Обещай мне

Глава 16

Загородный дом Тобиаса и Белль, который они в шутку называли «Рокингемским аббатством», был ярко освещен. Холл и парадная гостиная празднично убраны и украшены множеством цветов. Фестоны розовых шелковых лент и гирлянды белых роз превратили бальную залу в сказочный сад. Вечер только начался, и никто из гостей еще не прибыл.

Филиппа стояла на террасе вместе с Белль, наслаждаясь мирным покоем августовского вечера. На подругах были вечерние платья похожего фасона: с завышенной талией и рукавом фонарик, с глубоким декольте и открытыми плечами. Филиппа нервничала. Бал должен был стать для нее первым выходом в свет после возвращения из Англии. Это событие не шло ни в какое сравнение с поминками или со званым вечером у Белль, где собирались только близкие.

Чтобы уговорить ее появиться на балу, понадобились общие усилия виконтессы Рокингем, вдовствующей герцогини Уорбек и вдовствующей маркизы Сэндхерст.

Они в один голос уверяли, что, как вдова пятого маркиза Сэндхерста, она просто обязана бывать там, где собирается местная аристократия, иначе ее сочтут гордячкой. Добросердечные леди занимали достаточно высокую ступеньку социальной лестницы, и если случится худшее и никто не явится на бал, куда пригласили «пресловутую особу», их репутации не пострадают. А вот она… Представив себе такое, Филиппа содрогнулась.

От Корта до сих пор не было ни слуху ни духу. В последний раз они виделись неделю назад, в Галлс-Нест, и с тех пор – ничего. Белль сказала, что приглашение на бал было Корту послано, но что он никак на него не откликнулся. Возможно, его задерживали дела, но Филиппа помнила его холодный взгляд, пригвоздивший ее к полу во время разговора о родителях.

Она повернулась к Белль, занимавшейся букетом пионов на столике. На виконтессе было вечернее платье из розового газа на плотном чехле, выгодно подчеркивавшее блестящий шелк темных кудрей. Чисто автоматически Филиппа отодвинула зажженный канделябр подальше от воздушного наряда подруги.

– Я так благодарна тебе и Тоби за то, что вы согласились быть крестными родителями Кита, – сказала она задумчиво. – Вы всегда были мне добрыми друзьями, но сейчас из друзей вы превратились в ангелов-хранителей.

– Quelle absurdite[21]!

Леди Габриэль повернулась к подруге. Ее большие темные глаза были серьезны, но от Филиппы не могли укрыться лукавые искорки в их влажной глубине.

– Это мы польщены, что нам доверили такую важную роль. Когда у нас с Тоби появится первенец, ты станешь его крестной. – Улыбка, появившаяся было на губах Белль, вдруг исчезла, и она нахмурилась, глядя на пионы. – Порой мне кажется, что надеяться уже не стоит. Mon Dieu, мы женаты вот уже шесть лет, но по-прежнему бездетны!

Филиппа с глубоким сочувствием пожала руку подруги. Ей было известно, как отчаянно Рокингемы хотят детей.

– Мне кажется, это чаще всего происходит тогда, когда менее всего ждешь. Возможно, тебе стоит на время забыть о детях – ив один прекрасный день ты вдруг поймешь, что беременна.

– Надеюсь, ты права, cherie, – Белль заставила себя улыбнуться. – Родители посоветовали нам обратиться к одному известному лондонскому врачу. Мы так и сделали, и он объяснил, что ежедневный физический акт утомляет женский организм, и он теряет способность к зачатию. Но как же нам быть? Мы так любим друг друга… нет, я решительно нахожу, что не в силах следовать этому совету! Более того, он посоветовал нам не предаваться чрезмерной страсти во время занятий любовью. Как будто страсть может быть чрезмерной! – Белль засмеялась. – Ведь мы живые люди, а не два обрубка дерева! Признаюсь, Филли, мы честно попытались… но просто не сумели.

Филиппа тоже засмеялась, но спрятала вспыхнувшие щеки за веером – Заверяю вас, леди Рокингем, страсть никак не может лишить женщину способности к зачатию. Если бы ваш прославленный доктор был прав, то несколько дней назад нам не пришлось бы крестить Кита.

Она посерьезнела, вспомнив, что на днях сама с величайшим облегчением обнаружила, что не беременна. Второй ребенок Корта? Филиппа покачала головой.

Белль заглянула во встревоженные глаза подруги, и ей показалось, что она понимает причину этого беспокойства.

– Не мучь себя, Филли, – сказала она сочувственно. – Мы с Тоби не раз спорили насчет того, кому и как лучше воспитывать мальчика, и теперь я тоже склоняюсь к мысли, что разумнее будет, если Кит поселится в Уорбек-Кастле, с отцом. Я понимаю, ты останешься одна, но почему бы вам с Кортом не восстановить свой брак?

– Боже мой, и ты туда же! – воскликнула Филиппа. – Я уже слышала это от леди Августы!

Она так и не призналась подруге, что Корт несколько раз делал ей предложение. После последнего разговора в Галлс-Нест ей казалось странным, что кто-то верит в этот брак.

– Вы все, должно быть, забыли, что шесть лет назад Уорбек так усердно поливал меня и Сэнди грязью, что навсегда погубил мою репутацию. И о том, что он убил бы Сэнди, если бы мы вовремя не покинули Англию.

– Сказать по правде, дорогая, ни Тоби, ни я никогда всерьез не верили, что. Корт способен убить друга детства.

– Да? А вот я уверена, что способен! —пылко заверила Филиппа. – Я была в «Четырех каретах» и своими глазами видела, в какое чудовище он превратился, а вы двое не можете этого даже представить! Он ворвался в кабинет, осыпал нас оскорблениями, все разметал, избил Сэнди. Он не стал ничего слушать!

– Я знаю это по твоим рассказам. – Леди Габриэль подняла со стола длинные белые перчатки и начала натягивать их. – Тоби тоже пытался объяснить ему, что не все и не всегда таково, как выглядит. Корт отказался его слушать. Но и ты не совсем права, Филиппа. Корт безумно ревнив, но он не безумец. Он может порой вести себя неистово, но у горячего темперамента есть и положительные стороны, не так ли?

Прежде чем Филиппа успела ответить, появился дворецкий.

– Прошу меня извинить, ваша милость, но в ворота только что въехал первый экипаж, – торжественно провозгласил он и удалился на свое место у парадной двери.

– Ну вот, настало время приступить к обязанностям хозяйки дома, – сказала Белль и улыбнулась, показав милые ямочки на щеках. – Давай на время оставим в покое и прошлые, и нынешние проблемы и будем просто наслаждаться вечером.

Она взяла Филиппу под руку и повлекла в вестибюль.

– Я бы охотно наслаждалась вечером, но у меня сердце уходит в пятки от страха!

Она оглядела на ходу свой наряд из шелка персикового цвета и нервно поправила какую-то складочку.

– Боже милостивый, не дай мне от страха оцепенеть! Все примут меня за идиотку!

– Перестань, перестань, mon amie! – виконтесса покровительственно потрепала ее по руке. – Все пройдет как нельзя лучше. Гостям известно, что ты – почетный гость на этом балу. Те, кто не собирается принимать тебя – и, кстати сказать, готов рискнуть разрывом сразу с тремя влиятельными семействами, – просто не явятся.

– В том-то все и дело, – пожаловалась Филиппа. – А вдруг вообще никто не явится? В таком случае трем влиятельным семействам останется только проглотить это.

– А ты и вправду глупая гусыня, как говаривали Андрэ и Этьен, – воскликнула Белль, смеясь. – Увидишь, все приедут. У нас с Тоби есть немало хороших друзей, которые прибудут на любой наш бал независимо ни от чего. Еще больше друзей у леди Августы и леди Гарриэт… и должников за ранее оказанные услуги. К тому же эти две матроны заранее проделали большую работу: побывали с визитом в каждом местном семействе и распространили слух, что они лично намерены снова ввести тебя в избранный круг. В глазах общества ты находишься под их покровительством, и тебе совершенно не о чем беспокоиться.

В вестибюле, украшенном цветами, их ожидал виконт Рокингем. На этот раз его длинную худощавую фигуру облекал вечерний костюм темно-синего цвета, модного фасона и к тому же сшитый безукоризненно. Все члены семейства Мерсье уже были в сборе и ожидали появления гостей в парадной гостиной. Граф и графиня Рамбуйе, из сыновья и невестки, а также недавно появившийся на свет первый внук прибыли в «Рокингемское аббатство» еще накануне вечером, собираясь недельку погостить у Белль, а потом вернуться в свои поместья.

– Mon cher, мы готовы, – объявила Белль мужу, поднесла к глазам лорнет и внимательно оглядела его костюм, поправила накладной воротничок и сняла несуществующую пушинку с рукава. – Как настроение, дорогой?

– Об-блачиться в этот портновский шед-девр было посложнее, чем поставить химический опыт, – с усмешкой признался Тобиас. – К сожалению, выбора не было: ведь я д-должен перетанцевать со всеми дамами. Надеюсь, я выдержу до конца б-бала.

– Только не говори, что даже танец со мной будет для тебя испытанием, – возмутилась Филиппа. – Если ты откажешь мне в этой любезности, мне, быть может, придется простоять весь вечер у стены. Никто не захочет танцевать с «пресловутой особой».

– Какая нелепость! Д-для начала скажу, что Этьен и Анд-дрэ испросили у своих жен разрешения целый вечер шаркать ногами по навощенному полу. Уж они-то не упустят случая потанцевать с тобой, д-да и лорд Рамбуйе, конечно, выпросит у теб-бя по меньшей мере один вальс.

– Что ж, в таком случае я могу надеяться, что не заржавею от неподвижности, – засмеялась Филиппа. – Более того, в таком блестящем окружении я буду предметом зависти всех приглашенных леди.

– П-прекрати, Филли! – воскликнул Тобиас, краснея. – Ты п-прекрасно знаешь, что я далеко не блестящ!

– То есть как это? – Филиппа повернулась к Белль. – Леди Рокингем, вы меня озадачиваете. Не вы ли клялись и божились, что ваш супруг будет самым изысканным джентльменом на сегодняшнем балу. Должна ли я расценивать это как попытку меня одурачить?

– Ай-яй-яй, какая незадача! – Белль затрепетала ресницами, положила свою пухлую ручку на костлявый локоть мужа и на несколько секунд склонила голову ему на плечо. – Ведь если в моих глазах Тоби красивее всех на свете, я не вправе ожидать, чтобы каждая леди согласилась со мной.

– Я д-даже больше скажу, – пробасил Тоби, вконец смущенный, – все д-дело в том, что ты заменила очки этим ид-диотским приспособлением!

Женщины засмеялись.

– Я чувствую, что ты все еще неспокойна, Филиппа, и совершенно напрасно, – сказала Белль. – Сегодня здесь будет кое-кто с репутацией похуже твоей. Мы на всякий случай решили пригласить лорда и леди Боуринг. Эта женщина знаменита тем, что один ее любовный роман сменяется другим почти без задержки, причем муж прекрасно осведомлен о положении дел. В округе их семейство известно как «бродячий цирк Боу-рингов», так как из пяти их детей нет и двоих, которые имели бы одного отца.

– Я отказываюсь верить настолько неправдоподобной истории, – фыркнула Филиппа.

– Но эт-то чистейшая правда, – заверил Тобиас. – У нас тут даже принято зак-ключать пари на предмет того, какой реб-бенок от какого отца. Кое-кто мог бы нажить себе состояние – т-так высоки ставки. Вся беда в том, что леди Боуринг т-тяжела на руку, и никто не решается выяснить правду.

На этот раз все трое залились смехом.

Первыми, кто переступил порог парадной двери «Рокингемского аббатства», были леди Гарриэт в сопровождении сестер Бланш и Беатрисы. Пансион был закрыт на летние каникулы, и сестры согласились провести неделю в Сэндхерст-Холле, чтобы побыть в обществе приемной дочери и названного внука.

– Филли! – воскликнула Беатриса. – Ты выглядишь просто потрясающе!

Она чмокнула Филиппу в щеку и обвела окружающих гордым взглядом, как бы говоря: ну, какова наша дочь? Бланш не замедлила последовать ее примеру, по-матерински клюнула Филиппу в лоб, обняла и выдала еще одну порцию добродушной лести.

– Что и говорить, наша милая фея никогда еще не выглядела так привлекательно.

– Но и вы тоже не отстаете от моды, дорогие мои матушки, – смеясь, заметила Филиппа.

И в самом деле, хотя платья сестер были по обыкновению строгого фасона и серого цвета, на этот раз они были сшиты из дорогого шелка и отделаны венецианскими кружевами, которые Филиппа привезла из Италии им в подарок.

Филиппа улыбнулась леди Гарриэт. Крупная и нескладная, вдовствующая маркиза никогда не была образчиком изящества, но сегодня выглядела очень неплохо в бледно-зеленом платье, оттенком напоминающем ее глаза. Волосы, в которых седины уже было больше, чем рыжины, были увенчаны тюрбаном с гигантским страусовым пером, томно склонявшимся на плечо.

– Как вел себя Кит? Надеюсь, не очень шалил?

– Вздор! – отрезала свекровь Филиппы с присущей ей решительностью. – Он вел себя так, что лучше и быть не может. Мы поужинали вчетвером, а потом няня забрала наше сокровище в детскую. Когда мы уезжали, то, разумеется, зашли пожелать ему доброй ночи, и он выглядел превосходно. По-моему, ты слишком уж за него волнуешься. Мисс О'Дуайер – прирожденная няня. Она читала ему, когда мы уезжали.

Филиппа кивнула и улыбнулась.

Следующей прибыла леди Августа, появление которой, как всегда, походило на королевский выход. Она была элегантна и величественна в вечернем туалете из темно-пурпурной тафты. Не увидев рядом с ней самого герцога Уорбека, Филиппа расстроилась. Со дня возвращения из Галлс-Нест прошла уже неделя, но она все еще плохо спала по ночам, подолгу размышляя над тем, простит ли ее когда-нибудь Корт за то, что она скрыла правду о Ките. А если не простит, что ей тогда делать?

Вскоре в «аббатство» начали одна за другой съезжаться семьи местных дворян. Филиппа стояла теперь между виконтом и виконтессой Рокингем, а обе вдовствующие леди парили поблизости, как бы давая понять каждому из гостей, что «пресловутая особа» находится под их покровительством. И кентская аристократия, смирясь с неизбежностью, раскрыла свои объятия маркизе Сэндхерст. Правда, некоторые престарелые матроны держались сдержанно, но ни одна из них не решилась открыто выказать неодобрение.

Зато преподобный Троттер и его супруга приветствовали Филиппу с искренним теплом, безмолвно предлагая остальным последовать их примеру.

– Ах, леди Сэндхерст, мы ни за что на свете не пропустили бы бал в «Рокингемском аббатстве»! – воскликнула миссис Троттер.

– И мы вдвойне счастливы видеть здесь новую прихожанку, – добавил мистер Троттер.

– Я так вам благодарна за чудесное крещение! – понизив голос, сказала Филиппа жене викария. – У вас хороший вкус. Церковь была убрана просто на диво!

– Для меня это было удовольствием, – ответила добрая женщина и тепло улыбнулась.

После этого достойная пара прошла в гостиную, предоставив другим гостям возможность перемолвиться словом с хозяевами.

Первым танцем, как обычно, был контраданс. Когда звуки музыки заполнили бальную залу, любители танцев не заставили себя ждать.

Первым пригласил Филиппу граф Рамбуйе, в шутку объяснив свое право первенства тем, что является ее «почетным отцом». Филиппа ответила ему звонким смехом и охотно ступила на хорошо навощен»' – с ный пол об руку с отцом Белль. Второй танец был оставлен для Тобиаса, по одному вальсу – для Этье-на и Андрэ, а потом… потом она займет местечко в углу и останется там до конца вечера, радуясь веселью своих близких. Но Филиппа ошиблась. Когда заиграли веселый шотландский рил, к ней подошел преподобный мистер Троттер, не чуждый невинных светских развлечений. После рила был котильон, и ее опять пригласили, затем экосез, снова вальс…

Герцог Уорбек появился неожиданно для Филиппы, когда она во второй раз танцевала вальс с Этьеном Мер-сье. Еще до того, как она увидела его, она уже знала, что он в зале. Почему бы еще головы танцующих стали поворачиваться в сторону дверей? Люди тянули шеи и тихо обменивались замечаниями. Филиппа украдкой взглянула в ту сторону, куда смотрели все.

Ни один мужчина в этом зале Не мог сравниться с ним. Седеющие виски не только не портили его, но подчеркивали серебристые глаза и угольную черноту густых бровей. Филиппу всегда поражала и слегка пугала аура мощи и власти, незримо окутывающая его.

Он направился к леди Августе, беседовавшей с Бланш и Беатрисой. Поначалу приемные матушки Филиппы затрепетали, но стоило ему улыбнуться, как они растаяли, словно воск. Улыбка Корта была само очарование – если только он хотел очаровать. Очевидно, он заговорил о чем-то весьма интересном для сестер, потому что те слушали его с большим вниманием. Наконец Корт оглянулся и заметил Филиппу. К ее удивлению, в его взгляде было не отчуждение, а тепло, и сердце ее забилось от надежды.

Вальс закончился, и Филиппа ожидала, что Корт подойдет к ней. Однако он продолжал оживленно разговаривать с Бланш и Беатрисой. Очевидно, это не просто светская беседа, догадалась Филиппа. Когда-то, уводя единственную учительницу, которую мог себе позволить пансион, он пообещал выделить средства на двоих сразу вместо нее. Причиной, почему он не сделал этого, был развод, но слово есть слово, особенно слово джентльмена. Судя по тому, как сияли лица Бланш и Беатрисы, Корт был прощен и мир восстановлен.

Этьен проводил Филиппу к оживленно болтающей группе. Корт, заметив их приближение, извинился и сделал несколько шагов навстречу. Мерсье любезно его приветствовал и поспешил вернуться к жене.

– Леди Сэндхерст, – любезно поклонился Корт и потом шепнул: – Сегодня ты выглядишь особенно восхитительно, Филиппа.

Она опустила ресницы, скрывая радость, и вложила маленькую руку в его широкую ладонь. Внезапно гул голосов затих.

Филиппа постаралась не обращать внимания на воцарившуюся тишину, заглянула в серые глаза и нерешительно улыбнулась.

– Милорд, я не знала, что вы вернулись из Лондона.

– Всего час назад, миледи. Мне искренне жаль, что я не успел к началу бала.

В следующее мгновение грянула музыка, взметнувшись над толпой гостей, как порыв теплого ветра. Когда-то они танцевали этот вальс, и Филиппа не смогла скрыть волнения.

– Могу я узнать, как обстоит то дело, которое вызвало вас в Лондон?

– Лучше, чем можно было ожидать. Взгляд его блуждал по ее лицу – испытующий, озадаченный взгляд, словно Корт желал разгадать некую загадку.

– Как поживает Кит? – негромко спросил он после паузы, и выражение его лица смягчилось.

– Кит только и делает, что рассказывает всем и каждому о своей поездке к морю. Вам придется привыкать к роли кумира пятилетнего ребенка, – она улыбнулась и добавила: – Боюсь, он думает, что солнце восходит и заходит только тогда, когда вы даете на то высочайшее соизволение.

– Кумир? Что ж, это мне по душе, – признался Корт со смешком. – Да и кому не понравится такая роль? Однако я еще не спросил, как поживала все это время мама Кита? Особенно меня интересует, прощен ли я за столь внезапный отъезд.

Филиппа раскрыла веер и украдкой окинула взглядом окружающих. Гости, кажется, забыли о них.

– Корт, нам нужно поговорить… – прошептала она. – Но сейчас это неудобно…

– Я в твоем полном распоряжении, Филли-фея, – так же тихо ответил Корт, предлагая ей руку.

Их взгляды встретились, и ей показалось, что сердце не выдержит нежности в его глазах. Она решилась рассказать ему все сейчас, открыть истинную дату рождения сына…

– Может быть, нам лучше будет… – снова начала она, но голос сорвался.

От Корта не укрылось ее состояние. Он взял Филиппу под руку и увел подальше от танцующих, к стене, заслонив собой от любопытных взглядов.

– Милая, не тревожься, у нас будет время поговорить обо всем, а пока разумнее насладиться настоящим. Бал роскошен, не правда ли? Я бы охотно пригласил тебя потанцевать, но, боюсь, для этого я теперь недостаточно грациозен, – он помолчал, внимательно на нее глядя, и продолжал: – От твоих названных матушек мне стало известно, что вы втроем обсуждали возможность создания новой школы.

– Не понимаю, почему это кажется тебе странным, – пожала плечами Филиппа, заметив на его лице выражение сдержанного удивления. – В пансионе мне нравилось сначала учиться, а потом учить. Меня всегда радовало, что женщины Англии имеют возможность получить хорошее образование, но я сожалела, что не все родители могут позволить себе платить за это. Способные девушки будут обучаться в моей школе бесплатно. Учителей будет несколько, все женщины, а что касается руководства новым пансионом, то кто лучше справится с этим, чем Бланш и Беатриса?

– Я нахожу эту идею занятной… и полезной. Надеюсь, ее поддержат многие из тех, кто занимается благотворительностью. Во всяком случае, мою фамилию ты смело можешь включить в список. Обещаю, внесу такую же сумму, как и ты, ни фунтом меньше. – Корт вдруг улыбнулся, и глаза его вспыхнули. – Одно условие: я должен быть в попечительском совете.

– Как это великодушно с твоей стороны! Никак не ожидала, что ты проявляешь интерес к вопросу образования женщин.

– Полагаю, самое время решить его, – ответил Корт с легкой усмешкой.

– И ты желаешь принять участие в деле столь благородном? – поддразнила она.

– Для этого у меня благородства достанет. Они засмеялись как раз в тот момент, когда растаяли последние звуки музыки. К смущению Филиппы, и танцующие, еще не успевшие выйти из круга, и все остальные гости повернулись в их сторону. Она ничего не могла поделать с краской, предательски заливавшей ее щеки. Что это с ней! Неужели она до такой степени потеряла голову? Совершенно не подумала о том, насколько странными должны казаться окружающим теплые, дружеские отношения между ней и ее бывшим мужем. Непростительная оплошность!

В довершение ко всему над толпой раздался пронзительный женский голос:

– Ты уверял, что здесь соберется только приличное общество! Что же тогда делает здесь это недостойное создание?

Ледяной ужас воцарился в сердце Филиппы, она пошатнулась, но сильная рука поддержала ее.

Толпа расступилась, и стало ясно, кто решил испортить Филиппе вечер. Леди Боуринг стояла, вздернув подбородок и усиленно обмахиваясь веером, и на ее хорошеньком личике было написано отвращение. Это была женщина внушительных достоинств, несколькими дюймами выше собственного мужа. Сей джентльмен, однако, кое в чем превосходил жену – в годах, их было ровно на пятнадцать больше. Сейчас он предостерегающе взял ее за локоть и что-то нашептывал на ухо. Но попытка усмирить леди Боуринг не увенчалась успехом.

– Боже правый! – продолжала она, стряхивая руку мужа. – Я под одной крышей с девкой! Неужели ты думаешь, что я останусь тут хотя бы еще на одну минуту?

Камень лег на грудь Филиппы, и ей показалось, что еще немного, и он раздавит ее.

По внезапному судорожному трепету ее тела Корт понял, что она вот-вот обратится в бегство, и крепче сжал пальцы на ее локте. Взгляд его встретился с голубыми глазами Хестер Боуринг, и он прочел в них истинную причину этой безобразной выходки. Несколькими месяцами раньше эта местная красавица не первой свежести пыталась обольстить его, а когда он прямо сказал, что не собирается стать отцом ее следующего ребенка, затаила злобу.

Корт расправил плечи и шагнул вперед, почти волоча за собой Филиппу. Они оказались со скандалисткой лицом к лицу. Та вперила в него злобный взгляд, но он обратил на нее не больше внимания, чем на муху.

– Насколько я понимаю, Боуринг, вы не можете оставаться в этом доме ни одной лишней минуты? – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Я распоряжусь, чтобы вам был незамедлительно подан экипаж.

Хестер Боуринг поправила на пухлых белых плечах индийскую шаль и обвела окружающих надменным взглядом.

– В таком случае, ваша милость, вам придется отдавать распоряжение не только насчет нашего экипажа. Полагаю, здесь есть и другие леди, не желающие оставаться в подобном обществе.

Она подождала, но никто не двинулся с места. Не издал ни звука. Репутация самой леди Боуринг оставляла желать лучшего, и все это знали. Никому не хотелось, чтобы его имя впредь произносилось рядом с ее именем.

– Хватит, пойдем отсюда, – проворчал Джаспер Боуринг. – Сегодня ты уже натворила достаточно дел. Он схватил жену за руку и увлек к дверям. Толпа безмолвно расступилась, давая им дорогу.

Воцарившуюся тишину нарушил хорошо поставленный голос вдовствующей герцогини Уорбек:

– Сдается мне, это был первый раз, когда Хестер Боуринг подчинилась приказу своего супруга.

– А я только рада, что эта парочка удалилась, – провозгласила леди Гарриэт басом.

Это поставило точку в неприятном инциденте, и вечер продолжился.

Рокингемы поспешили к Филиппе и Корту. – Ну знаешь ли, К-корт, это слишком! – в шутку возмутился Тобиас, – К-кто еще, кроме тебя, набрался бы нахальства вышвырнуть из чужого дома этих суб-бъектов? – он ткнул друга кулаком в плечо и поправил злосчастные очки, опять съехавшие на нос.

– Филли, как ты? – осторожно спросила Белль, бледная после пережитого. – Все в порядке?

– Да… – еле вымолвила Филиппа. Корт, однако, чувствовал, что она вся дрожит: публичное унижение было слишком серьезным испытанием, чтобы скоро от него оправиться.

– Не волнуйтесь за Филиппу, я отведу ее на балкон, и мы немного подышим свежим воздухом, – заявил он тоном, не терпящим возражений. – У вас, как у хозяев дома, полно других забот. Лучше постарайтесь сгладить впечатление от выходки этой Боуринг.

Не ожидая ответа, Корт вывел Филиппу на балкон. Он увлек ее в уголок потемнее и прижал к себе. Но она стояла напряженно, опустив сжатые в кулаки руки.

– Вдохни как можно глубже, – мягко уговаривал ее Корт. – Все прошло, милая, все позади.

Он был в ярости. Филиппу все равно что публично отхлестали по щекам! А будущее, он это прекрасно знал, готовит ей новые сцены, вроде сегодняшней. Если даже в провинции нашлась Хестер Боуринг, то в Лондоне подобных особ будет больше. К возмущению примешивалось чувство вины: ведь скандалистка выместила на Филиппе обиду на него. И наконец, он чувствовал беспомощность. Если бы Филиппу оскорбил мужчина, все было бы просто – вызвать на дуэль, но против злых женских языков у него не было оружия.

– Я не нуждаюсь в вашей жалости, милорд, – пробормотала Филиппа, с трудом удерживаясь от слез.

– Я только хочу, чтобы ты поскорее пришла в себя.

– Я сама прекрасно справлюсь! – она вдруг вскинула голову и сверкнула глазами.

– Черт возьми, почему непременно нужно упрямиться? – повысил Корт голос. – Ты знаешь, что не справишься одна, никак не справишься, Филиппа. А ведешь себя, как капризный ребенок, которого никакие уговоры не заставят признать собственную вину.

Он стиснул зубы, зная, что может наговорить еще немало жестоких слов. Но почему она ведет себя так, словно права? Этого общество никогда ей не простит.

В глубине души Филиппа знала, что она должна быть благодарна Корту за поддержку. И она была бы рада вести себя разумно, но неделя бессонных ночей, нервное напряжение этого вечера совершенно опустошили ее. Страх потерять Кита навсегда – неотступный спутник последних дней – лишал ее способности рассуждать здраво. Внезапная выходка леди Боуринг явилась той последней каплей, которая переполнила чашу терпения.

Она видела только несправедливость и жестокость Корта, который упрекал, а не утешал. Разве ему мало того, что случилось в зале? А вдруг он только рад ее унижению? Ведь он первый обвинил ее в супружеской измене – и только из-за невинного объятия! Если бы не он, ничего плохого с ней не случилось бы. Филиппе казалось, что ее вот-вот подвергнут публичному избиению камнями.

Слезы навернулись на глаза, но она вонзила ногти в ладони и сдержалась.

– Нет, милорд, я отдаю себе отчет в том, что сама навлекла на себя теперешнюю участь, – произнесла она, с трудом шевеля пересохшими губами. – Но мне равно не нужны ваша помощь и ваши проповеди. Я сумела сломать свою жизнь – сумею и наладить ее без вашего участия. Прошу вас удалиться.

– Ах, так? Что ж, сражайся в одиночку, – прорычал Корт и отступил на пару шагов, заложив руки за спину. Он был очень сердит, и во взгляде, скользившем по лицу Филиппы, не было ни капли прежнего тепла. – Я только хочу знать, стоил ли того твой роман с Сэнд-херстом.

На этот раз она не смогла удержаться от слез. Ее ненависть к Корту была в этот момент так сильна, что она хотела одного – уязвить его как можно больнее.

– Я воспитана в приходском пансионе, милорд, но я никогда не была настолько наивна, чтобы не сознавать последствий, которыми чревато для замужней женщины бегство с любовником. – И знаете, что? Если бы вернуть прошлое, я снова сделала бы то, что сделала.

Она отвернулась и облокотилась на перила балкона, глядя на месяц сквозь пелену слез. За спиной она услышала постукивание трости: Корт возвращался в бальную залу. Небо было в звездах, но Филиппа не видела их, чувствуя только мучительную боль в груди. Возможно, это означало, что сердце ее разбито.Две недели спустя после бала в «Рокингемском аббатстве» Корт сидел в кабинете Уорбек-Кастла и с величайшим нетерпением ожидал Эмори Фрая, который должен был прибыть с минуты на минуту. Сыщик прислал депешу из Дувра, сообщая дату своего предполагаемого появления в Чиппингельме. Чем дальше, тем невыносимее становилось для Корта ожидание. Наконец он поднялся и прошел к окну. Все окна в кабинете были распахнуты настежь, из сада доносился густой аромат роз. Корт хмуро уставился на розовый куст, покрытый великолепными алыми цветками. Что за новости ожидают его? В депеше Фрая не было ни единого намека на результаты расследования.

Благодаря скандальной выходке Хестер Боуринг провинция снова бурлила сплетнями и пересудами. Были вытащены на свет Божий и оживленно обсуждались обстоятельства развода супругов Шелбурн, на чердаках раскапывались груды старых газет в поисках сведений на этот счет. Корт знал, что это пошатнет его положение, только-только начавшее упрочиваться. Пресса не была добра к нему в период слушания дела о разводе. Юная жена изображалась несчастной сироткой, голубкой, попавшей в когти ястреба. Немало говорилось о том, что нужно уж так напугать жену, уж так напугать, чтобы она решилась на побег с любовником!

И вот теперь все это снова жевалось и пережевывалось, обрастая новыми подробностями. Что в конечном счете заставило герцога Уорбека утверждать, что его жена виновна в измене, спрашивали некоторые. Филиппу и Сэндхерста не застали раздетыми, а ведь именно это признается судом как неоспоримый факт измены. Единственной уликой, предъявленной разъяренным супругом, было анонимное письмо. Однако многие, в том числе члены парламента, считали, что нелепо обвинять женщину только на основании грязной анонимки. Дело едва не было закрыто за недостаточностью улик. Палата лордов вообще отказалась осудить отсутствующую ответчицу, и хотя билль о разводе все же был проведен, в нем упоминалось только то, что было неопровержимым фактом: бегство леди Уорбек с другим мужчиной. Это давало основание подозревать ее в супружеской измене. Подозревать – но не утверждать, что она виновна. Ей даже была великодушно дарована возможность вступить в повторный брак.

Не менее живо обсуждалась компенсация, полученная Кортом за моральный ущерб. Маркиза Сэндхерста обязали выплатить оскорбленному супругу пятьдесят тысяч фунтов. Адвокат Сэндхерстов даже не оспорил невероятную цифру, и она была принята. В качестве ответного шага Уорбеку предписывалось вернуть полученное за женой приданое, что он с готовностью сделал, не видя никакой пользы для себя в обгорелых руинах Мур-Манора. Даже в период слушания дела аристократия была потрясена очевидной неравноценностью обмена, теперь же обсуждалось и то, что полученные в качестве компенсации деньги Корт выгодно вложил, и они уже принесли ему целое состояние, а в будущем должны еще больше обогатить его. Шесть лет назад он получил возможность обставить заново, и со всевозможной роскошью, свой лондонский дом, а фамильный замок Уорбек-Кастл обрел былое величие. Примерно в это же время его впервые начали называть Уорлоком – разумеется, не в лицо, а за глаза.

Корт рассеянно смотрел в окно, бессознательно сжимая набалдашник трости. До сих пор кое-кто из его знакомых втайне считал, что бегство Филиппы целиком лежит на его совести. Прошло уже шесть лет со дня свадьбы, но соседи-землевладельцы хорошо помнили его живую и милую невесту. Она произвела на них незабываемое и на редкость хорошее впечатление. К нему же всегда относились настороженно. Многих отталкивали его вспыльчивость, склонность к радостям не самым возвышенным и, наконец, цинизм.

Отвернувшись от окна, Корт прошел к шкафчику и налил себе стакан бренди. Со стаканом в руке он снова устроился за столом. Положив голову на высокую спинку кресла, он невидящим взглядом уставился на расписной потолок, перебирая в памяти события двух последних недель. Это были не самые удачные дни его жизни. Единственным лучом света в их унылом сумраке явилось сообщение, промелькнувшее в газете «Морнинг пост»: лорд и леди Броунлоу объявляли о расторжении помолвки своей дочери Клер с герцогом Уорбеком. Сия приятная новость ожидала его по возвращении из Кента.

Ежедневные визиты в Сэндхерст-Холл он не стал бы называть лучиками света – скорее, они были глотками свежего воздуха. Покончив с утренними делами, он ехал повидать сына. Был наконец куплен симпатичный пони, о котором молва трубила уже тогда, когда Корт только сговорился с владельцем о покупке. Кит теперь учился ездить на лошадке под присмотром опытного грума Сэндхерстов. Они дважды выбирались на рыбалку в сопровождении Fancuillo. Оба раза Филиппа наотрез отказалась составить им компанию.

Она избегала Корта после бала в «Рокингемском аббатстве», когда они наговорили друг другу немало горьких слов. Если им приходилось сталкиваться, она откровенно пряталась за спины Бланш и Беатрисы, без которых теперь не появлялась. Всю первую неделю она возила их то любоваться видами, то за покупками в Чип-пингельм, то выбирать место для строительства новой школы. Наконец престарелые сестры, до тех пор считавшие себя неутомимыми, взмолились о пощаде. Тогда Филиппа взялась за свекровь. Леди Гарриэт безропотно терпела, но с каждым днем вид ее все более говорил о том, что и она устала.

Корт больше не мог выносить ее нелепого отчуждения и воззвал к леди Гарриэт; та согласилась склонить невестку к мирным переговорам. В парадной гостиной Сэндхерст-Холла в присутствии вдовствующей маркизы он не менее пяти раз извинился за свои резкие слова и даже назвал свое поведение идиотским – все тщетно. Филиппа покорно выслушала его, но глаза ее остались пустыми. Потеряв терпение, Корт вскочил с места и выругался. Филиппа ничего не сказала на это, только приподняла брови и посмотрела на свекровь. На лице ее ясно читалось: «Вот видите, этот человек неисправим. Он был, есть и останется грубым животным, и если бы не злополучное опекунство, мы едва ли стали бы терпеть его присутствие».

Разговор состоялся два дня назад. По возвращении из Сэндхерст-Холла Корта ожидала депеша Эмори Фрая, и он полностью отдался ожиданию, отказавшись даже от свиданий с Китом. До прибытия сыщика оставались считанные минуты.

Появился дворецкий. Ему было приказано провести гостя в кабинет незамедлительно.

– Мистер Фрай! – воскликнул Корт. – Рад видеть вас снова.

Он вышел из-за стола, едва сыщик переступил порог, и поспешил ему навстречу, словно тот был дорогим гостем. Они обменялись рукопожатием и уселись напротив друг друга, как и в первую встречу.

– Благодарю за теплый прием, ваша милость, – любезно сказал Фрай, пристраивая на коленях дорогой кожаный портфель.

Корт с интересом его оглядел. Дешевый и не слишком Хорошо отглаженный твидовый костюм исчез, Эмори Фрай был одет ныне дорого и элегантно. Сам он также изменился к лучшему. Несколько дополнительных фунтов веса пошли ему на пользу. Теперь он скорее напоминал преуспевающего банкира, чем служителя закона, и только прежняя цепкость взгляда говорила, что перемены затронули его лишь внешне.

– Немного бренди, мистер Фрай?

– Благодарю, ваша милость, но я взял за правило употреблять спиртное только после работы. В нашем деле ясность ума значит больше, чем все остальное.

– В таком случае давайте начнем.

– Как желаете, ваша милость. Для начала я предлагаю вашему вниманию копию свидетельства о браке Артура Роберта Бентинка и Филиппы Гиацинты Шелбурн, урожденной Мур. Оба английские подданные и по вероисповеданию протестанты, они не могли быть обвенчаны в церкви, в связи с чем процедура была гражданской и совершилась только благодаря ходатайству Доминико Флабианко, герцога Падуанского, Венецианского и Веронского. На этом документе вы можете видеть дату – 21 марта 1809 года. Осмелюсь заметить, это тремя неделями позже того, как палата лордов одобрила билль о вашем разводе с леди Фи-липпой. Известие об этом доставил в Венецию специальный курьер. Таким образом, ваша милость, леди Сэндхерст является вдовой маркиза Сэндхерста на самых законных основаниях. – Эмори Фрай отделил один лист от остальных и протянул его Корту. – Изволите видеть, документ составлен по-латыни.

Корт принял лист, бегло просмотрел его, отложил в сторону и снова поднял взгляд на лицо сыщика, молча ожидая продолжения.

– Следующей будет копия свидетельства о рождении некоего младенца мужского пола, рожденного в Венеции от маркиза и маркизы Сэндхерст. Как видите, в соответствии с этим документом названное событие случилось через два дня после того, как вышеуказанная пара сочеталась законным браком. Оригинал свидетельства подписан все тем же Доминико Флабианко, герцогом Падуанским, Венецианским и Веронским и имеет на себе его именную печать. Поскольку младенец не был окрещен, имени его здесь не указано, однако не представляет сомнений, что речь идет об интересующем вас ребенке.

Разочарование, охватившее Корта, было таким сильным, что он потерял дар речи. Он принял документ и впился в него взглядом, отказываясь поверить увиденному. Дьявол, дьявол, дьявол! Он был почти уверен: расследование поможет доказать, что именно он законный отец Кита. Когда наконец он собрался с силами и поднял глаза, сыщик смотрел на него с непроницаемым видом.

– Благодарю вас за те усилия, которые вы затратили, мистер Фрай, – сказал Корт, тщетно стараясь скрыть досаду. – Я ожидал иного результата, но это не ваша вина, и потому вы получите обещанное вознаграждение.

– Минуточку, ваша милость, минуточку! – перебил Фрай. Он достал еще один лист бумаги и аккуратно разложил его на портфеле. – Я еще не закончил. Последним хочу предложить вашему вниманию показания Изабеллы Конеглиано, повитухи. Эта особа принимала 5 роды у маркизы Сэндхерст. Изволите видеть, она клянется перед Богом, что на самом деле упомянутый младенец мужского пола был рожден 25 февраля.

– То есть за три дня до проведения палатой лордов билля о разводе! – Корт поднялся, глядя на сыщика сверкающими глазами. – Значит, Кристофер является моим законным сыном, и теперь я смогу это доказать! – Он почти выхватил лист пергамента из рук Эмори Фрая. – Мистер Фрай! За это вам полагается не только обещанное вознаграждение, но и премия!

– Однако ваша милость, не следует забывать, что на руках у маркизы Сэндхерст остаются подлинники двух документов, свидетельство о браке и свидетельство о рождении, – предостерег сыщик. – В соответствии с ними мальчик является законным сыном ныне покойного маркиза. Кроме того, хочу напомнить, что последний в завещании подтвердил свое отцовство. Если даже мы представим в суд письменные показания повитухи, магистрат, возможно, не сочтет это достаточным свидетельством. Скорее всего решение суда будет зависеть от того, кто является персоной более влиятельной, истец или ответчица. – Он воздел руки, как бы желая выразить сомнение в исходе дела. – Как видите, ваша милость, я абсолютно честен с вами.

– Я выиграю дело! – уверенно заявил Корт. – Обещаю, когда это случится, я добавлю изрядную сумму к той, что вы уже заработали.

– Не спешите с обещаниями, ваша милость, – серьезно произнес Фрай, пригладив остатки шевелюры. – Очень может быть, вы передумаете, когда узнает, те, что отныне я буду работать на Доминико Флабианко. Он взял с меня слово, что, как только с вашим делом будет покончено, я выясню кое-что уже для него.

– Что же? – нахмурился Корт.

– Дело снова касается маркиза Сэндхерста и его вдовы.

– Однако я вижу, ваш итальянец намерен участвовать в каждом акте этого фарса!

– Это не просто итальянец, – возразил Фрай, – а самый богатый и могущественный аристократ Венеции. Он удостоил меня личной аудиенции… – Он помолчал, потом продолжил: – Во время которой я всерьез опасался за свою жизнь, а ведь я не робкого десятка, ваша милость.

– Нельзя ли подробнее?

Корт был заинтригован. Он поудобнее уселся в кресле и приготовился слушать. Очевидно, Эмори Фраю и самому не терпелось кому-нибудь рассказать о знакомстве с Доминико Флабианко, и он охотно начал свою повесть. Закончил он так:

– Герцог отнесся к знатным англичанам настолько дружески, насколько это возможно, и некоторые из опрошенных мною уверяли, что причиной тому была его любовь к прекрасной маркизе. Я не склонен был этому верить, пока лично не побеседовал с герцогом. Полагаю, он и по сей день хранит в душе это чувство. Он желает знать все о тех, кому покровительствовал, особенно же его интересуют две вещи: пожар, уничтоживший Мур-Манор, и болезнь маркиза Сэндхерста.

– Как все это, однако, странно, – задумчиво произнес Корт. – И для чего же ему эти сведения?

– Ему они не нужны. Он желает, чтобы я предоставил их вам.

– Но почему?!

– Пока я не могу ответить на этот вопрос. Возможно, результаты расследования прояснят дело.

– Это все, мистер Фрай? Не упустили ли вы чего-нибудь?

– Не то чтобы упустил, ваша милость, а оставил, так сказать, на десерт, – без улыбки ответил Фрай. – Я опросил слуг палаццо, в котором Сэндхерсты жили с момента прибытия и до отъезда овдовевшей маркизы в Англию. Оказывается, Артур Бентинк уже был нездоров, когда беглецы ступили на итальянскую землю. Более того, он был неизлечимо болен. Впоследствии его здоровье несколько раз улучшалось, но всегда ненадолго, и ему не было суждено оправиться от этой болезни. По свидетельствам слуг, милорд и миледи имели отдельные спальни и не выказывали никаких свидетельств интимной близости даже после того, как их связал брачный обет.

– Чепуха!

– Вы вправе не верить, ваша милость, но хочу заметить: Доминико Флабианко поверил, – сыщик был безукоризненно вежлив, но почему-то казалось, что он осуждает некую знатную особу за недостаток благородства.

На время Корт забыл о его присутствии, переваривая неожиданную новость. Она до такой степени шла вразрез с его пониманием человеческой природы (и особенно природы женской), что он попросту не мог ее принять. Филиппа – женщина темпераментная, да и Сэндхерст был далеко не святой. С юных лет избалованный женским вниманием, он не отказывал себе в плотских утехах. Но самым слабым звеном в теории братско-сестринской любви между Артуром и Филиппой был шейный платок, найденный Кортом в супружеской постели.

– Полагаю, все объясняется просто, – наконец сказал он. – Ваш итальянец заплатил слугам за ложные показания.

– Возможно, – кивнул Фрай, застегнул портфель и легко поднялся на ноги, – а возможно, и нет. Чтобы не строить выводов на предположениях, я прошу вашего позволения продолжить расследование. Я удовольствуюсь небольшим сроком – скажем, месяцем. Соблаговолите подождать с подачей иска до тех пор, пока не выслушаете мой отчет. У меня есть серьезные основания предполагать, что упомянутая леди не виновна по всем пунктам предъявленных ей обвинений.

– Даю слово, что не подам иска в течение месяца, – хрипло произнес Корт, сжимая набалдашник трости до боли в пальцах. – Мистер Фрай, я не уверен в успехе, но если вы предоставите доказательства невиновности Филиппы, я отдам вам половину состояния!

– Это излишне, ваша милость, – сказал Фрай, впервые с начала разговора улыбнувшись. – Дело в том, что состояние у меня уже есть. Герцог Падуанский, Венецианский и Веронский – человек поразительной щедрости.

В кабинете еще не успело затихнуть эхо его шагов, как леди Августа стремительно переступила порог. Корт встретил ее торжествующей улыбкой.

– Я вижу, твой приятель с Боу-стрит принес хорошие новости, – заметила она, не скрывая иронии, и указала на документы, разложенные на столе.

– Не просто хорошие, бабушка, а превосходные! Корт стоял у окна, всей грудью вдыхая насыщенный ароматом роз воздух. Ему хотелось сесть на коня или заняться фехтованием – словом, действовать.

– Теперь у меня есть доказательство того, что Кит мой законный сын!

– Вот как? – На лице вдовствующей герцогини выразилось нескрываемое неудовольствие; она собрала бумаги и по одной перечитала их. – Так, понятно… и что же ты намерен делать с этим доказательством, дорогой мой внук?

Несколько секунд он молча и изумленно смотрел на старую аристократку. Ее неодобрение явилось для него полной неожиданностью.

– Я воспользуюсь им, чтобы вернуть сына, что же еще? По-твоему, я все это затеял, чтобы украсить документами стену?

– Значит, ты хочешь навсегда вырвать ребенка из рук матери, – констатировала леди Августа. – Вполне в твоем духе, Кортни. Но для начала советую наведаться к преподобному мистеру Троттеру.

– Это еще зачем?

– О, я охотно объясню, хотя еще сегодня утром не собиралась этого делать. Пока ты, Кортни, добивался от «снежной королевы» разрыва помолвки, все остальные, я имею в виду Рокингемов, леди Гарриэт и себя, присутствовали на закрытом крещении в церкви святого Адельма. Полагаю, ты нашел бы интересной запись в метриках, если бы потрудился туда заглянуть.

– Так Кит окрещен?

– И не только окрещен, но и поименован как Кристофер Кортни Шелбурн. Так-то вот, дорогой мой внук, скорый на поступки, но не на здравые размышления. – Леди Августа аккуратно сложила бумаги в стопку, поднялась и поплыла к двери. Там она обернулась и, встретив ошеломленный взгляд Корта, улыбнулась. – Филиппа упросила нас всех, чтобы мы сберегли тайну крещения Кита. Не навсегда, конечно, а только до тех пор, пока она не решит, что настало время тебе узнать все Думаю, это время настало, жаль только, что нашей дорогой девочки нет здесь, чтобы поговорить с тобой. Признавая твое отцовство, она понимала, что может навсегда потерять сына. Так неужто она не заслуживает лучшей участи, чем новый судебный процесс? Спрячь эти бумаги, Кортни, и постарайся хоть один раз в жизни поступить по велению лучшей части твоей души,

Когда дверь за ней закрылась. Корт уселся на широкий мраморный подоконник и глубоко задумался.

Ну и денек, подумал он и улыбнулся.