— Ник, где тебя носит? — я отдернул телефон от уха.
Сказать, что Архаина была зла, это ничего не сказать.
— Да подхожу я уже, — отозвался я в притихший телефон. К слову, я ей не соврал, до театра оставалось буквально сто метров.
— Ты опоздал на первый акт, Селезнев! — зашипела она в трубку. Я, конечно, понимаю, что это ее первая серьезная роль, но зачем так сердится.
— Я сожру твою печень! — кинула она и вырубила мобильник.
— Вжилась ты в роль ведьмы, — фыркнул я и поспешил к храму культуры.
Уже прозвенел звонок на второй акт, а я только вбежал в партер. Извиняясь и наступая на ноги зрителям, я нашел свое место. Рядом, скучая в одиночестве, сидела Люба.
— Здравствуй.
Она повернулась ко мне и, улыбнувшись, произнесла:
— Здравствуйте, Никита. Ну, наконец-то, а то сестрёнка мне уже все уши прожужжала, про то, что вы, цитирую, «непунктуальная свинья».
Я смущенно отвел взгляд от Архаиной-старшей и повернулся к сцене.
Сейчас актеры воспроизводили на сцене один из сложнейших эпизодов из произведения Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита».
Если я не ошибаюсь, эта глава в романе носит название «Великий бал у сатаны».
Не знаю, какими правдами и не правдами, но Анастасия сейчас играла Маргариту. Не могу сказать, что это была лучшая ее роль, но вкладывалась в героиню она по-полной.
— Где же гости? — вздохнула подруга, поворачиваясь к парню, который играл Коровьева.
Он поправил свой разбитый монокль и, стараясь подражать елейности персонажа, отозвался:
— Будут, королева, сейчас будут.
Все же не получается им вжиться в свои образы на сто процентов. И неважно насколько ты талантливый актер. Героев другого мира просто так не сыграть. Тут надо знать и чувствовать. Ну, разве может паренек, который даже не знает что такое ипостась, передать искрению эмоция перевоплощенного рыцаря. Рыцаря, который расплачивается за неудачную шутку о свете и тьме обликом шута. И Фагот лишь один из героев романа, на чью тему можно беседовать часами.
А Маргарита.… Ну, разве сможет Настя, передать эмоции отчаявшейся тридцатилетней женщины? Женщины, которая готова отдать всё, дабы разыскать свою любовь. Она ведь до последнего не верила, что он мертв.
Маргарита пошла на грех, продав душу дьяволу.
Да и сама история овита легендами и загадками. Ведь неизвестно откуда Булгаков брал сведения. Из больной фантазии или же у него была связь с другими мирами? А что если он тоже мог видеть их? Что если я такой не один? Ну, собственно, я нашел еще одного человечка со странностями.
Олесю. Но она тоже не все понимает в своём даре. Если конечно его можно так назвать. Знать бы к кому обратится за помощью. К психиатру разве что.
— Никита, вы слишком грустный. Что-то случилось? — к моему локтю прикоснулась Люба.
— Нет что вы, всё хорошо, — с хрипотцой в голосе отозвался я.
— Просто вы слишком бледны. Возможно, это освещение, — все тем же грудным голосом вновь обратилась ко мне сестра Насти.
— Нет, нет, всё хорошо, — улыбнулся я ей, — Спасибо за заботу.
Она пожала плечами и вернулась к прерванному наблюдению за спектаклем.
Я зевнул и почувствовал солоноватый привкус на языке. С моих губ сочилась кровь. Как в тот день в катакомбах.
— Черт, — выругался я, поднимаясь с места. — Можно? — протиснувшись через сидевших в ряду людей, я вышел из зала. Свернув направо, я поспешил в сторону туалета.
В зеркале отразилось бледное лицо с ярко-выраженными зелеными глазами. А с губ действительно капала кровь. Точнее, она уже стекала по подбородку.
Повернув кран, я подставил руку под поток воды. Из холодной она моментально изменилась на кипяток. Отдернув руку, я вновь глянул в зеркало. Бледность прошла, но красные разводы все еще выделялись на лице.
Покрутив краны, я, наконец, отрегулировал температуру воды и смог умыться.
Что за чертовщина творится? Ну, когда у нормальных людей, ни с того ни с сего, кровоточат губы?
Любовь как-то настороженно покосилась на меня, когда я вновь вернулся в партер.
— Что-то не так? — осведомился я.
— Нет-нет, всё нормально, — она резко мотнула головой и чуть остекленевшим взглядом посмотрела на сцену.
Что за реакция? Неужели я не всю кровь убрал с лица? Хотя здесь темно, она бы все равно не увидела. Или это уже у меня паранойя.
— Скажите, что сейчас произошло в соседней палате? — поэт Бездомный, развалившись на поставленной, на сцене, койке с наигранной тревогой смотрел на полноватую женщину, изображающую медсестру психиатрической лечебницы.
— Ваш сосед умер.
— Я знал. Я знал, — закричал парень, вскакивая на ноги.
И всё же театр погибает. Актеры не в состоянии вжиться в свой образ, о чем тогда еще можно говорить. Зритель должен верить. Верить той жизни, что воспроизводится на сцене. Актеры должны донести до каждого эмоции и смысл. А до меня они донесли лишь скуку и тоску. Неужели в этом зале нашлись зрители, которым эта постановка пришлась по вкусу?
По сцене босиком шла Настя, мастер чуть левее от нее.
— Слушай беззвучие, — улыбнулась она напарнику, — И наслаждайся тем, что не дала тебе жизнь — тишиной.
Я опустил глаза, смотреть на это было ужасно неприятно. То ли я не ценитель такого искусства, то ли — это и, правда, бездарно.
— Ну что, как я сыграла? — в глазах Архаиной до сих пор светились искорки эйфории от пребывания на сцене.
Я сделал глоток чая, проигнорировав девушку. Люба бегло оглядела одну из комнат их квартиры и не найдя поддержки, улыбнулась сестре:
— Мне понравилось. Ты очень уверенно себя вела.
Я фыркнул, но сдержался. Люба прожгла меня злым взглядом, намекая на скорую кончину, если я опровергну ее слова.
— Тебе шел образ Маргариты, — через силу выдавил я из себя.
Настя улыбнулась и побежала на кухню за разрывающимся домашним телефоном.
— Ты всегда ей лжешь?
Люба невозмутимо отозвалась:
— Нет, но когда ей это во благо, то почему бы не потешить Настино самолюбие. Это была ее мечта. Пусть почувствует себя на вершине.
Я не нашел что ответить, да и не успел бы. В комнату забежала Архаина:
— Ник, Клин тебя обыскался, что у тебя с мобильником?
— Выключен, я как на спектакль заходил — вырубил его.
— Дуй к Пашке, там какое-то срочное дело, — протарахтела Настя.
— И что опять случилось? — с порога начал я.
— Заходи, — Клин отошел от двери, впуская меня в квартиру.
— Все хорошо?
Друг передернул плечами.
— Что-нибудь будешь?
— Нет. Рассказывай.
— Пойдем, — Паша медленными шаркающими шагами направился в сторону спальни.
— А словами не судьба объяснить?
Видимо этот день меня доконал. Злость выплескивалась наружу через слова и поступки. Как яд, у змеи.
— Сейчас увидишь, — пообещал каким-то бесцветным голосом он.
Смирившись с участью, зашел за другом в комнату и присел на диван.
— Вот, — мне на колени упала синяя папка.
Я в недоумении посмотрел на Клина, распахнув ее. Внутри толстой пачкой лежали рисунки. Какие красками, какие карандашом, некоторые ручкой.
— Что это такое?
— Я уже неделю не сплю по ночам. Стоит только закрыть глаза, как вижу всё это, а потом тянет рисовать. Ник это же не нормально. Это может быть дело рук того существа?
— Сомневаюсь, — я взял верхний лист бумаги в руки.
Высокие своды круглой пещеры, сталактиты и сталагмиты, вырост из земли в форме трона.
— Что это? — выдохнул я, хотя прекрасно узнал обстановку. — Где ты это видел?
— Говорю же во сне, — как барану повторил Клинчук.
— А почему ты решил, что это касается меня?
— Посмотри следующий, — кивнул головой Паша в сторону папки.
Я перевернул лист и с недоумением уставился на себя. Я стоял на коленях и что-то кричал, а обстановка всё та же. Пещера и пустой «трон».
— Я не хотел тебе говорить…
— П-почему? — я перебирал рисунки друга, — Почему я узнаю об этом сейчас.
— Это последний, — мне в руки уткнулся лист из тетради в линию. На нем был изображен мужской силуэт на фоне надгробной плиты.
— Я думаю, тебе грозит опасность…
— И кто-то через тебя пытается предупредить меня? — продолжил я фразу Клина.
Друг утвердительно кивнул:
— Я не хочу это рисовать. Ты же знаешь, я забросил кисти еще в юности.
И возвращаться к этому нет никакого желания. Ты сможешь это прекратить?
— Я не знаю, что прекращать. А даже если бы и знал, не смог помочь. Я думаю, что твои рисунки скоро уйдут на антресоль, хотя я советовал тебе бы, их сжечь. Да, точно. Сожги их сегодня и со спокойной душой ложись спать. Если кто-то хотел донести до меня угрозы, то я всё узнал.… И понял.
Поэтому — все будет хорошо.
От Клина я вышел подавленный. Если уже и потусторонние силы начинают разбрасываться угрозами, то дело дрянь. Только почему через Клина? Они ведь могли опять подослать одно из загранных существ и по-тихому кинуть мною в окно. Почему через рисунки?
Я и Страж.… Неужели. … Неужели эти рисунки… Дух уже понес своё наказание перед Создателями. Пришел мой черед? И самое обидное, что я ничего не могу сейчас предпринять. Если только, Коля не ошибся. Мы встретимся с ним намного быстрее. Сегодня.
Редкие прохожие не обращали особого внимания на бегущего молодого парня. Да и людей на улице все меньше и меньше. Они все уходят с улиц ночью. Странные. Во тьме город преобразовывается. Становится настоящим.
Я люблю пустые дороги и парки. Люди все портят. Они только на это и запрограммированы. Уничтожать и рушить. А так же получать от всего перечисленного удовольствие.
Я притормозил у дороги, за которой уже начинались деревья, перерастающие в лес. У меня не было с собой фонарика. Возвращаться? Или пойти на свой риск в темные катакомбы без единого источника света?
Мобильник включить не получилось, похоже, все же села батарея. И что теперь? Коля был прав? Это «не судьба»?
Пнув камешек, лежавший у моих ног, побрел в сторону дома. А может и хорошо, что так сложились обстоятельства? Ведь я собирался отправиться прямиком в лапы Создателей. Если конечно они в катакомбах. Дух не сказал мне о них ничего конкретного. Лишь только то, что они всесильны, но ведь так не бывает. У каждого есть своя слабая точка, своя ахиллесова пята. Еще он заикнулся о том… о том, что меня бояться. Или он имел в виду совсем другое? Страж сказал, что меня боится не только мелочевка, могло ли это подтверждать мои мысли?
Нет не так, он сказал, что-то кто хочет меня устранить — меня боится.
Соответственно, если угрозы-рисунки исходят от создателей, то они меня бояться? Ну, это уже бред сумасшедшего.
Если эти существа Духа с такой легкостью уничтожили, то, что говорить обо мне. А ведь дух был не простым приведением. Сила, которую он источал своей аурой, что самое интересное живой аурой, могла переплюнуть любого. А «тело», оно было лишь наполовину материей призрака. Возможно, что это было влияние ауры, но ничего сказать точно не могу.
Если сравнить бывшего и нынешнего стража Лабиринта, то Коля существенно проигрывает. Не уверен я, что он сможет защитить ту силу, которую хранит место. Он не настолько силен и опытен. Хотя, что тут можно говорить, он просто мальчик. А Дух, был создателем Лабиринта и охранял его при жизни. Точно так же как и после смерти.
В таком случае, будет ли Коля знать хоть часть из того, что мог мне поведать предыдущий страж? И если нет, то я опять в тупике.
Это очень сложно, играть по правилам, которых не знаешь. Боясь, оступится и провалится в бездну. И ты даже не знаешь, насколько она глубока и что ждет тебя внизу. Многие так и живут. Но я не хочу. Я хочу полностью контролировать свою жизнь и свою судьбу. Отдавать отчет за свои действия и нести наказания за промахи и ошибки. На мой взгляд, это лучше, чем мыкаться по углам, слепым кротом. Не знать кто ты в этом мире. Быть чужим. Чужим для себя.
Но, увы, это не возможно.
— Близится возмездие, любимый, — Лера сидела на сырой земле, подтянув к подбородку колени, и немигающим взглядом уставившись на цветную фотографию Прохорова.
Ветер встрепал перья черному ворону, и он, каркнув, слетел с верхней ветви, возвышающейся над кладбищем, ивы и приземлился на надгробие Сергея.
— Приве-е-ет, — протянула Валерия, переведя взор на птицу.
Ворон оценил взглядом девушку и, взмахнув крыльями, взлетел в небо.
— И он улетел. И ты улетишь, — пообещала непонятно кому она.
Из сторожки опять показался мужчина.
— Ну, ты на. С утра пораньше, — и набрав в легкие воздух, крикнул, — Ты тут что ночевала, красавица?
Лера даже не вздрогнула.
— Эй, я к тебе обращаюсь, — вновь повысил голос мужик.
Девушка медленно повернула голову, и сторож узнал ее. Та чокнутая, что появлялась на кладбище каждую ночь. Та, которая разговаривала с покойником. Может, не стоило трогать психов?
— Ладно, ладно, ничего. Не простудитесь! — открестился сторож и поспешил к себе.
Мертвых он не боялся. Живые пугают намного больше. Кто знает, что взбредет им в голову. Какой адекватный человек будет постоянно говорить с могилой? Она явно двинутая. А от психов надо держатся на расстоянии.
Мужик перекрестился, и запер за собой дверь в сторожку. Пусть хоть до вечера там сидит. Ему все равно. Могилу не разрывает, значит, его совесть может оставаться чистой.
И всё же живые пугали его намного больше. Мужчина знал, что ни одно зомби не сможет так навредить ему, как человек. Может именно из-за своей социофобии он и пошел работать на кладбище. Ведь все твои подопечные просто лежат в деревянных коробках под трехметровым слоем земли и точно никуда не денутся. Да и претензий к его работе у них никаких быть не может. О чем волноваться то? Главное сильно не напиваться на ночном дежурстве, а то мало ли что привидится. Вот тогда не только мертвяков шугаться начнешь.
Рассуждая подобным образом, Саныч откупорил бутылку водки и для успокоения души, сердца и совести — бахнул пятьдесят капель, не закусывая.
Ну вот, теперь точно волноваться не стоит. Алкоголь сделает свое дело — отгонит все беды и несчастия от мужичка.
А Лера тем временем, поглаживая портретик парня, повторяла вслух лишь одну фразу:
— Ты рядом. Ты будешь рядом. Рядом. Вместе. Рядом.
Ее руки мелко дрожали. Ногти, выкрашенные в красный цвет — обломались.
Под глазами, от недосыпа, появились мешки. Складывалось впечатление, что девушка перестала заботиться о себе. Хотя это было и не далеко от истины. Смысл ее жизни перерос в одно. Месть. За любимого человека.
Одному из его друзей.
В том, что Селезнев был виноват в смерти Сергея — она даже не сомневалась. Он мог его спасти. Он мог. Но не спас. В этом его вина. И за это он поплатится.
Улыбнувшись, Лера мягко вскочила с земли и, не обращая внимания на покалывания в ногах от долгого сидения на холодном грунте — побежала к остановке.