Очи черные. Легенда преступного мира

Глава 5. Отчаяние матери

Михаил никак не мог встретиться с загадочной женщиной, которую он считал своей матерью. Она словно избегала его. В кабак «Очи черные» молодой человек входил беспрепятственно и даже был удостоен отдельного столика. Персонал к нему относился настороженно, не понимая, за что на юнца свалились такие почести.

— Мадам распорядилась, чтобы вы получали выпивку и еду, — произнес немного грубоватый, но все-таки женский голос буфетчика.

— А могу я ее увидеть? — уточнил он.

— Не могу знать. Мне сказано вас обслуживать. Другие инструкции я не получала.

Тело, облаченное в мужское одеяние, удалялось, а Михаил растеряно смотрел ей вслед. «Все-таки не получалА!» — отменил он мысленно и принялся с большим аппетитом поедать огромный кусок хорошо прожаренного мяса с румяной корочкой. Такого вкусного блюда он никогда не пробовал, поэтому не заметил как съел всю порцию, не оставив ни кусочка своей сожительнице. «Она всегда отказывалась от мяса!» — оправдывался он, собирая куском хлеба мясной сок. Лье пока не знала о том, что у него такая привилегия, потому что не появлялась в «Черных очах», а говорить об этом специально у Михаила не выходило. Танцовщица притворилась больной и в течение нескольких дней не выходила на работу. Мать революции лично навестила девушку, чтобы удостовериться, что она не лжет, но ее опытный взгляд раскрыл обман, несмотря на усердия и старания «больной».

— Я знаю, что с тобой произошло той ночью! Поэтому не стану сообщать Мадам о том, что ты симулируешь, — произнесла она перед уходом. На пороге комнаты женщина столкнулась с Михаилом и остолбенела, глядя на него.

— Я просто… зашел навестить ее! — оправдывался он, глядя на непроницаемую маску, которую Мать революции поспешно нацепила, чтобы скрыть замешательство. Молодой человек посмотрел через плечо уставившейся на него женщины и притворно весело спросил:

— Как ты, Лье?

— Не утруждайтесь! — бросила ему в лицо Мать революции, разоблачив плохого актера. Напуганный, словно ребенок, он попятился назад и вышагнул в коридор, чтобы выпустить злобную надзирательницу из клетки, в которой, забившись в угол, дрожал всем телом маленький зверек по имени Лье.

— Что теперь будет? — растерянно уточнил молодой человек, закрывая дверь, после того, как ветер революции стих, и шаги злобной дамы стихли на лестнице.

— Плевать! — зло процедила сквозь зубы девушка, добавив: — Ты принес вино?!

Михаил поспешно достал бутылку и поставил ее на подоконник. Он нашел себе временную работу — устроился к старьевщику, торговавшему всякой подержанной дрянью. Его труд заключался в том, чтобы находить тех, кто готов продать свои вещи за копейки. Отчаявшиеся люди несли последние пожитки, чтобы добыть хоть немного денег на дрова и хлеб, ведь погода портилась. В комнате Лье печки не было, она не обзавелась этой важной утварью, потому что надеялась к зиме перебраться в жилье получше. Любовники спали, прижавшись друг к другу, и крепко обнявшись, но этого было недостаточно. На помойке Михаил нашел простыню с кровавым пятном. Молодой человек не сразу прикоснулся к ней, мысленно убеждая себя, что в этом есть острая необходимость.

— Подумаешь, кровь! Эка невидаль! — проворчал он, сгребая испачканное полотно.

Разорвав чистые участки ткани на полоски, Михаил проклеил окно с помощью мыла.

— Где ты этому научился? — удивленно вопрошала девушка, с интересом наблюдая за его стараниями.

— Лукерья так делала, когда холодало. Там, где я жил, не было таких морозов как в Москве, — с грустью произнес он. — Теперь я понимаю, почему Наполеон проиграл войну в двенадцатом году!

— Кто? — удивленно спросила девушка.

— Неважно! Так вот, Лукерья заклеивала все двенадцать окон с помощью тряпок и мыла, и из щелей совсем не дуло.

— Двенадцать окон?! Так у вас были настоящие хоромы?! — восхищенно воскликнула Лье.

— Дом был небольшой… но очень светлый! У нас было четыре комнаты — побольше чем эта, конечно… И кухня… и гостиная… и еще помещение для купания.

— Комната для купания?

— Ну, да. Ее так называла Лукерья… там она меня мыла лет до десяти и стирала белье и одежду.

— Когда ты говоришь о ней, у тебя светятся глаза.

— Это был самый близкий мне человек из всех, кого я когда-либо знал! — с тоской произнес Михаил, отвернувшись к окну, стекла которого были теперь почти прозрачны — неумелые ручки нехозяйственной Лье попытались сделать их чистыми. Она немного помолчала, разглядывая нахмурившийся профиль возлюбленного, а затем тихо произнесла:

— А я?.. Близкий человек?..

Михаил внимательно посмотрел на нее, она была сосредоточена и ждала ответа, затаив дыхание. Он улыбнулся и ответил, что близость проверяется годами.

— Как утверждала Лукерья, для начала нужно съесть вместе пуд соли, а уж потом родниться! — весело заметил молодой мужчина.

— Да, судя по твоим рассказам, она была очень мудрым человеком, — задумчиво отозвалась Лье, откинувшись на подушку.

Без специального освещения почти пустое помещение кабака выглядело очень мрачным, почему-то Михаилу чудилось, что в нем пахло слезами и тоской. Это была едва уловимая вонь гниющих душ, завуалированная дорогими ароматами. Ему принесли тарелку горячей рыбы с картофелем, которая приятно пахла укропом. Желудок ответил кряканьем, предвкушая вкусную свежеприготовленную пищу. Он смаковал каждый кусочек, вспоминая свое детство. Ребенком он воротил нос от рыбных продуктов. Прозрачные мертвые глаза пугали маленького Мишу и как его не убеждали, что продукт этот очень полезен, он решительно отказывался от его употребления в пищу.

— Зачем вы ее спрашиваете? — строго спросил женский голос, заставив Михаила от неожиданности выронить вилку. К столику подошла Мать революции. Она застыла в ожидании ответа. Молодой человек лишь растеряно пожал плечами, уставившись на нее, словно провинившейся карапуз, взявший без спроса конфеты. Женщина чуть склонилась к нему и прошипела:

— Не вам искать встречи с этим человеком. Она знает о том, что вы здесь бываете, и если сочтет нужным — пригласит вас к себе.

От пронзительного взгляда женщины ему стало не по себе. Молодой человек с трудом проглотил кусок, застрявший в горле. Дама любезно придвинула к его руке стакан с пивом, который он мигом осушил и тяжело выдохнул, чувствуя легкое облегчение.

— Я не знаю ваших правил и возможно действительно немного навязчив, — извинительным тоном произнес Михаил. — Я не преследую каких-либо корыстных целей… Хотя нет, лгу… Преследую! Я должен ее увидеть! Должен… Понимаете меня?

Голос его дрогнул, и это выдало сильно мгновение, с которым ему так и не удалось справиться. Он замолчал и нахмурился, понимая, что стену отчуждения преодолеть ему не под силу. Мать революции стояла неподвижно и словно чего-то ждала. Вдруг Михаил почувствовал жар по всему телу и торопливо начал расстегивать верхнюю пуговку рубашки. Облик женщины, стоявший рядом, начал расплываться перед его глазами, и он лишился сознания, упав на чьи-то цепкие руки.

Молодой мужчина пришел в себя на койке, стоявшей в комнате, похожей на больничную палату. Первое, что он почувствовал — злость и ярость, потому что устал передвигаться по Москве в отключенном состоянии и оказываться в различных неизвестных местах. Молодой мужчина попытался вспомнить то, что видел в последнюю минуту, перед тем как уйти в забытье и к его отвращению, это был портрет желтого вытянутого лица с недовольной складкой вместо губ. «Ах, да! Пиво! Это она подала мне стакан и наверняка подсыпала туда что-то! Старая отвратительная жаба! Мерзкая ведьма!» — гневался он мысленно. В его фантазийную экзекуцию вмешалось чье-то кряхтение — в комнате Михаил был не один. Молодой мужчина повернул голову и обнаружил, что в изголовье его кровати на маленьком стульчике сидел знакомый его паху карлик.

— Это ад? — произнес очнувшийся пациент при виде ненавистного гнома для чего-то наряженного в крохотный больничный халат. Тот только недовольно вздохнул и, не произнеся ни слова, торопливо посеменил к двери, в которую ударил несколько раз, после чего она медленно открылась и в палату вошла медсестра с лицом незнакомки, когда-то приезжавшей в счастливый домик на море.

— Я сошел с ума! — констатировал Михаил и зажмурил глаза, но, открыв их, увидел ее огромные черные глаза, излучающие нежность, совсем близко.

— Мне сказали, ты меня искал, — мягко произнесла Лидия Андреевна.

— Как это все… волнительно! — прошептал он немного напугано. — Я запутался… И ничего не понимаю…

За пределами изолированной комнаты с тяжелой дверью, похожей на палату, находилась обычная квартира. В ней было несколько спален для персонала, а также просторная столовая. Все трое сидели за столом и долго молчали. Михаил сидел напротив Лидии Андреевны, низко опустив голову. На ней было простое темное платье в пол и белый фартук, на нагрудной части которого был вышит крест, но не красного, а черного цвета. Волосы ее были аккуратно собраны на затылке без привычного головного убора. Рядом с ней сидел карлик и без стеснения рассматривал «пациента», которого кто-то переодел в пижаму.

— Какая странная встреча, — выдавил, наконец, Михаил, понимая, что проводить время в молчании — слишком тягостно.

— Отчего же? — улыбнулась она. — Чудесная встреча. Я счастлива видеть тебя! Ты жив, здоров — это великая радость!

При Великане было говорить неловко о личных вещах. Молодой человек нервно ерзал и все время посматривал на его невозмутимую рожу. Затем, кивнув на него, вежливо уточнил у женщины:

— Нельзя ли ему удалиться? Я бы хотел поговорить с вами наедине!

— Это не положено, Мишенька, — добродушно ответила она. Великан ухмыльнулся, раздувая свое крошечное превосходство до гигантских размеров.

В комнату неспешно вошла женщина с подносом в руках. Она выглядела весьма необычно из-за черной повязки скрывающей один глаз (или отсутствие его). «Пиратка», — подумал Михаил, и дама резко повернула голову в его сторону, вопросительно вздернув брови.

— Она читает чужие мысли, Мишенька, — прошептала доверительно Лидия Андреевна. Он испуганно уставился на женщину, которая своим единственным глазом пристально взирала на него. В это мгновение в его голове хлынул поток мыслей, и сдержать прорвавшуюся дамбу никак не получалось. Молодой мужчина думал о том, что было бы чудесно снова оказаться ребенком и как прежде жить, словно комнатное растение, радуясь восходу и закату, новому дню и пресной каше, приготовленной заботливыми руками Лукерьи. Ему было невероятно страшно, потому что он не понимал, что происходит, и к чему ведет весть этот спектакль. Дама с подносом вновь начала движение вокруг стола, выставляя чашки для чая. Возле него она на мгновение задержалась, в связи с чем «пациент» почувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев рук и очень заволновался. Мысли молчали, благодаря серьезным усилиям, но нарастала тревога. Никто не произносил ни звука, снова повисла давящая тишина, и не в силах больше ее терпеть Михаил выпалил:

— Анна Львовна умерла!

— Бедная, бедная Анна, — выдохнула «медсестра» с печальной улыбкой. — Славная была женщина… добрая… отзывчивая…

«Колдующая» у стола «пиратка» разлила чай по трем кружкам и к каждой приставила по маленькому блюдцу с вареньем, на середину стола она поставила блюда с сушками.

— А Лукерья ушла «делать революцию»! — произнес со смешком Михаил, снова нарушив тишину.

Раздался грохот — из рук «пиратки» выпал поднос, а вместе ним — уже пустой чайник, он тут же разлетелся на мелкие кусочки. Женщина на мгновение замерла, оценив разрушения, после чего поспешно удалилась с громкими всхлипываниями.

— Аккуратней, Мишенька, со словами! При ней не стоит произносить ничего подобного. Здесь бывают люди… как бы это сказать… надломленные! Ты слышал о Черном кресте?

— Эта организация помогает анархистам?

— Тем людям, с которыми власть обошлась несправедливо. Мы протягиваем руку всем, независимо от их политических взглядов. Переваренные временем, они остаются у края и всего лишь хотят преодолеть страх, забыть о тех ужасных вещах, с которыми им пришлось столкнуться. Ты даже представить не можешь, как трудно вернуться к обычной жизни после всего этого — приговоров, тюрем, каторги.

Лидия Андреевна отпила чай и погрузилась в раздумья, карлик грыз баранки и лакал варенье из блюдечка, будто кошка. Из-за неуместной шутки Михаила разговор вдруг стал слишком серьезным. Он не знал, как повернуть его в новое русло и поговорить о том, что его действительно интересовало. Молодой человек сделал несколько глотков уже остывшей жидкости и с усилием произнес:

— Это правда, что вы — моя мать?

Он был готов к отрицательному ответу, потому что знал: Анна Львовна была больна и вполне могла отпираться от факта появления в ее несовершенной жизни незаконнорожденного ребенка. Лидия Андреевна даже не смутилась, услышав этот вопрос. Она спокойно уточнила, что даст ему правда?

— Я перестану чувствовать себя бесконечно одиноким! — прошептал Михаил, и из его глаз выкатились две крупные слезы. Его печаль была понятна этой женщине. Она выразительно посмотрела на карлика, и тот, ничего не говоря, спрыгнул с высокого стула и уковылял вслед за «пираткой», наступая на осколки, которые скрипели под его малюсенькими ботинками.

Лицо Лидии Андреевны изменилось, помрачнело. Так бывает: в ясную погоду на небе вдруг ни с того, ни с сего появляются тучи, и с небес начинает лить вода, светлый день вмиг становится мокрым и пасмурным. Теперь перед ним сидела не миловидная медсестра с мягкими притягательными чертами лица и удивительными черными глазами, из которых струилась нежность, а кто-то другой — незнакомый, отчужденный и закрытый на сто замков.

— Что ты знаешь о своей матери? — спросила «медсестра» немного взволновано.

— Она была самой красивой женщиной, которую когда-либо мне приходилось встречать, — тихо произнес Михаил, вспоминая их последнюю встречу. Тот момент, когда ее лик нежно озаряли лучи засыпающего солнца, стал талисманом молодого человека, решившего однажды разыскать свою мать.

— Каково это — узнать, что ты имеешь родство с другим человеком, а не с тем, кто тебя растил? — произнесла Лидия Андреевна задумчиво. Ее отстраненность немного настораживала Михаила, и он решил во что бы то ни стало растопить лед между ними.

— Анна Львовна всегда была строга со мной. И запрещала касаться ее. «Расстояние, Михаил, рас-сто-я-ние!» — твердила она. Я называл ее мамой, когда был совсем маленьким, а потом пару раз стоял в углу за подобные проступки, обращался к ней «тетенька». Я не знал, что это может выглядеть как-то ненормально, потому что не видел других примеров семей, а в книгах, как утверждала Анна Львовна, — одни лишь выдумки. Эта женщина для меня была учителем — человеком, который зажег лампадку разума в моей пустой голове, — улыбаясь, произнес молодой человек, вдруг вспомнив долгие уроки, которые ему казались поначалу ужасно занудными, а затем, чтобы не свихнуться от скуки, он начал внимательно слушать ее рассказы и почерпнул из них много интересного. Часто, играя на берегу моря, он представлял себя одним из героев, о которых она повествовала. Еще с детства, будучи малообщительным человеком, Анна много читала, поэтому была очень развита и с удовольствием делилась своими знаниями, которые почерпнула не только в Институте благородных девиц, сколько из различных источников — многочисленных книг в огромной библиотеке отца. Когда это «богатство» в кожаных переплетах сжигали мужчины в военной форме, вошедшие в их дом ночью, с ней случился первый нервный приступ. Мудрость великих писателей тлела, а ее семью расстреливали во дворе их дома. Анна потеряла сознание до того, как пуля попала в нее и она чудом осталась жива. Благодаря болезни она почти не помнила о той злосчастной ночи и часто путалась, чью семью, в какое время расстреляли — ее или двоюродной сестры Лидии.

— Она была забавной женщиной, — холодно подметила «медсестра», сопротивляясь теплым воспоминаниям. — Забавной, но бесполезной.

— Мне кажется, Анна Львовна любила меня… по своему, но любила. Выражала свои чувства, как могла!

Михаил вспомнил, как в детстве она запрещала ласкаться — ее тонкие прохладные руки, брезгливо отталкивающие ребенка, жаждущего простого человеческого тепла.

— Немедленно прекрати! Ты же не кошка! — взвизгивала она строго и вновь принималась читать, делая вид, что не замечает обескураженного радом стоящего мальчишку.

— Теплом со мной делилась Лукерья, — с тоской добавил Михаил. — Иногда я хотел, чтобы она была моей матерью. Тогда бы она могла быть просто счастливым человеком, и в ее голове не было бы всей этой революционной дури!

Лидия Андреевна восприняла его слова близко к сердцу, словно он говорил о ней. Она резко встала и жестом показала о прекращении беседы, жалуясь на то, что ей стало дурно.

— Я оставлю тебя у нас. Отдыхай. Мы переговорим утром! — отрывисто отчеканила она, после чего покинула столовую. Михаил остался в одиночестве и долго смотрел в пустой проем, в котором растворился изящный силуэт Лидии Андреевны. Эта женщина казалось ему весьма странной и загадочной. Она так и не ответила на его главный вопрос.