Очень далекий космос

«БУРРОТИЛЛО или ГЕРОЙ НОВОГО ВРЕМЕНИ»

Автор Соглиб Падучий, перевода нет, издательство «Опс!», серия «Вау!», тираж о-громадный, год выпуска был

«Бурротилло» - новый взгляд в старом литературном слове борьбы жизни с традиционной панибратствостью общинной дремучести. Практический модерно-тоталитаризм против пост- модерно-иерархо-кантонианства - кто-кого все-таки наповал. Однако сей сокрыто-смысло-подсмысл мягко-привычно встроен в легкохудожественно выстроенный сюжетообразующий контент общетональной саго-томности созвучия прозо-резкости с стихоправдией тумано-легкости. Можно ли создать то же самое, но с более явно выраженной искательно-завуалированной прямотой? Да, наверное, можно. Но стоит ли? И главное, не погасит ли в таком случае нестерпимо сверх-яркий китайский фонарь тихоходно надвигающуюся по сюжето-колее смыслотень общей легкотелости трагико-заносчивой прямоты, выведенной из жизне-правды нехарактерных психо-тонкостей? Вот-вот именно в этом и есть главный вопрос?

Итак, Бурротило. Главный дерево-герой, сводно-худо-образ любого стандартного геномодифицированного мальчика из полена. Ведь, по сути, любой подросток это и есть полено. И уж чисто от всгречно проявившегося мастера зависит, что выйдет из полена, как результат. Образ с тонко-пронзительными чертами или... Ну, в анти-психо-идеале то же первичное полено, лишь слегка огрубевшее от пинков жизни и мастера-наставника, а также от вбитых в него по горло гвоздей.

Безусловно, определенную роль играет малоизвестная внешнему наблюдателю-костоправу внутренняя сущность полена. В самом деле, уже от природной сущности зависит, трухляво ли полено и наличествуют ли в его тоновом характере неподда- ющиеся психо-коррекции сучки.

Однако это все в философско-надувательс... выдутом через худо-образы плане. А что же относительно сюжетной рвано- крученности? Тут свои подводно-выверенные рифо-камни.

Сам Бурротилло - полено как полено. Даже после снятия стружки и обработки паяльной лампой. Однако уже в перво- главости романа чувствуется, что внутри у Бурротилло сидит довольно прочный гвозде-стерженек. Ибо, в самом деле...

Не успел опохмелившийся по случаю окончания тяжелой плотницкой пятницы Папа Карлоло дойти назад до своего жилого подвальчика, как у родного порога его уже дожидалась почто- повесточка из местно-микрорайонного домоуправления о досрочно-бессрочном выселении в связи с ярым нарушением обще- правил пожаро-безопасности городских застроек. Что с того, что Папа Карлоло может всем и каждому растолковать, что очаг на площадке его жилого подвальчика всего лишь нарисованный? Повесточка - есть повесточка, с ней не поспоришь. Кого, в конце- концов, волнует, что Папа Карлоло ровно за два часа до того прикупил букварик, продав свой собственный бушлатик? И да, конечно, отныне выселившемуся из подвальчика Папе Карлоло придется переживать холода на железнодорожном вокзале без оного бушлатика. Там уж он вволю надумается о том, стоило ли оно того. Нет, даже не строгание полена как такового (кто из нас когда-то, сдуру, чего-нибудь такое не настрогал впопыхах?). А по поводу букварика. Ведь по причинно-следственной связи, не приволоки он букварик, родимый геномодифицированный Бурротилло не выучился бы грамотке. А, не выучившись грамотке, он бы не сумел настрочить на Папу Карлоло жалобу домоуправу, которую к тому же срочно и приватно переправил посредством знакомого голубя.

Полено-мальчиша Бурротилло вполне можно понять и даже простить. С одной стороны, по малолетству он, может быть и правда, не сильно отличает нарисованный огонь от настоящего. Но, с другого ракурса, ему явно не откажешь в дальнозоркой предусмотрительности. Может быть, сам по себе Папа Карлоло и не занимает много места в подвальчике - ведь от него порой даже есть толк. То, что он время от времени стучит своими стамесками без продыху, тоже можно пережить. Гораздо более волнительно то, по какому поводу он шелестит этим своим рубанком и разбрасывает там и тут крученую стружку. В этой своей подозрительной неутомимости, особенно после посещения трактирчика по пятницам, он, чего доброго, отчебучит что-то из ряда вон. В конце концов, лишенный столярных инструментов и подвальной мастерской Папа Карлоло уж точно не сорвется в новый творческий зуд. И мальчишу Бурротилло вовсе не импонирует рождение на плотницком станке, да еще в тесноте под-лестничной скученности, очередных гено-модифицированных братиков и сестричек - в подвальчике и так не продохнуть от стружки.

Итак, благоразумно-предусмотрительно обзаведшись собственным, очищенным от соседей жилищем - включая назойливого сверчка, - Бурротилло решает посетить окружающий мир. Ведь тот, и вправду, уже чуточку заждался его вторжения в жизнь. Всяческое ежеутреннее посещение церковно-приходской школы (право, занятие не актуальное) разумно решает Бурротилло. Ведь жизнь - сама по себе школа, и познавать ее надо с самого нутра.

Первым, нагло вторгшимся из внешнего мира в мир Бурротилло, оказался безымянный мальчик-толстячок, наивно представляющий себя кем-то вроде взрослеющего не по дням, а по часам мультимиллиардера Анасиса. За пять монеток он прикупил у Бурротилло букварик и красно-горошечную, сотканную Папой Карлоло рубашечку. В своем недалеком (как выяснилось) прогнозировании он полагал, что проделал просто-таки выдающуюся сделку. Ага! Не тут-то было. Прибыв через считанные часы домой, и даже не успев протереть губы от цветастых кремов поглощенных пирожных, прикупленных за выручку от перепроданного на толкучке букварика, он нос к носу сталкивается с неумолимой расплатой, то есть со своими, досадно приунывшими от присутствия на всех этажах коттеджа полицейских папой и мамой. Иск, поступивший все той же голубиной почтой в городской суд от Бурротилло, вроде бы не слишком серьезен... Это по поводу букварика. Там всего лишь легкое жульничество несовершеннолетнего сынка с целью мелкой же наживы. Но вот на счет горошечно- красной бумажной рубашечки - тут все гораздо хуже. Раздевание малолетнего на улице попахивает домогательствами определенного вида и даже насилием над неокрепшей поленной душой. К тому же, папочка, не сдержавшись, сразу же по прибытию отвешивает любимому сыно-чаду увесистого «леща», что тут же служит веским доводом для лицезреющей дело полиции о присутствии в данной семье неприкрытого насилия над собственными деторожденными несовершеннолетиями. Мелким штрафом и, тем более, взяткой тут уже не отделаться.

В общем, изрядно поднаторевший в жизни после инцидента Бурротилло - с возвращенным буквариком, а также неотъемлемой денежной компенсацией за моральный ущерб, не говоря уж о новом костюмчике от Кордэна, возвернувшимся взамен утраченной горохово-красной рубашеночки, - смело и уверенно идет по жизни дальше. Кое-кто из окружающего пространства не совсем правильно реагирует на его новые брючки и пиджачок. То есть чрезмерно алчно реагирует. Наивные...

Нет, все-таки не люди. Лиса Кларисса и котофей Базили.

Прикинувшись плотничными сослуживцами Папы Карлоло, - которого они, между прочим, и в самом деле иногда встречали вблизи вокзальной ночлежки и даже не единожды осматривали его и без того стерильные в плане денежной массы карманы, - данные звере-товарищи решают проделать аналогичную краже- операцию и с дерево-отпрыском Карлоло - Бурротилло. Для зачина - и для общего изящества замысла - они заманивают наивного геномодифицированного мальчиша в кегель-бар, где для начала закатывают пир горой, а после, и по сговору с кегель-трактирщиком, подсовывают ему вместо кеглей обглоданные кости, кои забрасывают в обобществленный горшок (на свое горе, как выясняется впоследствии).

В самом деле, несколько позже, по письменному наушению все того же мальчиша Бурротилло, обоих зверушек - и лису Клариссу, и котофея Базили - привлекают в суд за убийство. Кого бы вы думали? Вот именно - все того же Бурротилло. Да, в свое время они действительно после кегле-бар-трактирных похождений пытались несколько притопить в пруду мальчиша-полено, но ведь...

«... не получилось же! - оправдывается на суде неожиданно прозревший котофей Базили. - Оно же... это... не тонет вовсе!»

«Да и, как же такое может быть? - вопрошает в неожиданной наивности лиса Кларисса. - Как же такое может быть, что нас - убогих зверо-нищих - привлекают за убийство полено-Бурротилло, а оно же - полено - сидит туг - в зале суда, в качестве свидетеля?»

Однако местный городо-государственный суд строго-суров и беспристрастен. В конце концов, наличествуют вполне веские материальные доказательства. Полная чаша... горшок с костями оного - убиенного во младенчестве Бурротилло. Да еще признания кегле-трактирщика, завизированные печатью. Кстати, трактирщик отделывается штрафом суду и материальной компенсацией убиенному за моральный ущерб в виде пожизненного и удвоенного до совершеннолетия пансиона. И уж, поверьте, тремя корочками хлебца тут не отделаться!

А вот лисе Клариссе и котофею Базили везет гораздо меньше. Клариссе, тоже пожизненно, назначают каменоломни с отвалами, но вот в отношении Базили суд - благосклонно учитывая проблемы оного на почве зрением - присуждает вязание варежек с шапочками для зим до последней пожизненной зимы в подвальной мануфактуре. Зато отныне им никогда не придется промышлять побирательством - скромный столово-тюремный порцион обоим завсегда гарантирован.

Однако путь героя нового времени по жизни продолжается неумолимо. Причем, кое-где и кое-кто пытается даже помешать Бурратилло двигаться по этой жизни без помех. На свою, как выясняется, голову.

Директор кабаре-театра Царабас (который Марабас) тоже решает чуть подзаработать на бедно-наивном полено-мальчише. А именно - обрато-приватизировать у оного приподвальное помещение с пририсованным очагом, а заодно поджиться костюмчиком от Кардэна для своей кабаре-гримерной, а уже галстучной запонкой с бриллиантовой шпонкой совсем лично для себя. Ага, как же!

Встречно исковые жалобы и запротоколированные сверчком (по наушению Бурратилло) пьяные разглагольствования Царабаса (который Марабас) о несоразмерности налогообложения на театры со стороны министерства театро-музо-культуры приводят к полному прекращению налогообложения данного кабаре- заведения вообще, ибо сам обобранный до нитки исками в пользу обиженного полено-мальчиша Царабас (который Марабас) оказывается выброшенным на улицу. Впрочем, как и вся труппа горе- актеришек театра. Теперь всем им придется побираться, в чем они порядком поднаторели еще в прошлой до-театральной жизни и в науке чего им бы ранее могли безвозмездно помочь давешние любители кегель-баров. Исключение, правда, составляет плакса Пьерок. Оный, по письменной рекомендации полено-мальчиша, гуманно-милостиво направлен в дом умалишенных на принудительное лечение от нервозов касторкой.

С некоторым сожалением приходится констатировать, что доведенный до отчаяния неудачным побирательством Царабас (который Марабас) не угомонился и вскорости решается отомстить Бурратилло посредством сложно-выверенного плана с втягиванием в оный пиявочных дел мастера Дуррэмака. Итог печален. Однако не расстраивайтесь. Никоим образом не для полюбившегося читателю проказника и озорника Бурратилло.

Первично огорошившего полено-мальчиша показом своей пиявки Дурремака, стремящегося таким прямоточно-наивным способом запугать глав-героя романа кровососущим монстром, постигает донельзя плаксивая участь. Учитывая письменно изложенную жизне-версию Бурратилло, справедливо озабоченный детским полено-здоровьем суд не только отчекрыживает от Дурремака кровопускающую пиявку, но и самого его, так же, как и бессмысленно плаксивого Пъерка, отправляет на принудительно родниково-капельное лечение спелой касторкой. Ну, а у Царабаса (который Марабас), как у главного неугомонного затейника анти-поленных пакостей, справедливо возмущенный попечительский совет по надзору за безоблачностью младенчества обрывает все своеобразие бороды и препровождает оного Царабаса в один из отдаленнейших леспромхозов в семилетие добычи для города тех самых поленьев с отопительной функцией.

Не слишком везет и появившейся на горизонте жизненной проходимости Бурратилло кукло-красотке Жальвиле. На свою кукло-голову она предварительно обучила оного полено- мальчиша любительской юриспруденции, чем несказанно обогатила его потенциальные возможности в грамматике тяжб и жалоб. Потому и исключительно не для корысти, а ради практики и в целях философского доказательства преобразования любой потенциальной вероятности в кинетическую жизненность, полено-мальчиш Бурратилло и настрочил орфографически выверенную гербоносную бумагу на кукло-пуделя Артёмона, якобы искусавшего оголенные полено-ноги оного. Что с того, если Артёмон предъявляет обеспокоенным полено-коленями судьям свои давно сточившиеся клыки, могущие по серьезному разжевать лишь приготовленную Жальвиной манную кашку? А также не относящийся к делу, но все же действительно проеденный молью до дырявости пудельный парик с кучерявостями? Кто будет верить натурально облезлому, престарелому пёсику и (уж тем более) подозрительно румяной на его фоне Жальвине? Неслабая денежно-материальная компенсация за понесенный ного-полено-ущерб неумолимо надвигается. И, разумеется, никак не в пользу хозяйки (отныне уже когдатошней) маленького аккуратненького домика с мезонином, который так приглянулся отдохнувшему в нем всего единожды Бурратилло.

Отныне он может отдыхать в указанном домике в любое время, потому как именно данный домик с прилегающей территорией и назначается в компенсацию полено-ножному ущербу. Однако практично поразмысливший о тяготах будуще-долгой жизни и ее неожиданных превратностях (особенно в свете неясно-причинно-ушедшей в вечное побирательство съемных квартир румяно-голубоглазой Жальвины) Бурратилло озабочивается своим личным будущим, а потому отдает странно-привалившую собственность в аренду подозрительно зажиточной черепашке Тротилле. Однако взаимовыгодное партнерство квартиро-сдаче-съемщиков почему-то не переходит в стадию долго-сотрудничества, ибо жутко обеспокоенный здоровьем опасно престарелой Тротиллы наблюдательный полено-мальчиш, презрев собственную выгоду ради человеко- и особенно черепахо-любия, решает, что полутысячелетней Тротилле будет гораздо удобнее проживать на полном травяном пансионе в частнокоммерческом террариуме «Черепаховый суп», чем самостоятельно готовить чаи и кофе из лепестков полевых лютико- цветиков. И, к тому же, ей - Тротилле - будет куда веселее, чем в одиночной тоскливости пруда, плотно-трехэтажно-клеточно соседствовать с приветливыми, такими же, как она холоднокровными сожителями - питонами, варанами и прочими добрыми гадами. Что может быть лучше и приятнее для старушечки Тротиллы, чем хотя бы напоследок познать чувство локтя добрых чешуйчатых соседей - гадюк, кобр и гремучих змей? От них, особенно от приятно говорливых, акцентно-шипящих иностранок, можно каждый день - да, впрочем, все дни и ночи напролет - узнавать что-то новое о чужих странах, акваториях, нравах и обычаях, которые, в силу своей ошибочной привязанности к единичному пруду, старенькая черепашка Тротилла уже никогда не сможет посетить.

Не без слез простившись с обожаемой квартиранткой - тем более, расстроившись по поводу неожиданной пропажи любимого и единственного монокля из мамонтового бивня, - наш черепахолюбивый герой Бурратилло вынужден, по ее просьбе, утруждать себя еще и подписыванием всяческих чисто формальных, никому ненужных бумаг, касающихся добротного содержания оной, а также оставленной ныне - в силу обстоятельств несоизмеримой силы и «де факто» - без присмотра, но загодя приватизированной глади старинного пруда. Потому наш полено-мальчиш без всяких стонов и причитаний берет на себя еще и чужие обязанности по содержанию заповедной - вернее, не так давно заповедной - территории. Пруд, к сожалению, по случаю бесхозно расплодившихся комаров и по соответствующей бумаге сан-эпидем-инстанции придется временно осушить, а дабы место не пустовало - заасфальтировать под стоянку индивидуального транспорта. Однако наш озорник Бурратилло не унывает: ведь это все временно, до возвращения черепашки Тротиллы в родные пенаты, правильно?

И кстати, о лютико-цветиках вокруг домишки, оставленного без присмотра румянолицей Жальвиной. Не по возрасту практично рассудив, затейник Бурратилло выкорчевывает лютики и засеивает пространство гораздо более красивыми цветами мака. Тем более, что маковые плоды пользуются на рынке гораздо более наглядным спросом и приносят к тому же куда большее эстетическое удовольствие за счет яркости и сочности одноцветного багрянца. Им даже может любоваться через красиво решетчатый орнамент питомника успешно и совершенно за государственный счет стерилизованный не только в плане зубов, а также загодя бритый на-лысо (на случай перескакивания блох от соседей), пудель Артёмон.

И да, Бурратилло заботится не только о зубах чужих пуделей. Порой и о своих тоже. К примеру, отыскавшийся при высушивании глади запущенного пруда совершенно бесхозный золотой ключ неизвестного назначения вполне сгодился на переплавку в полновесно сияющую челюсть, коя, безусловно, круче полированной древесины.

В общем, над удивительно свежим нраво-романом «Бурратилло» и его человеколюбиво-животной философией можно вполне скоротать несколько незанятых вечеров на бережку какого-нибудь прудика под кваканье сытых комарами лягушек и похрапывание других гадов, сытых уже самими лягушками.

Вся всегда безмерно Ваша Маргарита Плоская