Обмануть пророка

Глава 33. Интересная семья

В половине третьего вернулись домой.

Спать никто не лёг. Сидели в Бабкином кабинете, в уютных креслах, попивали чай, рассуждали. Бригадные вели себя так, словно ничего не случилось.

- А ведь в городе нет профессионального следователя. Савва-то с нами, - вспомнила Бабка.

- И что? - спросил Шило.

- Без Саввы они даже не поймут что там случилось.

А вот Пашка только сейчас понял - что они сделали. Они банально и хладнокровно, как профессиональные заплечных дел мастера, убили два десятка человек, и он активно участвовал в этом безобразии. Подкатила тошнота. Он откинулся на спинку, закрыл глаза и постарался своим Даром успокоить самого себя. Получилось.

Мозгами-то он понимал, что сделал правильное дело.Но психика его не послушалась, вот и результат.

Он сидел откинувшись в кресле и думал.

Переворот… Революция… Эти слова звучат угрожающе и кроваво. Но это до того момента, пока ты не начал действовать. Пока мысль о необходимости физического уничтожения негодяев (или тех, кого ты считаешь негодяями) не переросла в действие. А дальше переработка человеческого материала превращается в рутину, в скучное, монотонное занятие. И это ужасно. Это жутко. И неправильно.

Вон Шило. Он заражённых рубит, как капусту на огороде, так же и имунных кромсает. Перевёл их в разряд опасных существ и дальше не заморачивается. Как сказал один киноперсонаж: "Бритвой по горлу и в колодец".

Бабка спросила:

- Паша. Ты уснул?

- Нет. Поплохело с непривычки.

- Так ты же говорил, что воевал…

- Ну, не так же. К такому надо привыкнуть…

Бабка дёрнула бровью, хмыкнула удивлённо. Как будто знала о Пашке нечто такое, что не вписывалось в рамки его сегодняшнего поведения. Что уж тут его предшественник творил? Да ещё с таким навыком стрелка и с таким Даром.

Шеф спросила с некоторой иронией:

- Терзаешься?

- Вы знаете… - задумчиво ответил Пашка, - Вот Шило, добрый человек, любящий муж и отец… Я увидел его совершенно по другому… У меня бы эти мешки всю оставшуюся жизнь перед глазами стояли.

Шило долго и внимательно смотрел на Скорого, а потом объяснил коротко:

- У меня перед глазами стоят лица моих Женьки и Сашки, которые плачут от голода.

И вдруг разразился несвойственной ему длинной тирадой:

- Вот вы смеётесь, когда я говорю, что надо мочить всех…

Бабка его перебила:

- Да никто над тобой не смеётся.

- Смеётесь, смеётесь. Но только вот… Вот если власть будет у Ксивы - мои дети останутся голодными. А если придёт Сладкий - мои дети станут наркоманами. А если придёт Уфа, то мои дети станут голодными наркоманами. И ещё они перестанут быть людьми... С чего я взял? Да я потерся с такими как Уфа. Я их хорошо знаю…

Все подавлено замолчали. А Бабка спросила:

- А, к примеру, Алмаз?

Шило посопел раздражённо:

- Ну... Был он у руля, бля. И чё?... Почему он не построил Приют? Почему это сделали мы, а не он? Почему не он, а мы построили кучу пепелацев и вынесли нахрен Пахтаабад?… Ну ладно, Пахтаабад Алмазу по хрену, но почему он не сделал электричество, так как мы? Почему у нас в Приюте куча телефонов, а в городе и десятка нет?... Понимаете, бригада, у меня к Алмазу хренова туча вопросов и ни одного ответа…

Бабка удивлённо смотрела на Шило. Да и все остальные не ожидали от него такой речи.

- И что ты предлагаешь? - осторожно поинтересовалась шеф.

- Да что я могу предлагать? Можно подумать, меня кто-то спрашивает… Но я знаю одно - пока к власти не придёт кто-то из наших, в городе ничего хорошего не будет… Да чё там, бля, "хорошего"! Ничего даже нормального не будет.

Он махнул безнадёжно рукой и замолчал. И все тоже подавленно молчали. Мда… Задал Ромка работу мозгам.

- Тогда, что? Будем брать власть? - тихо спросила Бабка.

- Придётся… - вздохнул Короткий.

- Придётся всех без исключения убирать. Расчищать место, - добавил Пашка.

Командир подвела черту:

- Так… Ладно… Потом поговорим. У нас впереди ещё работа. Всем надо отдохнуть.

- Пойду-ка я, действительно, вздремну, - объявил Скорый.

- Да и я бы не прочь, - поддержала Бабка.

И все поднялись в свои каюты, с твёрдым намерением "придавить на массу".

Бабка включила верхний свет и тут же его выключила.

На кровати, свернувшись калачиком, спала Тьма.

Мила зажгла ночник, приложила палец к губам.

- Тсс. Пусть спит.

Они разделись, стараясь не брякать кучей навешенного на них железа и осторожно залезли на кровать. Пашка, как всегда посредине между женщинами. И тут Таня проснулась. Зевнула.

- О. Привет… Вы, что - уже всё сделали?

- Да, золотце, мы закончили… - прошептал Паша. - Почти. Остальное завтра с утра.

Милка упёрлась ладошкой Пашке в бок и начала толкать его к Тане. Он намёк понял. Повернулся к Тьме и осторожно обнял её.

Та вздохнула полусонная и прижалась к Пашке, потёрлась лицом о его щетину.

А Бабка настойчиво толкала его в спину. Он усмехнулся. Ну что ты с ней будешь делать? Незаметно отвёл назад руку, погрозил пальцем. Толчки прекратились.

Пашка сам разобрался с этим вопросом. Осторожно прижал разморённую Танечку к себе, поцеловал в щёчку. Она удовлетворённо вздохнула подставила губы. И Пашка "заколдовал".

Начал с пальчиков на руках. Он целовал их, отслеживая реакцию женщины. Таня блаженствовала.

Тогда он медленно начал ласкать Танино тело руками, пальцами, губами, языком, нашёптывая ей нежные непристойности. И она отвечала, сладостно охая. Изгибалась, подставляя себя под его бесстыжие губы.

Наконец Танечка закатила глаза, округлила ротик, задышала часто и тяжело, с пристанываем. И Пашка аккуратно навис над ней.

Он хотел проникнуть в неё бережно, но Тьма сама резко подалась ему навстречу и внезапно забилась в судорогах сладострастия, зажала рот, сдерживая вопль.

Мила подвинула ей подушку. Таня схватила её и, прижав к лицу, металась так, что подбрасывала центнер Пашкиного веса.

Когда Тьма затихла, Пашка собрался было покинуть её, но она обхватила его руками и ногами. Прохрипела:

- Нееет!

И задвигалась, давая понять, что ей необходимо продолжение.

То, что, с этого момента, происходило между ними, перешло в разряд нереального…

Он - ментат, пусть и слабый, и она - эмоционатор первого Дара… Эта смесь давала потрясающий эффект. Блаженство от Тани вливалось в Пашку, усиливалось его Даром и снова вливалось в Татьяну, чтобы тут же вернуться к нему увеличенным вдвое.

Этот резонанс чувств, это нарастание счастья, несло в себе заряд такой мощности, что в самом конце действа, когда в пароксизмах любви забились оба, они оба же и потеряли сознание.

Паша очнулся от нашатыря.

На краю кровати сидела Бабка со смоченной ваткой, и с испугом вглядывалась в Пашкино лицо.

- Ну, вы, ребята, и даёте… Я так перепугалась, когда вы выключились. Ты - как?

- В порядке.

- Тогда слезь с дамы, бугай. Раздавишь мне бойца.

Он тяжело отвалился на бок. Милка занялась Татьяной.

Та, когда очнулась, безумным взглядом нашарила Пашку и рывком прижалась к нему, обхватила кольцом рук, словно боялась, что он исчезнет. Пашка поцеловал её в макушку. Танечка застонала и подняв к нему лицо, заискала его губы. Снова наплыла теплая волна блаженного желания. Руки заблуждали, дыхание сбилось.

- Таак… Второй заход… - констатировала Бабка…

Танечка уснула. Выключилась, даже без Пашкиного "снотворного".

Пашка лежал на спине. Только и мог сказать.

- Ну, и ну…

Милка объясняла:

- Дождалась девочка. Настрадалась… Ну, теперь, хоть по ночам не будет рыдать… Понял, как она тебя любит?

- Мда… У меня все мозги нараскоряку… Так не бывает.

- Бывает, Паша, бывает. Тут и не такое "бывает".

Помолчала и добавила:

- Она на мою сноху сильно похожа…

Мила прилегла рядом, на своё законное место. Потянула Пашку за плечо, поворачивая к себе.

- Ну, что? Я тоже так хочу…

- Погоди, Мила. Я ополоснусь под душем.

Короче - уснуть не удалось.