Облака

Ай-ай, ай-ай!

Владыка Зевс, какая ночь длиннющая!

Конца ей нет. Когда ж зарю увижу я?

Давно уже, мне кажется, петух пропел.

Храпят рабы. Ах, прежде было иначе!

Война, чтоб ты пропала! Много зла в тебе!

Теперь и слуг не проучить как следует.

А этот вот молодчик, ладно скроенный,

Всю ночь без передышки спит, без просыпа,

Свистит, трещит, в двенадцать шуб закутавшись.

Ну, что ж, и я закутаюсь, и я вздремну.

Беда мне: не могу уснуть. Грызут меня

Корма, овсы, расходы и долги мои.

Всему виною сын мой. Закрутив вихор,

В седле гарцует, скачет, правит парою,

Во сне конями бредит. Я же мру живьем.

Бегут, спешат за месяцами месяцы,

И долг растет.

Эй, мальчик, огонек подай!

И книгу принеси мне! Перечесть хочу,

Кому и сколько должен, сосчитать лихву.

Кому ж я должен?

«Пасию двенадцать мин».

Как, Пасию двенадцать мин? За что ж это?

«За жеребца гнедого». Горе, горе мне!

Пусть сам бы сгнил я! Глаз бы вышиб камнем я!

Филон, плутуешь! Не виляй! Прямей держи!

Вот, вот оно, несчастье! Вот в чем зло мое!

Сын и во сне мечтает о ристаниях.

На сколько едешь ты кругов на гоночных?

Отца вконец заездил! Ощипал кругом!

Кому ж еще я должен, кроме Пасия?

«Три мины за седло и хлыст Аминию».

Проезди и в конюшню пригони коня!

Меня из дома скоро вовсе выгонишь!

И тяжбу проиграю, и лихва меня

Сживет со света.

Эй, родитель, что с тобой?

Чего ворчишь? Ворочаешься до утра?

Начальники едят меня… постельные.

Так дай хоть мне, чудак, поспать немножечко.

Спи, если хочешь! Только знай, долги мои

Когда-нибудь падут тебе на голову.

Ох, ох!

Пускай бы удавилась сваха подлая,

На матери твоей меня женившая.

Чудесной, тихой жил я жизнью сельскою,

В уюте, и в навозе, и в безделии,

Средь пчел, вина, оливок и овечьих стад.

Тут в жены взял племянницу Мегаклову,

Родню Кесиры, городскую, важную,

Капризную, надутую, манерную.

Женился, спать пошел с ней, от меня землей

Несло и сеном, стойлом и достатками.

От барышни помадой, поцелуями,

И Афродитой пахло, и расходами.

Но не ленилась, нет, ткала прилежнейше.

Свой рваный плащ тогда я ей показывал

И говорил: «Супруга, слишком тонко ткешь!»

Нет масла в ночнике у нас ни капельки.

Проклятье, твой ночник — негодный пьяница!

Ступай и лопни!

Для чего же лопаться?

Фитиль купил ты толстый и прожорливый.

Позднее сын вот этот родился у нас,

Ох, у меня и у любезной женушки.

Так начались раздоры из-за имени.

Жене хотелось конно-ипподромное

Придумать имя: Каллипид, Харипп, Ксантипп.[1]

Я ж Фидонидом звать хотел, в честь дедушки.

Так спорили мы долго; согласясь потом,

Совместно Фидиппидом сына назвали.

Ласкала мать мальчишку и баюкала:

Вот вырастешь и на четверке, в пурпуре,

Поедешь в город, как Мегакл, твой дяденька.

Я ж говорил: вот вырастешь, и коз в горах

Пасти пойдешь, как твой отец, кожух надев.

Но слов моих сыночек не послушался,

В мой дом занес он лихорадку конскую.

Всю ночь я нынче думал, не смыкая глаз,

Одно придумал средство, но надежное.

Когда сынка уговорю, спасемся мы.

Но прежде разбудить его мне надобно.

Как разбудить поласковей, подумаю…

Мой Фидиппид, сыночек, Фидиппидушка!

Чего?

Дай руку мне и поцелуй родителя.

Ну вот! А что?

Скажи, меня ты любишь? Да?

Да, Посейдоном Конником клянусь тебе!

Ой, ой, ой, ой! Нет, нет, не надо Конника!

Всем огорченьям нашим этот бог виной.

Когда меня от сердца любишь, искренне,

Послушайся, мой мальчик!

В чем послушаться?

Переменись, привычки позабудь свои

И поучись, сходи, куда скажу тебе!

Чего ж ты хочешь?

А исполнишь?

Выполню!

Мне Дионис свидетель!

Погляди сюда!

Калиточку ты видишь, домик маленький?

Конечно, вижу, но, отец, зачем он нам?

Мыслильня это для умов возвышенных.

Здесь обитают мудрецы. Послушать их,

Так небо — это просто печь железная,

А люди — это словно в печке уголья.

И тех, кто денег даст им, пред судом они

Обучат кривду делать речью правою.

Но кто ж они?

Не знаю точно имени,

Мудрило-заводилы, благородные.

А, знаю, знаю, как же: босоногие,

Бахвалы, негодяи бледнорожие,

Сократ несчастный, Хэрефонт[2] помешанный.

Цыц, цыц, молчи, не говори бессмыслицы!

Коль хочешь, чтобы хлеб был у родителей,

Послушайся, от конной откажись езды!

Мне Дионис свидетель, нет! Хотя бы ты

Фазанов подарил мне Леогоровых![3]

Прошу тебя! Мой миленький, любименький,

Ступай и поучись!

Чему ж учиться мне?

Рассказывают, там, у этих умников,

Две речи есть. Кривая речь и правая.

С кривою этой речью всяк всегда везде

Одержит верх, хотя бы был кругом неправ.

Так если ты кривым речам научишься,

Из всех долгов, которым ты один виной,

Не заплачу я и полушки ломаной.

Нет, не согласен! Как же показаться мне

Пред всадниками выцветшим и высохшим?

Клянусь Деметрой, знай же: ничего теперь

Не дам тебе, ни жеребцам, ни меринам,

Тебя я живо вон из дома выгоню!

Нет, не допустит дядя мой Мегакл, чтоб я

Был без лошадок. До тебя мне дела нет.

Что ж, кто упал, тому подняться надобно.

Отправлюсь сам в мыслильню; помолясь богам,

И сам начну учиться. Горе, горе мне!

Как голове тупой, седой, забывчивой

В лапше словес тончайших разобраться, ох!

Но все ж пойду! Чего мне копошиться здесь?

Чего ж не постучаться? Эй, привратник, эй!

Эй, убирайся! Кто здесь в двери ломится?

Я, из Кикинны Стрепсиад, Фидона сын.

Невежда, Зевс свидетель! Несознательно

Стучишься в дверь, и выкидышем пагубным

Рождаемому угрожаешь замыслу!

Прости меня! Я темный, из деревни я.

Ты объясни, какой же это выкидыш?

Ученикам лишь слушать дозволяется.

Не бойся, друг любезный, я пришел сюда

Как ученик: в мыслильню поступаю я.

Так слушай и считай за тайну страшную!

Недавно Хэрефонта вопросил Сократ:

На сколько стоп блошиных блохи прыгают?

Пред тем блоха куснула Хэрефонта в бровь

И ускользнула на главу Сократову.

И как же сосчитал он?

Преискуснейше!

Воск растопивши, взял блоху и ножками

В топленый воск легонько окунул блоху.

Воск остудивши, получил блошиные

Сапожки, ими расстоянье вымерил.

Великий Зевс! Не ум, а бритва острая!

Что скажешь ты о новом изобретенье

Сократа?

О каком, скажи, прошу тебя?

Мудрец сфеттийский Хэрефонт спросил его,

Что мыслит он о комарином пении,

Пищит комар гортанью или задницей?

И что ж сказал о комарах почтеннейший?

Сказал он, что утроба комариная

Узка. Чрез эту узость воздух сдавленный

Стремится с силой к заднему отверстию.

Войдя каналом узким в расширение,

Из задницы он вылетает с присвистом.

Тромбоном оказался комариный зад!

Мудрец кишечный, дважды, трижды счастлив ты!

Избавиться от тяжбы дело плевое

Для вас, разъявших чрево комариное!

А вот недавно истина великая

Погибла из-за ящерицы.

Как же так?

В полночный час, исследуя движение

И бег луны, стоял он, рот разинувши.

Тут с крыши в рот ему наклала ящерка.

Смешно, Сократу в рот наклала ящерка!

Вчера ж у нас еды на ужин не было.

Ну-ну! И пропитанье как промыслил он?

Зашел в палестру, стол слегка золой покрыл.

Взял в руки вертел, циркулем согнул его

И осторожно… из палестры плащ стянул.

К чему ж еще Фалеса[4] прославляем мы!

Открой, открой скорее мне в мыслильню дверь,

Сократа видеть я хочу великого!

К нему иду в науку, дверь открой скорей!

Дверь открывается, видны ученики.

Геракл великий, это что за чудища?

Чему дивишься, за кого ты принял их?

Да за спартанцев пленных, взятых в Пилосе.

Но в землю почему они уставились?

Разыскивают то, что под землей.

Ага.

Чеснок! Не надо, не трудитесь, милые,

Я знаю место, там растет отличнейший.

А те, что в кучу скучились, чем заняты?

Они глубины Тартара исследуют.

Зачем же в небо этот поднял задницу?

Считает звезды собственными средствами!

Идите в дом, чтоб здесь он не застигнул вас.

Нет, нет, не надо! Пусть они останутся!

Поговорю я с ними о делах моих.

Никак нельзя! Им строго запрещается

Дышать так долго чистым, свежим воздухом.

Богами заклинаю, это что ж, скажи?

Вот это — астрономия.

А это, здесь?

А это геометрия.

К чему она?

Чтоб мерить землю.

Понял я. Надельную?

Да нет, всю землю.

Очень хорошо, дружок!

Народная наука и полезная.

А здесь изображенье всей вселенной. Вот

Афины. Видишь?

Пустяки, не верю я:

Судейских здесь не видно заседателей.

Вот это, понимаешь, это — Аттика.

А где же земляки мои кикиннские?

Там, позади. А вот Эвбея, видишь ты,

Как вытянулась, узкая и длинная.

Да, растянули мы с Периклом бедную.[5]

Но где же Лакедемон?[6]

Где он? Вот он где.

Бок о бок с нами? Позаботьтесь, милые,

От наших мест убрать его подалее.

Никак нельзя.

Свидетель Зевс, поплатитесь!

А это кто же в гамаке качается?

Он сам.

Что значит «сам»?

Сократ.

Привет, Сократ!

Послушай, друг, погромче покричи ему.

Нет, сам кричи, а у меня нет времени.

Сократ!

Сократушка!

Что, бедный человечишка?

Скажи сначала, чем ты занимаешься?

Паря в пространствах, мыслю о судьбе светил.

В гамак забравшись, на богов взираешь ты.

Но почему же не с земли?

Бессильна мысль

Проникнуть в тайны мира запредельного,

В пространствах не повиснув и не будучи

Соединенной с однородным воздухом.

Нет, находясь внизу и взоры ввысь вперив,

Я ничего б не понял. Сила земная

Притягивает влагу размышления.

Не то же ли случается с капустою?

Ай-ай!

В капусту влагу тянет размышление!

Сойди ж ко мне, любезный мой Сократушка!

Тому, за чем пришел я, обучи меня!

За чем же ты явился?

Красноречию

Хочу я обучиться. Жмут долги меня.

Худею, чахну, сохну, изведусь вконец.

Но как ты не заметил, что в долгах увяз?

Болезнь меня заела, язва конская.

Прошу тебя, той речи научи меня,

С которою долгов не платят. Я ж тебя,

Клянусь богами, награжу сторицею.

Каких богов ты разумеешь? Боги ведь

Здесь не в почете.

Чем же мне поклясться вам?

Железными грошами, как в Визáнтии?[7]

Природу дел божественных желаешь ты

Узнать?

Да, Зевс свидетель, по возможности.

Вступить в беседу с облаками хочешь ты,

Которых почитаем за богов?

Ну да.

На эти козлы сядь тогда священные.

Вот видишь, сел.

Прими теперь из рук моих

Венок.

Зачем венок мне, ой, боюсь, Сократ!

Как Афаманта,[8] вы меня зарежете!

Нимало, то же с каждым посвящаемым

Мы делаем.

А что я получу за то?

В речах мучнистым станешь, тертым, крупчатым,

Так стой же смирно!

Правда, Зевс свидетель мне,

Обсыпанный, я стану тертым, крупчатым.

Не кричи, замолчи, покорись, старичок, и внимай терпеливо молитве.

Господин и владыка, о Воздух святой, обступивший, объемлющий Землю,

О сверкающий, ясный Эфир, Облака громоносные, матери молний!

Поднимитесь, взлетите, царицы, свой лик с высоты мудролюбцу явите!

Погоди, не спеши, дай закутаться мне, а не то до костей я промокну.

Ах, глупец, ах, несчастный! Сегодня как раз без накидки я из дому вышел.

Облака многочтимые! Слушайте зов, где б вы ни были, ныне явитесь!

На Олимпе ль, на снежной, священной горе залегли вы семьею лучистой,

Или с нимфами в быстрый сплелись хоровод в темных кущах Отца-Океана,

Или в нильских вы устьях потоки воды в золотые черпáете ведра,

Залетели вы в топь Меотийских болот иль на льдистые гребни Миманта,[9]

Нас услышьте, и жертву примите от нас, и порадуйтесь нашей молитве.