Обретение (СИ)

Глава третья. Онелия

1570 год до нашей эры

Земли янтарных Жрецов

— Ты будешь есть мясо, дитя?

— Да, спасибо… немного.

— Немного мяса для гостьи из деревни янтарных Жрецов.

Такхат улыбнулась и жестом отослала одного из слуг. Онелия расположилась на подушках напротив хозяйки. Они скрывались от полуденного солнца в покоях главной жрицы. В воздухе плыл сладковатый запах благовоний, а от небольшого фонтана, расположенного в центре комнаты, веяло прохладой. Девушка не чувствовала себя своей в этих стенах, но здесь было уютно и тихо. На широких ступенях за распахнутыми дверями дремали дети Такхат, утомленные дневной жарой. Поспать жрецы богини сладострастия любили, это Онелия знала. Она часто наведывалась в храм и успела изучить их повадки.

Юноши и девушки предпочитали коротать время за изготовлением благовоний и вин, иногда шили одежду, делали украшения и ткани и использовали каждую свободную минуту для того, чтобы устроиться в тенистом уголке храма и отдохнуть. К вечеру они оживали и начинали готовиться к очередному ритуалу восхваления своей покровительницы. Ритуал был шумным и бурным и заканчивался на рассвете. Эрфиан рассказывал девушке, что существуют и другие ритуалы, более интимные, предназначенные для узкого круга жрецов, но в то, что первый советник когда-то вел такую жизнь, верилось с трудом.

— Я рада, что ты согласилась разделить со мной трапезу, дитя, — заговорила Такхат. — Гости к нам заглядывают часто, но не ради обеда.

— Перекусить за одним столом с тобой, госпожа — большая честь, — вежливо ответила Онелия.

— Тебе здесь нравится?

Девушка в очередной раз оглядела покои.

— Тут спокойно, — ответила она.

Жрица рассмеялась.

— Только в светлое время суток. Боюсь, тебе бы не понравилось то, что творится на этих землях после заката. Хотя твой господин получал от этого удовольствие.

Получает и сегодня, пусть и не при всех, хотела сказать Онелия, но сдержалась. Она подумала про Лиэну и поджала губы, скрывая горькую усмешку. После того, как эта женщина появилась в шатре, Эрфиан словно сошел с ума: молчал больше прежнего, прерывал беседу на полуслове и мог разозлиться по самому ничтожному поводу. Видеться с женой первого воина Бустана девушке не хотелось, одевать красавицу — тем более, и во время ее визитов она делала вид, что спит. Онелия лежала в предутренней темноте, слушала разговоры первого советника с Лиэной и не знала, что расстраивает ее больше — смысл слов или осознание того, кто и для кого их произносит. Ей хотелось одновременно и плакать, и кричать, и ругаться так, что даже воины заткнули бы уши. Какими цепями эта женщина приковала его к себе, и как она умудрилась сделать это за столь короткий срок?..

Слуга принес мясо, и Онелия принялась за еду. К блюду подали клюкву и легкое охлажденное вино, которое не туманило голову. Девушка решила, что может позволить себе один кубок. В деревню она возвращается с воинами и не заплутает.

— Твое здоровье, дитя, — сказала Такхат. — Пусть твое сердце всегда будет открытым, и ты будешь слышать Ее зов.

— Благодарю, госпожа, — вздохнула Онелия. Есть уже не хотелось.

— Ты бледна, — заметила жрица. Девушка опустила голову. На мгновение она забыла, что эти существа улавливают чувства других так же тонко, как вампиры — эмоциональные запахи. — Расскажи о том, что печалит тебя.

— У госпожи много забот. Не думаю, что у меня есть право нарушать ее покой, расстраивая печальными историями… уверена, она слышит таковые каждый день. В храм приходит столько просителей.

Такхат отставила кубок.

— На свете нет ни чужого счастья, ни чужой боли, дитя — наше сердце способно радоваться и болеть за других, если мы прислушиваемся к Ней и не боимся держать глаза открытыми. Ты влюблена в молодого воина, охотника или винодела?

Онелия помотала головой. Жрица подперла щеку ладонью и вгляделась в ее лицо.

— Ты влюблена в одного из первых воинов, который успел обзавестись семьей?

— Нет. Уж лучше бы я полюбила одного из первых богов!..

Такхат взяла с блюда гроздь винограда.

— Ты отдала свое сердце тому, кто носит имя одного из них. И он — не янтарный Жрец.

Щеки Онелии пылали. Она бы отдала все за то, чтобы получить возможность встать и уйти, не обидев хозяйку.

— Я знаю его, — продолжила жрица. — Когда-то этот юноша делал для нашего храма такие благовония, которых не купить ни на лучшем базарном дне в Фелоте, ни у странствующих торговцев. Не буду лукавить, дитя. Орешек тебе попался крепкий. Но помочь я не смогу.

— Ах! Отчего же? Ты знаешь все Ее тайны! — Онелия смутилась. Сейчас она, чего доброго, будет выпрашивать у Такхат любовное зелье, как дурочка-служанка, вздыхающая по красивому воину. — Неужели…

Жрица подняла руку, заставляя собеседницу замолчать.

— Можно научить слепого видеть. Можно ослепить зрячего. Но если зрячий решил, что слеп, его никто не разубедит.

Онелия обхватила ладонями кубок и сделала несколько глотков. Вино показалось обжигающе холодным.

— Помочь я не смогу, — повторила жрица. — Но дам совет.

— Я слушаю, госпожа.

— Ты не заставишь его прозреть. Но в твоих силах сделать кое-что для того, чтобы он этого захотел. — Заметив, что девушка хочет что-то сказать, жрица прижала палец к губам, а потом прикоснулась к своему уху. — Нет, дитя. Не задавай вопросов. Слушай то, что Она говорит тебе.

— Боюсь… — Онелия замолчала. — Я уже пыталась, госпожа. Вышло только хуже.

Губы Такхат тронула улыбка, в которой смешались высокомерие и материнское тепло.

— Мужчины не травят своих соперников только потому, что им скучно, дитя.

Девушка удивленно распахнула глаза. Жрица кивнула ей и продолжила:

— Уж не думаешь ли ты, что здесь — берег, где заканчивается мир? У меня есть глаза и уши вдали от храма. Я знаю этого мальчика лучше, чем ему бы этого хотелось. — Она снова тронула пальцами мочку уха. — Ты слышишь Ее?

— Слышу, — ответила Онелия. Она подняла голову, посмотрела на Такхат и улыбнулась. — Слышу, госпожа.

— Славно. Нот, Брит! — Жрица пару раз хлопнула в ладоши и повернулась в сторону дверей. — Самое время собрать мешки трав для гостьи. Она отдохнет после обеда, а на закате отправится в путь.

Вампиры, поселившиеся в здешних землях, по словам советников, не нападали на путников, но после наступления темноты следовало держать ухо востро. Онелию сопровождал отряд из шести эльфов под предводительством Виласа, недавно получившего от Царсины обруч первого воина. Его обучал сам Белу, верный помощник и правая рука Жрицы, и Эрфиан, не желавший отпускать служанку в путешествие по незнакомым землям, упрямился недолго.

— С удовольствием остался бы тут на праздник, — протянул один из эльфов — он нес полученные Онелией от Такхат мешки с травами.

— Через трое суток мы вернемся домой — будете праздновать от души, — ответил Вилас. — Или жрицы богини сладострастия красивее наших девушек?

— Жрицы богини тоже хороши, — заулыбался другой воин. — Все женщины хороши. А если у тебя нет жены — так тем более.

— Хватит болтать, смотрите по сторонам.

Вилас ускорил шаг, и Онелия нагнала его. Теперь они опережали остальных. По небу плыла полная луна, девушка могла видеть первого воина так же хорошо, как днем, и в холодном серебристо-голубом свете его лицо казалось особенно красивым. Он напоминал одного из братьев Аллаат, служанки Жрицы Энлиль: кожа эльфа была смуглой, длинные волосы мягкими волнами опускались на плечи. Девушка подумала о том, что ей хочется прикоснуться к темно-каштановым прядям и почувствовала, как розовеют щеки. Какими бы невинными ни казались вина в храме богини сладострастия, не стоит пить больше пары глотков.

— Говорят, в этих местах воительница Кохаба встретила своего первого мужчину, — улыбнулся первый воин. — Не верю в сказки, но тут есть особая магия. Неудивительно, что жрецы построили храм в здешних землях.

— Не советовал бы я тебе с ней любезничать, Вилас, — подал голос воин, несший мешки. — Ты знаешь, чья она служанка?

— Да, — последовал прохладный ответ.

— А о том, что случилось с сыном хранителя знаний, ты слышал?

— А о том, как лихо я укорачиваю длинные языки, тебе рассказывали?

Воин обиженно фыркнул.

— Я предупредил.

Онелия тронула Виласа за рукав плаща.

— Я не знаю той истории. Когда Джагад рассказывал ее, моя приемная мать уводила меня от костра, говоря, что я еще мала.

— О, это не беда. Слушай.

Деревня янтарных Жрецов

За много весен, проведенных в шатре первого советника, Онелия переняла его привычку спать чутко. Сегодня девушку разбудило ощущение чужого присутствия. Она лежала с закрытыми глазами и прислушивалась. Еще не рассвело, но виноделы и слуги давно проснулись и сновали за стенами шатра, переговариваясь с воинами. Легкие шаги, тихий смех, обращенные к девушкам вопросы: знают ли они, с кем пойдут на праздник новой луны? Знакомые, родные, не внушающие опасений звуки. Онелия вздохнула и повернулась на бок. Сегодня на улице свежо, не хочется раньше времени выбираться из теплой кровати. Подремать еще несколько минут…

— Первый воин Вилас не давал тебе скучать?

Онелия насторожилась, подняла голову, села на кровати и огляделась. В отличие от Эрфиана, который спал в темноте, она оставляла пару масляных ламп и накрывала их прозрачными колпаками, но шатер заполняла мгла. Непроницаемая, почти живая — казалось, ее можно было пощупать. Девушка беспомощно вытянула перед собой руки, пытаясь найти говорившее с ней существо. Она не могла не узнать этот голос, слышала его каждый день, не понимала, что происходит, но больше всего на свете хотела, чтобы он зазвучал снова.

— Эрфиан, я ничего не вижу… ветер задул лампы. — Онелия замолчала. Происходящее не смущало ее, хотя следовало с головой спрятаться под одеяло и умереть от стыда. — Что ты делаешь в моей спальне?

— Тебя не было несколько дней, я скучал.

Ответить девушка не успела. Пальцы первого советника прикоснулись к ее щеке. Они были такими же горячими, как в ту ночь, когда они впервые заговорили о Гриалле. Онелия знала, что Эрфиан никогда не мерзнет, даже в редкие, но холодные зимние дни не меняет летние одежды на тяжелую меховую мантию и спит под тонким невесомым одеялом. Что он сказал ей тогда? Холодные руки — горячее сердце? Хлоя, приемная мать девушки, часто повторяла то же самое, но на другой манер: если пальцы мужчины обжигают огнем, его сердце обожжет льдом. Онелия знала, почему она так говорит. Муж Хлои, охотник, оставил жену ради молодой эльфийки, красивой как богиня Ночница и пустоголовой как винный кувшин.

— Вы задержались, — продолжил Эрфиан. — Первый воин Вилас не хотел тебя утомлять и устраивал привалы чаще обычного?

— Не думай так! Мы сидели у костра, и он рассказывал мне легенды о богах, которым поклоняются на границах земель янтарных Жрецов. — Онелия чувствовала, как к щекам приливает кровь. — Он не похож на остальных воинов, мне интересно с ним.

Произнести вслух то, что она хотела сказать, не получилось, но первый советник пришел ей на помощь.

— Ты поцеловала его. В этом нет ничего плохого. Тебе понравилось?

Онелия так часто слышала разговоры эльфиек о встречах с молодыми воинами, узнавала так много подробностей, которыми делятся только с близкими подругами, так ждала, что, впервые поцеловав мужчину, испытает то же ощущение легкости, полета и трепещущего сердца. Девушка позволила Виласу себя обнять, и уверенный жест первого воина, до этого обнимавшего не одну женщину, показался ей неловким. Когда он ее поцеловал, она не почувствовала ничего, кроме отчуждения: тело словно сковали невидимые цепи, превратив его из податливого в деревянное, кожа стала сухой и мертвой, не отзываясь на прикосновения, а уши будто не слышали приятных слов. Онелии хотелось, чтобы этот поцелуй поскорее закончился. Она отстранилась, думая о том, что завтра вечером они устроят привал неподалеку от лесного озера, и ночное купание доставит ей удовольствие. Может быть, все девушки чувствовали то же самое, когда их впервые целовали, и он должен сделать это еще раз? Но Эрфиан часто повторял, что не стоит лгать себе, если ты знаешь правду.

Онелия знала правду.

— Зачем ты об этом спрашиваешь? Разве тебе приятно говорить со мной о других мужчинах?

— Ты говоришь как женщина. Как маленькая неопытная женщина, которая прислушалась к совету жрицы сладострастия и решила, что вызвать ревность — лучший способ пробудить чью-то любовь.

Девушка задохнулась от возмущения.

— А разве это не так?! Разве ты не за этим приводишь сюда других женщин? Ты хочешь сделать мне больно! И видят первые боги — ты в этом преуспел!

Сильные руки обняли Онелию за плечи. Она, не пытаясь вырваться, прижалась к груди Эрфиана и замерла, слушая биение его сердца. Пальцы первого советника перебирали ее волосы. Девушка вдыхала запах его кожи — он был неуловим даже в те мгновения, когда они сидели за ужином на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Запах, наводивший на мысли о дальних странствиях и знакомых не каждому целителю травах, растущих в чаще непроходимых лесов. Онелия могла бы сказать «чужой запах», но он казался самым родным в двух мирах.

— Разве тебе приятно говорить со мной о других женщинах?

Глаза Онелии до сих пор не привыкли к темноте, но она подняла голову, пытаясь разглядеть лицо Эрфиана. Его пальцы снова тронули ее щеку, нежно сжали подбородок. Еще прошлой ночью Вилас точно так же прикасался к ней, но сейчас девушка испытывала совсем другие чувства. Сердце замерло, дыхание перехватило, а мысли, до этого кружившиеся в бешеном танце, успокоились. Время остановилось, сосредоточилось в одном моменте, нестерпимо сладком и мучительном, Онелия тонула в незнакомом ощущении — смесь боли, предвкушения, страха, стыда и желания забыть про этот стыд. Разве можно испытать столько за один-единственный поцелуй?.. Руки Эрфиана развязывали шнуровку на груди ее ночного платья, а Онелия пыталась найти нужные слова. Она должна сказать ему так много!..

— Эрфиан.

Она называла его так реже других — старалась обходиться без имени. Должно быть, потому, что у нее сразу появлялись мысли о покровителе снов, боге-целителе, возлюбленном Охотницы, богини шаманов-Сновидцев. Хлоя рассказывала детям, что Охотница выбрала Эрфиана за знакомую ей красоту — за длинные светлые волосы. Онелия, посвященная в тайны целительства, возносила ему молитву всякий раз, когда отправлялась в лес за травами или принимала роды у очередной эльфийки. Имена богов произносят шепотом — все знают, что так они слышат лучше — а к Жрецам, нареченным в их честь, обращаются «мой Жрец» и «моя Жрица». Как можно сказать это громко, чтобы услышали все?..

— Не нужно слов, мой свет. Мы скажем их потом.

— Ты здорова, дитя?

Онелия открыла глаза и села на кровати, прижимая к груди одеяло. Эрфиан, стоявший за приоткрытым пологом спальни, выглядел встревоженным. Девушка поднесла ладонь к глазам, заслоняясь от света. Солнце давно поднялось… В деревню она вернулась поздней ночью, проспала до полудня, и первый советник решил ее не будить.

— Что-то случилось? — снова заговорил Эрфиан.

— Ах, нет. — Онелия откинулась на подушки и поплотнее закуталась в одеяло. Не хватало еще, чтобы он увидел ее в ночном платье!.. — Мне приснился сон.

Она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Это был всего лишь сон.

— Ты напугала меня. Я решил, что ты больна.

— Прости. Со мной все хорошо.

— Ты меня звала.

Онелия поднесла пальцы к губам.

— Правда?..

Эрфиан улыбнулся.

— Какое бы сновидение тебе ни послали первые боги, надеюсь, оно было приятным. И не смущайся, дитя. Твое ночное платье очаровательно.

Девушка спрятала лицо в пышных кружевах рукавов. Это платье она купила у странствующего торговца — он сказал, что такие ткани делают только в дальних землях, у большой воды, неподалеку от берега, где заканчивается мир. Онелия заплатила за наряд несколько золотых монет и осталась довольна, но для чужих глаз он не предназначался.

— К нам на обед пришел советник Деон. — Эрфиан поднял руку в успокаивающем жесте. — Не торопись, дитя. Мы уже накрыли на стол, но дождемся тебя.