Очень далекий космос

«БРОНЕНОСЕЦ «ЭЙЗЕНШТЕЙН» или ЭКО-АЛФАВИТ МОРЗЕ»

Автор Геракл Мелило, перевод с языка, издательство «Язва», тираж сокращенный, год не получается

Проблема планетарной экологии, в том числе духовно очищенной от извращенно-поверхностно-бегло-познавательной смысловой эзотерики - вот, по сути, о чем роман новой звезды западно-противо-упадническоносной литературы Геракла Мелило. Здесь есть всё. Жидкие моря, неровные пучины, антиреволюционные борения, противоброневые чудища, разумостойкие любители научной правдо-мысли, а главное - неуемная привязанность к родной древне-глубинной природе автора.

И поначалу «Броненосец» - это вроде бы про броненосец. Некогда царедворско-имперский, а ныне исторически-утерянный путеводный повстанец - именно таков «Эйзенштейн» для критиков и не критиков. Однако постепенно акценты запутанно- изворотливо-верно смещаются.

То в центре внимания исследовательско-зоолого-рыбоспасатели судна «Антилемарк» (про него особо, ибо Дарвин не моден, а деньги для экспедиций надо добывать). То внимание смещается на народного полушамана, учено-телекинетика из Якутии Фомено-Кисленко-Уть. Но, наконец, мы видим, что главный герой все же голубой кит ... Он и в самом деле несколько голубой, ибо в китовом мире по причине вызванного хомо-энтропогением вымирания уже много десятилетий ощущается недобор кито-самок.

Однако в настоящий период взрослеющей кито-жизни предметом тайно-вожделения Blue-кита явился даже не какой-то пожиратель несчастнейших полуслепых гига-кальмаров - собрат кашалот, а вообще техноконструкция не в меру распрогрессиро- вавшихся мелких млекопитающих суши. Несчастный, потерявший в океане и родное стадо, и собственный пол, blue-кит сопоставляет себя с броненосцем «Эйзенштейном», поскольку тот предстает в новом мире чем-то вроде весьма большого китообразного. Или пра-пракитом - бабко-матерью-отцом всех китов - как утверждает улавливающий смутные гидро-мысле-образы рыбы якуто-телекинетик Фоменко-Уть. Понятно, вежливому ученому никто из команды рыбо-спасателя совершенно не верит, исключая кочегар-акустика Петра Гренкина, регулярно читающего журнал «Техника немолодых людей». Очень-очень напрасно весь «Антилемарк» в поголовной численности не верит в неявную очевидность смутно-мыслечтения от рыбы к человеку и обратно, а тем более - в явносущность самого blue-кита, ибо дальнейшие события заставляют очень и очень о преступно- неверии пожалеть.

Броненосец же «Эйзенштейн» сам по себе, разумеется, весьма и весьма интересен. Он бороздит не только моря и океаны, то есть приемлемо Лобачевские пространства, но и самое текучее из земных морей - время. Прибыв из далекой социал-революционной эпохи, броненосец - то есть его матросо-команда, - правдивомарксистско мысля, убеждена, будто, как и прежде, пребывает там же - в своей родной эре восхождения революционной звезды Венера. Просто вредно-упадочно-смердящий буржуазный трупо-строй с помощью подкупленного зажиточностью морзе-радиста Попова вывел из строя морзе-шифровалыцик, переправляющий все морзе- тире в морзе-точки, а сами морзе-точки в морзе-тире, да еще тоже самое сделал с компасом, в смысле перекодировал магнито-стрелку шиворот-на-выворот супротив полюсов. И именно потому броненосец «Эйзенштейн» вместо привычно революционной Балтики, или хотя бы приемлемо англо-оккупированного Мурманска все время попадает куда-либо не к месту.

И, однако, не все потеряно. Морзе-радист Попов успешно изолирован в трюмо-камере до кворума революционного трибунала и тройки, причем его умело-пальцы стянуты якорным канатом, дабы не позволить общаться с подватерлиниальным гальюном посредством морзе-стукотения. Стрелка компаса вновь перекрашена с голубо-красной в красно-голубую и даже из-за чрезвычайно революционного горения все же в более красную. Матросо-трибунал уже почти собран по вахтам и этажным палубам. Курсо-рулёжный штурвал опечатан многослойными старорежимно-экспроприированными капитанскими печатями, потому как на «Эйзенштейне» капитана в привычно житейском виде, по сути, не существует со времен залпа по Зимнему, который между прочим тайно-сделал «Эйзенштейн», ибо на героической «Авроре» случился казус с запалами из-за предзаговора троцкисто-зиновьевцев, разложивших старшего канонирного башенника. Именно с той поры революцион-матросы капитанят «Эйзенштейном» сообща, используя революционные мандаты и депутатские книжечки членов совета.

Ныне, когда постановление о разоблачении морзе-мятежа доведено революционной команде под роспись, все уверены в том, что жизнь начала налаживаться и ныне балтико-броненосец более не занесет во всяческие пиране-преопасные Амазонки в период противополушарной Боливарийской революции (о время- западании «Эйзенштейна» во всяческие эоно-провалы, с конечной целью все-помощи сознательному сельхоз-пролетариату Боливий и прочих Куб, читайте многочисленные приквелы романа Геракла Мелило]. Однако все многосотенные матросо-юнги премного ошибаются. Г розно-черно-ненастные тучи сходятся над почетным броненосцем и в буквальном и фигуральном мозго-смысле.

Ставший морзе-радистом из-за фамилии отца, типично- ошибочно-трибунально арестованный Попов, не умея навыка использовать руко-пальцы разом с фрагментом якорного каната, вынужден выстукивать сигнал «СОС» собственной, до того непрактично применяемой головой. Не кодированные гидро-волны от «СОС», перечеркивая подватерлиниальный гальюн и внешнюю чугуно-броню, просачиваются в океанскую пучину на достаточно большую глубину, в мирный мир страхо-кальмаров и жуть-медуз. Однако оные непрямоходящие из-за природной темноты и недоразвития совершенно не могут правильно интерпретировать гидросигнал. Трагически некодированные сообщения, видимо, обязаны навсегда потеряться в бездне глубины и не найти достойного адресата. Но дело спасает забытый всеми Blue-кит.

Его восьмидесятикилограммовый мозг внимает гласу о помощи. Посредством собственной головы и трехстакилометрового разгона с места он, в свою очередь, не слишком умело покуда «морзит» в ответку по тому же многострадальному бронекорпусу «Эйзенштейна», также со стороны подватерлиниального гальюна, только не с внутреннего, а с внешнего ракурса. Добротная, отчеканенная еще в стародавне-царедворские эпохи броня выдерживает ответный сигнал, причем получивший в результате ответа дополнительные гематомы головы Попов с трудом, но дешифрует чужеродный «СОС». Завязывается оживленная переписка. В результате многочасового морзе-диалога и неисчислимого количества затылочно-лобных гематом Попова (и, не исключено, планктоноедного Blue-кита) оный привыкает более-менее сносно общаться на специализированном, морзе-радистском языке.

Кстати, в последствие оный Blue-кит пытается общаться революционной азбукой Морзе, перестроенной в диапазон гидролокации, с оставшимися в океанах Земли собратьями. Но все тщетно. Проживая свою предолгую жизнь в не мутных, но смутных водах, простые собратья-киты остаются безразличны к процветанию и прогрессу новой жизни. Что совсем удивительно, но привычно ожидаемо, вспыхнувшие в последствии в ученой среде «Антиле- марка» диспуты по случаю обраслечивания, попавшегося в научные сети Blue-кита, несмотря на выверенно-эмпирические возражения телекинетика Фоменко-Кисленко-Уть, привели к порождению лже-теории о раннедоплодной дрессировке оного кита и никак не более того. В смысле, в каком-то тайном бассейне неизвестного миллиардера некие неясные современной науке циркачи выдрессировали оного кита во младенческом возрасте. В последствие же, перегнав в росте бассейн и ощутив его ванной, оный голубой кит выбрался из «тазика» для плесканий, нащупал чужие моря и был таков.

Надо ли говорить, что интенсивность диалога «дрессировщика» Попова с голубым побратимом приводит к многочисленным повреждениям чугуно-брони, причем в большей мере с внешней стороны корпуса? Необходимо ли пояснять, что, несмотря на революционно явную любовь к непосредственности русской природы, но все же полную экологическую недовоспитанность, революционные мореходники вынуждены оборонять свою чугуно-броню со всей стойкостью врагу не сдающегося, од- но-едино-русского «Варяга»? И они обороняют! Собственным упруго-неподвластным трудом и даже двуедино-совместным калибром. И потому податливо-отзывчивому Blue-киту тоже приходится несладко. Но ведь это все с внешней, относительно чугуно-брони стороны.

С внутреннего же профиля чугуно-защиты повреждения в основном присутствуют на голове сына Попова - Попова. Судоброненосный врач «Эйзенштейна», разглядывая сплошную гематому головы морзе-радиста и накладывая на оную неисчислимые природой швы, предполагает, что отщепенец пролетарского братства Попов порешил ускользнуть от революционного трибунала посредством членовредительства и самоубиения внутреннего мозга. Потому рекомендует недособранному трибуналу и тройке срочным образом изолировать морзе-радиста от всяческих стен и даже пола для сохранения жизни оного в плане законодательно-верного и приличествующего наказания. На что революционный трибунал, директивно соглашаясь, признает, что оный субъект, предполагаемо, тайно-подкулачник Попов, действует в плане самоубиения почти пролетарски самоосознанно, однако додерективно и потому законодательно неясно, в исполнение чего упирающегося Попова извлекают из явно малопригодной в содержании наказанных пригальюнной каюты и перетаскивают на палубу, где искусно помещают в парусозамотанное убежище в пустом пространстве между гей-юст- брикет-какими-то-там-мачтами, заодно наращивая количество стягивающих туловище канатов и крепящих гематомы бинтов.

Что с того, что данный пред-арестованный брыкается и кричит ртом, будто какой-то там морзе-контакт с ожившими цунамо-волнами ни в коем случае не позволено прерывать, а то будет хуже? Он лишь убеждает недособранный трибунал и судо-броне-врача в том, что многочисленный травматизм человеческой головы никак не способствует правильности работы нереволюционного интеллекта. Почем знать убежденным трибуналыцикам и тройкам, что, давно не бывая на палубе и не видя происходящего воочию, морзе-Попов попросту ничего не ведает о сумасшедшем - по всем видимым признакам - Blue-ките, который днем, ночью и вообще, как заблагорассудится, таранит несчастный, даже уже несколько сплющившийся «Эйзенштейн». Отчего им догадаться, что давно не видящий света белого, а также не слышащий ничего, кроме смываемого где-то поблизости унитаза, экс-радист, не догадался о голубом ките вообще, а приписывает производимый им диалог подводным толщам кругло-доказанной планеты, которая, пользуя подвластные земледвижущие вулканически-дикие силы, общается с ним посредством узконаправленных японских цунамо-волн? Более того, кто ж теперь внемлет предупреждению Попова, что волно-цунами с ударами в чугуно-броню не прекратятся, покуда морзе-радист не ответит на все вопросы глубоко-подводной Матери-Земли?

Напор книго-сюжета и неумолчных стихий беспробудно возрастает. Ведь несгибаемые сотрясения чугуно-брони резонируют не только с защищенной многослойностью парусины головой неказисто обвиненного Попова, ой, не только! В конце концов, и до того нестойкие в компасе северо-юго сигналы ослабевают. Вновь перед «Эйзенштейном» незримо-тайно и негаданноскрупулезно разверзаются хроно-провалы. В предвкушающем кораблетрясении валится он в разнообразные времена и моря, не ведая о судьбе и своей джи-пи-эс-ориентации.

Но зато совершенно не теряет свою Blue-ориентацию злополучно ввергнутый в обстоятельства синий. Порой он следует за экзестенциальным для него пра-пра-китом «Эйзенштейном» в эти временные дыры. Порой промахивается, и тогда в тщетности поисков рано или поздно морзе-атакует другие, непричастные корабли. В частности, «Антилемарк». Но ведь «Антилемарк» совершенно захудало штатский пароходоход: у него вовсе нет надежной, царедворно выверенной чугуно-брони. В обстоятельствах односторонней морзе-сигнализации он неумолимо бесприютен перед головотуловищем Blue-кита.

С полным научным рвением, спорят о поведении агрессивно-мощной рыбы, заблаговременно воссевшие в шлюпки и облачившие спасательные круги на груди, эколого-мирные ученые мужи. Но спорить тут не о чем. Во всем однозначно поголовно виновен сапиенс, с когдатошней приставкой «Homо». Воистину он - этот сапиенс - виновен в полном попрании глубоко- и мелководной экологии посредством неутешительно обманной утилизации пластиково-пицерийных пакетов. Чему отныне есть явное и неумолимое свидетельство в обличив осумасшевшейся от переедания пластика глубоководной китоидной рыбы.

И лишь стойко-мудрый, народный полушаман из Якутии Фомено-Кисленко-Уть зрит скрытую океаническими глубинами бездарностей от науки правду. Сам лично он нисколько не страшится ни глубин, ни высот истинной учености, но выпестованный с детства любовью к тучным стадам поедающих одуванчики оленей, он вынужден спасать от совместного утопления своих сожителей по «Антилемарку», а главное, выполняя давным-давно - до института куроведения - данную оленям клятву - охранять природные пастбища от браконьеров - спасать и страдающего от собственных гематом Blue-кита. Ведь какая, по сути, разница для истинного народного полушамана, в чем выражены пастбища - в зелени малосъедобного для homo-человека мхах или в столь же несъедобном планктоне? И то, и то полезно для здоровья других одухотворенных природой сущностей.

И потому, смело-непосредственно оставляя свое штатноперворядное место в спасательной шлюпке, Фоменко-Кисленко-Уть бросается к лабораторным обесчеловеченым ныне пустошам в поисках синтетических гумано-рыбных сетей. Что с того, если над полушаманом-инструктором потешаются в неверии его псевдо-коллеги по рыбной экологии? Рискуя самоубиением в скопище битых пробирок с рыбными паразитами при очередной тряске подвергаемого морзе-стуку «Антилемарка», он неумолимо продирается к поставленной судьбо-жизнью цели. В темноте обезлампеных трюмов проносятся перед взором Кисленко-Уть детские видения о вкусных оленьих пельменях и привозимых нечаянными краснозвездными винтокрылами невиданных в якутском становище банко-тушеночных курей. Не иначе с тех самых пор он оставил завещанную предко-древом шаманскую судьбу и заразился идеей выращивания невиданно-голенастых в тундре птице-курей.

Но ныне речь не о курицах. Пора спасать заблудившуюся в безответности морзе-монолога удивительную кито-рыбу. Причем, спасать не только от одиночества общения, но и от разбушевавшегося в неясности хроно-странствий бабко-мать-отца всех китов - «Эйзенштейна». От его мега-недобрых революционно-выверенных калибров основного формата, а порой, и мелковспомогательных. Ибо неистово больно там и тут бьют в безбрежно-ранимую гладь всеобщего океана огнеопасные, раскаленные чугуно-тыквенные мордатые ядра - опасная пена беспечно разогнанной промышленной революции и исключительно разнополой любви, привнесенная в осовремененный постмо- дернистический мир добра и любви без границ, носителем которой как раз и является неустрашимый к гематомам и сотрясениям восьмидесятикилограммового мозга Blue-кит.

Но не будем тут разоблачать всю безбрежность авторской задумки неумолимого Мелило, а лишь возмутимся вместе с писателем искусственно вывороченным оскудением природного разнообразия вокруг и устрашимо опасной урбанизации планетарного шара, так же, как и романо-книжный герой Фоменко- Кисленко-Уть, неустрашимо следующий по орбитальной траектории в неизвестность грядущих перемен.

Вся всегда Ваша Маргарита Плоская