Очи черные. Легенда преступного мира

Глава 12. Возвращение

Для возвращения к Черной моли была придумана легенда, которая как будто бы оправдывала исчезновение Ольги: ее похитил давний поклонник Ветошников. Этот человек был завсегдатаем «Черных очей», и по счастливому совпадению не раз оказывал знаки внимания танцовщице, но он не мог позволить себе ее общество, потому как был жаден и считал, что цена за это удовольствие была слишком завышена, ведь за назначенную сумму можно было неделю навещать дом терпимости и пользоваться услугами самой дорогой проститутки почти неделю. По официальным данным этот пройдоха бежал из Москвы, но на самом деле был упрятан в тюрьму за многочисленные нарушения закона. Он проиграл крупную сумму денег в одном из подпольных игорных домов и должника преследовали бандиты, желавшие взыскать долг. Трус Ветошников сдал всех, кого только мог, зато в обмен на обещание опеки властей в тюрьме. Он не пал жертвой заключенных, которые растерзали бы стукача в первые дни его пребывания в месте лишения свободы и за сговорчивость получил привилегию: его поместили в специальный блок для политических преступников. Там, по слухам, Ветошников скончался от какой-то заразной болезни, но Борис Дмитриевич прекрасно понимал, что он пал жертвой очередных массовых расстрелов, которые были неотъемлемой частью красного террора. В первую очередь убирали именно политзаключенных и палачи не спешили вникать в такие нюансы, как «сделка с властью».

— Вы — дворянин? — спросила робко Лье, наблюдая, как изящно Борис Дмитриевич справляется с вилкой и ножом. Они вместе обедали в ее комнате, чему девушка была невероятно рада.

— С чего ты решила, что я — дворянского происхождения? — усмехнулся он в ответ.

— У вас… изящные манеры… и музыкальные руки.

— Как это — музыкальные?

— Длинные тонкие пальцы — таких у крестьян не бывает. Мой отец всегда сетовал, что ему не хватает дворянского изящества. И он переживал, что его руки не для инструмента, а для мотыги.

Борис Дмитриевич рассмеялся, но после этого вдруг сделался серьезным и, нахмурившись, произнес:

— А я как раз крестьянский сын. Помимо меня в семье было еще девять человек. Я и мой старший брат ходили в сельскую школу, остальные так и остались неграмотными. В пятнадцать поехал в Москву на заработки и устроился на завод. Много работал, потом случайно попал в ряды разведчиков и вместе с товарищами ждал февральской революции семнадцатого года, надеясь, что после нее наш брат получит не только в руки мотыгу, но и книги, а, научившись читать и писать, станет полноправным гражданином большой и сильной страны, в которой равные возможности для всех.

— Разве так возможно? — вздохнула Лье.

— Ты подожди! Придет время, когда все изменится…

— И солнце будет ярче, и трава зеленее! — произнесла задумчиво девушка. — Вот только не все доживут до этого счастливого момента. Большая часть захлебнется в собственной крови. Или зачахнет от тоски над могилами близких.

Борис Дмитриевич нахмурился. Он понимал причину печали Ольги и не желал продолжать этот разговор, потому как было очевидно, что собеседники придерживались разных взглядов на происходящее в судьбе государства. Ради счастливого будущего большинства населения страны он стерпел бы боль утраты. В жизни правильно ориентированного человека тоже была трагедия: ему пришлось лично арестовывать сбившегося с пути старшего брата, с которым они оказались по разные стороны баррикад. Родственник бравого большевика встал в ряды террористов, проливающих кровь социалистов, и за деяния и неправильные взгляды был сослан на каторгу, хотя вполне мог быть расстрелян, если бы не имел такое важное родство с доблестным представителем «чрезвычайки». Новый мир воздвигался на костях врагов коммунизма и Борис Дмитриевич оправдывал негативные события следующим образом: и самое яркое солнце порой закрывают тучи.

— Отныне наступает новая полоса в истории России, и русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма, — процитировал Борис Дмитриевич самого Ленина.

Лье считала циничным высказывания, связанные с революцией. Все происходящее казалось ей катастрофой — страшным апокалипсисом, которым в детстве так любила пугать маленькую Оленьку мать. Девушка могла смириться с бурями, которые создавала сама природа, но то, что было рукотворно и становилось последствиями деятельности человека, выходило за пределы ее понимания. Страшный, жестокий зверь социалист вызывал в ней негодование, панику, отвращение, страх. В период с семнадцатого по двадцатый годы была неразбериха, и обычные граждане, среди которых была и Лье, долго не могли понять кто — друг, а кто — враг. Благодаря лозунгу «грабь награбленное» и с благословения самого Ленина безнаказанное воровство под знаменем революции стало обыденностью. Среди этой грязи Лье задыхалась, но позже стала частью этого хаоса. Свои преступления она оправдывала желанием выжить. «Если бы я могла жить по-другому! Если бы были силы что-то изменить!» — часто говорила она себе. Молодая женщина с трудом выносила любые размышления о том, что творилось вокруг, и с ужасом оглядывалась по сторонам, стараясь ограничить свое обозрение полями модной шляпки. «Глупой быть проще! — решила она. — Крепче сон!». Все, о чем мечтала молодая женщина, — побыть счастливой женщиной, хотя бы недолго, почувствовать приятный вкус обыденности и заскучать от домашних забот, существовать без угрозы здоровью и жизни. О такой роскоши как дети она больше не грезила, в силу последствий фанатичного служения Черной моли, зато могла любить и отдавать огромные порции нежности тому, кто ее согревает. Лье часто вспоминала о Михаиле — об их холодных ночах, когда они обнимались так крепко, что, казалось, становились одним целым. О тех минутах, когда оба забывали обо всем, и им казалось, что помимо их маленького мирка — комнатки на верхнем этаже — не существовало ничего. О его робкой, но искренней опеке, когда она однажды заболела и пылала огнем от повышенной температуры, заботливый мужчина растирал тело водкой, при этом от страха ее потерять напился так, что почувствовал себя плохо, и помощь понадобилась ему самому. Прокручивая в голове воспоминания, девушка заметила, что окно в ее теперешней комнате было проклеено, но не так аккуратно как в маленькой каморке, в которой ей было очень тепло, особенно от присутствия любимого человека.

— Ольга Пална, — учтиво обратился к ней чекист.

Девушка вздрогнула и растеряно уставилась на сидящего напротив мужчину, напоминая невнимательного ребенка, отвлекшегося от важного урока.

— Вы так печально рассматривали окно, что я понял: птичка хочет на свободу! Обещаю, на следующей неделе я выпущу вас из этой тюрьмы! — заверил он и, спохватившись, что опаздывает на важное совещание, заторопился покинуть ее комнату. «Что вы называете свободой? Встречу с Черной молью, которая может стать последним событием в моей жизни?» — мысленно произнесла она, стараясь не смотреть больше на окно. Ей предстояла сомнительная афера, из которой выпутаться безболезненно было немного шансов. Ее родители находились под ударом, и других вариантов, кроме того, как согласиться на это рискованное дело, она не видела.

Мать революции рассматривала Лье пристально и внимательно. Она выслушала пересказ истории про похитителя Ветошникова и даже пару раз улыбнулась, потому как девица представила «случившееся» почти как анекдотическую ситуацию.

— Все это звучит сомнительно, — проскрипела женщина с болезненно-желтоватым лицом. Мать революции еще раз оглядела собеседницу с ног до головы: на Лье было заграничное платье, украшенное вышивкой и бисером, выглядела она не так изнуренно, как раньше, была свежа и здорова, что свидетельствовало о приличном питании.

— Значит, он держал тебя на съемной квартире?

— Считал, что в гостинице жить опасно, там ведь бывают наши кабачные. Мы должны были уехать вместе в Париж.

— И что тебя остановило? Не поверю, что тут тебе лучше, чем заграницей! Ты сошла с ума, если действительно мыслишь так!

— Ветошников — человек увлекающийся… у него совсем не было средств. Точнее были, но он их проиграл прямо перед поездкой. На что я могу рассчитывать, переехав?! Устроиться в очередной бордель? Или подохнуть в какой-нибудь канаве?! Здесь я как дома? — лгала Лье, не моргнув и глазом.

— Но как он тебя отпустил?

— Когда я поняла, что карманы его пусты, и денег хватит только на то, чтобы добраться до Парижа, то решилась на побег. Нам в номер приносил еду один и тот же человек. Мне не было позволено разговаривать с ним, но однажды я передала ему записку, и он помог мне выскользнуть из гостиницы тайком от моего надзирателя.

— Интересно, и каким образом? — допытывалась Мать революции.

— Подсыпал снотворное в завтрак, — досочинила Лье, просияв, что вся история сложилась весьма складно.

Раздался тихий стук, и в комнату вошел Великан. Он прошептал на ухо Матери революции, что слова девушки вполне могут быть правдой. Действительно, есть сведения, что их постоянный клиент Ветошников покинул страну, не заплатив по счетам. Он остался должен деньги и в их заведении.

— Что думает об этом Мадам? — уточнила у карлика бывшая анархистка, недобро сверкнув глазами.

— Мадам считает, что надо дать этой девочке шанс. Теперь в сердце Черной моли поселилась радость. Михаил Борисыч рядом, и она, похоже, размякла!

Низкорослый мужчина многозначительно посмотрел на Лье и заметил смущение, тенью промелькнувшее на ее лице. Он подошел к ней поближе, заложив руки за спину, и многозначительно произнес:

— Мадам не против твоего возвращения в наши ряды, Лье! Но тебе необходимо держаться подальше от Михаила!

— Мне на него плевать, — громко заявила девушка, в ее голосе чувствовалось напряжение, но она старалась демонстрировать уверенность и безразличие, хотя внутри поднималась буря эмоций, связанных с их общим прошлым. — Михаил был моей вещью и…

— Не взболтни подобных глупостей вслух при других девушках! — строго произнесла Мать революции, перебив девицу.

«Он стал ее любовником!» — мысленно ужаснулась Лье, не видя других причин для сближения молодого человека с Черной молью. В ее голове рождались прискорбные картинки эротического содержания, от которых ее затошнило. Она старалась найти этому оправдание: молодой мужчина, не участвующий в политических сражениях страны, наверняка, просто устал от мытарств и решил заполучить жизненные блага весьма традиционным путем, которым обычно следовали представительницы слабого пола. «Но в праве ли я его осуждать?» — задавалась вопросом разочарованная девушка, понимая, что при ее сомнительной репутации, рассуждения на тему благопристойности не уместны.

Лье снова стала танцовщицей, и за несколько репетиций влилась в концертную программу, в которой появилось много новых номеров. Девушки приняли ее с воодушевлением, задавая множество вопросов, на которые она не отвечала, заявляя: «Дело прошлого! К чему об этом вспоминать?».

— Ты еще не видела Мишеньку? — уточнила Душечка, криво усмехнувшись. От нее пахло спиртным, и вид у нее был изрядно потрепанный.

— Кого? — равнодушно уточнила Лье, холодно посмотрев на женщину через зеркало гримировочного столика. Собеседница стояла за ее спиной и куталась в халат, будто мерзла.

— Правда ведь, странная у нас жизнь? Нет чтоб подохнуть… или бежать куда глаза глядят… Мы возвращаемся на эту помойку, чтобы снова выворачиваться наизнанку… Ради чего?.. Чтобы никогда не стать счастливыми?..

Душечка выглядела подавленной и уставшей. Она посмотрела по сторонам и, убедившись, что на нее никто не обращает внимания, украдкой вытащила из кармана бархатного халата приятного малахитового цвета маленький бутылек с коричневато-золотистой жидкостью, затем поспешно сделала несколько глотков и спрятала стекляшку в рукаве.

— Не могу трезво смотреть на то, что происходит! — прошептала она доверительно, после чего уточнила, есть ли у Лье жилье.

Услышав вопрос, девушка растеряно округлила глаза, понимая, что совершенно забыла позаботиться о ночлеге. Вернуться к Нинель она не могла — теперь это был узел связи с Борисом Дмитриевичем. А найти что-то в краткие сроки являлось серьезной проблемой, потому что в Москве был страшный дефицит жилья.

— Есть предложение? — заинтересовалась она.

— Я нынче зарабатываю не так много, не то, что в былые времена! А к жизни красивой пристрастие имею, поэтому могу тебя взять к себе на подселение. Будешь платить за мою квартиру, и я отдам тебе свою спальню!

— А ты съедешь? — с усмешкой уточнила Лье, удивляясь наглости женщины, прекрасно осознающей ее шаткое положение.

— О, меня ты будешь видеть редко! Я завела роман с одним ювелиром, хочу, чтобы он на мне женился. Пить вот начала, чтобы его лицо смотрелось глаже! А хоромы у моего старичка, я тебе скажу, — королевские! Он — нэпман! А их кошельки — полны рублей!

Переход от военного коммунизма к новой экономической политике дал возможность богатеть некоторым слоям населения. Многие осуждали этот правительственный курс, потому что, по сути, страна возвращалась к капитализму. Крестьяне снова могли торговать и таким образом налаживали товарооборот между городом и деревней. В Москву наконец-то стали завозить продукты, которые совсем недавно для большинства населения достать было очень проблематично. Появились нэпманы — стремительно богатеющие люди, которые при поддержке государства творили финансовые бесчинства. Это «сословие» мигом стало популярным как в хорошем, так и в плохом смысле слова. В модном заведении «Черные очи» не было отбоя от клиентов, как и прежде, круг посетителей был ограничен, также проводились вечера в масках, когда отбирались жертвы будущих ограблений и новые члены элитного клуба. Игорную комнату ввиду необходимости основательно расширили, и она превратилась в фешенебельное казино с лощеными крупье, облаченными в смокинги. Работы девушкам прибавилось, и заработки заметно выросли, потому как нэпманы вели шикарную жизнь напоказ и старательно демонстрировали свой достаток, чем вызывали лютую ненависть у граждан разоренной мировой и гражданской войнами, но были и те, кто «вилял перед ними хвостом», ожидая щедрых вознаграждений за предоставляемые услуги.

Больше всего Лье опасалась встречи с Михаилом, она дрожала при одной только мысли, что столкнется с ним. Кто они теперь друг другу? И как она должна вести себя при нем: словно его никогда не было в ее жизни или просто избегать бесед о том, что их связывает, при этом ведя себя как давняя знакомая? Ведь невозможно избавиться от воспоминаний, которые причиняют боль. И не под силу понять, как его занесло под крыло дамы с вуалью.