О вечном. Избранная лирика

Плыву в волнах любви. Не видно маяка.

Хочу лишь одного (не дерзко ль это слово!),

Но в горестной душе желанья нет иного

Достигнуть берега — ведь гавань так близка!

Предвестье гибели — клубятся облака.

Виденьем огненным из мрака грозового

Елена светит мне. Она глядит сурово,

И к смерти парус мой ведет ее рука.

Я одинок, тону. Вожатым в путь мой трудный

Слепого мальчика я выбрал, безрассудный,

И горько жалуюсь, краснею, слезы лью.

Душе неведом страх, хоть смерть меня торопит.

Но, Боже праведный! Ужели шквал потопит

У самой пристани неверную ладью!

Возненавидишь ты меня, моя Аглая,

Или полюбишь вдруг, — не все ли мне равно?

На карту жизнь моя поставлена давно,

И я решенья жду, пощады не желая.

Измучится душа, в огне любви пылая,

Или закоченеть во льдах ей суждено, —

В небесных знаменьях читаю я одно:

Мне гибель скорую судьба пророчит злая.

Под знаменем Любви я вечный паладин,

Так горько не страдал, должно быть, ни один

Великомученик, — привычно, как в доспехи,

Я в беды облачусь и вызову на бой

Свою обидчицу, уверенный в успехе:

Ты дважды не убьешь убитого тобой.

Вздыхатель вечный твой, я третий год в плену

У этих милых глаз, но в сердце нет печали,

Лишь беды старости порою докучали,

По волосам моим рассыпав седину.

И если я бледнеть и тосковать начну,

Ты вспомни, как легко, как ласково вначале

Любую боль мою глаза твои смягчали:

Тифон за кроткий нрав боготворил жену.

И если ты одна в моей повинна боли,

Найди в душе своей хоть чуточку тепла,

Что свойственно сердцам людским: я поневоле

Давно такой, каким меня ты создала,

Ты кровь моя и плоть, и жизнь, не оттого ли

Тебя душа моя в подруги избрала.

Когда с прелестною кузиною вдвоем,

Затмив светило дня, сидела ты в гостиной,

Я был заворожен волшебною картиной:

Так хороши цветы над луговым ручьем.

Анжуйских девушек легко мы узнаем:

Их милой живостью прославлен край старинный, —

Тепло, приветливо я встречен был кузиной,

А ты задумалась, мечтая о своем.

Ты безразличием мне душу истерзала,

Как ни молился я — ты глаз не подняла

И, полусонная, ни слова не сказала, —

Все брови хмурила, сама себе мила,

И испугался я, что дерзким ты сочла

Приветствие мое, и выбежал из зала.

Бездушная, меня ты презирать вольна,

Унизить, растоптать, смеяться надо мною, —

Тогда я мог бы жить надеждою одною,

Надеждой, что во все сияла времена.

Она спасенье тех, чья жизнь обречена,

Земля — для моряка, снесенного волною,

Для узника — звезда над каменной стеною,

Как высший дар богов Надежда нам дана.

Бездушья своего ни взглядом, ни упреком

Вовек не выдашь ты, но, словно ненароком,

Искусной колкостью покой смущаешь мой.

Бездушная, скажи, что может значить это? —

Превозносить любовь и не любить самой —

О солнце говорить, страшась дневного света!

В который раз уже обида друг на друга —

И примирение. Уже в который раз

Хулы и похвалы зачинщику проказ,

Амуру, чья вина не меньше, чем заслуга.

Как повторение затверженного круга,

Сближение — разрыв, согласие — отказ,

И уверения, лишь на короткий час —

Все это признаки любовного недуга.

Соединяются извечно, видит Бог,

Противоречия любви в один клубок.

В ней доброта и гнев — два равнозначных знака,

С отчаянием в ней надежда сплетена.

Любовь — упорная и долгая война,

Где перемирия случаются, однако.

Когда в ее груди — пустыня снеговая

И, как бронею, льдом холодный дух одет,

Когда я дорог ей лишь тем, что я поэт,

К чему безумствую, в мученьях изнывая?

Что имя, сан ее и гордость родовая —

Позор нарядный мой, блестящий плен? О нет!

Поверьте, милая, я не настолько сед,

Чтоб сердцу не могла вас заменить другая.

Амур вам подтвердит, Амур не может лгать:

Не так прекрасны вы, чтоб чувство отвергать!

Как не ценить любви — я, право, негодую!

Ведь я уж никогда не стану молодым,

Любите же меня таким, как есть, седым,

И буду вас любить, хотя б совсем седую.

Я нитку алую вокруг твоей руки

Сегодня обвязал с покорною мольбою,

Но, видно, колдовство не властно над тобою:

Сердцами были мы как прежде далеки.

Сударыня, я сам рассудку вопреки

Опутан темною всевластной ворожбою,

Я пленник, я слуга, насмешливой судьбою

Коварно пойманный в любовные силки.

Вконец отчаявшись, пойду я к чародею

И демоническим напитком овладею,

Чтоб жар в груди твоей вовеки не утих.

Увы, я слишком стар для пылкого веселья,

Богатство, красота, а не волшебный стих, —

Вот подлинной любви магические зелья.

Глава, училище искусств и всех наук,

Жилище разума, что дал нам веру в Бога,

Счастливой памяти и праведности строгой,

Откуда, вновь родясь, Паллада вышла вдруг!

Глава, достоинства и благонравья друг

И неизбывный враг греховности убогой,

Глава, ты — малый мир, часть горнего чертога,

И звений мировых тебе известен круг!

Высокородный дух, что небо нам дарит,

В сей голове теперь, как в небесах, парит,

Лишен страстей земных, которых не избудем,

Но хрупок и летуч и свят и прост вполне.

Коль ты божественна, подай прощенье мне:

Пристало божествам дарить прощенье людям.

Когда бы вы, мадам, мне подарили сами

Один свой поцелуй — в награду всех тревог! —

Я бы, как легким сном, разлукой пренебрег,

Не мучая себя ревнивыми мечтами.

Когда бы вашими прекрасными чертами

На маленьком холсте я любоваться мог

Иль трогать прядь волос — любви живой залог,

Я не сменялся бы своей судьбой с богами.

Увы, я ничего не получил от вас,

Что бы могло меня утешить в скорбный час,

Чем память и печаль могли бы усладиться.

По-вашему, любовь — лишь сочетанье двух

Духовных сущностей. Мне трудно согласиться;

Что может сочетать лишенный плоти дух?

Как в зеркале, в глазах твоих отражены

Небесные луга, приют любви счастливый,

В их пламени Амур, насмешник шаловливый,

Закаливал стрелу для ласковой войны.

О рыцари, меня отвлечь вы не вольны

От глаз, где чистые рождаются приливы,

Какую бранную добычу предпочли вы

Блаженству черпать жизнь из этой глубины?

Твоя улыбка мне награда дорогая,

По капле в грудь мою вольется, обжигая,

Бальзам твоих очей и горячей огня

Сияньем ангельским воспламенит мне душу,

Но мыслью о себе я счастья не нарушу,

Тщеславный этот мир исчезнет для меня.

Итак, храните все, все, что судьбой дано вам,

Храните от меня свой каждый день и час,

И вашу красоту, и нежность ваших глаз,

И ваш глубокий ум, и вашу власть над словом.

Склоняюсь горестно пред жребием суровым:

Уже не оскорблю объятьем дерзким вас,

Хотя б, смиряя страсть, отвергнут в сотый раз,

Я смелость вновь обрел в отчаянии новом.

И если невзначай коснусь я вас рукой,

Не надо гневаться и так сверкать очами, —

Мой разум ослеплен, я потерял покой,

Все думы лишь о вас, я полон только вами,

И небреженья нет в нескромности такой, —

Простите же мне то, в чем вы виновны сами.

Мадам, вчера в саду меня вы уверяли,

Что вас не трогает напыщенный куплет,

Что холодны стихи, в которых боли нет,

Отчаянной мольбы и горестной печали;

Что на досуге вы обычно выбирали

Мой самый жалостный, трагический сонет,

Поскольку стон любви и страсти жгучий бред

Ваш дух возвышенный всегда живей питали.

Не речь, а западня! Она меня манит

Искать сочувствия, забвения обид,

Надежду оплатив ценою непомерной, —

Чтоб над моей строкой лукавый глаз пустил

Фальшивую слезу. Так плачет крокодил

Пред тем, как жизнь отнять у жертвы легковерной.

Лимон и апельсин, твой драгоценный дар,

Целую сотни раз влюбленными губами,

Кладу себе на грудь, где полыхает пламя:

Пускай почувствуют мой сокровенный жар.

Когда же два плода в огне любовных чар

Воспламеняются — я их тушу слезами.

Ты смотришь на меня лукавыми глазами,

Как будто нанести готовишься удар.

Лимон и апельсин — два символа любовных.

Они подобие тех яблок баснословных,

Которыми прельстил бегунью Гиппомен.

Проказник и шутник Амур, что правит в мире,

Украдкой привязал к моим ногам две гири.

Как, легконогую, тебя возьму я в плен?

Ты помнишь, милая, как ты в окно глядела

На гаснущий Монмартр, на темный дол кругом

И молвила: «Поля, пустынный сельский дом, —

Для них покинуть Двор — нет сладостней удела!

Когда б я чувствами повелевать умела,

Я дни наполнила б живительным трудом,

Амура прогнала б, молитвой и постом

Смиряя жар любви, не знающий предела».

Я отвечал тогда: «Погасшим не зови

Незримый пламень тот, что под золой таится:

И старцам праведным знаком огонь в крови.

Как во дворцах, Амур в монастырях гнездится.

Могучий царь богов, великий бог любви,

Молитвы гонит он и над постом глумится».

Куда от глаз твоих укрыться, посоветуй!

От факелов иных я сердца не зажгу:

Красавицы во мне не видели слугу,

Полжизни прожил я, любовью не задетый.

Поволочусь за той, любезничаю с этой,

У самых ветреных прелестниц не в долгу,

Я думал, от сетей себя уберегу,

Но если уж попал, то на судьбу не сетуй.

Проигран бой, разбит последний мой отряд,

Но ради глаз твоих и десять лет подряд

Готов я осаждать несломленную Трою.

Пойми, Эрот ревнив к чужому торжеству,

Добычу кроткую и лев щадит порою:

Сжигает молния скалу, а не траву.

Ты знаешь, ангел мой, что я питаюсь лишь

Лучами глаз твоих, что всякая другая

Еда нейдет мне впрок: зачем же, дорогая,

Свой взор — мой скудный хлеб — ты от меня таишь?

Я узнаю, что ты приехала в Париж,

Но где тебя искать, планета кочевая?

Изголодался я, желанных глаз алкая,

Без них мою тоску ничем не утолишь.

Ты собралась в Эркей с прелестною кузиной,

Где лилий на лугу — хоть уноси корзиной,

Где Грот над родником — уединенья сень.

Возьми же и меня, молю, в поездку эту —

Без опасения утяжелить карету!

Ведь я — уже не я, а собственная тень.

С каким презрением вы мне сказали «нет»,

С каким изяществом вы обрекли на муку

Остаток дней моих — как пережить разлуку

С монархиней, когда ей служишь столько лет!

Порою сердце мне томит любовный бред,

В отчаянье хочу поцеловать вам руку,

Но вы, притворную выказывая скуку,

Твердите: «Ах, какой несносный сердцеед».

Увы, как часто мы, влюбленные, зависим

От ласковых угроз, от этих колких писем,

Что столько говорят о вас и обо мне.

Притворство вовсе бы меня не обижало,

Когда бы каждый слог в невинной болтовне

Мне не вонзался в грудь, как острие кинжала.

Я эти песни пел, уйдя в пещеру Муз

От шума ярых сеч, от скрежета и стона,

В те дни, когда Мятеж взвивал свои знамена

И на француза шел с оружием француз.

Когда под лязг мечей, под грохот аркебуз

Измена и разбой украли жезл закона,

И бойней правила кровавая Беллона,

И в общей груде жертв лежал герой и трус.

Пресытясь этим злом, как Океан, безбрежным,

Я воспевал любовь — и жар мой не хладел,

На приступ Госпожи я шел бойцом прилежным.

Венерина война — вот славный мой удел:

Она кончается единоборством нежным, —

А Марса не унять и тысячами тел.

Хорош ли, дурен слог в сонетах сих, мадам,

Лишь вы причиною хорошему ль, дурному:

Я искренне воспел сердечную истому,

Желая выход дать бушующим страстям.

Когда у горла нож, увы, трудненько нам

Не хныкать, не молить, не сетовать другому!

Но горе — не беда весельчаку шальному,

А нытик в трудный час себя изводит сам.

Я ждал любви от вас, я жаждал наслажденья,

Не долгих чаяний, не тягот, не забот.

Коль вы отнимите причину для мученья,

Игриво и легко мой голос запоет.

Я — словно зеркало, где видно отраженье

Того, что перед ним с любым произойдет.