гельминтологии особенно ярко видны те неограниченные возможности для процветания науки и внедрения ее достижений в практику, которые предоставляет ученым наш советский социалистический строй».

В мае 1946 года мы поехали во Фрунзе. С нами ехала и Н. П. Шихобалова для завершения работы по филяриидам животных и человека. План мой состоял в следующем: 8 дней пробыть во Фрунзе, затем присутствовать на открытии Академии наук Казахской ССР в Алма-Ате, и, возвратясь в Кирфан, проработать месяц.

Неделя, проведенная во Фрунзе, была типичной неделей кирфановского бытия с совещаниями, консультациями, с выслушиванием и разбором жалоб, к счастью, несложных и не многочисленных. 27 мая я уехал в Алма-Ату.

В Алма-Ату прибыла комиссия Академии наук СССР по отбору кандидатов в академики и члены-корреспонденты новой Казахской Академии наук. Я был членом этой комиссии. 31 мая наша комиссия во главе с вице-президентом АН СССР И. П. Бардиным направилась в Совет Министров на заседание, посвященное утверждению членов будущей академии. Заседание вел т. Ундасынов, председатель Совета Министров Казахской ССР.

1 июня 1946 года в академическом театре оперы и балета состоялось открытие Академии наук Казахской ССР, реорганизованной из Казахского филиала АН СССР. Тов. Ундасынов произнес речь. При оглашении приветствий выступил и я — от имени и по поручению ЦК КП (б) Киргизии и Совета Министров Киргизской ССР. Кроме того, зачитал адрес от Киргизского филиала АН.

Итак, страна обогатилась новой Академией наук с 30 академиками и членами-корреспондентами.

3 июня открылась первая сессия Академии наук Казахской ССР, избравшая президентом К. С. Сатпаева и четырех почетных членов: С. И. Вавилова, И. П. Бардина, И. И. Мещанинова и В. А. Обручева. Я заболел и не смог быть на этой сессии.

Закончив все дела, собрался в Киргизию. Такова моя психология: живу спокойно, пока решаю намеченную задачу. Как только дело считаю законченным, хочется передвинуть стрелку жизни на другой путь. Сейчас открылся мой семафор в сторону Фрунзе. А раз так, надо уезжать.

6 июня на закрытии первой сессии Академии наук Каз ССР выслушал прекрасный доклад писателя М. Ауэзова о казахской литературе. Заходил с прощальным визитом к председателю Совета Министров т. Ундасынову и передал ему записку о необходимости упорядочить ветеринарное дело в республике, и в частности помочь Казахскому научно-исследовательскому институту ветеринарии. Тов. Ундасынов рассказал о своем желании «годика через три» создать в Казахстане самостоятельную Академию сельскохозяйственных наук, а лет через пять — и Академию медицинских наук. Эти планы мне понравились.

…Опять я в Киргизии. 21 июня я поехал в Токмак на встречу с избирателями. В этом небольшом городке мне устроили незабываемую встречу. Дело не в том, что приветственные лозунги пересекали главную улицу, дело в доброте наших людей, их искренности и удивительном гостеприимстве. Собрались и горожане, и жители окрестных колхозов. Музыка, цветы, улыбки. Зал клуба переполнен. Вместе со мной — первый секретарь горкома партии т. Вахитов и второй секретарь — т. Имамбаев, который был председателем окружной комиссии 256-го избирательного округа, избравшего меня депутатом Верховного Совета СССР. Я поблагодарил за доверие, рассказал о том, как выполняю свой депутатский долг. Говорил о задачах, которые выдвинула перед всеми нами новая пятилетка. Затем было множество выступлений рабочих, колхозников, интеллигентов. Выступления были деловыми, серьезными и очень конкретными. Никто не скрывал трудностей, которые приходилось преодолевать. И все были полны желания сделать для Родины как можно больше. Горячий патриотизм и энтузиазм моих избирателей, их государственный подход к делу произвели на меня неизгладимое впечатление.

Жилось в те годы трудно. Последствия войны сказывались во всем. Надо было восстанавливать хозяйство, надо было идти вперед, а для этого требовался огромный, героический труд народа, мобилизация всех сил, всех ресурсов. Люди мирились с личными трудностями, их больше беспокоили нужды производства. Они прекрасно понимали, что в первую очередь оборудованием, запчастями, машинами и прочим надо было снабжать районы и области, пострадавшие от фашистской оккупации. Однако, стремясь выполнить и перевыполнить взятые на себя обязательства, люди мечтали и для своих предприятий получить новые машины и оборудование. Очень показателен такой факт: как депутат Верховного Совета СССР я получил в Токмаке много писем, при этом писем личного характера было мало, в основном это были просьбы помочь получить запасные части к тракторам, те или иные станки и т. п. Конечно, эти письма я не оставил без внимания, все, что можно было, я выхлопотал и получил от своих избирателей сердечные письма с благодарностью.

На следующее утро я выступил перед рабочими сахарного завода с 20-минутной речью. Затем говорили рабочие, просили приехать осенью еще раз, чтобы проверить, как будут выполнены обязательства, которые взял на себя коллектив.

Вернувшись во Фрунзе, снова взялся за дела филиала. Я хотел ознакомить широкие круги местной общественности с основными принципами моей науки. Эту идею я проводил в течение всей своей жизни в любой обстановке, при каждом удобном случае. Вот и тогда от имени дирекции биологического института Кирфана я разослал пригласительные билеты на доклад «Филярии — гельминты человека и животных и вызываемые ими заболевания». Выбрал я эту тему не случайно. Филярии — злостные враги человека — паразитируют в мозгу и в легких, в сердце и под кожей, являясь причиной не только заболеваний, но и гибели людей. И хотя в нашей стране этих гельминтов немного, всему человечеству они наносят колоссальный вред. На встречу пришел весь цвет фрунзенской интеллигенции. Слушали научно-популярный доклад исключительно внимательно.

26 июня по просьбе коллектива Киргизского сельскохозяйственного института я встретился с профессорско-преподавательским составом всех факультетов. Директор института профессор Лущихин рассказал о плане научно-исследовательской работы коллектива, а затем полилась беседа со множеством вопросов, касавшихся и высшего образования, и сельского хозяйства; говорили о нуждах, радостях и горестях вузов, о поведении и воспитании студентов. Разговор этот был очень нужен. В вузы пришли новые студенты, интереснее и труднее прежних. Это молодежь, пережившая Великую Отечественную войну, прошедшая половину Европы. Она сильно отличалась от довоенной — была более самостоятельной, более серьезной и более требовательной к преподавателям, к изложению дисциплин.

Многие студенты — бывшие фронтовики, часть из них — инвалиды. Тяга к учению у них изумительная, упорство — потрясающее. Учиться большинству фронтовиков было трудно: за годы войны они многое позабыли и теперь яростно штудировали учебники. Но сколько трагедий у этой молодежи! Узнал, что один мой студент отказался от невесты, которая терпеливо ждала его всю войну. Отказался потому, что он, будучи инвалидом, думал: девушка не порывает с ним только из жалости. Трагедию свою он переживал мужественно, учился отлично.