Обломки нерушимого

Глава 46

Вот и подошел к концу очередной семестр. Свирепым ураганом он пронесся, переломав судьбы наших принцесс, расшвыряв их по разные стороны, наградив бесконечным страхом и потаенной болью.

Леди «Греджерс» спешили на заключительное праздничное мероприятие, что вовсю гремело в торжественном зале. Рэми, Эл и Диана уже приблизились к центральному корпусу, но вдруг последняя резко остановилась.

– Нет, не пойду.

– Диана… – растерялась Рэми.

Элеттра посмотрела на Брандт с презрительным недоумением.

– Рэми, мы догоним тебя.

– Девочки… умоляю, не ссорьтесь пока. Весь вечер впереди, еще успеете.

После того как Рэми ушла, Элеттра обратилась к Диане:

– Накрасилась, нарядилась и в последний момент передумала. Очень по-женски, очень логично, Брандт. Ты мне все нервы подняла!

– Прям все? Ни одного не поднятого не осталось? – усмехнулась Диана. Элеттра плотно сжала губы, приподняла бровь. Было ясно: она едва сдерживает себя, чтобы не наброситься на Диану, на эту дуру, что еще находит время для идиотских шуточек. С другой же стороны Эл понимала, что все это напускное, Диана лишь обороняется таким образом. – Что мы там забыли, Элеттра?

– Мы успешно закончили учебный год, несмотря на множественные препятствия. Имеем право это отметить.

Диана фыркнула, отвернулась. Мимо проходили одноклассницы со скорбно-пренебрежительными улыбочками. Конечно, никто не обрадовался тому, что Диана отважилась посетить этот праздник.

– Непривычно чувствовать себя лишней, да? – с легкой насмешкой спросила Эл. – А я вот с этим чувством живу почти всю свою жизнь. Благодаря тебе, Диана. В конце каждого года я стояла у порога торжественного зала и думала: что я там забыла? Все снова начнут насмехаться, издеваться. Целый год я это терпела, неужели мне мало? Но я все равно делала над собой усилие, добровольно шла на кормежку этому зверью… Я знала, что доставлю тебе массу удовольствия, если не появлюсь в зале.

Диана молчала в полном сознании своей вины. Элеттра и рада была бы дальше терзать свою обидчицу длинной назидательной речью, выжимать из нее раскаяние, но что-то не позволяло ей это делать. Что-то очень похожее на жалость вынуждало ее мягче, даже с долей понимания относиться к Диане. Она прибавила примирительным тоном:

– Будь, пожалуйста, той Дианой, что я столько лет ненавидела. Будь лучшей. Зайди туда гордо, по-королевски, как ты это умеешь. Заставь всех, кто осуждает тебя, захлебнуться желчью от злобы.

Наконец Диана повернулась, задержала взгляд на своем бывшем враге, продолжая сохранять молчание. Взгляд ее был красноречивее любых слов. «Как же так вышло, что ТЫ стала мне ближе всех?»

– Все, Брандт, подобрала сопли и вперед. – Элеттра протянула руку. Диана вздохнула, нерешительно и смущенно протянула свою в ответ. Обе были необыкновенно взволнованы. Казалось бы, довольно простой жест, однако сколько чувств и эмоций он вызвал! Не первый раз они жмут друг другу руки. Только если тогда, на выборах Главной леди «Греджерс», они не чувствовали при этом ничего, кроме сильнейшей взаимной ненависти, то теперь…

Гордо, по-королевски, нога в ногу, Диана и Эл зашли в торжественный зал. Их не удивили и не расстроили ни нескрываемое замешательство большинства, ни откровенное раздражение, адресованное им. Лица… ну что за лица! На каждом застыло брезгливое выражение, точно Брандт и Кинг не просто присоединились к празднеству, а еще и облили всех присутствующих помоями. До чего же смешными они были, эти неугомонные девицы. Все укрепились в мысли, что Диана и Элеттра лишь кажутся такими непоколебимыми, бесстрашными. Но они ведь не казались, уверяю вас. То рукопожатие вернуло им силы, вооружило прочной уверенностью в себе и друг в друге. В этом нет никакой магии, и я нисколько не преувеличиваю. То, что испытали Эл и Диана, пожав руки, знакомо каждому, кто имел счастье повстречать надежного друга.

– Вечер добрый, сударыня! – воскликнул Элай, увидев Никки.

Парень тотчас налетел с объятиями. Никки прижала обе руки к своей груди, крест-накрест, как бы защищаясь, еще и зажмурилась вдобавок. До встречи с Элаем она наблюдала за Элеттрой и Дианой, с завистью и ревностью, и уже мечтала поскорее покинуть это отвратительное торжество.

– Задушишь… – сказала Никки, оттолкнув Элая.

– Я вот приехал сюрпризом, – сконфузился Элай, заметив, что девушка весьма не благосклонно настроена к нему.

– О, я в изумлении.

– Ну а если уж начистоту, то я здесь для того, чтобы узнать, почему ты, скотиняка такая, который день не отвечаешь на мои звонки и сообщения. Я хотел увидеть тебя.

– Не всем нашим желаниям суждено сбыться.

– Никки Дилэйн, да будет тебе известно: если мальчик и девочка решили встречаться, они должны хоть изредка уделять друг другу время. Это и есть отношения. Я – человек совсем далекий от всех этих нежнятинских заморочек, но все же стараюсь в какой-то мере с уважением к ним относиться.

Никки выглядела раздраженно-озабоченной. Как хорошо, что Искра до сих пор не объявилась. Присутствие двух таких крайне неприятных личностей в непосредственной близости Никки не вынесла бы. Ах, ну еще этот выход Дианы и Кинг, черт их дери! Все в одну кучу!

– Давай уйдем отсюда. Шумно.

Они отправились в парк, дошли до дальней беседки.

– По-моему, это место отлично подходит для разговора. Тишина. Нет свидетелей. Ну, говори! Никки, девочка моя, что произошло? – Элай смотрел на нее насмешливо, но Никки все-таки удалось уловить в его голосе чуть заметный оттенок беспокойства. Долгие минуты Никки решалась на что-то, боролась сама с собой.

– …А ты сам как думаешь, что могло произойти? – спросила она с улыбкой, безобразной такой улыбкой, вымученной, абсолютно ненужной при таких обстоятельствах. – Из-за чего я даже смотреть на тебя не могу? Почему мне так противно?

– ПМС, что ли?

– Дебил…

– Ты говоришь дебильными загадками, я даю дебильные ответы. Все честно! – Элай еле стоял на ногах, краснел и бледнел попеременно. Страшная мысль осенила его: «Она все знает! Но как?! Кто ей сказал? Неужели Рэми проболталась или нарочно созналась?»

Никки поглядела на него странным взглядом. Она все еще улыбалась, и, как обычно, за этой улыбкой много самых сильных, едких чувств ее скрывалось.

– Вот до чего довела тебя твоя патологическая лживость… Ты привык играть, притворяться. Никак не можешь выйти из образа. Но при этом ты все-все прекрасно понимаешь. Как ты там сказал?.. «Уничтожил» меня? Ох, мальчик мой, это ж как надо постараться, чтоб уничтожить меня!

– Тебя доктору показать нужно. Ты заболела, бредятину несешь, – ответил на это Элай и тут же подумал: «Она слышала наш разговор с Рэми в «Бриарей»! Стоп… Если слышала, то почему после своего дня рождения не оборвала общение со мной, даже встречаться согласилась? Выходит, кто-то другой услышал и уже потом, улучив удобный момент, передал ей. Вот так все было, ясно. ДА ЧЕРТ! Какая разница, как она узнала? ОНА УЗНАЛА! Вот, что главное… Что теперь делать? Что делать мне?!»

Никки, оказывается, что-то говорила Элаю, пока тот был занят размышлениями. Он до того встревожен был, разбит, что долго не мог внять ее голосу. Кажется, у него даже температура поднялась, тело пылало и дрожало, под ложечкой вдруг схватило. Расслышал Элай только последние ее фразы:

– …Ты все правильно сделал. Со мной так и надо. Ну, спасибо хоть, что видео удалил. Мне повезло больше, чем Циннии.

«И про Циннию все знает! Мы разве говорили про нее? Да… говорили. Надо же, слово в слово передали. Я погиб».

– Никки…

– Помнишь, ты сказал, что в вашей семье Рэми – добро, а ты – зло? – продолжала Никки с убийственно-спокойной интонацией. – Это далеко не так. Тихая, неприметная, до невозможности правильная… Ну ни дать ни взять, святоша! Такой она всегда мне казалась. Ох, как не права я была! Эта тварь ползучая переплюнула всех нас, ха-ха-ха! Спроси свою сестру как-нибудь на досуге, зачем она подставила Циннию. А она подставила ее, здесь никаких сомнений быть не может. Ты… одержимый желанием искупить вину перед сестрицей своей юродивой, даже не стал разбираться, повелся! Дурачок ты последний. Вот если со мной все как бы по справедливости получилось, то в случае с Циннией – увы и ах! Ха-ха… Видел бы ты ее сейчас! Это ошметок, отдаленно напоминающий человека! Вот ее вам удалось уничтожить, красавцы. А со мной – нет, не вышло. Промахнулись! Я до сих пор живу, смеюсь, блаженствую. Я расценила все это как урок. О-очень жестокий, но вместе с тем очень нужный. Ах да, за себя можешь не волноваться. В полицию я обращаться не стану, лишняя шумиха мне ни к чему.

«Да не может все это быть правдой. Не может! Я просто снова вижу один из тех кошмаров, что сопровождают меня каждую ночь». Страшно стало Элаю, оттого он еще больше ослабел. Никки пугала его, особенно доводил до мурашек смех этот ее неудержимый, неуместный, демонический. А еще в Элае присутствовал страх, какой обыкновенно накрывает злостного преступника, страх разоблачения, последствий своего поступка. Но Никки не выдаст его. Точно, не выдаст. Только сейчас до Элая дошел весь смысл ее длинной речи. Страх несколько поубавился. Да и не так уж страшна Никки. Смех ее – обычная защитная реакция. Все-таки она очень хорошо держится, просто невероятная сила у нее! Разве может человек после ТАКОГО улыбаться, шутить, вести себя так легко и спокойно? Никки может! Она падает и поднимается с улыбкой, ее бьют, а она отвечает изящной шуткой. Вот это человечище… Как много в ней горя и ужаса, но она все равно старается идти по жизни смеясь, с душой нараспашку. Никки снова покорила его, Элай даже воодушевился слегка. Но остался последний страх, мощнейший. Элай не сможет вернуть Никки, она никогда не простит его. Какой бы Никки ни была, ТАКОЕ простить невозможно. Нет смысла врать ей, отшучиваться по-дурацки, отрицать все. Его ничто не спасет.

– Я… я люблю тебя, Никки, – пробормотал Элай, силясь поднять глаза на нее. Затем прибавил с подавленным вздохом: – Это по-настоящему. – Он не знал, что еще можно сказать.

– Когда же ты полюбил меня? – пристально глядя на Элая, спросила Никки. – Может, в тот момент, когда показывал Рэмисенте видео, где меня, в полуобморочном состоянии, дерут во все щели твои дружки?! А?! Когда, Элай?! – теперь она кричала, да громко так кричала, весь гнев ее выплескивался через этот крик. Она вся была в таком неимоверном напряжении, что даже сосуды подглазничные повзрывались и бурыми крапинками обозначились на ее бледной коже. Болевой разряд прошел от сердца по левой руке и все от крика этого ужасающего, но Никки это не остановило. Она продолжала все с тем же надрывом: – Когда ты стал таким хорошим, любящим, настоящим?! Когда?!! Ответь же!!!

– Стой, Тесла, стой!

Пес промчался мимо обескураженных Элая и Никки. Бертольф прибежал:

– Ух, ребят, да зачем же так орать? Теслу напугали.

– Извини, Бертольф… Иди с богом, – сиповато сказала Никки. Бертольф не сдвинулся с места, все таращился неодобрительно на нарушителей порядка.

– Вали к черту, мужик! – не выдержал Элай. Бертольф наконец поплелся за псом, осуждающе покачивая головой. Элай снова заговорил: – Мне почему-то кажется, что я всегда жил с ощущением любви к одной, пока незнакомой мне девушке… Ну точно как с предрасположенностью к той или иной деятельности, к рисованию, например. Мне трудно это выразить. На глубинном, подсознательном уровне я знал, какой она будет, девушка эта. Сам того не ведая, я стал искать ее. Много вариантов перебрал, бросал, сбегал, злился – все не то. Я уже во всей этой любви успел разочароваться. Опять же где-то в подсознании. И вот я пришел на бал «Греджерс», увидел тебя… Первая моя мысль была: «Вот же она! И как я ее раньше не заметил?» (Тогда эта мысль удивила меня, – с чего вдруг она мне в голову взбрела? – а вот теперь, как разобрался во всем окончательно, сообразил, что все это к тебе изначально заложено было.) А потом подошел твой Арджи… И все куда-то пропало. Но ненадолго. – Элай говорил неспокойным голосом, часто переводя дух. Слезы подступили к его глазам, весь его вид выражал мучительное отчаяние. – Когда я узнал тебя получше, уже после того как… то снова провалился в этот омут. Мне из него не выбраться, Никки. Любовь к тебе, давно возникшая, теперь колоссально велика, она все во мне захватила, я сам себе больше не принадлежу. – Он никогда не был так серьезен с ней, Никки это впечатлило. Она жадно ловила каждое его слово. – Я не оправдываюсь, не прикрываюсь своими чувствами, как тебе может показаться. Просто сейчас я использую шанс сказать то, на что так долго решался. Возможно, мои слова ранят тебя, но я уверен, Никки, девочка моя, что так, как я, тебя больше никто не полюбит. Ни одна живая душа.

«Значит, только так меня можно любить? – обратилась сама к себе Никки. – Любить и одновременно использовать, любить и делать больно, осквернять… Вот на такую низкую, грязную любовь я могу рассчитывать?»

– Ха-ха-ха!!! – снова этот демонический смех. Она смеялась над собой, над жизнью паскудной своей, над любовью этой убогой. И все так же смеясь, Никки развернулась и пошла в противоположную от Элая сторону, к тайному ходу (она боялась встретить кого-то по пути к воротам. Не хотелось ей, чтоб ее увидели такую слабую, зареванную). Элай хотел было остановить ее, но тут же передумал. Он решил дать ей время прийти в себя, осмыслить все. В любом случае они еще встретятся и спокойно обсудят произошедшее. Может, еще не все потеряно, как знать?..

– Какой странный год… Мы встретили его весело, вчетвером. У нас столько надежд и планов было! Не могли и представить мы себе, что все вот так… будет. Теперь нет больше нас. Нет тебя, Джел. Ты была нашим «клеем». Ты ушла, и мы распались на части. – Никки с тоской посмотрела на памятник подруги. Над кладбищем клубился густой туман. Полная луна светила ярко. Другому человеку было бы жутко находиться в столь поздний час в таком мрачном месте, но только не Никки. Здесь ей было хорошо. Она свернулась калачиком у могилки, водила пальчиками по мокрой траве, будто щекотала кого-то. – Знаешь… до того как тебя не стало, я очень боялась смерти. А сейчас нет во мне страха перед ней. Смерть стала возможностью снова увидеть тебя. Эта мысль утешает. – Никки приподнялась, коснулась рукой памятника таким движением, как если бы касалась чьего-то лица. Небывалое ощущение зашевелилось внутри, ноги и руки ее ни с того ни с сего стали вялыми и тяжелыми… Пригрезилось Никки, что кто-то есть перед ней. Нет, не кто-то… совсем запуталась она. Это что-то… что-то такое неосязаемое, далекое, всесильное. И это «что-то» непременно связано с Джел. – А, может, ты и не ушла вовсе? Ты все еще здесь, просто мы тебя не замечаем? Как всегда… Ты все видишь, все теперь знаешь о нас. Смеешься над нами, ругаешь. Боже мой, представляю, как тебе стыдно за меня!..

Нет, не стыдно. Скорее жаль. Жаль, что жизнь твоя стала ТАКОЙ, что лишь мысли о смерти могут утешить тебя. Даже выговориться тебе некому. Только у моей могилы ты чувствуешь себя в безопасности. Холодный памятник стал твоим единственным верным слушателем. Как же жаль тебя, Никки.

– Джел… если ты правда здесь, подай какой-то знак. Каплей с неба упади, мотыльком прилети. Пожалуйста, дай мне знать, что ты рядом, что ты слышишь меня! – горячо вскричала Никки. А потом рассмеялась. Села, обняв колени, и так долго еще смеялась до слез, до тошноты. – Ой, нет… Ну что я несу-то? «Мотыльком прилети»! Ха-ха! Плохи мои дела. Верно говорил Элаюшка, стервец поганый! Пора мне к доктору, я точно схожу с ума. – Никки встала, сделала пару шагов к тропинке, ведущей к воротам. Вдруг непроизвольно обернулась и замерла. На верхушке памятника сидел мотылек.

Глава 47

– Ты говоришь, графиня эта выползает из дома только в церковь, а церковь, как я понимаю, находится буквально в нескольких шагах от ее дома… – сказал Инеко. – И что же ты нам предлагаешь? Пусть она и слепая, но риск все равно гигантский.

Калли прикурила сигарету, глубоко затянулась, выдохнула через ноздри. Так обычно курил Савьер. Калли, сама того не осознавая, переняла его повадку.

Переговоры они вели на полу все той же голхэмской квартирки, где обосновались парни. Скрипучий липкий пол, серая завеса из сигаретного дыма и долгие-долгие разговоры об очередном гадком дельце… Омерзела Калли такая жизнь. Одно чуть-чуть успокаивало: скоро всему этому безобразию придет конец. Дом Монтемайор станет последним темным пятном в биографии Калантии.

– У нас есть один-единственный шанс никого не застать дома, – ответила Калли. – В «Греджерс» скоро состоится что-то типа вечеринки в честь завершения учебного года, у нас такая традиция. Там будет Искра. Миссис Монтемайор поедет вместе с внучкой и Гарриет, своей помощницей.

– Ты уверена?

– Обо всем этом мне доложила сама Искра. Мне пришлось крепко подружиться с ней. Даже пару раз в гостях у нее побывала. Она… блаженная. Ни в чем не видит подвоха, говорит все как на духу. Ну что, вы довольны?

– Довольны мы будем лишь тогда, когда в карманах наших зазвенит графское золотишко. А пока мы просто… заинтересованы.

Савьер долго отмалчивался, но теперь решил высказаться:

– Калли, честь и хвала тебе! То ли новая прическа так на тебя подействовала, – он перевел взгляд на лысую голову девушки, в глазах его блеснул огонек насмешки, – то ли благодаря общению с нами ты стала мыслить шире и оперативнее. В любой, даже самой скверной ситуации нужно не отчаиваться, а предпринимать, не так ли?

Он открыто смеялся над Калли, смотрел ей в глаза и смеялся, и даже слезы девушки не смутили его. «Еще бы я не предприняла что-то после угроз и откровенного злорадства!» – мысленно огрызнулась Калли. Ну а затем, когда парни принялись обсуждать между собой новое дело, Калли старалась ответить на непростые вопросы, что уже не один день теснились в ее голове: сможет ли она снова стать Человеком, после того как выполнит последнее задание? сможет ли она оправиться, продолжить достойно жить, не думая о заказном убийстве Бронсона Кинга, многочисленных, совершенных ею, кражах, о зле, что она причинила стольким людям? как ей вернуться, стать самой собой, зауважать себя?

Вопросов было много, ответ же был один. И он совсем не обнадеживал.

За сутки до торжества в «Греджерс» Болеслава Гордеевна вызвала к себе внучку на серьезный разговор.

– Миссис Маркс сообщила мне, что тебя едва не выперли из школы из-за твоей позорной итоговой работы. И долго ты собиралась держать это в секрете? – задала вопрос графиня в гневливом недоумении. Искра ничего не ответила. – Что же с тобой стало? Ну совсем обленилась! Враз потеряла реноме гения и победителя. Что ж, хочу предупредить тебя, что ты поедешь одна, Искра. Я не намерена краснеть из-за тебя все торжество. И так с тобой связано столько неприятных историй! Я устала оправдывать тебя.

– Только ли из-за этого ты не хочешь ехать со мной? – резко и важно спросила Искра. Что-то очень долго в ней копилось и теперь прорвалось наружу.

«Она, однако, все понимает!» – удивилась Болеслава Гордеевна. Точно ли та девушка, что приехала к ней полгода назад, неуклюжая, нелюдимая, стоит сейчас перед ней?

– Как же быстро меняется человек… – неосторожно вырвалось у миссис Монтемайор. – Да… есть еще одна причина. Я не хочу ехать в это ваше царство интриг и лжи. Я не смогу находиться рядом с так называемыми леди «Греджерс», после всего что они сделали с Элеттрой. Не смогу! – с ожесточением вскричала она. – Ты не заставишь меня! Нет… это не девушки, не леди никакие. Это сущие дьяволицы! Кто их родил таких?! Ой не могу, что делается с нынешним поколением!

Стоило Искре вновь услышать имя Кинг, как в ее душе затрепетали новые разные чувства. Лицо ее оставалось суровым, сосредоточенным. Держалась она в целом хорошо, но все равно во взгляде ее, во всем поведении проглядывало что-то наивное, ущемленное, невысказанное. Все это было противопоставлено ее воле, ее решению, тому душераздирающему результату, к которому приведут ее будущие действия.

– Искра, мое отношение к тебе нисколько не поменялось. Ты человек… особенный, поступки у тебя особенные. Какое детство тяжелое у тебя было, ох… Безусловно, все это отразилось на тебе. Что на тебя зло таить? Я так сурова с тобой, потому что иначе нельзя, я хочу помочь тебе, указать верный путь. Ты дорога мне так же, как и Элеттра. Еще вопросы имеются?

– Нет, бабушка.

Искре безумно хотелось, чтобы Болеслава Гордеевна поехала вместе с ней в Мэф. Чем инициировано это желание – Искра не понимала. Большинство учениц планировало явиться в школу вместе с родителями. Может, Искра просто хотела последовать их примеру?

Искра покинула спальню бабушки, увидела Гарриет, прижатую к стене. Ни одна интимная беседа хозяйки и внучки не проходила мимо навостренных ушек мисс Клэри (Гарриет хорошо понимала русский язык. Правда, этот навык она предпочла скрыть от своей работодательницы).

– Только и слышу: «Элеттра… Элеттра», – заискивающе пролепетала Гарриет. – Она словно зомбирована ею, тебе так не кажется? Мне обидно, а тебе тем паче… Не хочешь разговаривать? Ладно, как душа твоя изволит.

Искра держала путь к своей комнате, Гарриет сопровождала ее, еле поспевая.

– Ох, жаль, что я не смогу повеселиться завтра с тобой, – не умолкала она. – Будучи ученицей «Греджерс», я любила эти финальные развлекушки. Обычно они богаты самыми разнообразными событиями. Потом расскажешь, как все прошло.

– Я еду туда не ради веселья.

– Всамделишно?

– Я не могу оставить Никки, мою подругу. Ей нужна моя поддержка.

– Да уж… ты умеешь поддержать, как никто другой, – сказала Гарриет, всеми силами крепясь, чтобы не расхохотаться.

– Это так. Спасибо, Гарриет, – без ложной скромности ответила Искра.

Искра не смогла сомкнуть глаз, до самого утра копалась в себе. Что же это такое ноет в ней, что же заставляет ее сомневаться? Выбор давно сделан, она полностью готова. Но внезапно что-то вмешалось в ее планы. «А вдруг так начинается любовь? – от этой мысли Искру бросило в жар. – Нет! Все! Хватит тянуть с этим. Анхель с каждым днем теряет силы, а я веру в то, что ЭТО имеет смысл. Надо действовать немедленно, пути назад уже нет! Завтра все решится…»

На следующий день, подгадав время, Калли и ее компания приехали в Уортшир. Постояли с минуту у поместья, оценили.

– Да… неплохой такой «шалашик», – сказал Инеко, а потом даже присвистнул от восторга.

Используя необходимый инструментарий для «воровской деятельности», вся компания проникла внутрь здания. Калли поначалу вела парней за собой, затем они решили разделиться.

– Где спальня хозяйки? – спросил Савьер.

– Прямо. Увидите у одной из дверей громадную вазу. Вы на месте.

Калли отправилась в комнату Искры, много ценных вещичек она заприметила в ней, когда была гостьей этого дома. Раскрыла рюкзачок, надела перчаточки. Вдруг… раздался исступленный лай. Найда, черт возьми! Калли предупредила Савьера и Инеко о том, что в доме из охраны только старая, но довольно грозная собака. Бейтс тут же признался, что ненавидит собак всей ненавистью души, ненависть его перемежается с дичайшим страхом. Потому он возьмет с собой ствол, просто, чтобы припугнуть псину, если ситуация того потребует. Калли испугалась за Савьера, за Найду, за дело, что могло сорваться из-за такого пустяка.

Что же происходило в спальне Болеславы Гордеевны?.. Не успели главарь и Бейтс перешагнуть ее порог, как залаяла Найда. Но это еще не самое страшное, что с ними приключилось. Каково же было удивление парней, когда они увидели хозяйку в кровати! Найда могла тотчас наброситься на незваных гостей, но Болеслава Гордеевна вовремя схватилась за ее ошейник.

– Найда, когда же ты угомонишься?! Да ты с ума сошла, что ли? Я не высплюсь из-за тебя!

Савьер и Инеко мрачно смотрели друг на друга. Все их мысли были написаны на лицах: «Дело дрянь, конечно, но отступать нельзя. Она ведь ни хрена не видит, чего бояться-то в самом деле?» Кругом было столько всего привлекательного: золотые подсвечнички, многообразие шкатулочек, картины, статуэтки из драгоценных камней… Разве можно оставить здесь всю эту красоту? Нет уж! Такого богатства им больше нигде не найти. Инеко стал тихонько складывать в рюкзак то, что особенно ему приглянулось, Савьер, в свою очередь, не сводил глаз с хозяйки и несмолкающей собаки, расположив при этом пальцы в необходимых местах на пистолете, припрятанном в кармане.

В следующее мгновение открылась дверь.

– Савьер…

Парни с тревогой взглянули на Калли, что появилась в самый неподходящий момент.

– Кто здесь?! – всполошилась графиня, беспокойно вертя головой. Найда стала лаять еще яростнее.

Калли вонзилась испуганными глазами в хозяйку и машинально закрыла себе рот, чтоб больше ни звука не издать. Парни сделали несколько шагов к выходу.

– Гарриет!!! – во весь голос закричала графиня. – Га..!

Никто не понял, как это произошло… Всех оглушил выстрел, все едва не умерли от страха, когда Болеслава Гордеевна упала на пол. Даже Найда заглохла. Савьер все еще держал наготове свое оружие. Долго бы все находились в глубоком ступоре, если б не сообразили почти одновременно, что в доме еще есть помощница. Пора делать ноги!

Спальня Гарриет находилась на приличном удалении от места происшествия. До нее донесся лишь слабый хлопок неизвестного происхождения. Гарриет без всякого желания покинула постель, вышла из комнаты и медленно, широко зевая чуть ли не раз в минуту, поплелась к хозяйке. Мало ли что могло случиться с этой слепой курицей? Гарриет толкнула хозяйкину дверь, включила свет. Жмурясь и отворачиваясь, сказала:

– Миссис Монтемайор…

А потом услышала кряхтение. Гарриет наконец перестала жмуриться, проморгалась. И то, что увидели едва привыкшие к свету глаза, заставило ее оцепенеть. Болеслава Гордеевна ползла к ней на животе, под ее телом растекалась темная кровь.

– Кто… кто это сделал?

Найда не отходила от хозяйки, лизала ее руки. Болеслава Гордеевна в ответ издавала лишь жутковатые звуки. Звуки боли, неполноценного вдоха, страха за свою жизнь, интенсивно вытекающую из пулевого отверстия.

– Какой кошмар… какой кошмар, – шептала Гарриет. – Черт…

– Зво-ни… ско-рее… – чудом выговорила миссис Монтемайор.

– Да-да, я позвоню…

Но вместо того чтобы сиюсекундно выполнить просьбу хозяйки, Гарриет присела возле нее, задумчиво всматриваясь в ее лицо, точно не узнавала эту женщину, и затем сказала с какою-то странною горячностью:

– Я ведь тоже не один год забочусь о вас, но вы это совсем не цените! Что такого выдающегося сделала эта Элеттра? Почему ей все, а мне ничего?! Миссис Монтемайор, я же как к матери к вам относилась!

– Гарриет…

Мисс Клэри резко встала. Все признаки глубочайшего потрясения исчезли мгновенно. Напротив, Гарриет теперь была охвачена самым что ни на есть садистским наслаждением.

– Я позвоню, не переживайте, – сказала она, уже находясь у порога. – Минут двадцать-тридцать у меня еще есть. Успею.

Слезы разочарования застыли на умирающем лице Болеславы Гордеевны.

Искра попрощалась с бабушкой, с Гарриет, всех уведомила о том, что вернется поздно, ждать ее не нужно. Однако отбытие ее на торжество так и не состоялось. До темноты Искра прохаживалась по парку Уортшир, а потом, решив, что бабушка и ее помощница уже отошли ко сну, вернулась домой. Как она планировала поступить далее: сначала ей нужно было зайти к себе в комнату, взять Митин яд, затем прокрасться в спальню бабушки, добавить несколько капель яда в графин с водой, что стоял на столике у кровати (Искра была наслышана о привычке бабушки пробуждаться среди ночи, чтобы сделать глоток воды). После она отправится в Мэф. Хоть Митя и клялся, что данный яд при вскрытии обнаружить невозможно, Искра все-таки побаивалась. Вдруг что-то пойдет не так, станет ясна истинная причина смерти бабушки и Искра попадет под подозрение? Нужно обезопасить себя. Для этого Искра прикрылась отличным, как ей казалось, алиби – она уехала в школу на праздник, она не при делах. В доме осталась только Гарриет, с нее и спрос.

В руке ее уже был флакончик со смертоносной жидкостью. Искра уверенно шла к Болеславе Гордеевне. Так же уверенно она открыла дверь ее спальни. Ну и все, уверенность ее моментально дала деру, как только Искра увидела то, что происходит внутри. Миссис Монтемайор молча лежала в той же позе, в какой ее оставила Гарриет. Найда была рядом, скулила, положив голову на протянутые вперед лапки.

– Бабушка?..

Боже, сколько крови! Откуда… как… почему?! Искра все стояла на месте, точно приросла к полу, слишком часто дышала, тряслась. В тяжелейшем состоянии она находилась. Это была та разновидность страха, при котором человек не помнит себя, не может пошевелиться, крикнуть, да просто моргнуть. Потом вдруг Искра услышала свой голос, но это был голос из ее памяти:

– Папа!

Только это она и смогла сказать, когда ее бездыханного отца забирали люди в белых халатах. Усталость, недовольство и немного сочувствия к бедной девочке-цыганке промелькнули на лицах врачей. И тоже было много крови! Ее платьице было в крови и папа весь… Может, вид крови, вся эта болезненная атмосфера и заставили ее опомниться? Все то, что Искра испытала, потеряв отца, все то, с трудом забытое, но все еще живущее в ней, накрыло ее, ввергнуло в бездну беспросветного горя, пришедшего в ее жизнь вместе со смертью Лари. Она залилась горькими слезами.

– Бабушка! Бабушка!

Искра бросилась к Болеславе Гордеевне. Свободной рукой перевернула ее на спину, чтобы понять, где расположена рана. Та рука, что до сих пор держала яд, полезла в карман, оставила внутри флакончик и захватила засунутый в тот же карман телефон.

После трагедии с отцом Искра долго размышляла: могла ли она помочь ему? Она перечитала много медицинской литературы, вызубрила первую помощь при ранениях. Только вот зачем она это вызубрила, не понимала. Ведь уже поздно. Папа умер! Если бы Искра вовремя спохватилась, сделала все, что требуется в подобных случаях, то отец не истек бы кровью, смог дотянуть до прихода врачей… Теперь же, вся эта накопленная, бессмысленная, казалось бы, информация пригодилась Искре.

– Так… ранение боковой стенки живота. Для того чтобы минимизировать риск дальнейшего кровотечения, необходимо уложить пострадавшего на бок. Рана должна быть вверху, – говорила Искра и одновременно выполняла проговоренные манипуляции. – До приезда «Скорой помощи» нужно наложить асептическую повязку. – Она кинулась к одному из стоявших у стены шкафчиков, нашла аптечку.

Гарриет вошла в спальню хозяйки, когда Искра заканчивала перевязывать рану. Мисс Клэри была в полной уверенности, что графиня за время ее отсутствия отчалила в мир иной, и месть за то, что та не упомянула свою помощницу в завещании, стало быть, успешно завершена.

– Искра?.. Ты же должна быть в «Греджерс»?

Обе пребывали в безграничном удивлении. «Почему ее больше удивило то, что я нахожусь здесь, а не то, что произошло с бабушкой?»

– Болеслава Гордеевна ранена, – сказала Искра, с растущим недоверием взирая на мисс Клэри.

– Я знаю… Я как раз искала телефон, чтобы вызвать «Скорую».

– Я уже вызвала.

– Да? Вот и отлично! Вот и молодец! Ой, я в таком жутчайшем шоке нахожусь сейчас. Ничего не соображаю… – голос ее действительно дрожал от напряжения и страха. – Судя по всему, сюда проникли воры! Сама убедись, тут кто-то шарился… – Гарриет обвела беспокойным взглядом комнату, на Искру поглядела, потом на миссис Монтемайор и спросила осторожно: – Она еще… дышит?

Глава 48

– Я не знаю… почему она… почему так… я не… не знаю, – говорила Калли испуганным шепотом.

– Тебя заело, что ли?! – гаркнул Инеко.

«Бьюик» несся с поразительной быстротой. Инеко был за рулем, Савьер сидел сзади вместе с Калли, постоянно оборачиваясь, чтобы убедиться, нет ли за ними «хвоста».

– Как же мы встряли-то, а! Вот «повезло» мне связаться с такими идиотами! Что это было? Подстава намеренная или очередной прокол?! Ладно, с этой Лысой башкой потом разберемся, как отойдет, но ты, Савьер! За каким членом ты пальнул в бабку?!

– Это получилось рефлекторно, – виновато отозвался Бейтс.

– Ах, что ты говоришь! Рефлекторно, сука! Охерительные у тебя рефлексы, однако!.. Молите бога, чтоб бабка скорее померла. Эта мелкая дура назвала твое имя! Бабка ничего не видит, но наверняка отлично слышит! Мы в жопе!

Инеко еще долго истерил и чихвостил всех вокруг, Бейтс в ответ мямлил нелепые оправдания и пытался поднять настроение главарю напоминанием о том, что они все-таки уехали не с пустыми руками. С тем награбленным им теперь открыты любые дороги. С Калли же в один момент произошло нечто странное. На некоторое время она позабыла о том, что случилось в Уортшире, и думала о не стоящих особого внимания вещах. Например, о погоде. Тучки вон собираются, вероятно, будет дождь, и это обстоятельство противоречит безосадочному прогнозу. Синоптики – неисправимые обманщики… Еще Калли вдруг вспомнила объявление, что увидела на рекламном щите у «Кэнди Грэдди» позавчера. В объявлении том говорилось о пропаже старенького пекинеса. Интересно, нашли его или нет? «А что маме привезти завтра в клинику? Она вроде что-то говорила про неспелые бананы. Именно зеленые, твердые. Черт, нужно было уточнить у доктора Кембри, можно ли маме такие бананы!»

Вот о чем думала Калли весь путь до Голхэма. Нервная и громкая болтовня парней не представляла интереса для нее. Они ведь изо дня в день о чем-то спорят, покрикивают друг на друга, какое ей дело до этого?

Инеко подъехал к дому Калли.

– Пока, – тихо, совершенно обычным своим голосом сказала она и вышла из машины.

– Поговори с ней. Уж ты по ушам ездить умеешь. Смекаешь ведь, что девка теперь опасный свидетель? – начал вдруг Инеко.

– Калли не станет трепаться, будь спокоен.

– Поговори с ней, остолоп! – взорвался главарь. – Она может проговориться… РЕФЛЕКТОРНО. Баба же.

Бейтс все-таки отправился за Калли, остановил ее.

– Скажи хоть… как ты?

– Я нормально.

Голос и лицо ее будто принадлежали разным людям. Савьер глядел в лицо человека, во взгляде которого глубокая скорбь подружилась со смертельным страхом, и слушал голос обычной девчонки, довольной тем, что к ней обратился красивый парень. Он мягко придерживал ее за плечи, еще пристальнее воззрев на нее.

– Я не хотел этого делать, – сказав это, Савьер отметил, как дрогнула ее нижняя губка, как глаза ее стали шире. В это мгновение она все вспомнила. – Стараюсь держаться при Инеко, но силы мои угасают. Мне очень тяжело. Вряд ли вывезу.

Калли вдруг закрыла лицо руками, затряслась, закачала головой. Душой она до сих пор была в том поместье, в той спальне. Глаза ее все еще смотрели на умирающую женщину. Найдет ли она когда-нибудь выход из этого страшного, залитого кровью места?

– Савьер, это все из-за меня! – вскричала Калли.

– Нет, не наговаривай на себя. Это жуткая случайность, – как можно ласковее пролепетал он. – Калли, я знаю, ты очень мужественная девочка. Ты же сможешь контролировать себя, да? Поклянешься мне, что из твоего ротика не вырвется ни одного слова о происшедшем? Не станешь ты меня и Инеко злить?

– …Я не буду никому говорить, – очень серьезно ответила Калли.

Савьер был почти удовлетворен проделанной работой. Осталось только закрепить результат. Следующее его действие точно заставит Калли позабыть обо всем на свете. Он знал наизусть все слабости ее наивного сердечка. Савьер поцеловал Калли. Для той это были долгие, горячие, незабываемые секунды. Она с тревогой думала о том, что совсем скоро ей придется оторваться от его губ; она плакала, но не понимала отчего, ведь сейчас ей так хорошо, спокойно… Инеко смотрел на все это и усмехался.

Но, конечно, это было короткое, пусть и спасительное забытье. Калли снова оказалась в спальне графини, и каждая секунда ее жизни вновь наполнилась ужасом и ожиданием конца мучений миссис Монтемайор. Она смотрела на графиню и кричала будто внутрь себя, крик ее никому не был слышен, но себя же она им оглушала. Все это стало ее новой реальностью, а то, что существовало вокруг нее в действительности, – казалось ей кратковременными припадками сна.

Вот сейчас ей снится ее квартира. Харпер Дил встретил ее в коридоре.

– Калантия, у тебя сегодня отличный день!

– Что?..

– Говорю, день у тебя отличный. Гость к тебе приехал. Пляши!

– Какой гость?! Ты что несешь?! – с откровенным презрением напала Калли на соседа.

– В своем ли ты уме, деточка? – встрепенулся мистер Дил и провизжал обиженным голоском напоследок: – Зайди на кухню!

Калли лихорадочно оживилась, побежала к гостю. Остановилась в дверях кухни.

– Здравствуй, Принцесса.

Руди улыбался, хотел было подбежать к ней, закружить в объятиях, целуя… Но сдержался. Его насторожил недобрый, какой-то даже воспаленный взгляд девушки, и стало ему чрезвычайно неловко. Взгляд ее скользнул по нему и тотчас вильнул в сторону, будто обжегся.

– Я больше не Принцесса, – сказала Калли, проведя ладонью по безволосой макушке.

– А мне так даже больше нравится. Правда. – Взгляд Калли настолько удивил Руди, что он не сразу заметил ее новую прическу. А когда все-таки заметил, то понял, что это не самая радикальная перемена в Калли, случившаяся с ней в тот период, пока он работал в Рэкки. Что-то скрытое, только ей одной характерное и потому так сильно притягивающее исчезло навсегда.

– Руди, я выжата как лимон. У меня был… непростой день.

– Ты прости, что я так поздно, – непринужденно ответил он, а у самого в этот момент сердце схватывало от волнения. – Не терпелось увидеть тебя и… Я вот наличку принес. – Руди положил на кухонный стол несколько пачек купюр. – В Рэкки я больше не поеду. Ты же отработала долг Фрай? Значит, я могу с чистой совестью вернуться к ней. Мы снова вместе!

Калли метнула равнодушный взгляд на деньги, затем на Руди. Фокс улыбался до тех пор, пока она на него не посмотрела. Теперь же вся его вымученная радость окончательно потухла.

– Есть еще одна новость… – все более и более впадая в отчаяние, продолжил он. – Этих денег хватит и на возвращение в «Греджерс». Я ручаюсь, тебя примут туда без проблем, ведь ты была одной из лучших учениц! Нет твоей вины в том, что ты не смогла продолжить обучение в этом семестре. Ваша директриса должна принять это в соображение. Калли, твоя мама будет очень счастлива, если ты вернешься в любимую школу…

Сон резко прервался. Калли снова заперта в мрачной спальне Болеславы Гордеевны. Последняя была еще жива, кряхтела… А на ее кровати Калли увидела себя вместе с Савьером в самый разгар любовных ласк. Миссис Монтемайор умирала на полу, а сладкая парочка стонала на пропитанном кровью вдовьем ложе. Калли не могла отвернуться и перестать кричать. Кричать опять же неслышно, себя изнутри разрывая. И вдруг Руди оказался перед ней. Все так быстро сменилось, как кадры в киноленте. Мельком оглядевшись, Калли поняла, что она опять в своей квартире. Необычайная взволнованность поднялась в ней, кровь бросилась в лицо, глаза налились слезами. Калли смотрела на Руди, а в голове ее тем временем перелистывались старые, очень приятные фрагменты прошлого: ее первая встреча с ним, их первый поцелуй, бесконечные приколы, их страстный порыв пойти наперекор всему миру, лишь бы быть вместе… все их счастье, все их общие горести… Все то, что она предала, все, что потеряла навечно.

– Ну что ты, Принцесса?.. Жизнь налаживается!

Вернемся в «Греджерс» и притормозим на том моменте, когда прекрасное школьное общество только-только отошло от совместного выхода Дианы Брандт и Элеттры Кинг. Вскоре последние разошлись по разные стороны, Эл хотела о чем-то поговорить с Рэми с глазу на глаз. Диана долго бродила в одиночестве по торжественному залу, а потом остановилась у самой сцены. Выступал школьный оркестр. Диана с упоением слушала и не без некоторого высокомерия рассматривала юных музыкантш. К ней подошел мистер Теджейро.

– Потрясающий у нас оркестр, не правда ли?

– Да, великолепно играют, – весьма нелюбезным тоном ответила Брандт. До сих пор Диане было неприятно то, что тренер не позволил ей закончить сезон.

– Но я глубоко убежден, что этот вечер всем запомнится не музыкой оркестра, а вашим появлением.

– Что же в нем было необычного? – не изменяя в лице самоуверенно-хладнокровного выражения, полюбопытствовала Диана.

– А то вы не знаете, – мило улыбнулся Бастиан. – Только в «Греджерс» я с таким столкнулся. Что же вытворяют эти благородные девочки! Беспрерывная борьба, вездесущая ненависть. Все пылает! Шагу ступить невозможно, обожжешься. – Все это он говорил, глядя на сцену, а теперь Бастиан повернулся лицом к Диане, и, дождавшись, когда она повернется к нему в ответ, встретившись наконец с ней глазами, продолжил: – Но вы, Диана, все гасите. Я желаю вам никогда не утратить этого дара. Посмотрите вокруг, на эти тлеющие угольки, – он слегка качнул головой в сторону ближайших представителей тех самых «угольков». – Вам не нужно бросаться с силой в толпу, чтобы защититься. Теперь, я надеюсь, вы это понимаете?

Диана сделала вид, будто ей безразличны его слова, хотя, конечно же, это было не так. Бастиан все-таки заметил, что глаза ее сверкнули как-то особенно, и высокомерно поджатые губы девушки чуть подергивались, превозмогая желание сложиться в улыбку.

Джераб краем глаза наблюдал за Дианой и Бастианом, страшно злясь и нервничая при этом. Усугубляло неустойчивое положение мистера Эверетта еще и то, что его будущая супруга, как обычно, была рядом, не давала ни минуты покоя.

– Леда, прошу, подойди к нам! – крикнула Алесса, и как только Леда Дилэйн приблизилась, всучила той маленький конвертик, запечатанный розовой сургучной печатью. – Это тебе.

Леда внимательно рассмотрела конвертик. На печати было выдавлено: «День мистера и миссис Эверетт».

– Это что, пригласительное?

– Да!

– …Умереть и не встать, – едва слышно сказала Леда.

– Знала бы ты, как долго мы выбирали дату, место проведения… И вот, наконец-то, ты держишь в руках долгожданный компромисс! Ждем поздравлений.

Удивительно, как одно событие может по-разному влиять на людей: Торн аж пританцовывала от радости, жених же ее был угнетенный, почти полумертвый.

– Джераб, ты куда? – поинтересовалась Алесса, когда Эверетт осмелился сделать шаг в сторону от нее.

– Я скоро вернусь, – с желчной холодностью процедил тот и ушел.

– Вечно он так… – закраснелась Алесса.

– Поздравляю, Алесса, – отозвалась Леда самым вежливым тоном, скрывая под ним свое негодование. – Ты добилась своего.

– Алесса, могу я хоть пару минут побыть один?! – взревел Джераб, услышав осторожный стук в дверь своей комнаты.

Дверь приоткрылась, заглянула Леда.

– Прости… Я лишь хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Я пойду.

Джераб тут же подбежал к двери, распахнул ее и сказал уже спокойно:

– Нет, Леда, побудь со мной немного.

Они долго сидели молча, смотря в пол и поочередно тяжело вздыхая.

– Ну вот и все, – наконец прервал молчание Джераб.

– Ты сражался до конца…

– Разве я сражался? Господи, как же я жалок! Я не мужчина!

– Ты несправедлив к себе.

– Я человек погибший, – продолжал Эверетт, не слушая Леду. – Я… сделал больно девчонке. Девчонке, что по-настоящему любила меня! Да и Алессе я делаю больно. Она несчастная женщина. Вот только за что они меня любят? За что рвут свои сердца? За что, Леда, я не понимаю?! – спрашивал он в бешенстве, задыхаясь.

Леда встала с кровати, оказалась напротив Джераба, опустилась на колени и, устремив на него нежнейший взгляд, несмело дотронулась до его лица.

– …Просто за то, что ты есть, – был ее ответ.

– Звучит как признание, – нервно отшутился Джераб. А потом он стал изучающе разглядывать Леду, что-то вдруг в ней заинтересовало его. Она казалась испуганной, как будто ее уличили в смертном грехе. – Леда?..

Леда вскочила, отошла к окну. Пришла она к Джерабу с другим намерением. Ей хотелось успокоить его, ободрить. Поддержать по-дружески. Но внезапно она угодила в такое уязвимое состояние, при котором ей самой очень требовалась поддержка. Все тайные чувства к Джерабу в ней слишком возросли, обострились одномоментно. Леда не могла больше таить их.

– Это ничего не значит, – торопливо заявила она. – Я не претендую на тебя. Я вообще не хотела, чтоб ты знал об этом. Ни за какие блага в мире ты не откажешься от Дианы, я с этим смирилась.

– …Так я и перед тобой виноват, – с убеждением сказал Джераб, еще больше помрачнев.

– Погоди, Джераб, что ты говоришь? В чем ты виноват? – Леда снова приблизилась к нему, села на колени. – Глупый, это ведь мой выбор. Только мой!

– Ты же постоянно была рядом, – испуганно-недоумевающе вглядывался он в нее. – Я все время говорил тебе, как хочу быть с Дианой. А ты слушала и терпела…

– Не думай обо мне.

– Не могу. Лишь о тебе и буду думать отныне.

Они опять замолчали. Джераб все донимал себя вопросами: «Почему я ничего не замечал?! Как долго все это длится? Почему я такой кретин?!»

Леда хихикнула:

– А ведь все началось с той проклятой упаковки пива. Контрабанда… Не будь я такой неуклюжей, ничего этого и не было бы сейчас.

Джераб тоже заулыбался, вспомнив в деталях тот день, что сделал их друзьями. Как они скрывали «улики», умирая со смеху, как потом плакались друг другу, попивая пиво в этой самой комнате, как вместе построили план по освобождению себя от измучивших их вторых половинок. Да… Леда своим участием украсила его бесцветное существование. За это Джераб был ей признателен. Не хотел он терять такого человека. Но, видимо, с этой минуты им все-таки придется поставить на паузу их общение. И как же Джераб будет существовать без своей преданной, уморительной, всегда сопереживающей Леды?! Он привык к ней, он искренне дружил с ней. И как назло в эту минуту, что должна была разлучить их, Джераб почувствовал сильный прилив нежности к Леде. Все вдруг в нем сотряслось от ее необыкновенной улыбки, взгляда, наполненного теплотой, от ее волнующей близости. Сердце его сладко заныло, он даже задержал дыхание. Припоминая потом ту минуту, Джераб долго и безуспешно пытался сообразить, что же это такое с ним произошло и как Леде стало ясно все, что творилось внутри него? А ей точно стало ясно, иначе она бы не сделала того, что поначалу весьма шокировало Джераба. Леда потянулась к его губам и остановилась, часто дыша и со страстным нетерпением ожидая инициативы теперь от него. И Джераб, быстро отойдя от шока, уже готов был ответить ей. Вот-вот их губы могли наконец встретиться…

Но тут открылась дверь, влетела Алесса с криком:

– Джераб, это ужас!!! Ты знаешь, что произош… ло?

Она сначала не разобралась что к чему. Почему Леда и Джераб в первые несколько секунд ее визита находились в такой странной позе, лицом к лицу? Почему теперь они отскочили друг от друга, зардевшись и стыдливо косясь на нее? Но потом до Алессы дошло…

Глава 49

– Вы влетели в этот зал как две шаровые молнии! – восхищенно воскликнула Рэми.

– Да, это было эффектно. Мне самой понравилось, – с чувством самодовольной гордости ответила Элеттра.

Подруги стояли у фуршетного стола, иронически оглядывая всех, кто отважился приняться за трапезу в их компании. Кто есть «жертва», а кто «тиран» – уже непонятно. Толпа неожиданно притихла, никто не совершал агрессивных выпадов в сторону Кинг и Арлиц. Лишь тень неудовольствия проскальзывала на лицах леди «Греджерс», когда по воле случая им нужно было взаимодействовать с изгоями. Вот, к примеру, им пришлось стоять за этим фуршетным столом, проглатывать закуски… и дожидаться момента, когда Эл и Рэми наедятся вдосталь и уйдут наконец в другое место. Змейки сгорали от желания обменяться друг с другом желчными комментариями по поводу этой бесцеремонной парочки. Бесцеремонная парочка же не спешила заканчивать трапезу, нарочно медленно жевала, ядовито похихикивая от комичности всей этой ситуации.

– Что-то Искры не видно, – заметила Рэми. – Где же наша королева?

– Наверное, у нее нашлись дела поважнее этого «Бала нечисти». Королева ведь. Нам не понять, – ухмыльнулась Элеттра. – Рэми… я вызвала тебя не просто так, – она вдруг перешла на серьезный тон, затем вынула из своего клатча небольшой футляр и вручила его Арлиц. – Вот. Прими от меня на память.

В футляре оказалась японская палочка для волос, из чистого серебра, старинная. Тот ее конец, что не заострен, был украшен роскошным бриллиантовым цветком.

– Эл… это огромных денег стоит!

– Эта вещь бесценна. Она принадлежала моей матери.

– Тем более! Я не могу ее взять… Это слишком. – Рэми протянула подарок обратно, но Эл резко отвела ее руку и этим категоричным движением дала понять, что свое решение она не поменяет.

– Слишком? Нет, это ничтожная плата за все добро, что ты мне сделала, – спокойно и твердо сказала Элеттра. – Как бы тяжело и страшно тебе ни было, ты никогда не отпускала мою руку, вместе со мной шла в бой и большую часть «пуль», что предназначались мне, принимала на себя. Ты больше чем подруга. Ты моя родная душа. Ни Диана, ни кто-либо другой не заменит мне тебя.

– Эл…

Рэми тут же обняла подругу, прослезилась.

Нежданный звонок на ее телефон заставил их отпрянуть друг от друга.

– Что за сволочь решила испортить такой момент?.. Элай… Ну конечно! – рявкнула Арлиц, достав телефон из своей сумочки. – Да, братец?.. Хорошо, иду.

– Элай приехал? – спросила Элеттра, когда Рэми оторвала телефон от уха.

– Да. Зачем-то я ему понадобилась. Подожди меня здесь. Уверена, эта пытка, то есть беседа наша, продлится недолго.

Он ждал ее у той дальней беседки, где ранее был с Никки.

– Какими судьбами здесь? – с неестественным восторгом обратилась Рэми к брату.

Тот и не глянул в ее сторону, стоял, оперевшись спиной о стену беседки, курил. Элай был донельзя уставший и опустошенный. Более всего ему хотелось быстро все обсудить с сестрой и так же быстро исчезнуть, забыться в каком-нибудь клубе под дозой.

– Мне позарез надо уточнить кое-что. Птичка на хвосте принесла одну новость… Ты все выдумала про Циннию. Так ли это?

– Ты сейчас несерьезно, да? – Рэми изрядно перетрусила, особенно, когда Элай приковал к ней убийственно-презрительный взгляд. – Подожди-ка… Глаза у тебя прям бешеные. Принял что-то?

– Я чист. В отличие от тебя, – с яростью выплюнул он эти слова. – Рэми, я не из праздного любопытства завел этот разговор… Никки все знает. Мы спалились, сестрица. Кто-то подслушал нас в «Бриарей».

Эту весть Рэми почему-то приняла с ледяным спокойствием.

– …К полицейским она не сунется. Ей так же, как и нам, это не пойдет на пользу, – присовокупил Элай. – Эх Никки… Она – золотой человек. Этот мир не заслужил ее.

Как же больно было Рэми смотреть на брата, слышать, как тот с почтением и любовью говорит о Дилэйн. Казалось, он весь был заполнен одним только влечением к этой развращенной девице.

Элай между тем перестал утомлять внимание сестры лирическим отступлением и тотчас перешел к сути:

– Никки провела собственное расследование, в ходе которого выяснила, что ты подставила Каран. Ты развела меня по полной программе. Остается один вопрос: зачем… зачем ты это сделала?

– С чего ты взял, что Никки сказала тебе правду? Не думаешь ли ты, что она решила сделать меня твоим врагом?

– Нет, не думаю, – жестко заявил Элай.

– Ах вот как?! – возопила Рэми, глаза ее засверкали ненавистью. – Я твоя сестра. Ты должен верить мне, а не этой прошмандовке! В полицию она не пойдет, надо же! Ну разве не прелесть?! – прибавила затем Рэми, досадливо фыркнув. – Да она другим способом отомстить нам решила. Разлучить нас хочет! И это даже страшнее, чем тюрьма! Вполне ли ты меня понимаешь?

Элай на это лишь рассмеялся. Рэми в ужасе осознала, что не сможет переубедить брата, а ведь раньше ей достаточно было сказать пару-тройку внушительных слов, чтобы разбить его убеждения. Все, контроль потерян безвозвратно. Она смотрела на брата, как помешанная, раскрыв рот, дрожа и плача, а тот все смеялся безжалостно и уже почти истерически.

– Хватит зубы скалить… – заметно сбавив тон, сказала Рэми.

– Ты, значит, нарочно тогда устроила представление с лезвием, чтоб я сжалился, поверил тебе! Черт… Я же давно понял, что ты ненормальная. Рэми, ты ненормальная! – через боль промолвил Элай.

Рэми ахнула и отшатнулась от брата с видом угнетенной невинности.

– Представление?.. У тебя больная фантазия. Попробуй-ка, братец, взять лезвие и сделать хотя бы капелюшечный порез. Каково тебе будет? Я не намерена терпеть такую боль даже ради тебя! Мне действительно было плохо… и я пыталась с помощью лезвия перекрыть все мои чувства. Я сама себя боюсь.

«Может, хоть сейчас он вспомнит, кто мы есть друг другу? Пощадит меня?..» – вознадеялась Рэми.

Элай спросил, холодно глядя на сестру:

– Почему ты так обошлась с Циннией?

Ничего он не вспомнил! Ни капли жалости к ней нет в его душе! В Рэми вспыхнуло дикое бешенство. Тело ее взмокло, жар исходил от него. Волосы прилипли к потной спине. Как хорошо, что Элеттра подарила ей столь необходимое в данный момент украшение для волос. Рэми, совсем запыхавшись от своей злобы, быстро собрала волосы в пучок и закрепила палочкой.

– Хорошо… Я попытаюсь внести ясность, – сказала она медленно и слабо. – По моим ощущениям вы не подходили друг другу.

– По… по твоим ощущениям?! – переспросил Элай, ошалело выпучив глаза.

– Да, Элай. Цинния Каран – не твоего круга барышня. Она капризная, обидчивая, с деревянным мышлением, до нее все доходит с третьего раза. Она пустышка! И ты бы стал точно таким же. Не могла я видеть тебя рядом с ней. Единственной надеждой жила, что ты скоро наиграешься да выкинешь ее на волю и новую жертву найдешь. А ты ж, однако, и не помышлял об этом. Она как будто стала твоей зависимостью. Я мучилась и мучилась… и по мере этого тьма сгущалась во мне.

Элай с содроганием сердца наблюдал за сестрой, подмечал все пугающие изменения, что происходили с ней за время этого разговора. По непостижимой причине Рэми быстро сделалась больной: лицо ее теперь бледное как бумага, голос со странной хрипотцой, и все тело охвачено настоящим лихорадочным ознобом. Рэми молниеносно сгорала у него на глазах.

– Я пыталась подружиться со своим демоном, но ничего не вышло. То… что ты увидел тогда в моей комнате… то, что я, по-твоему, делала «специально», – это была попытка заглушить голос демона. Только ему потом понравилась моя идея, и он подсадил меня на это… Виновата? Накажи себя. Плохо? Помоги себе!.. Почему я так обошлась с Циннией… А как я с ней обошлась-то? Я просто пожаловалась тебе на нее. Да, мои обвинения были ложными, такой вот девчачий психоз. Ну это так невинно, смешно! Так малые дети поступают, а я ничем не отличалась от них в тот момент. Я лишь хотела, чтоб ты бросил ее! Элай… я не просила тебя насиловать ее, снимать все это на камеру и выкладывать в сеть. Из-за тебя она чуть не умерла и теперь пожизненно в лечебнице! Я тут ни при чем. Я тоже страдаю. Вот! – Она задрала рукав, чтобы продемонстрировать шрамы на предплечье. – Это всё мои мысли о ней, мое раскаяние, мой крест! Не смей обвинять меня! Я такая же жертва, как и Цинния. ТЫ сломал жизнь ей, мне, да и себе тоже… Я просто любила тебя, брат, я не хотела, чтобы ты тратил свое время на эту бесполезную девушку. Называй это как хочешь: ревностью, завистью, безумием…

Наконец-то Рэми замолчала, Элаю даже дышать стало легче. Они вместе прострадали эти жуткие минуты, довели друг друга до крайнего изнеможения.

– Нам нужно держаться порознь, – заключил Элай, кое-как собравшись с силами. – Иначе мы уничтожим весь мир.

– Нет… Нет, нет! Я готова простить тебя! И… и ты сможешь меня простить. Мы брат и сестра. Одна кровь и плоть! Мы умрем друг без друга!

– Я умру без сердца, без головы. Без всего остального я смогу жить, – злобно пробормотал Элай.

– Да?.. – спросила Рэми, и по лицу ее прошлась нервная судорога. – А вот моя жизнь без тебя невозможна. И сейчас я тебе это докажу.

Рэми выдернула из своей прически палочку и прислонила ее острый конец к набухшей венке на запястье.

– Опять эти дешевые манипуляции! – рассвирепел Элай. – Мне на колени упасть? Ноги твои расцеловать? В любви поклясться? О, тебе бы этого очень хотелось!

Он медленно шагал к ней. Элай и не был бы против того, чтоб сестра прикончила себя, до такой степени она ему осточертела. Но ведь Рэми ничего серьезного с собой не сделает, он это понимал. Тут просто очередная истерика напоказ. Сейчас эта припадочная изрежет себя всю, а родители потом всыпят ему по первое число за то, что он довел бедную девочку до такого состояния. Вот его крест – вечно спасать Рэми и вечно чувствовать себя виноватым за все ее страдания.

– Стой на месте и смотри! Наслаждайся! – крикнула Рэми.

Со стороны казалось, что Рэми совершенно не владеет собой, но на самом же деле она все отлично контролировала. Более того, она получала удовольствие от сего процесса. Элай боится, он хочет спасти ее! Она все еще нужна ему! В этом-то Рэми и хотела убедиться. Это просто игра, проверка. Она еще немножко помучает его, понаслаждается, а потом обнимет, попросит прощения за все. Да, так Рэми и планировала поступить.

– Услышь меня, безумная! Остановись!

Элай был теперь так близко, что ему без труда удалось схватить сестру за руку. Рэми всецело предалась бурному ликованию от этой «игры». Она стала шуточно сопротивляться, визжать, размахивать руками с закрытыми глазами, мысленно твердя: «Давай, поумоляй меня! Еще! Покажи, как ты меня любишь! Ты уж расстарайся, братец!»

Вдруг Элай резко остановился, затих. Рэми пришлось прервать «игру». «Что случилось? Выдохся, что ли?! – не могла сообразить она в самом начале. – А это… что такое?» – спросила себя Рэми, взглянув на шею брата. Сбоку у него, недалеко от кивательной мышцы, торчала серебряная палочка. Если быть точнее, виднелся лишь ее бриллиантовый цветок, то бишь верхушка. Вся длина вошла в плоть, проникла в самое опасное место, разорвала все жизненно необходимое.

Бессознательно, одним лишь страхом ведомая, Рэми извлекла палочку. Это привело к массивному кровотечению, Элай упал навзничь.

– Элай?..

Глаза его были все еще открыты, но жизни в них больше не было. Крохотной частью своего разума, той, что еще не была отравлена страхом, Рэми поняла, что только что произошло. Следуя какому-то внутреннему наитию, она вернула окровавленную палочку в футляр, а сам футляр закинула в сумочку. Затем Рэми присела возле Элая, положила руку на его мертвую грудь.

– Да как же… я могла… такое сделать с тобой? – вся изогнувшись, глотая слова, выговорила Рэми.

Она обняла тело брата и залилась истерическим воем.

Рэмисента спокойно дошла до своей комнаты, закрылась. После всего пережитого ей ужасно хотелось побыть одной, в тишине, до наступления всеобщего потрясения. Брату уже ничем не помочь, его найдут очень быстро и без ее участия.

Последние мгновения на свободе!

В полном упадке духа Рэми брякнулась на пол и замерла в боязливом ожидании со склоненной головой и устало раскинутыми ногами. В голове ее как-то сама собой утвердилась мысль, что обитатели «Греджерс» уже знают обо всем. Ведь все в ней так и кричит о том, что она натворила. Рэми была уверена, что кто-то видел, как она, зареванная, уничтоженная, покинула парк. И этот «кто-то» обязательно сообщит обо всем полиции. Возможно, найдется еще какой-нибудь свидетель, который слышал их ссору, что предшествовала трагической развязке. Тут и не нужно быть опытным блюстителем порядка, чтобы догадаться, как обстояло дело и кто причастен к нему.

Неизвестно, сколько времени прошло до того, как за Рэми пришли миссис Ворчуковски, Диана и Эл. Она встретила их в состоянии истощенной впечатлительности: ничуть не удивилась, ни о чем не спросила. Те трое, напротив, были так сильно встревожены, что и не обратили внимания на то, как Рэми реагирует на их слова, на все это горестное известие. Рэми послушно, с фантастической безбоязненностью шла к той злосчастной беседке. Совсем скоро ее арестуют на глазах всего школьного общества. Братоубийца…

– А ну быстро все вернулись в торжественный зал! Я приказываю! – драла глотку Бригида, никого не подпуская к месту преступления.

Но интерес учениц, учителей и гостей торжества был слишком велик, и даже страх перед Ворчуковски не остановил их. Толпа только увеличивалась. Сотрудники полиции были уже тут как тут: осматривали место происшествия, труп, опрашивали уборщика, что обнаружил Элая и стал зачинщиком последующего переполоха. Элеттра и Диана обнимали с обеих сторон Рэми, гладя и целуя ее смертельно-бледное лицо и бросая друг на друга тревожные взгляды. Рэми была слишком переутомлена, на все отвечала замедленными реакциями и каким-то одурманенным взглядом. Но несмотря на кажущееся патологическое безразличие ко всему, Рэми все хорошо понимала и уже готовилась к тому, что ей в ближайшее время предъявят обвинение.

– Проследите, пожалуйста, чтоб никто не покинул территорию школы, пока мои люди тут работают, – обратилась к директрисе женщина-инспектор.

– Вы полагаете, что убийца все еще здесь? Среди… нас? – с нервической дрожью в голосе спросила Голди.

– Очень может быть.

Рэми с огромным удивлением вслушалась в этот короткий диалог. Неужели никто не удосужился сообщить про нее? Неужели никто ничего не видел и не слышал?!

А в это время Алесса бежала по коридору резиденции преподавателей, задыхаясь от рыданий. Засим она ворвалась в комнату мистера Эверетта и прокричала:

– Джераб, это ужас!!! Ты знаешь, что произош… ло?

«О чем он думал в последнюю минуту жизни?» – задалась вопросом Рэмисента, глядя на тело брата, упакованное в черный патологоанатомический мешок. «Понял ли он то, что я не хотела его смерти?.. Это жестокая шутка судьбы! Или…» Тут Рэми вспомнила свою жуткую, абстрактную картину, что она написала в Доннидэе, в горячке. Бабушка увидела на ней сцену убийства. Два человека… Один лежит в луже крови, а второй стоит рядом. Неужели Рэми тогда изобразила себя и Элая? Выходит, это не плод расстроенного сознания, а пророчество? Как это возможно? Трудно всему этому найти объяснение. «Нет, это вздор! Стоит ли цепляться за какие-то мистические совпадения, дабы найти себе оправдание? Предвидела ты это, случайно ли все сделала… Какая разница? Ты убила его! Ты! убила! брата! И сидишь сейчас такая несчастненькая, слушаешь сочувственные слова Дианы и Эл… Нормально ли это?! Ты должна! должна! должна! ответить за то, что совершила! Сознайся!»

Рэми сорвалась с места, подбежала к женщине-инспектору.

– …Я… это… – задыхающимся шепотом проговорила она.

– Что? – нахмурилась женщина в форме. – Что вы хотите сказать? Я вас не понимаю.

– У меня есть предположение, кто мог убить парня.

Это сказал Бертольф. Аккурат в тот момент, когда Рэми тщилась произнести признание, он подошел к инспектору.

– Представьтесь для начала.

– Я Бертольф. Заведую тут хозяйственной частью. Незадолго до того, как вся эта беда случилась, я видел на этом же месте Элая с Никки Дилэйн, старшеклассницей. Они громко ругались, мне даже пришлось отчитать их.

– Ругались? – сразу же заинтересовалась инспектор. – Из-за чего? Есть догадки?

Бертольф беспомощно развел руками:

– Я не знаю, что они выясняли, но Никки была очень зла на Элая, до слез его почти довела. Она прям, как вы выражаетесь, в аффекте была. Это я подтверждаю. Знаете что, я еще тогда ведь по-думал: «И хорошо, что не прошел мимо. Не ровен час девчонка замочит его!»

Женщина слегка приосанилась и даже повеселела. Дело вот-вот раскроется! Она уже и забыла про Рэмисенту, что до этого так рвалась ей что-то рассказать, а теперь совсем утихомирилась.

Слова Бертольфа мощно подействовали на Рэми. В ее воображении тут же создалась такая картина: Никки кричит на Элая, припоминает ему все, что произошло с ней в Тайсе, тот усерднейше молит о прощении, плачет, пытается успокоить ее… «Тебе было любопытно, о чем он думал умирая? О Никки он думал. О НИККИ! Он любил ее до последней минуты своей жизни», – снизошло на Рэми озарение. В ней и раньше сидела злость к брату за то, что тот связался с Никки, а теперь еще прибавилась порция более сильного, нездорового, психопатического гнева. Все это смешалось, вскипело в ней и разом погубило ее раскаяние и жалость к Элаю. «Да будут они прокляты! Пусть Никки за все отвечает! Она разрушила нашу жизнь, она забрала моего брата! Он умер для меня уже тогда, когда полюбил ее! Пусть сгниют вместе: он в земле, а она в тюрьме!»

– Где сейчас эта Никки? – прозвучал вопрос от инспектора.

Глава 50

Допросы, труп в мешке, кровь, слезы и крики вокруг, страх и полнейшее непонимание происходящего – все это, мягко говоря, может вывести из равновесия. Но добило всех известие о том, что создателем этого кровавого ужаса является Никки… НИККИ!

Особенно это известие сказалось на Диане. Она спряталась в конюшне, забилась в угол секции Вассаго. Ни о чем не думала, только смотрела на спящего коня убитым, пришибленным взглядом. Так глубоко ушла в себя Диана, что не услышала, как скрипнула входная дверь, не увидела, как замаячила чья-то тень и луч от карманного фонарика скользнул по стенам и полу. Не заметила Диана и то, как кто-то подошел к ней, выругался и позже обратился как можно вежливее:

– Диана, ну нельзя же так пугать людей!

– А как можно? Просветите… – безжизненным тоном ответила Диана, узнав голос тренера. – Зачем вы сюда пришли-то?

– Я осматриваю территорию. Хочу лично убедиться, что к нам никакой чужак не проник.

– Решили подработать сыщиком?

– А что делать? Наша охрана плохо справляется со своими обязанностями. Я не раз встречал здесь подозрительных личностей. Вот, например, на маскараде. Один парень умудрился пройти без пропуска! Охранники, лентяи, проморгали. Так, может, и в этот раз…

– Мистер Теджейро, вы хотите подарить мне надежду на то, что это не Никки, а кто-то другой сделал? – Диана была готова прегорестно разрыдаться.

– …Я действительно так считаю, – неуверенно ответил Бастиан. – И на мое мнение никак не влияет тот факт, что Никки ваша подруга.

– Она была моей подругой. Теперь это… совершенно незнакомый мне человек. Господи, я ее совсем не знаю!

Какой бы сильной Диана ни была, терпеть она более не могла. Все упорно сдерживаемые до той секунды слезы хлынули и обильно смочили ее лицо.

– Пойдемте со мной, – предложил Бастиан, затем подал Диане руку и заботливо приобнял, когда она встала. Он привел ее в свой кабинет. – У меня есть одно волшебное средство. Успокоит моментально.

– Надеюсь, это героин.

– Э-э… Вообще-то я имел в виду чай. – Бастиан засуетился, стал выдвигать ящички своего стола. Наконец в одном нашел чайный набор. – Я увлекся успокаивающими травами после того, как начал работать в этой змеиной яме, то есть в вашей школе. Какой божественный аромат! Чувствуете?

Диана не удостоила тренера никаким словом.

– Пойду поищу что-нибудь съедобное к чаю. У Шоно всегда где-то припрятаны печеньки.

– Печеньки… – прошептала с умильной улыбкой Диана, когда Бастиан вышел.

Как и всегда, находясь в кабинете тренера, она стала рассматривать стеклянный стенд со всеми предметами гордости конного клуба «Греджерс». Помимо кубков на полках еще стояли рамки с фотографиями команды «Черных монстров». Сколько соревнований позади, сколько воспоминаний!.. Огромная семья всадниц, настоящие звезды школы, лучшие из лучших. Такие красивые, уверенные в себе. Улыбаются на каждом снимке… рядом с Никки стоят, обнимают ее и даже не подозревают, что скоро эта белобрысая легкомысленная хохотушка убьет человека. Как все быстро поверили в это! По сердцу Дианы вдруг пробежалось чувство жалости к Никки. Диане хотелось заступиться за нее, всеми правдами и неправдами доказать свою преданность ей, как будто их дружба все еще существует. Дружба эта не прошла бесследно, что-то все-таки осталось, вросло намертво, и вот ради этого-то, может, стоит… Нет, это лишь проявление минутной слабости, нельзя ей поддаваться. Никки решилась на убийство коня, дабы отомстить Элеттре; столько людей подставила, подруг предала. Никки – расчетливая, корыстолюбивая, с каждым разом ее злодеяния приобретают все больший размах. Она могла убить человека. Могла! И убила…

Диану начал охватывать новый приступ паники. Уже не рыдать ей хотелось, а разнести все вокруг, крича: «ПОЧЕМУ? НУ ПОЧЕМУ ВСЕ ТАК? ПОЧЕМУ?!» Чтобы хоть как-то отвлечься, она стала с какой-то нервной, судорожной торопливостью задвигать обратно ящички, что до этого потревожил в поисках чая Бастиан. Верхний вернула на место, средний тоже. А вот нижний Диана не тронула. В нем покоился до боли знакомый предмет – черная маска Вольто. Забавно, такая же маска была у Джулиана. Он проник инкогнито на маскарад, чтобы провести несколько минут в танце с Дианой. «Да ведь не Джулиан это был, черт возьми!» – мысленно прикрикнула на себя Диана.

Бастиан вернулся с добычей.

– Вот до чего дожил. Ворую еду у конюха! – Он положил на стол пакет с печеньем и пару булочек с корицей, затем быстренько, по-хозяйски разлил по чашкам настоявшийся чай. – Угощайтесь.

Диана толкнула ногой ящик, робко села. Бастиан расположился напротив, остановив на ней сострадательно-симпатичный взгляд. Диана покраснела. Он и до этого чаепития так смотрел на нее, но ей тогда мнилось, что ничего, кроме сострадания, тренер к ней не испытывает. А тут, оказывается…

Бастиан почувствовал ее смущение, сам напрягся и обеспокоенно спросил:

– Что, Диана?..

Рэми и Элеттра уединились в музыкальном зале. Эл стояла у окна, обняв себя и тихо всхлипывая, а Рэми заняла одно из ученических кресел. Вот если не знать всей ситуации, кто кому кем приходится, то можно было бы подумать, что Элай – брат Элеттры, ведь та так искренне оплакивает его, как будто и в самом деле он был ей родным человеком. Рэми же вела себя, точно посторонняя, в хладнокровном спокойствии она находилась. Спокойствие это она обрела, смирившись с мыслью, что за ее преступление ответит Никки. Да и Элая ей больше не жаль. Зачем жалеть его? Так он бы жил и мучился самоугрызением из-за Циннии, да и разочарование в сестре не давало бы ему покоя долгие годы. Вообще жизнь у него была нелепая, бессмысленная, неудачная. Он травил ее наркотиками, смеялся над ней, страдал из-за нее. Смерть принесла ему облегчение. Теперь его душа свободна, спокойна… Рэми не убила брата, а освободила.

– Нашла! Идите сюда! – в зал забежала Браяр Шаад, а следом за ней Эсси Джефферсон, сестры Максвелл и Финнула Уолш.

– Браяр, что за сходбище вы тут устроили? – растревожилась Эл.

Шаад ответила ей дерзко-вызывающим тоном:

– Мы не к тебе пришли.

Девушки окружили Рэмисенту.

– Рэми, мы так опечалены твоей потерей! – заговорила Ари с сострадательной миной.

И все по очереди стали делиться с Рэми своими переживаниями, осыпать соболезнованиями, обнимать и мочить тощими, насильно выжатыми слезами. Элеттра не могла смотреть на эту сцену без усмешки. До чего трогательно! Как будто совсем недавно и не кляли они Рэми за одну только ее связь с Кинг и Брандт. А Рэми, кстати говоря, все устраивало. Роль жертвы пришлась ей по вкусу, ей льстило внимание, ласкали слух слова поддержки. А еще ее веселило, с какой легкостью народ смирился с тем, что Никки – убийца. В мгновение ока все разорвали с Дилэйн дружественные связи. Никто не рискнул сказать что-то в ее защиту.

Наконец группа псевдоподдержки удалилась. Рэми заметила на себе настороженный взгляд Эл: что-то той не понравилось, что-то заметила она.

– Сыграй мне что-нибудь, – попросила Арлиц.

В центре музыкального зала стоял рояль. Эл покорно подошла к инструменту, села за него, и, недолго думая, принялась играть «Серенаду» Шуберта. Взгляд ее касался то Рэми, то клавиш, то Рэми, то клавиш… с каждой секундой он становился все тревожнее и тревожнее. Элеттра пыталась сообразить: как же так получилось, что Рэми пошла при ней на встречу с братом, потом пропала; Элая через некоторое время находят мертвым, и первой под подозрение попадает Никки? Эл никому не сказала о том, что Рэми была с братом до трагедии, из-за шока она попросту забыла об этом. А теперь начала копошиться в памяти, все понимать понемножку, и оттого ей становилось так неспокойно. Может, я накручиваю себя, размышляла Эл, может, Элай встретился с Никки уже после беседы с сестрой? Но тогда почему Рэми не вернулась в торжественный зал, заперлась в комнате? Быть может, она забежала в резиденцию, чтоб мой подарок положить? Тоже не сходится, ведь когда мы пришли за ней после долгих поисков, она так странно вела себя, словно была уже в курсе всего…

Где-то на задворках сознания билась мысль: «Ты знаешь… Ты уже все знаешь, Элеттра».

Она перестала играть, и, очнувшись от наплыва своих тяжелых ощущений, резко спросила:

– Это же ты его убила?

Рэми предпочла воздержаться от ответа. Спокойствие ее даже сейчас не оставило. Она смотрела открыто и весьма смело подруге в лицо и ждала от нее дальнейших действий.

– Скажи, что я ошибаюсь… – У Эл трещала и кружилась голова. Ей было страшно. Прежде такой же страх ей доводилось испытывать только в присутствии своего отца.

Рэми… ее подруга, родная душа, улыбнулась с пониманием, глубоко вздохнула и сказала:

– Я приму любое твое решение, Эл.

«Беги, сдавай меня или будь со мной до конца. Настало время проверить нашу дружбу на прочность», – вот что таила в себе эта фраза. Элеттра схватилась за голову, поставила локти на клавиши. Раздался громкий, устрашающий звук потревоженных струн рояля. Звук этот органично вписался в зловещую атмосферу того вечера и весьма точно отобразил состояние Элеттры: вот так же все в ней было расстроенно, потрясено, вот так все дрожало и завывало внутри. «Надо успокоиться. Надо все выяснить… Соберись!» И Эл уже набралась решимости, чтобы расспросить подробно Рэми о случившемся, но Финнула Уолш все испортила своим внезапным появлением:

– Рэми, твои мама с папой приехали.

Арлиц, обрадовавшись удачно подвернувшейся возможности завершить этот разговор, пулей вылетела из зала.

Кармэл Дилэйн уже предвкушала, как сбросит халатик со своего благоухающего лосьоном тела, ляжет в постель, займет себя на полчаса чтением нового итальянского романчика и уснет затем крепким сном праведника. Она как раз направлялась к лестнице на второй этаж, где располагалась ее опочивальня, проходила через гостиную и окаменела вся, увидев кого-то сидящего за столом. Страх исчез, как только Кармэл получше пригляделась и узнала свою дочь.

– Никки? – с холодным удивлением спросила она. – А разве ты не должна сейчас отжигать на танцполе в «Греджерс»? Тебя и оттуда выгнали?

Никки сидела и молчала, тупо уставившись на сложенные перед собой руки и кусая губы. Мать, приняв озабоченно-строгий вид, подошла к бару, без лишних раздумий взяла бутылку белого вина, открыла лихо и сделала глоток из горлышка.

– Ну ладно, говори, что у тебя? Мне все равно делать нечего, так что могу выслушать и даже посочувствовать.

– …Я хочу жить с вами, – наконец подала голос Никки. – Я все поняла. Дай мне еще один шанс.

– Ха, это ты таким образом прощения у меня просишь?

– Да…

– Пустой треп, – апатично высказалась Кармэл и хлебнула еще вина. – Учеба закончилась, друзья все разбежались, идти некуда. Что же делать? О! Пойду-ка к матери, в жилетку поплакаться. Вдруг прокатит? У скольких людей ты вот так вымаливала шансы? И сколько поверило тебе? Очевидно, все тебя послали, иначе ты не приперлась бы ко мне. Но с чего ты взяла, что я-то тебе поверю?

– Кармэл, знаешь, что меня больше всего поражает?.. – раздумчиво произнесла Никки. – Я вроде как ненавижу тебя, забыть хочу… но, когда в моей жизни наступает трудная минута, я думаю только о тебе, хочу только к тебе. – На сей раз она повернулась к матери лицом и слегка возвысив голос, продолжила: – Бей меня по рукам сколько хочешь, а я все равно от тебя не отцеплюсь. Люблю я тебя. Ничего не могу с собой поделать. Не убить это во мне никак. Сквозь ненависть… сквозь боль я люблю тебя, мама.

Кармэл застыла в немом ступоре. Это парадоксально, просто до невероятия поразительно, и все же, несмотря на давно прижившуюся в ней полную бездушность к дочери, она не могла остаться безразличной к таким словам. Задергались в слабых конвульсиях в сердце Кармэл материнские чувства, слезы заискрились на ее глазах.

– Не помню, поблагодарила ли я тебя за то, что ты вернула Клару домой, – медленно, с какой-то даже стеснительностью проговорила Кармэл. – Может быть, для тебя это пустяк, но я же все восприняла как подвиг. Клара души в тебе не чает… Она тут так отстаивала тебя!

Наступила небольшая пауза. Кармэл что-то обдумывала, бросая на дочь стыдливые взгляды.

– …Через две недели мы летим в Сен-Тропе.

– Круто, – отозвалась Никки, с трудом глотая подкатившие к горлу рыдания. – Отличного вам отдыха.

Еще немного подумав, Кармэл сказала с немного недовольным выражением лица и неопределенной интонацией, словно ее кто-то заставил:

– Никки, я хочу, чтобы ты поехала с нами.

– …Мне кажется, ничего хорошего из этого не выйдет.

Кармэл ухмыльнулась, отвела взгляд в сторону и утвердительно кивнула, дескать, и я того же мнения, но куда деваться?

– Ты же знаешь, я не терплю возражения. Мы поедем всей семьей. Это решено, – теперь уже уверенно и настойчиво изрекла Кармэл, а у самой в тот момент мысли были такие: «Одумайся, дурында! Это решение не имеет ни малейшей связи со здравомыслием! Тебе жаль ее, да? Так вот жалость эта боком тебе выйдет! Это же НИККИ!»

А Никки в свою очередь глядела на мать детски радостными глазами.

– Ты счастлива? – задала вопрос Кармэл.

– Очень… Мама, я очень счастлива!

И дабы подтвердить сказанное, Никки подбежала к матери и обняла ее так, как никого никогда до этого не обнимала: то были объятия маленького, доселе всеми брошенного ребенка, на которого наконец-то обратили внимание. Позабыла Никки в тот же миг все свои бедствия. Ни в чем больше она не нуждалась, чувствовала теперь себя нужной, защищенной. Счастливой. И Кармэл передалось ее чистое, ребеночье счастье, оно пробило в ее душе кору из недоверия, злости к дочери и стыда за нее. Кармэл заметно потеплела к Никки, и, обняв ее в ответ, стала радоваться вместе с ней.

– Надеюсь, наш отпуск не закончится поножовщиной, – рассмеялась мать.

Никки еще крепче прильнула к Кармэл. «Никогда не отцеплюсь. Никогда…» – кружило в ее голове. Она была уверена в том, что все происходящее сейчас – вознаграждение за те тяжелейшие испытания, которые подкинула ей судьба-злодейка. С наказанием своим она достойно справилась. Самый мрачный час в ее жизни миновал, и теперь же промученная вдоль и поперек, раскаянная, преобразившаяся Никки готова встретить свой долгожданный «рассвет». Она ныне совсем другая.

Звонок в дверь побеспокоил мать и дочь в этот момент их абсолютного, обоюдного счастья.

– Кого там принесло на ночь глядя? – растерялась Кармэл и отправилась встречать таинственного гостя.

Никки всё улыбалась, ожидая мать. Начала представлять будущую поездку. Каникулы обещают быть прекрасными. С ней будут рядом мама, сестры… Никки так часто фантазировала об этом. Да, поначалу все будет немного натянуто, странно, но потом они привыкнут к новой реальности. Они станут настоящей семьей! Ох, в таком душевном подъеме Никки еще не помнила себя. Она была до одури счастлива.

– Еще раз, как ваше имя?

Никки обернулась на шум. В гостиную вошла мать с… группой полицейских. Во главе этой группы была крепко сбитая, горбоносая, неопределенного возраста женщина с невзрачным мышиным цветом волос и румянцем во всю щеку.

– Власта Пэкер, – представилась она.

– Уважаемая Власта Пэкер, что вам угодно от меня? – с недовольством осведомилась Кармэл.

– Я разыскиваю вашу дочь, Никки Дилэйн. – Власта повернула голову к испуганной Никки. – Это ведь она?

– …Это ведь я.

– Никки, очень буду рада позволению задать вам несколько вопросов, – сказала Власта, подойдя ближе к объекту своего интереса.

– Как будто у меня есть выбор. Слушаю вас, – со строгим достоинством выговорила Никки.

– Вы были сегодня в Мэфе на школьном мероприятии?

– Была. А что, какая-то крыса уже успела накляузничать? Я нигде не курила, никому не грубила. Пару раз плюнула в фонтан, ну что меня теперь за это расстрелять?

Женщина слушала Никки с бессердечно-черствым выражением лица, всем видом она показывала, что пришла сюда с каким-то глубоким убеждением по поводу чего-то очень важного, даже вопиющего, и все, что сейчас происходит, лишь укрепляет в ней это убеждение. Никки, в свою очередь, смотрела на Власту с таким прошибающим чувством тревоги, точно ее держат на мушке и вот-вот выстрелят прямо в сердце.

– Сегодня в «Греджерс» вы виделись с Элаем Арлиц? – продолжала допрашивать Пэкер.

– Виделась. И что?

– Как прошла ваша встреча?

– Отвратно.

– Почему?

– А вот это уже не ваше дело.

– Ну, не мое так не мое, – оскалилась Власта. – Меня вот что еще интересует: охрана «Греджерс» видела, как вы прошли на школьную территорию, но то, как вы вышли за ее пределы – нет. Как же вы покинули школу?

– Ну… есть у меня одна лазейка, – скромно и доверчиво ответила Никки и игриво улыбнулась, чтобы хоть как-то задобрить Власту. Но на ту это не подействовало. Никки еще сильнее заволновалась, поняв, что проще волка рассмешить, чем договориться с этой страшной женщиной.

Власта между тем забрасывала Никки новыми вопросами:

– Почему же вы решили уйти таким нестандартным способом?

– Захотела. Привычка, знаете ли.

– Вы часто так сбегаете?

– Да, довольно часто. Только, пожалуйста, не говорите ничего директрисе, а то она меня с говном сожрет, – с горькой иронией ответствовала Никки.

– Может, кто-нибудь объяснит мне, что здесь вообще происходит?! – разгневалась Кармэл. – К чему все эти вопросы?

– У меня есть основания подозревать вашу дочь в совершении уголовного преступления.

– Что?..

– Что?! – вспылила Никки. – Дамочка, у вас «чердак» потек? Какое на хрен преступление?! Я чиста как божья слеза!

Власта вновь обратилась к Кармэл:

– Элай Арлиц убит.

Кармэл стояла ни жива ни мертва, осматривая всех осоловелым, полубезумным взглядом. На Никки же слова Власты произвели противоположный эффект. Со всей своей живостью она стала неистовствовать:

– Да вы меня разыгрываете?! Мама, это же актеры! Вот мы бестолочи с тобой, ха-ха! Уши развесили! Кто-то очень запарился, нанял эту ушлепскую труппу, чтобы приколоться надо мной! Тетенька, миленькая, перестаньте пыжиться, на детектива вы совсем не похожи, да и форма вам не к лицу. При всем уважении, вы никакущая актриса. Видать, в том захудалом театре, где вы служите, вам доверяют играть только роль пня какого-нибудь. Ох, ну выдумали же! Элай убит… Конечно! Вот недавно я с ним разговаривала, а теперь он убит! Ха-ха! Несостыковочка, товарищи! Но все-таки любопытно, как же его «убили»? Удавку набросили? Молоточком по головенке тюкнули или закололи как свинью?

– Закололи, Никки, закололи, – с подковыркой ответила Власта, и рот ее снова оскалился.

– Ну и правильно! – усиливала голос Никки. – Такая смерть ему подходит. Он ведь та еще свинья!

Перед тем как отправиться на поиски Никки, Власта Пэкер не поленилась еще раз допросить миссис Маркс и несколько одноклассниц Дилэйн, попросила их во всех подробностях описать ее характер, привычки. Все твердили одно и то же: Никки – агрессивная, наглая, пронырливая, двуличная, ненадежная; всегда спасается сарказмом; любит, а главное, умеет врать; из любой ситуации выходит победителем; для нее нет никаких преград, законов; она ведать не ведает о морали; обожает шантажировать, манипулировать, оскорблять; каждого неугодного ей бедолагу она с легкостью может сделать отбросом общества. Это очень хитрый, циничный, беспощадный человек, все ее побаивались, не дружили, а только изображали дружбу с ней. Голди Маркс заострила внимание инспектора на том, что Никки – бессменная участница всевозможных скандалов в «Греджерс». Эта девушка на многое способна, потому никто особо не удивился, когда пошли толки о том, что Дилэйн является первой подозреваемой по делу об убийстве.

И вот теперь, пообщавшись с самой Никки, Власта убедилась в том, что все опрошенные ею свидетели говорили правду. Конечно, нельзя все вышеперечисленные качества Никки отнести к «задаткам убийцы», однако наметанный глаз Власты все же разглядел в этой одиозной личности тлетворный потенциал к кровопролитию. Власта уже была готова к такому многозначительному выступлению девушки. В душе ее даже зародилось презрение к Дилэйн, как и ко всякому представителю беспринципной, «зажравшейся» «золотой» молодежи, ведь именно так охарактеризовали Никки ее вчерашние друзья. Еще Власта затеяла выслужиться перед своим начальством (что всегда предвзято к ней относилось и расточало похвалы исключительно сотрудникам мужского пола), а для этого ей необходимо быстро расправиться с данным делом, ГРОМКИМ делом, прошу заметить, поскольку здесь фигурируют дети именитых персон и не менее знаменитая школа. В общем, тут все смешалось в кучу: и искренние побуждения служителя закона наказать виновного, и карьерные притязания, и личное негативное отношение к подозреваемой. Так что, как бы Никки ни пыталась извернуться, Власта ей спуску не даст.

По мнению инспектора, Никки понимает, что натворила и что теперь попала в западню, но страха у нее нет никакого и раскаяния тоже, только одно желание царствует в ней – обмануть всех, выкрутиться скорее, и если удача ей соблаговолит, то она от этого получит гораздо больше удовольствия, нежели от самого убийства. Она использует на полную эксцентричность своего характера. Смешки, восклицания, недоумение (Никки даже бесстрашно подтвердила, что виделась с Элаем, как будто и правда совсем ничего не боится, оттого и скрывать ей нечего) – все это очень натурально у нее получается, но с Властой Пэкер такие фокусы не пройдут. Она выбьет из нее показания, отыщет орудие убийства и мотив выяснит. Если вдруг будет не хватать каких-то деталей для полноты картины, то Власта быстренько что-нибудь сообразит, «состряпает», ей это не внове.

– Все, – выдохнула Никки. – Пошутили и хватит. Розыгрыш не удался. Власта, где камеру спрятали? Куда смотреть, а? Ха-ха!

С минуту все молчали.

– Выговорились? – ледяным, внутренне раздраженным тоном спросила Пэкер. – Никки, у нас есть свидетель, который утверждает, что видел, как вы с Элаем Арлиц бурно выясняли отношения. Так бурно, что у того же свидетеля даже появились опасения за жизнь Элая. – Игнорируя замешательство в глазах девушки, Власта продолжала: – Никки, вы явно были не в себе. Вполне естественно, сейчас вы не помните, что тогда говорили… что сделали. Распаленная человеческая психика может выдавать такие сюрпризы. Немного спустя, на том же самом месте, где состоялась ваша нешуточная перебранка, парня нашли без признаков жизни. Вы – последний человек, с которым контактировал погибший. – Никки становилась все беспокойнее, не могла она больше прикрываться этой своей простодушной шутливостью. Каждым новым словом Власта растаптывала ее сомнение в серьезности возникшей ситуации. – Ко всему этому следует прибавить и то, что вы сбежали, воспользовавшись вашей секретной лазейкой. В этом вы только что сами имели неосторожность признаться. Не просто же так вы сбежали, верно? Вы были сильно напуганы, это понятно, не хотели, чтобы вас кто-то застал в таком состоянии духа, потому и решили по-тихому смыться.

Никки не нашлась ничего возразить. Она пребывала в каком-то отупелом состоянии. «Так Элай и правда мертв? Как же так, боже?! Я ведь вот только что с ним была… я же с ним… с ним была… мы разговаривали…» Никки во всем теле почувствовала непреодолимую слабость, ей казалось, что сейчас последние силы оставят ее и она свалится замертво. «Как это все случилось? Кто его убил? За что? Господи боже мой! Элая убили!» Никки так ошарашена была этим известием, что даже забыла, кого Власта обвиняет в смерти парня, за кем она пришла сюда.

– Ну что? Вам нечего ответить? – поинтересовалась Пэкер, довольная собой. Быстро же она ее расколола! Ну да, официального признания пока никто не услышал, но это лишь вопрос времени. Власта дожмет ее. На данном этапе один только вид Никки сдал ее с потрохами: пергаментно-бледная, безмолвная, обезоруженная грешница…

– Никки?.. – тяжело выдавила из себя Кармэл.

Реакция матери привела в изумление инспектора. Обычно родительницы отчаянно пытаются выгородить своего ребенка, даже если тот стоит весь в кровище жертвы и честно признается в содеянном. Стоит только словечко сказать этим мамашкам против их «цветка жизни», как те тут же нападут с волчьей яростью, реветь станут, орать, все опровергать. Кармэл же и рядом не стояла с этими персонажами. Ее раздосадованная мина как будто говорила: «Так я и знала. Рано или поздно это должно было произойти».

– Никки Дилэйн, вы задержаны по подозрению в убийстве, – официально звучным голосом заявила Власта. – Советую вам не оказывать сопротивления.

Глава 51

Это была длинная, ужасная, черная-пречерная ночь. И она наконец-то подходила к концу.

Калли провожала эту ночь на кухне, сидя за столом и каждые пять минут отправляя свежевыкуренную сигарету в пепельницу. «На моем счету уже двое… Бронсон, миссис Монтемайор…» – эта неотступная мысль гвоздем сидела в ее голове.

– Как надымила! Дышать невозможно! – возмутилась миссис Гарвинг. – Мое терпение небезгранично, Калантия!

Калли не почла за нужное ответить пожилой хозяйке. Она, казалось, вообще не заметила Рут. Потушила сигарету, достала новую. «На моем счету уже двое…» И вдруг на краешке ее измученного сознания нашлось место для свеженькой, подленькой мыслишки: «За себя надо переживать, а не за графиню. Она-то уже отмучилась, а вот я… Инеко на кол посадит меня за очередной провал».

– Дорогуша, ты вообще-то не одна здесь живешь! – ввернул свое словцо Харпер Дил, явившись на кухню после хозяйки. – Эй!

Этот новый, инстинктивный страх за себя отрезвил Калли и даже сил ей чуть-чуть прибавил. Калли дернулась, словно проснувшись после тяжелого сна, осмотрелась, увидела соседа.

– Харпер, у вас есть что-нибудь горячительное?

– Да ты за кого меня принимаешь?! – завизжал он, уперев руки в боки. – Я никогда, ни-ни! Я против всего этого! – Вдруг Харпер осекся и взглянул Калли в лицо впивающимися глазами. «Да она ж не пристыдить меня хочет, а выпить со мной! Как же я сразу не просек-то?!» И он тут же исправился: – Хотя… до вина немного охочий. Вино будешь?

– Наливайте.

– Вот это неожиданность! Вот это радость! – расцвел Харпер. – Я знал, что ты девка-то хорошая, и у нас немало общего!

Уже через несколько минут на столе стояла бутылочка самого дешевого вина, которым привокзальные бомжи побрезгуют даже рот прополоскать, и подле нее лежали на треснутой тарелочке два кусочка заветренного сыра, на которые уличные псы побрезгуют даже нужду справить. Таков был завтрак «Принцессы» Калли и ее странноватого соседа.

– Ну, давай! За утро! За рассвет! За новую жизнь! – торжественно возгласил Харпер, после чего выпил единым махом кислую красную жижу.

Калли тоже не стала долго церемониться со своим пойлом и осушила бокал почти что синхронно с мистером Дилом. Меж тем она продолжала развивать свою последнюю мысль: «Но ведь Савьер не даст меня в обиду? Он сможет пойти против Инеко ради меня?..» Калли вспомнила тот прощальный поцелуй с Бейтсом, и то ли от этого воспоминания, то ли из-за вина, что быстро бахнуло в голову, ей стало хорошо. Как-то быстро она расслабилась. «Савьер спасет меня», – уверила себя Калли. И вслед за этой мыслью нагрянуло еще одно воспоминание: Руди глядит на нее все так же преданно и умиленно, успокаивает ее как маленького дитя, не имея ни малейшего представления о том, что это самое «дитя» вытворяет за его спиной. Порченое это «дитя» во всех смыслах. От былой расслабленности не осталось и следа. Калли, не дожидаясь джентльменских выхлопов от Харпера, сама налила себе вина и тут же проглотила все до последней капли.

А на кухню тем временем прибыл новый посетитель.

– Мистер Дил… – вздохнула Долли, с грустной укоризной покачав головой.

– Вот так вот, Долли, сложилась наша судьба. День еще не начался, а для нас уже все кончено, – ухмыльнулся захмелевший Харпер.

Долли, возбужденная ревностью, кинулась к столу, схватила вино, затем подбежала к окну, и, яростно распахнув створки рамы, выбросила бутылку.

– Здесь вам не распивочная! А ты… – Долли прострелила угрожающим взглядом юную соперницу, – ты доживаешь тут последние дни! Убирайся со своей шарахнутой семейкой куда подальше!

Прооравшись вволю, Долли выбежала из кухни.

– Обожди… – обратился мистер Дил к Калли, а затем помчался за хозяйкой: – Долли, ты чего так взъярилась? Долли!

Калли было совершенно наплевать на разыгравшуюся перед ней сцену. «Как сказать Руди? Как отпустить его?..» Она вновь закурила.

Уже совсем рассвело, проснулись последние домочадцы. Спенсер и Бенни пришли завтракать и ужаснулись, увидев за столом безобразное, надорванное существо, с трудом узнав в нем Калли.

– Хорошо, что Мэйджа этого не видит… – доносились до Калли негодующие вопли отца. – …Это уже дно, понимаешь, дно!

Мама… Действительно, какое счастье, что ее здесь нет. Что было бы с ней, если б ей открылась вся правда о тайной жизни Калли? Не рак добьет Мэйджу, а дочурка ее любимая. «А может, вернуться в «Греджерс»? Может, Руди прав, и я в самом деле смогу этим доставить маме хоть небольшую радость? В «Греджерс» у меня есть перспектива снова стать собой…»

– Калли… Калли, слышишь? – звал Бенни сестру. – Тут про «Греджерс» говорят!

Услышав название своей школы, Калли мигом опамятовалась, подошла к брату, тот прилип к телевизору. Шли местные «Новости», показывали «Греджерс»… Взволнованная корреспондентка рассказывала про трагическое происшествие: на территории прославленной школы для девочек совершенно убийство. Жертва – Элай Арлиц, сын широко известного врача-психотерапевта Риннон Арлиц. Убийцей, ко всеобщему ужасу, является одна из леди «Греджерс» – Никки Дилэйн.

Эта новость стала последней каплей, переполнившей чашу страданий Калли, острым клинком она вонзилась в ее сердце. У Калли подкосились ноги, в глазах потемнело. На посиневших устах ее замер слабый крик, и она тотчас упала без чувств.

Из «Греджерс» никого не выпускали до самой зари. Власта уже отправилась за Никки, по горячим следам, а ее помощники продолжали тщательно осматривать периметр школы, в надежде обнаружить новые улики.

Риннон Арлиц стояла в стороне от журналистов, толпы зевак, людей в форме… Всем она казалась спокойной и даже слегка равнодушной. Каждый задавался вопросом, глядя на нее: «Она такая сильная или до такой степени бесчувственная?» Никто не мог понять, что происходило с несчастной матерью на самом деле, никто не сознавал, что взору их представлено просто тело, медленно дышащее, напряженное тело, что душа и мысли в этом теле окоченели в тот момент, когда Риннон ответила на звонок миссис Маркс и услышала известие о смерти сына.

В таком же напряженно-закоченелом состоянии находился и Грэд Арлиц.

– Нам нельзя уехать? – спросила Риннон мужа.

– У полицейских полно вопросов к нам. Надо потерпеть.

– Грэд, Рэми должна быть под присмотром. Она может навредить себе. – С той же безмятежной, обыденной интонацией, с какой говорила Риннон, можно было бы сказать: «Дорогой, надо полить цветы».

– Я буду рядом с ней, – так же безмятежно ответил Грэд. Так дальше и общались друг с другом два придавленных, умерщвленных горем человека.

– Нет, ты не понял. Ее ни на секунду нельзя оставлять одну. Нас сейчас многое отвлекает… Да и мы сами за себя отвечать пока не можем, мы рассеяны, упустим момент. Я позвонила Сандре Крэнстон, она посоветовала немедленно отправить Рэми в клинику, для контроля.

– Ты имеешь в виду учреждение для душевнобольных? Риннон, даже думать об этом не смей… Какие мы родители после этого?..

– Так будет лучше для всех. Мы не уберегли сына… Если снова проявим неосмотрительность, то потеряем еще и дочь. Грэд, пойми, то, что мы с тобой испытываем сейчас, – это мелочь, по сравнению с тем, что чувствует Рэми. У нее с Элаем была очень крепкая связь… Она не выдержит.

Грэд больше не спорил. Рэми той же ночью экстренно увезли в клинику. Она очень обрадовалась такому решению родителей. В стационаре Рэми отдохнет, восстановится посредством профилактической терапии, многочасовых прогулок и полноценного сна; ей не придется присутствовать на очередных допросах, видеть скорбящих отца с матерью. Пусть ее жалеют и дальше, пусть ее избавят от всей этой следственной и предпохоронной суеты. Рэми все это на руку. После смерти брата ее сердце оледенело. Пока она будет нежиться на этом «курорте свихнувшихся душ», Никки заключат под стражу, все кому не лень станут перемывать ей косточки, ее раз и навсегда вышвырнут из приличного общества, из нормального мира. Нет больше Никки!

Рэмисента сидела на лавочке в больничном сквере, подставив зажмуренное лицо утреннему солнцу. В воздухе носилось что-то опьяняющее, располагающее к неге. Кое-кто застал Рэми в таком расслабленном, истомном состоянии, сел рядом. Рэми без желания открыла глаза, повернула голову к тому, кто решил составить ей компанию.

Представьте, что вам снится дурной сон. Вы видите объект вашего главного страха, вас парализует, вы задыхаетесь, в поту и с криком просыпаетесь и понимаете, что весь этот ужас из сновидения перекочевал вместе с вами, теперь он наяву и еще более опасен. Страх ваш удесятеряется, вы точно знаете, что не перенесете его…

Скверное чувство, да? Вот то же самое испытала Рэми, когда увидела подле себя Циннию Каран. Та сказала ей с жестокой усмешкой:

– Сколько раз я представляла себе, что встречу тебя здесь. Мечты сумасшедшей… И вот как теперь не верить в чудо?

– Я ведь сначала не хотела ехать, думала, тут, как обычно, будет скука смертная. А вот видите, как в итоге все получилось! – хихикнула Мессалина, идя вместе с Индией и Прией к воротам школы. Девушки довольно быстро отошли от первичной оторопи, и теперь вся эта развернувшаяся трагедия в школе преобразовалась для них в интересное представление, в лишний повод для обсуждений между своими и «негреджеровскими» приятелями, в еще один «флажочек» для привлечения внимания к собственной персоне.

Индия заметила Диану, шагающую в том же направлении.

– Диана, что твоя подружка отчебучила! Теперь с тобой надо быть аккуратнее. А то вдруг и ты решишь обагрить руки нашей кровью!

– Точно! – подхватила Прия. – У закадычных друзей одно и то же на уме!

Диана не стала унижаться, выдумывать ответ этим мерзким язвам. Она устало шла вперед. Кроме усталости, в ней больше ничего не присутствовало, все остальные чувства заглохли.

– О, надо же! Объявилась! – крикнула ей в спину Элеттра. Диана остановилась. – Где была, чем занималась?

– Чай пила.

– Чай? Хм, самое время, – с язвительнейшей колкостью высказалась Эл. – У тебя и правда каменное сердце. Даже завидно.

– …Ты на чьей стороне?

Элеттра вопросительно посмотрела на Диану, словно и в самом деле не понимала, о чем та толкует.

– Опять какие-то стороны, – смутно прошептала она.

– Ты согласна со всеми? – продолжала наступать на нее Диана.

– А ты?..

– Со всей честностью скажу тебе: я не хочу, чтобы это была Никки.

«После всего, что Никки сделала с ней… она остается верна ей! – обомлела Элеттра. – Вот, что такое настоящая дружба». Возможно, получив от Дианы совсем другой ответ, Элеттра поступила бы иначе. По закону, по совести она должна рассказать всем о том, что сделала Рэми, и тем самым спасти Никки. Молчать о таком нельзя! Тяжким грузом легла ей на душу тайна подруги. Но… ведь в том-то и дело, что это тайна подруги. Рэми доверилась ей. Она верит в их дружбу, она уверена в Элеттре. Есть ли право у Эл предать ее? Пусть полиция со всем этим разбирается, ищет правду, доказывает вину. Пусть справедливость восторжествует, Рэми арестуют, а Никки освободят, но это не произойдет с подачи Элеттры. Нет… Она возьмет пример с Дианы, будет верной подругой до последнего, несмотря ни на что.

– А я верю Бертольфу, – ответила Элеттра. – Диана, признай, никто, кроме Никки, не смог бы пойти на такое.

Для Дианы слова Кинг прозвучали как приговор.

– …Она ведь хотела помириться! Зря я ее не простила! Если бы я была все это время рядом с ней, то, может быть…

– Что? – резко оборвала ее Элеттра. – Что может быть? Ты бы как-то по-особенному повлияла на нее, не допустила бы всего? Куда же делось твое влияние, когда она решила отравить Фобоса? Когда всех нас она травила своей ложью?! Брось ты эти завиральные идеи, Диана. Ты ничего не изменила бы. Никки такой человек. С тобой или без тебя – она сделала бы это! Взгляни правде в глаза, какой бы жестокой она ни была!

Весь этот внезапный словесный выплеск Элеттры был приправлен отборнейшей злостью. Но злость эта была адресована не Диане. Элеттра злилась преимущественно на себя, негодовала из-за того, что перед ней встал тягостный выбор – пойти против закона или против дружбы, и теперь ей приходится покрывать истинную преступницу. Взгляд ее замер на лице Брандт. Только сейчас Эл обратила внимание на красноватые, отекшие от продолжительных слез глаза Дианы. «Нет уж, вовсе не каменное сердце у тебя. Меня ты не проведешь».

– Пора по домам… – беспокойно пробормотала Элеттра. – Надо выспаться хорошенько. Такая тяжелая ночь… До встречи.

– До встречи, Эл.

«ЭЛ!» Кинг тихо ахнула, хотела было съязвить, напомнить, что так к ней разрешено обращаться только близким друзьям, но… Неужели Диана до сих пор к ним не относится? Разумеется, относится. И Диана решила нарочно подтвердить это, а еще показать, что и Эл теперь уж точно не чужой ей человек.

Они обменялись смущенными улыбками, после чего каждая направилась к своей машине: Диана все еще улыбалась, довольная тем, что в ее жизни появился новый друг, хоть какое-то утешение; на лице Эл же отразилось ее жгуче-горькое отчаяние – долго ли продержится эта дружба, так необходимая обеим, ведь началась она с жестокого, непростительного обмана?..

Домой Элеттра не поехала. Водителю ее было приказано держать путь в Уортшир.

Не могла Элеттра так просто свыкнуться с тем бременем, что она сама возложила на себя, оклеветав Никки, солгав Диане. Ей был необходим совет мудрого, любящего ее человека. Элеттра была уверена, что этот человек, узнав, в каком грязном, бесчестном поступке она задействована, не отвернется от нее, успокоит, подскажет, как выправить ситуацию, чтоб более никто не пострадал. Этим человеком была Болеслава Гордеевна.

Гарриет поприветствовала Эл с кислой физиономией, была она в неважном настроении. На вопрос гостьи, можно ли повидаться с миссис Монтемайор, помощница ответила:

– У нас случилось несчастье, Элеттра.

Затем мисс Клэри кратко поведала Эл обо всем, что произошло этой ночью в поместье. Хозяйку отправили в местный госпиталь, Элеттра поспешила к ней.

Болеславу Гордеевну все еще держали в операционной, где развернулось настоящее героическое сражение за ее жизнь. В фойе больницы, на диванчике Элеттра обнаружила Искру. Уставшая, хиленькая фигура Героевой застыла в сидячем положении с опущенной головой. Эл поневоле прониклась жалостью к ней, села на тот же диванчик. Искра почувствовала прикосновение к своему плечу чьей-то милосердной руки, подняла голову, нахмурилась. Элеттра ласково погладила Искру, и той стало значительно легче. В действиях Кинг не было ничего особенного, но тем не менее они имели весьма благотворный эффект, потому что шли от самого сердца. Соперничество, победы и поражения, гнев и злорадство, ревность и месть, обиды… Все, что было до этого дня, потеряло свою весомость. Общая беда сроднила Элеттру и Искру, но вот навсегда ли, на короткий ли срок – пока неизвестно.

Искра, чуть оклемавшись благодаря стараниям Эл, стала думать о том, как после выздоровления бабушки вернется в Россию, к Анхелю. Это она твердо решила. Больше не будет Искра потакать злым прихотям Мити. Раз не суждено ей спасти Анхеля, значит, она будет просто навещать его, как раньше, возьмет все хлопоты по уходу за больным на себя, своим участием уменьшит предсмертные страдания мальчика. Хотя бы так… Только бы увидеть его, услышать его слабенькое «привет», только бы успеть извиниться за долгое отсутствие и за то, что не смогла сдержать слово, данное отцу. Лишь эта маленькая, хрупкая на-дежда побуждала Искру не падать духом.

«Стоит ли говорить ей про то, что случилось с Никки? Не добью ли я ее этим?..» – предалась раздумью Элеттра, глядя на приободрившуюся Искру.

Никки повезли на допрос. С пустым любопытством, находясь в притупленном, нервозном состоянии ума, она рассматривала наручники, что тяжело повисли на ее запястьях. На лице ее застыла страдальческая, несколько глуповатая улыбка. В таком состоянии человек уже не способен бороться, надеяться. Он становится необычайно покладистым: пойдет туда, куда ему скажут; подтвердит то, в чем его станут убеждать. Вот как в тот раз, когда Никки бежала по пирсу навстречу смерти, когда остались считаные секунды до того, как волны бушующего моря поглотят ее, так и теперь, с тем же чувством она следовала за Властой Пэкер, покаянно приближаясь к своей гибели. Она даже с некоторым издевательством относилась к самой себе. Это происходило безотчетно, вытекало из ее состояния по умолчанию. «Еще давайте! Наказывайте! Лупите! Обвиняйте во всем! Мне мало! Ха-ха-ха!!!» Это была страшная, мертвящая обреченность, переходящая в приступ умопомешательства. Если бы сейчас кто-то дал Никки нож, то она бы с удовольствием, с той же глуповатой улыбочкой перерезала себе горло, шепнув перед этим: «Благодарю…»

Немного отвлекло Никки внезапно возникшее воспоминание:

Остров Ориан. Деревянная лодочка убаюкивающе покачивается на волнах. Диана, Калли и Никки, удобно расположившись в лодочке, болтают, загорают, хохочут. Джел плавает рядом. Райские каникулы…

– Курочки, не желаете отведать кофейку после? – обратилась Никки к подругам.

– Фи, кофе в такой час… – ответила Диана, скривив прекрасную мордашку. – Это даже неприлично.

– Тогда дайкири?

– А вот это можно.

И снова заливистый девчачий хохот.

– Где потерялась наша амфибия? – спросила Калли.

Несколько секунд спустя «амфибия», то бишь Джел, вынырнула и воскликнула:

– Смотрите! Красота, правда?

Джел подняла руку, чтобы показать подругам восхитившую ее находку. Находка эта была живая, длинная, с огромным количеством наростов на толстом черном тельце.

– Это еще что за хренотень?! – испугалась Никки.

– Черт, Джел… – Диана разом побледнела.

– Это, наверное, морской червь! – радостно оповестила Джелвира.

– Джел, если ты сейчас же не выбросишь это, то я тресну тебя веслом! – пропищала Калли.

– Хорошо… Как прикажете, – как бы повиновалась О’Нилл, но при этом она максимально подплыла к лодке и закинула подругам нового пассажира: – Опа!

– ААААААААААААА!!! – заверещали девчонки.

– Я же для вас стараюсь! – со смехом прибавила Джел. – Знакомлю с подводной фауной!

Подводное склизкое нечто стало агрессивно извиваться на дне судна. Визжащая троица отползла к носу лодки. Каждая дрыгала ногами и руками от страха и отвращения, из-за чего суденышко стало раскачиваться все с большей и большей амплитудой. Джел громко смеялась, глядя на всю эту возню со стороны, но вскоре смех ее прекратился. Она поняла, что лодка раскачалась уже до предела, еще немного и…

Да, лодка все-таки перевернулась.

Никки выплыла первая.

– Девочки! Девочки!!! – едва-едва отдышавшись, кричала она. В ответ только плеск волн да плюханье лодки.

Никки без остановки звала подруг и уже отчаялась совсем, но вдруг вблизи послышалось многообещающее бульканье. Пролетело несколько мучительных секунд ожидания, и наконец кто-то вынырнул. Диана!

– Ты как, солнце мое?!

– Цела вроде… – торопливым, захлебывающимся полушепотом ответила Брандт. – Где Джел и Калли?

– Я здесь!

Калли, оказывается, все это время находилась по другую сторону перевернутой лодки. Она еле-еле приплыла к Диане и Никки.

– Калли, твоя голова… – Диана заметила на лбу Лаффэрти струю крови.

– Пустяк. Царапина, – оптимистично заверила Калли, а у самой все плыло перед глазами, боль в голове была дикая. Видимо, ударилась во время падения о борт лодки, или кто-то из девчонок стукнул ее нечаянно.

– Джел!!! – во всю мощь, не жалея голосовых связок, закричала Никки.

Все трое спасшихся нырнули обратно и в безумной, заразной панике стали искать подругу. К счастью, их силы не были потрачены впустую. Вместе вытащили Джел на поверхность, она была без сознания. Волны как назло поднялись, течение усилилось, тяжело было плыть. Они плакали, захлебывались, бранились, молились, выли от усталости и боли, но плыли… плыли и тащили за собой бездыханную подругу.

– Еще немного, жопоньки мои! Берег близко! – подбадривала всех Никки, хотя сама уже, как говорится, висела на волоске.

Велик был шанс всей четверке пойти на дно, заштормившаяся пучина так и норовила потопить их, но девчонки боролись, поддерживали друг друга, как могли, и судьба решила пощадить их. Они добрались до берега, и, ни секунды не думая об отдыхе, приступили к реанимации Джел. Как только О’Нилл зашевелилась, ее полудохлые спасатели попадали рядом с ней. Джел откашлялась (к счастью, воды она наглоталась совсем чуть-чуть) и вскоре окончательно пришла в себя.

– Жива, жива родненькая! – заголосила Никки.

– Боженька, ты существуешь!.. – простонала Калли. Кровь все еще сочилась из ее раны, боль нарастала.

– Плыви обратно за своим долбанным червем, мы не рассмотрели, – с шутливой строгостью проворчала Диана, обняв О’Нилл.

– Ну ты и шизик, Джел! – вставила Никки, чуть успокоившись.

Нашлось еще немного сил у троицы, чтобы посмеяться.

– Чему же вы радуетесь? Мы ведь могли погибнуть… все вместе, – со страхом и слезами упрекнула Калли.

– Нет… – Джел окинула подруг благодарным, любящим взглядом, улыбнулась, и, вдохновленная минувшим событием, что могло обернуться настоящей катастрофой для каждой, не будь их четверка такой сплоченной, сильной, на все готовой ради спасения друга, произнесла слова, которые в будущем не раз припомнятся Диане, Калли и Никки, слова, что всегда будут утешать их и напоминать о том, как они нужны друг другу (но только сейчас, опять вспомнив эти слова, Никки осмыслила их по-новому и сделала вывод, что это на самом деле некое предречение): – Пока мы вместе, с нами ничего не случится.