Облака

Вечные Облака!

Встаньте, явитесь, росистые, мглистые, в легких одеждах!

Бездны Отца-Океана гудящие

Кинем, на горные выси подымемся,

Лесом покрытые,

С вышек дозорных на сторону дальнюю

Взглянем, на пашни, на пышные пажити!

Взглянем на реки, бурливо-журчащие,

Взглянем на море, седое, гремящее!

Солнце, как око Эфира, без устали светит.

Даль в ослепительном блеске.

Сбросим туман водянистый, скрывающий

Лик нагл бессмертный. И взглядом всевидящим

Землю святую окинем!

О священные жены, богини мои, Облака, вы молению вняли!

Ты ведь слышал их песни и пенью вослед грохотанье тяжелое грома?

Да, слыхал и молюсь вам, мои госпожи, и хотел бы на гром ваш ответить

Грохотаньем из брюха: так сильно дрожу, так жестоко я вас испугался!

Вот уж, вот, и пускай, хоть прилично, хоть нет, не могу удержаться! Обклался!

Эти шуточки брось и не смей подражать ты шутам комедийным несчастным!

Благочестья исполнись! Божественный рой продолжает священную песню.

Девы, несущие дождь!

Город Кекропа[10] богатый, блистательный, землю Паллады,

Родину храбрых, хотим мы приветствовать.

Там — несказанные таинства правятся,[11]

Там открываются

Пред посвященными двери святилища.

Жертвы богам-небодержцам приносятся.

Там возвышаются храмы и статуи.

Шествия движутся там богомольные.

Жертвы приносятся пышные, в зиму и лето

Праздники, игры и пляски.

А наступает весна — ив честь Бромия[12]

Песни несутся, хоры состязаются,

Слышатся флейты призывы.

Объясни мне, Сократ, заклинаю тебя, это кто же поет так прекрасно,

Так торжественно, чинно и важно, скажи, иль слетелись сюда героини?

Да ничуть! Это дети небес, Облака, а для праздных мыслителей — боги

Величайшие, разум дающие нам, мысли острые, силу сужденья,

Красноречия жар, убеждения дар, говорливость и в речи сноровку.

Понимаю. Так вот почему, услыхав их напевы, душой я воспрянул,

И к сплетениям слов потянуло меня, и к сужденьям о дыме летучем,

Захотелось на слово ответить тремя и мыслишкою в споре ужалить!

Если можно, прошу, дай воочию мне, дай вблизи величавых увидеть!

Погляди же сюда, на Парнеф![13] Началось! Вижу, вижу, спокойно и плавно

К нам нисходят они.

Где же, где? Покажи!

Вот подходят густыми рядами

По расщелинам горным, по склонам лесным. Прямиком.

Удивительно, право!

Ничего я не вижу!

У входа они.

Вот теперь различаю немножко.

На орхестру вступает хор Облаков, похожих на женщин.

Ну, теперь-то ты видишь их, глупый старик, если только глаза твои целы?

Вижу, вижу! Почтенные! Зевс мне судья! Все пространство заполнено ими.

Что ж, а раньше не знал ты, что боги они? Как богов их не чтил и не славил?

Видит Зевс, и не думал. Считал их росой, и туманом, и слякотью мокрой.

Видит Зевс, ошибался ты. Знай же теперь: это вот кто питает ученых,

И врачей, и гадателей, франтов в кудрях, с перстеньками на крашеных пальцах,

Голосистых искусников в скучных хорах, описателей высей надзвездных,

Вот кто кормит бездельников праздных, а те прославляют их в выспренних песнях.

Вот зачем воспевают они облака, буревые, несущие грозы,

«Стоголового смерча летучую прядь», «завывание вихрей ревущих»,

И еще «кривокогтых кочующих птиц заблудившиеся караваны»,

И еще «облаков волокнистых росу», а за это питаются сами

Камбалою копченой, «прозрачной, как сон», и жарким «из дроздов сладкогласных».

Незаслуженно разве?

Скажи мне теперь, умоляю тебя, если вправду

Облака — эти твари, зачем же тогда на земных они женщин похожи?

Ведь иначе совсем они выглядят.

Как? Расскажи мне, как выглядят тучи.

Хорошенько сказать не могу. Например, как летящие шерсти волокна.

Но совсем не как женщины, Зевс мне судья! А у этих носы, и большие.

А теперь на вопросы мои отвечай!

Говори! Что угодно отвечу.

Никогда ты не видел, скажи, в небесах облаков, на кентавра похожих,

На быка, на пантеру, на волка?

Видал, Зевс свидетель! Видал. Ну так что же?

Как хотят, обернуться умеют они. Завитого увидят красавца,

Вот из этих кудрявых, распутных гуляк, из породы козла Ксенофанта,[14]

И тотчас, издеваясь над блажью его, превратятся в блудливых кентавров.

Если ж Симон, грабитель народной казны, попадется им, чем они станут?

Подражая разбойной природе его, уподобятся хищному волку.

Понимаю. Недавно толстяк Клеоним повстречался им, щит потерявший,

Увидали трусишку они и тотчас обратились в пугливых оленей.

А теперь повстречали Клисфена они и на женщин похожими стали.

Ну, так здравствуйте, слава вам, грозные. Речь обратите ко мне благосклонно!

Если голос ваш прежде слыхал кто-нибудь, пусть его я услышу, богини.

Наш привет тебе, старец с седой головой, за наукой и правдой пришедший!

Ты ж, священнослужитель речей плутовских, объясни нам, чего ты желаешь.

Никого так охотно не слушаем мы из искусников, ныне живущих,

Одного разве Продика:[15] мудрость его нас пленяет и знанья большие.

Ты же тем нам приятен, что бродишь босой, озираясь направо, налево,

Ходишь чванно и важно, в лохмотьях, дрожа, вскинув голову, нас обожая.

О Земля, что за голос! Торжественно как он звучит!

Объявилось нам чудо!

Так пойми же: богини они лишь одни, остальное нелепые бредни!

Ну, а Зевс? Объясни, заклинаю Землей, нам не бог разве Зевс Олимпийский?

Что за Зевс? Перестань городить пустяки! Зевса нет.

Вот так так! Объясни мне,

Кто же дождь посылает нам? Это сперва расскажи мне подробно и ясно.

Вот они. Кто ж еще? Целый ворох тебе приведу я сейчас доказательств.

Что, видал ты хоть раз, чтоб без помощи туч Зевс устраивал дождь? Отвечай мне!

А ведь мог бы он, кажется, хлынуть дождем из безоблачной ясной лазури.

Аполлон мне свидетель, отличная речь! Ты меня убедил. Соглашаюсь.

А ведь раньше и верно я думал, что Зевс сквозь небесное мочится сито.

Но теперь объясни мне, кто ж делает гром? Я всегда замираю от грома.

Вот они громыхают, вращаясь.

Но как? Объясни мне, скажи мне, волшебник!

До краев, до отказа наполнясь водой, и от тяжести книзу провиснув,

И набухнув дождем, друг на друга они набегают и давят друг друга.

И взрываются с треском они, как пузырь, и гремят перекатами грома.

Кто ж навстречу друг другу их гонит, скажи?

Ну не Зевс ли, колеблющий тучи?

Да нимало, ни Зевс. Это — Вихрь.

Ну и ну! Значит, Вихрь! Я и ведать не ведал,

Что в отставке уж Зевс и на месте его нынче Вихрь управляет вселенной.

Только все ж ничего ты еще не сказал о грозе и громов грохотанье.

Ты ведь слышал. Набухнув водой дождевой, облака друг на друга стремятся.

И, как сказано, лопнув, что полный пузырь, громыхают и гулко грохочут.

Кто поверит тебе?

Это я объясню на примере тебя самого же.

До отвала наевшись похлебки мясной на гулянии панафинейском,[16]

Ты не чувствовал шума и гуда в кишках и урчанья в набитом желудке?

Аполлон мне свидетель, ужасный отвар. Все внутри баламутится сразу,

И гудит, словно гром, и ужасно урчит, и шумит, и свистит, и клокочет.

Для начала легонько, вот этак: бурр-бурр, а потом уж погромче: бурр-бурр-бурр.

Тут нельзя удержаться, до ветра бегу, а в утробе как гром: бурр-бурр-бурр-бурр.

Ну прикинь, если столько грозы и громов в животишке твоем, так подумай,

Как чудовищно воздух безмерно большой и бурчит, и гремит, и грохочет.

Все понятно теперь, так от ветра, от туч говорят у нас: ходим до ветра.

Ну, а молнии ярко горящий огонь, объясни мне, откуда берется?

Попадет и живого до смерти спалит или кожу, одежду обуглит.

Ну не ясно ль, что молнии мечет в нас Зевс в наказанье за лживые клятвы?

Об одном бы подумал ты, старый дурак, суеверия глупого полный!

Если мстит за присягу подложную Зевс, почему ж не сожжен еще Симон?

Почему не сожжен Кдеоним и Феор? Ведь они ж под присягою лгали.

Почему он сжигает свой собственный храм и «вершину афинскую» — Суний,

И вершины высоких дубов? Для чего? Ведь лгунов средь дубов не бывает.

Что ответить, не знаю. Пожалуй, ты прав. Расскажи мне, в чем молнии тайна!

Если ветер сухой поднимается вдруг и взлетает в небесные выси,

Облака надувает он, словно пузырь, а затем, под давлением силы,

Разрывает пузырь, клокоча и свистя, вылетает с неистовым шумом,

От напора, от натиска в пламенный столб обращается он и сгорает.

Зевс свидетель мне, то же случилось со мной на Диасиях[17] нынешних. Помню,

Колбасу кровяную я жарить взялся для родных, да забыл ее взрезать.

Тут надулась она, стала круглой, как шар, и внезапно возьми да и лопни!

Все глаза залепила начинкою мне и сожгла, словно молнией, щеки.

Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения мудрости высшей.

О, как счастлив, как славен ты станешь, старик, среди эллинов всех и афинян,

Если тщателен будешь, прилежен в труде, если есть в тебе сила терпенья,

И, не зная усталости, знанья в себя ты вбирать будешь, стоя и лежа,

Холодая, не будешь стонать и дрожать, голодая, еды не попросишь,

От пирушек уйдешь, от гимнасий сбежишь, не пойдешь по пути безрассудства;

И за высшее счастье одно будешь чтить, как и следует людям разумным:

Силой речи своей побеждать на судах, на собраньях, в советах и в спорах.

Что терпенья касается, твердой души и бессонных раздумий в постели,

Воздержанья во всем, в животе пустоты, на воде и на хлебе сиденья,

Будь уверен во мне! Чтоб до цели дойти, на себя дам ковать я оковы.

И не будешь иных ты богов почитать, кроме тех, кого сами мы славим:

Безграничного Воздуха ширь, Облака и Язык, — вот священная троица!

И словечка другим я теперь не скажу, даже если на улице встречу.

Им молиться не буду, вина не пролью, фимиама ни крошки не кину.

Говори же скорее, что надо от нас. Не робей, не получит отказа

Тот, кто нас почитает, и молится нам, и мыслителем сделаться хочет.

О почтенные женщины! Надо от вас мне немногого, чуточку, крошку!

Стадий на десять всех, кто в Элладе живет, превзойти я хочу в разговоре.

Мы исполнить согласны желанье твое. С этих пор на собраньях народных

Чаще всех ты сумеешь решенья свои проводить, побеждая речами.

Я решений больших проводить не хочу, и совсем мне не этого надо.

Я закон обвернуть вокруг пальца хочу, обмануть одолживших мне деньги.

Исполненья дождешься стремлений своих. Старичок, ты немногого просишь.

Так отдай же себя, ничего не страшась, нашим верным, испытанным слугам.

Так и сделаю. Вам доверяюсь во всем. Не охота — нужда меня гонит;

Жеребцы вороные, кобылы с клеймом и женитьба меня разорили.

Как хотите, со мной поступайте теперь.

Я согласен на все.

Вам вверяю я тело и душу свою.

Колотите, дерите, держите без сна,

Рвите заживо, трите, морите меня!

Мне бы только словчить и долгов не платить,

А потом пусть народ называет меня

Негодяем, нахалом, шутом, наглецом,

Шарлатаном, буяном, судейским крючком,

Надувалой, громилой, бузилой, шпиком,

Срамником, скопидомом, сутягой, лгуном,

Забиякой, задирой, бахвалом, клещом,

Подлипалой, прожженным, паршой, подлецом!

Приживалом, свиньей!

Пусть прохожие так окликают меня,

Как хотят, так пускай и поносят меня,

Пусть меня, если надо, Деметрой клянусь,

Изотрут в колбасу

И на ужин дадут мудролюбцам!

Что решил, решил он крепко,

Не робея, пламенея.

Твердо знай:

Нашу науку осилив, до неба прославлен

Меж людей ты будешь.

Что ж делать мне?

Со мной проводи свои дни!

Завиднейшей жизнью

Жить начнешь отныне.

Будет успех? Счастье, удачу увижу?

Будут теперь тесниться у двери твоей

Пришельцев толпы,

Мудрость твою вопрошая, дружбы с тобой ожидая,

В путаных тяжбах своих, в делах опасных

Лишь от тебя надеясь помощь добыть и совет.

Так начни ж, как обычно; возьми старика в предварительное обученье,

Испытай его разум, сноровку узнай, остроумие, память изведай!

Начнем же! Опиши мне самого себя,

Чтоб, нрав твой изучивши, мог надежнее

Уловками поближе подойти к тебе.

Ты на меня готовишь приступ! Зевс-отец!

Ничуть! Порасспросить тебя мне хочется.

Ты памятлив, скажи?

С двойною памятью:

Когда должны мне, помню замечательно,

А должен я — разиня, забываю вмиг.

Есть у тебя наклонность к многословию?

К злословию скорей, чем к многословию.

Так как же быть с ученьем?

Ничего, сойдет!

Теперь вопрос из области возвышенной

Тебе поставлю. На лету хватай его!

Хватать? Как пса, ты хочешь натаскать меня!

Ну, что за варвар! До чего невежествен!

Боюсь, старик, понадобятся розги нам.

Чем на побои отвечаешь?

Я терплю.

Немного жду, друзей зову в свидетели,

Еще немного — в суд тащу обидчика.

Снимай накидку!

Разве провинился я?

Нет. Голыми заведено входить сюда.

Но я же не для обыска в твой дом иду.

Снимай! Болтать довольно.

Мне одно скажи:

Когда прилежен и усерден буду я,

Кому я уподоблюсь из учащихся?

На Хэрефонта будешь ты во всем похож.

Беда, беда мне! Полутрупом сделаюсь!

Не смей болтать! За мной иди и слушайся!

Сюда скорее!

В руки мне вложи сперва

Медовую коврижку. Замираю я.

Мой бог! В пещеру я схожу Трофония.[18]

Входи, входи! Чего у двери ежишься?

Сократ и Стрепсиад входят в мыслильню.