Обретение

Глава 14. Какие люди! 21 августа 1975 года. Мастерская художника Рашко. Улица Короленко 8. Москва

Они ворвались в мастерскую ярким смерчем. Освеженные недавно прошедшим летним дождем и утренними неспешными эротическими упражнениями, оба сияли радостью, как начищенные самовары. Степан приехал в ночь, поэтому первая их близость была излишне горяча и быстра, затем он заснул, здорово уставший с дороги. Путешествие на автомобиле «Москвич» в семьдесят пятом, это не по скоростному шоссе будущего в комфорте, предоставляемом современной иномаркой. Для Холмогорцева экспедиция была закончена, тем более что дальше на Смоленщине обещали затяжные дожди.

Авдусин сжалился и отпустил человека из будущего в отпуск, честно выплатив небольшие деньги за археологическую практику. Историки никогда не зарабатывали хорошо в поле. Но за открытия, сделанные этим летом, могли простить судьбе многое. И далеко не все из археологов догадывались, что обязаны сенсационным находкам этому крепкому и скромному пареньку. Степан же по понятным причинам о своем послезнании помалкивал, снискав уважение начальства.

Даниил Антонович занимался раскопками Гнездова еще с 1949 года, снискал славу грамотного археолога, был редкостным трудягой. И поэтому, когда врезавшиеся в память Холмогорцева факты подтвердились, именно он настоял на зачислении Степана прямо на третий курс исторического факультета. Зачем полагаться на не самое объективное мнение приемной комиссии, если есть официальная квота? Вот Холмогорцев и рыл, в буквальном смысле этого слова. Хотя чаще археологи работали щеточками, скребками, просеивали каждый квадратный метр раскопок. Ведь иногда мелкие черепки или остатки бусинок от женских украшений могли сказать больше, чем более крупные находки.

Молодая пара быстро нашла этот старинный трехэтажный дом и поспешили войти. Так, с блестящими от счастья долгожданной встречи глазами они и спустились по лестнице в так называемый цокольный этаж, где и располагалась единственная в Москве «подвальная» мастерская Димы Рашко. Их радостно встречали хозяева. Они любили гостей, и к ним зачастую приходили весьма известные люди. Творческий круг знакомств Дмитрия был довольно широк. Благо, работа на Мосфильме позволяла общаться с очень разными людьми и находить сердца, которые бились в унисон.

— Здравствуйте! — Ирина, жена Рашко, — приятная пухленькая блондинка, искрилась широкой улыбкой и голубыми глазами. — Проходите. Скоро я вас угощу своими фирменными блинами с селедкой!

И в самом деле, на стоявшей в углу плите что-то уже аппетитно шкворчало. Дмитрия стоял чуть в стороне и радостно улыбался. Странно, они виделись только раз, но так понравились друг другу, что их уже встречают как старых друзей.

— Привет, Степан! Загорел-то как — протянул он руку. — Ого, ты стал еще крепче!

— Так столько кубометров земли перелопатил. Ну, показывай свое хозяйство!

Степан и Надежда с любопытством оглядывались. Развешанные, зачастую без рам, лишь холсты на подрамниках пейзажи, портреты, этюды, афиши скрывали скромную обстановку подвальной мастерской.

Надежда замерла и пошептала.

— Мастер…

Незаметно подошедшая к ним Ирина легонько хохотнула:

— Только я не Маргарита.

— Все равно муза! — безапелляционно заявила Надя, указав на несколько портретов жены художника. На одном Ирина была изображена обнажённой на мехах. Холмогорцев перевел взгляд с картины на образец. Здесь явно поработала фантазия Дмитрия. На полотне женщина была намного идеальней, особенно на счет фигуры. Хотя, может, это был нарисовано давно. В принципе большая грудь и покатые бедра и сейчас присутствуют. Ирине бы походить в фитнесс-зал и вернуть форму, то вышла бы очаровательная дама. Но в этом времени еще нет помешательства на ЗОЖ и повальном похудании.

— Вот эта великолепна!

Ягужинская застыла около большой картины, которая был облагорожена шикарной рамкой. Называлась она «Моя мама». Три женщины, скорей всего в комнате общежития, явно отдыхают после тяжелого трудового дня. Молодые, красивые, залитые солнцем, предвкушающие будущее счастье. Было ли оно у них? Получилось ли создать крепкие семьи и завести детишек? Внезапно горло у Степана пересохло. Его мама умерла давно, но рана, оказывается, до сих пор саднила. Ушли все, кого он знал по той жизни. Эта картина напоминание о несбывшемся, о яркости каждого дня бытия. Надежда повернулась к нему, в её глазах блеснули слезы. Странно, она очень редко плачет. Дмитрий застыл у мольберта, внимательно разглядывая их. Сейчас его лицо было слегка нахмурено, он казался несколько отрешенным, как будто увидел нечто большее. Степану даже показалось, что в глазах Рашко мелькнула нотка сочувствия или некоего понимания.

— Замечательная картина. Ирочка, можно водички?

Ирина быстро принесла стакан воды, тревожно взирая на лица гостей, всплеснула руками.

— Ой, я дурочка! Вас же вырвало из вашего мира, вы потеряли все. Эту картину только что с выставки привезли, не успели убрать.

— Не надо извиняться, Ириша, — Надежда была уже собрана и спокойна, а затем сама всплеснула руками. — Мы же с собой целую сумку всего принесли. Степа, доставай!

Жена Дмитрия с улыбкой посмотрела на бутылки, палку колбасы и сезонные фрукты, и поставила на стол огромную стопку блинов. Дмитрий улыбался.

— Знаменитые блины с селедкой от Рашко! У нас еще есть пунш. Как видите, мы живём небогато, прирастаем только гостями!

— Не стоит об этом, Дима, — остановила его шуточные оправдания Надежда. — Поверьте человеку из будущего — главное богатство в жизни — это все-таки люди! Давайте сядем и поднимем первый бокал за наших гостеприимных хозяев, и мне не терпится посмотреть остальное.

— С почином! — Холмогорцев ловко вскрыл две бутылки грузинской «Хванчкары» и разливал по хрустальным бокалам рубиновое вино. Ему сегодня хотелось пить и веселиться. Мечты сбываются, он будущий историк, рядом красивая женщина и новые, замечательные друзья. Что еще от жизни надо?

— Спасибо тебе, Степан, мне звонили ребята из МГУ. Осенью обещали дать нужный материал. Всерьез заинтересовались, сулили даже дать посмотреть реконструкции костюмов и доспехов той эпохи. Вот, — Рокша кивнул в сторону относительно светлого угла с мольбертами, — пишу первые эскизы. Ты тоже, как я понял, уже полностью в исторической стезе?

— Да, буду работать электриком на полставки в университете, учиться. Меня взяли сразу на третий курс, поэтому сейчас придется плотно взяться за учебники и курсовые. Хорошо хоть с будущими преподавателями уже немного знаком по раскопкам и их подготовке. Наде предложили работу в новой фирме. Будет отвечать за будущую советскую моду.

— Вот как? — Дмитрий бросил взгляд в сторону женщины. Они сейчас рассматривали очередную картину, Ирина что-то горячо ей объясняла, а Надя не могла убрать с лица искренний восторг.

— Зря так смотришь. В том мире она заведовала целой сетью модных бутиков. И это в Москве будущего, где человек человеку даже не волк, а саблезубый тигр.

— Слышал кое-что о вашей эпохе. Полный мрак. Как мы дошли до жизни такой? Сидим на кухнях, ругаем правительство, и что надо решить не знаем. В итоге за нас это делают негодяи.

Внезапно сердце Холмогорцева укололо острым. Он-то сам давно обещал помочь старой новой Родине подняться? Хотя что он может один сделать? Черт, он же обещал Мерзликину заехать в Озэпе. После отдыха на курорте надо будет это обязательно сделать! Не только для себя жить!

Из уборной громко смеясь выкатилась раскрасневшаяся Надежда. Степан недоуменно посмотрел на жену и пошутил.

— Представляю, что надо там увидеть, чтобы хохотать до истерики.

— Сам глянь!

Холмогорцев поднялся с места и прошел к туалету, тем более что и самому было пора облегчиться. От него не ускользнул насмешливый взгляд Дмитрия. Ха-ха, было отчего заржать в голос. Неприглядные стены сортира скрашивали вырезки из журналов и плакаты. Но центром всего перфоманса был лист жести, а на нем — напечатанный трафаретом плакат «Мосэнерго». Всего в три слова: «Кончил — выключи рубильник!» Едва сделав необходимое, Степан выкатился обратно. И в самом деле, очень смешно.

Они еще выпили, блины были великолепны, как, впрочем, и селедка. Ирина рассказывала всяческие интересные истории. Жизнь у женщины, как и у всего её поколения была богата на события, непростая, но задорная.

— Мы копим деньги на новую мастерскую. Кооперативную. Вот Диме и приходится мотаться по стране и заниматься всяческой ерундой. Но деньги ведь не главное?

Степан промолчал. Не с его цинизмом об этом говорить. Он ведь каждую лишнюю копеечку от налоговой старался спрятать. Этакое соревнование — кто кого. Совершенно бессмысленное по сути, но зато весьма забавное.

Внезапно послышались шаги человека, спускающегося по лестнице. Ирина оживилась.

— Кто еще сегодня к нам заглянул?

Человека, перед которым Холмогорцев когда-то преклонялся, он узнал не сразу. Больно уж отличался тот образ свойского парня от лица мужчины, хорошо пожившего свое и уставшего от бытия. Но глаза были все те же, смотревшие с хитрецой и, казалось, заглядывающую в самые потаенные уголки души. И голос был до дрожи родной!

— Привет честной компании! Гляжу, празднуем?

— Васечка, ты откуда?

— С Алтая, отдыхал, писал, вот в гости к вам приехал.

Шукшин стоял посередине мастерской. Крепко, по-крестьянски расставив свои ноги, и неспешно оглядываясь. Было видно, что ему тут нравится, ему тут уютно. Казалось, что с его появлением пространство вокруг разом расширилось и стало намного светлее.

— Садитесь, Василий Макарович.

Шукшин с любопытством протянул мужицкую мозолистую руку труженика и оценил загар, сопровождаемый с крепким пожатием Холмогорцева.

— Ты где, парень, работаешь? Руки как крюки!

— В археологической партии Степа трудился. Только что вернулся, — ответила за Степана Ирина, тут же засуетившись возле стола.

— Историк? Любопытно, — Василий тут-же присел у стола и начал с нескрываемым любопытством расспрашивать новоявленного студента. Тема была для него своя, родная. Древняя Русь, начало начал. Они не заметили, как допили вино и съели все блины. Так их затянул взаимно интересный разговор.

— Вот какие дела, оказывается, творятся, Степа. Ну а я ни сном, ни духом! Слушай! — он заходил по комнате, схватившись за голову. — Забросил я своего Стеньку. Злодей он, душегуб, не хочу его воспевать. Здесь же… Такой простор. Говоришь, Олег Вещий там правил?

— Возможно. Одна из версий.

— Русский князь?

— Вот тут я не уверен. Слишком много там жило скандинавов. Воины, ремесленники. Скорей всего он был из варягов, викингов, только на Руси не первый год.

— Викинг, говоришь? Чужаки в сердце Руси?

— Так они уже обрусевшими были, но пока не смешивались. Там, вообще, много разных племен жило. Большой по тем меркам торгово-ремесленный центр, не меньше тогдашнего Киева. Старая Ладога к тому времени уже больше века была скандинавской факторией, Новгород еще создавался. Он пока только три деревни и населения всего ничего. Потом богатством прирастать будет.

— Интересно рассказываешь, — Шукшин присел обратно на стул и потянулся за бутылкой. — Вот я черт старый, все у вас выпил! Вино больно хорошо.

Ирина пододвинула свежую партию только испеченных блинов и заметила.

— Есть, Васенька, еще наш пунш.

— Мне, Ирочка, нынче лишь красное сухое можно, и то немного.

Холмогорцева буквально стукнуло по голове. На дворе же стоит семьдесят пятый год! Василий Макарович с октября в могиле должен лежать. От потрясения Степан даже не заметил, как проговорил эти слова вслух. Ирина всплеснула руками и осторожно присела на край табуретки, напряженно взирая на Шукшина. Тот же в ответ нахмурился, его только что живое лицо буквально стянуло сеткой застарелых морщин. Глаза странно блеснули и притухли.

— Ты этот, что ли?

— Да, человек из двадцать первого века, — Степан напряженно ожидал развязки. Как Василий Макарович относится к попаданцам было неизвестно.

— Слушай, Степа, а ведь, похоже, что я вашему брату и обязан жизнью. Не знаю, но кто-то из таких людей сообщил начальству. Так, — Василий оглядел осиротевший стол, — давай сходим в магазин за винишком.

— Вась, а как же твоя язва?

— Залечили, Иришка. Представляешь, нет ничего! Чудо, да и только! Еще прошлым летом, перед съемкой у Бондарчука ко мне с нашего Алтая какой-то странный доктор приехал. Не хотел я принимать его, но он так глянул и сказал, что помру скоро и ничего сделать задуманное не успею. И такая вдруг злость взяла! Все, говорю, баста, давай лечи! И как начал он меня шпынять. Курить бросил, не пил давно уже. Так лекарь какие-то снадобья странные каждый день давал, иголками меня всего обколол, потом в больничку на восстановление положил. Бондарчук рвет и мечет, ему же надо фильм закончить. Кто ж знал, что он у меня будет последним, — голос Шукшина дрогнул. Ирина сидела, закрыв рот ладонью, чтобы не закричать от ужаса. Она же ничего не знала, — Ничего, выходили, вылечили. Потом этот лекарь крепко накрепко запретил в Москве оставаться. Вот набегами здесь и бываю. Сейчас даже выпить можно иногда с хорошим человеком. Но в меру и только сухое вино.

— Спасибо, Василий Макарович, на добром слове, но это не я был. Я только тогда попал сюда…

— Что ты все Макарыч. Сам меня, наверное, и старше?

Холмогорцев кивнул в ответ, но так и не признался, что ощущает себя рядом с писателем малолеткой.

— Вон там за углом неплохой магазинчик имеется. Деньги оставь, мне аванс за книгу выдали. Так что гуляем! Эх! Не забыть бы еще маме теплое пальто купить. Старенькая она у меня.

Они завернули за угол и вошли в обычный магазинчик. В послеобеденное время он был пуст. Как и пусты его прилавки. Степан прошелся глазами по ряду консервных банок. Негусто!

— Я бы вот эти взял. Морские огурцы, в будущем дорогущий деликатес.

— Мне не все можно, Степа. Здоровье нынче берегу. Представляешь, десять лет не пил, а доктор недавно разрешил, и именно красное. Его и возьмем, и рис белый, полезный он при моей болезни. Доктор научил меня его готовить по-китайски. Овощи, думаю, у Ириши найдутся. Девушка, что у вас тут имеется приличного?

— Берите, что на витрине, — привычно хабально ответила монументальная продавщица, но неожиданно из-за соседнего прилавка вынырнула невысокая щекастая шатенка.

— Ой, а это вы?

— Я! — гордо ответил Шукшин и широко улыбнулся свой фирменной «шукшинской» улыбкой.

— Я вас во всех ваших фильмах видела! Вы и в жизни такой простой, из народа. Зина! Чего столбом встала, найди чего человеку вино хорошее. Это же артист!

Зина тут же поменялась в лице и засуетилась.

— Чего хотите, уважаемые?

— Грузинское есть у вас? Нам бы бутылочки… — Степан скосил глаза и увидел, как Василий показал три пальца. — Три штуки.

Через пять секунд перед ними стояли чуть запылённые, темного стекла бутылки «Ахашени». Холмогорцев такого еще не пил и молча кивнул.

— Пробивайте!

— Еще пастилы вон той, девушка и конфет каких хороших. Есть? Спасибо!

Пока они шли к кассе, им уже выбили правильный чек. Кассирша так мило улыбалась, что Шукшин по собственной инициативе расписался на обрывках оберточной бумаги, чем привел всех продавщиц в полный восторг. Сами они об этом не догадались. Не было опыта общения с известными людьми.

— Вот так и живем, — Шукшин нес голову высоко, но глаза покрылись легкой грустинкой. — Неужели нельзя всегда быть взаимовежливыми, добрыми друг к другу. У вас там так же?

— Временами хуже, Василий. Правда, улыбаются в лицо чаще. Моду у американцев взяли. Но в целом и хамят, матом ругаются, себя не уважают.

— Ничего в России, короче, не меняется. Слушай, — Шукшин встал как вкопанный у входа в подвал. — Я, кажется, понял, о чем буду писать сценарий. И пусть эти сволочи только попробуют мне отказать! До ЦэКа дойду. Откуда есть и пошла земля Русская, как мы стали русскими и что есть в нас русского.

Лицо великого писателя буквально расцвело.

— Помог все-таки тебе попаданец?

— Ага. Вот ты мне почему поначалу странным показался. Но больно уж здорово вошел в наш мир, пообтерся. Даже авоську с собой захватил.

— Мы и не такое прошли, Василий.

— Пойдем, расскажешь. Ты не бойся, я пить больше не буду. Так, стаканчик. Моя норма на сегодня сделана! Просто мы у ребят все выпили, стало как-то неудобно, потому и пошел с тобой. Главное — ведь угостить людей хороших, а не себя показать. Какой ты гарный хозяин.

— Вот это королева!

Шукшин переводил взгляд с эскиза на Надежду и обратно. Степан откровенно хмыкнул. Он уже заметил, что Рашко на своих картинах несколько облагораживает всех «натурщиц». И в самом деле, делает их истинными королевами.

— Отлично вышло, Дмитрий.

Надежда хлопала ресницами и скромно улыбалась. Она так мило стеснялась Шукшина, его откровенного восхищения, что даже Степан был несказанно удивлен. Обычно Ягужинская за словом в карман не лезла.

— Вы, Наденька и в жизни выглядите настоящей русской красавицей. Вот, Дима, пиши с неё княжну! Я же, когда буду сценарий писать, именно её образ представлять буду. Шире свою картину сделаю. На несколько фильмов. Будешь у меня княгиней Ольгой! Той, которая древлян сожгла.

— Ого, ты замахнулся! — Рашко покачал головой. — Новая огроменная затея?

— Спасибо твоему другу, историку. Я же зимой у себя там на Алтае много писал, размышлял, как будто готовился к чему-то. Приехал сюда по делам издательским и сразу к тебе. Значит, судьба?

По спине Холмогорцева пробежали мурашки. Это что получается, он сейчас отчасти поменял ход истории? Будет новый великий фильм? И наверняка сам Василий там сыграет, возможно, лучшую свою роль в жизни? Ну не верил Степан, что такие люди живут долго. Вон, как зажглись шукшинские глаза. Горел он всегда, всю жизнь, как светоч. Потому и ушел в том мире рано.

— Счас ребята, я вам рис по-китайски сготовлю и поговорим. Меня аж распирает от идей! Душа горит!

Они сидели рядом. Женщины обменивались какими-то историями, Надежда пообещала сшить жене художника сногсшибательное платье. Василий ел мало, почти не пил, много говорил, время от времени что-то спрашивая у Степана. Дмитрий странно на них посматривал, как будто впитывал висящее за столом оживление. Холмогорцев не сомневался, что вскоре в мастерской появятся новые эскизы. Эх, придется ему еще не раз сюда приезжать позировать на пару с Надей. Рашко уже договорился с ней на портрет. Ну понятно, где еще такую натуру найдешь?

— Я не люблю людей больших, уверенных в себя, без страха и упрека, мне нравятся человеки «маленькие»! Ведь из них наша жизнь и состоит! На другого простачка глянешь — сколько же там всего сложного внутри наверчено! Ну а встретишь на Мосфильме какого-нибудь Народного — дрянь человечишко! У нас на Катуни на рыбалке с мужиками иной раз так языками сцепишься, что на тебе готовый рассказ!

— И писал?

— Всю зиму. Скучно сидеть просто так. Как легче стало, так и пошел в народ. Я сюда чего и приехал — сборник рассказов выпустил. Почему-то сразу приняли.

— Времена меняются, — задумчиво протянула Надежда.

— Думаешь? — вскинул голову Василий. — Может, и проще станет, но суть все равно не изменится. Человечишко существо подлое, косное, меняться он не любит.

— Какой ты, однако, оптимистичный, Василий. Но сам же постоянно пишешь и снимаешь про людей, — ухмыльнулся Дмитрий. Видимо, этот спор продолжался у них давно.

— Ну а про что еще? Возьми любого нашего мужичка, да разверни его душу вширь. Дорога выйдет от Бреста до Магадана!

— Образно, ёмко.

— Понимаешь!

Шукшин встал и прошелся вдоль картин, остановившись около какого-то пейзажа.

— Дим, у нас рисовал?

— Нет, это в Забайкалье. Там стройка начинается, ездил в командировку.

— Похоже. Осень, сопки, стылость. Душа в эти дни умиротворяется, как будто заново омыта осенним дождиком. Вот сижу я, братцы, как-то на завалинке и внезапно понимаю, что все не то и не так. Сердце схватило и не отпускает. Потому уже глянул по календарю, матерь божья, у меня ж сороковой день пошел.

На стол упала вилка, Надежда побледнела. Она до сих пор не догадывалась, что в том мире Шукшина уже не было. Точной даты его смерти не помнила.

— И каково это?

Опять этот пронизывающий взгляд истинного художника. Холмогорцеву снова стало не по себе, как будто он лезет грязными ногами в чужую душу. Но видимо, для Василия он стал отчасти своим, или тем, кого можно не бояться. Степан и сам в принципе умер, для того мира. Два сапога пара!

— И понял я, что любви мало. Мало у нас в мире любви. Вот блага и нет на земле. И долголетье нам не светит. Все крутимся, вертимся, не до нежности к родным, старикам и детям. Жить надо чисто, а я вот столько лет забывал матери деньги посылать. Думал квартиру в Бийске купить, куда в её возраст со скотиной возиться. Не хочет, — Шукшин вздохнул. — Может, это и правильно. Пока работаешь, трудишься — живешь.

— Ты-то у нас труженик.

— От родителей все. Вызвали, короче, меня в Москву, аванс вручить и договор подписать, поездом поехал. Хотелось после зимней спячки с народом пообщаться, мир посмотреть. Страна гудит — «Люди из будущего валятся. Плохо там у них, беда! Зато мы теперь знаем, как не надо. Грядут перемены». Надеются люди на перемены. Только вот будут ли они на пользу народную? Страшно мне чего-то. Как будто в темную пропасть заглянул. Наша-то родная история, получается, исчезла, а другая еще не появилась. Вот решил к вам заглянуть, душу успокоить, а тут эти самые люди, — Шукшин смягчился и на его простоватом лице прорезалась хорошая улыбка. — И не так это страшно, оказывается! Те же люди, пусть и со своим взглядом на жизнь. Мне вот Степан такое дело предложил.

— Василий…

— Да не важно. Ты как будто камень из былины, на котором написано куда дальше двигаться. Дорогу я уже сам выбрал. Так что, братцы, завтра отдохну и на Мосфильм. Должок там кое за кем остался. Да партнеров по съемке с осени не видел. Юра Никулин к себе звал. Кстати, сегодня есть у них представление? Мы еще вроде не опаздываем. Сто лет не был в цирке! Где-то у меня был его номер, — он полез за записной книжкой. — Где тут телефон-автомат имеется?

— На углу, — ответил задумавшийся о своем Дмитрий. — Меня себе в картину возьмешь? Мы так с тобой ни разу и не поработали?

В ответ была знаменитая вспыхнувшая сама собой улыбка.

— Сумасшедший денек, — Надя еле добралась до дивана и буквально рухнула. — Мастерская, Шукшин и еще Юрий Никулин! Для одного дня это перебор. Одно слово Москва!

— Ты же сама хотела успеть везде и повсюду.

— Ага, только забыла, насколько это утомительно. Степа, помассируй, пожалуйста, ноги. Ох, как хорошо у тебя получается!

— Ты, кстати, чего сегодня молчала?

— Я не молчала, с Ириной много чего успела обсудить. Даже не представляешь, сколько у нее и Димы в Москве знакомых? Я загибать пальцы устала от перечисления знаменитостей. Невероятно интересная пара.

— Я про Шукшина.

— Не знаю, оробела. Но какой импозантный мужчина! Но…понимаешь, чувствую рядом с ним маленькой девочкой и ничего поделать не могу.

Степан остановился и взглянул в глаза жены.

— Так и маленькой? Ножка у тебя, очень даже не детская. Вася это точно заметил.

— Вот дурачок. Иди ко мне скорей! Я так по тебе соскучилась. С ума сойти, мы будем десять дней вместе и на море. Сравню сервис будущего с нынешним элитным.

— Там далеко не элита собирается. Важные люди, Надя, но далеко не элита.

— Ты чего там возишься? Давай, расстегну. О, мой герой!