Одержимость

10

В его маленькой комнате на стенах была старая краска, а на полу коричневый коврик. Двуспальная кровать задвинута в угол, одеяло ручной работы было слишком большим и изношенным. Всё пространство занимали рисунки и картины. Талант Деклана демонстрировался на каждой стене и на рабочем столе. Комната пахла одновременно бумагой, цитрусовыми и немного мылом. Это пространство было тёплым, привлекательным, и мне нравилось, как лампа на столе освещает всё нежным светом.

— Ты живёшь на отшибе, — прокомментировала я.

Деклан взял меня за руку и отвёл к кровати, где я села.

На самой верхушке горы жили богатые дети. Сыновья и дочери врачей, бухгалтеров и финансовых гуру. Я.

— Я всегда задавался вопросом, почему богатые люди строят дома в таких опасных местах. Ты знаешь?

Я покачала головой и сжала губы, борясь с улыбкой. Мне нравилось слушать размышления Деклана. Он был таким умным, и большинство подростков не заботились о мелочах, как он.

— Пляжная недвижимость, горные виды — это безумие, только подумай об этом. Ураганы, землетрясения, наводнения... — он заметил мою полуулыбку и ухмыльнулся. — Что?

Мои губы непроизвольно скривились.

— Мне нравится, что ты думаешь об этом, Деклан.

Его улыбка исчезла, и он сел рядом со мной на кровать. Я переплела наши пальцы.

— Я чертовски странный.

Его взгляд переместился на наши руки. Его ногти были покрыты краской — желтые, красные и синие корки под ногтями и в складках. Кожа была грубой и мозолистой, как у настоящего художника, тогда как моя — мягкой и нетронутой работой. Они дисгармонировали друг с другом, но мне нравилось. Я думала, что мы идеально подходим друг другу.

— Я не думаю, что ты странный. И мой дом холодный, Деклан. Да, у нас есть панорамные окна с видом на долину, но шторы всегда закрыты. Закаты скрыты, звездный свет скрыт. То место, где ты живёшь, вот — настоящий дом, а мой... ты его видел... это постановка. Он выставлен на всеобщее обозрение, но никогда не являлся частью жизни.

Деклан поднял наши сцепленные руки, прижал их ко рту и провел губами по костяшкам моих пальцев. Я вздрогнула и закрыла глаза, чувствуя как его горячее дыхание щекочет мою кожу.

— Прости, что я так долго ждал, чтобы привезти тебя сюда, я был... смущен.

Я открыла глаза. Мы были вместе почти восемь месяцев, и это первый раз, когда он пригласил меня в свой дом. Я хотела расспросить его, почему, хотя знала ответ: Деклан был беден. Исходя из того, что он мне рассказал, его отец слишком много пил, братья были буйными, но он всегда хорошо отзывался о матери.

— Не переживай. Я взволнована наконец-то познакомиться со всеми, — я повернулась и, выпустив его руку, обхватила его лицо своими ладонями. Его бледные щеки наполнились цветом, когда я наклонилась. — Спасибо, что позволил мне войти. Это ощущается... более официальным что ли.

Он облизнул губы, его голубые глаза, не переставая смотрели на меня.

— Просто игнорируй моего отца, хорошо? Всё, что он скажет, просто забудь об этом.

В животе образовалась яма, и мне стало грустно за него. Я видела страх и ярость в его глазах.

— Неважно, что он говорит, — я поцеловала его. А потом снова, и он облегченно вздохнул. — Я не собираюсь сбегать.

Он поцеловал меня, на этот раз в свойственном ему лихорадочном темпе. Губы Деклана смяли мои, и он откинул меня спиной на кровать. Его мягкий запах окружил меня, и каждый поцелуй, который он дарил, заставлял влюбляться в него ещё сильнее. Я любила его. Это было абсурдно и слишком рано, но я хотела каждую минуту проводить в этой крошечной ветхой комнате; с этим мальчиком, который думал как зрелый мужчина, рисовал как бог, заставлял меня чувствовать себя особенной... как будто я всегда была его.

В моей комнате было темно. Облачное небо дарило мало света, и я отказывалась открыть шторы. Увидев Деклана снова, увидев ненависть в его глазах, я не смогла вернуться в «Галерею». На следующий день я позвонила сообщить, что заболела, и до сегодняшнего вечера у меня не было рабочих смен. На следующий день шёл дождь, не прекращаясь ни на минуту, заполняя чашу долины, очищая от бензиновых пятен и пыли, подпитывая реки и предвещая наступление осенних холодов с их хрустящим прикосновением. Лана пыталась вытащить меня из постели, соблазняя едой и чаем. Она пыталась заставить меня принять душ, попыталась накормить меня вкусным печеньем «Орео» и супом, но я не могла сдвинуться с места. На этой неделе учёба заняла всё её время, и я была благодарна за эту возможность погоревать в одиночестве. Я оплакивала потерю своего ребёнка, потерю себя, потерю своей жизни, своей личности. Я отдала себя в руки родителей, Кларка и этой проклятой церкви. Отказалась от себя. Потеряла свою гамму, свой цвет, свою индивидуальность. Потеряла свою любовь, моего Деклана. Я позволила ему исчезнуть. Я скормила его стае волков — демонам в его голове.

Увидев его в студии, наблюдая за его войной с самим собой, я видела, как он ушёл к ним, к голосам. Они мучили его, а я отпустила его к ним еще девять лет назад. Деклан был зол и решил уйти, и мы расстались. Но всё же он вернулся за мной через неделю после разрыва, а я отказалась его видеть. Думала, что делаю ему одолжение, делая одолжение себе. Мы были прокляты, чёрт возьми. И увидев себя на его полотне тем вечером, увидев свои глаза, мне стало ясно, что он никогда меня не отпускал. Поэтому я решила измучить себя воспоминаниями. Сдалась каждому из них и провалилась в сон о нём и нас.

Летом Деклан, наконец, позволил мне встретиться с его семьёй. Его дом был совершенством, таким же, как и он, но его отец вернулся домой настолько пьяным, что его вырвало на крыльце. Деклан попросил своего брата Лиама отвезти нас ко мне домой, где мы и пообедали. И почти через месяц, он, наконец, решился пригласить меня в свой дом ещё раз.

Я повернулась на бок, зловонный запах моего тела достиг ноздрей. Мои глаза были опухшими, а волосы жирными и пахли солью. Этот последний сон сильно ударил по мне. Он поразил меня, как поезд, потому что тогда Деклан впервые доверился мне, и именно тогда я поняла, что влюбилась в него. Моя мать говорила, что подростки не влюбляются по-настоящему. Родители забавлялись над нашими отношениями, потому что никогда не думали, что они разовьются. Но они процветали. Мы думали, что мы — цветущий цветок, а мои родители думали, что мы — каштановые сорняки. В мой последний год обучения в школе родители присоединились к церкви, и именно тогда всё ухудшилось.

Ты была молода, ты сделала всё, что могла.

Я шумно выдохнула. Губы стали как наждачная бумага. Мой телефон завибрировал, и экран загорелся, заливая зелёным светом комнату. Я подняла его и, посмотрев на лицо на экране, отправила звонок на голосовую почту. Пропущенный вызов. Ей не потребовалось много времени, чтобы перезвонить. Экран снова засветился, и я проглотила пустое чувство в животе.

— Привет, — протянула тихо. Я не говорила целый день, а может и дольше.

— Кларк сказал, что он не может связаться с тобой. Ты в порядке? — голос моей матери был полон фальшивой заботы.

— В порядке. И я сказала тебе, что не хочу с ним разговаривать. Он хочет развода, и я тоже. Он хочет быть с ней, мама! — я закрыла глаза и откинулась на подушку.

— Я не уверена в этом, Пэйдж. Мы говорили с его родителями, мы все думаем...

— Я взрослая, перестань обращаться со мной как с ребёнком.

— Тогда перестань вести себя как ребёнок! — она повысила голос и щёлкнула языком. Её слова были полны злобы, когда она продолжила. — Мы сделали всё, чтобы гарантировать твоё счастье, это наименьшее, что ты могла бы сделать для отца и для меня. Он работает с этими людьми, Пэйдж. У нас есть репутация. Если ты завершишь этот развод, ты будешь отлучена от церкви. Это твоё освобождение после всего того, что ты сделала. Понятно?

Я представила её на нашей белой кухне, ковыряющей свои ухоженные ногти. Пастельно-розовый, всегда пастельно-розовый. Прямые светлые волосы и выглаженное платье кремового оттенка. Я сжала зубы.

— Я знаю, что сделала, вам не нужно напоминать мне об этом. И если отлучение от церкви означает, что мне больше не нужно ходить туда... если это означает... — я села, грудная клетка сжалась, и мой голос обрёл силу. — Если это означает, что я освобождена от этой ложной доктрины, от контроля человека, который скорее трахнет заведующую детского сада, чем будет хорошим мужем, тогда это именно то, что я хочу, — под конец я задыхалась, крича и рыдая. Обычно я не разговариваю так. Я никогда не отрицала правил моих родителей. Но я сломалась, позволяя этим людям диктовать, кем я должна была быть. — Это всё, мама. Я заплатила за грех, который мне никогда не простится.

Тишина.

— Мам? — выдавила я это слово.

— Если это твой выбор, — медленно произнесла она с осуждением. — Ты выбрала путь в Ад, и огонь может сжечь все твои эгоистичные нужды. Боже, прости меня, но тебе больше нет места в нашем доме, девочка. Ты перестала уважать этот дом, своего мужа и своего отца в тот день, когда покинула Кларка, церковь. И поверь мне... твой отец чувствует то же, что и я.

Вероятно, он сидел рядом с ней, слушая, и отбросил своего единственного ребенка, как кусок мусора.

Я сбросила вызов и встала с кровати. Мне нечего было сказать. Ноги были свинцовыми, и когда я выпрямилась, боль растянулась, словно резиновые ленты, вдоль каждой конечности моего тела. Я слишком долго избегала этого телефонного звонка. Меня отлучили от церкви, которая называла меня убийцей. От мужа, который никогда меня не любил. И от семьи, которая скорее предпочтет, чтобы я сгорела, чем позволит мне снова быть счастливой, почувствовать что-то иное, кроме скорби.

Я была по-настоящему одна. Совершенно потеряна. И хотя у меня было желание упасть обратно в грязную постель и никогда не покидать мерзость этой комнаты, что-то подтолкнуло меня отправиться в душ.

— Я просто рисую то, что вижу.

Печальные глаза. Мои глаза.

— Ты видишь этот мир, Деклан.

Он единственный, кто всегда видел меня настоящую. Единственный.

Я задержала дыхание и пустила кипяток. Грязь смылась, и я снова была чиста.

Дождь утих, только когда я добралась до «Галереи». Желудок был пуст, да и после разговора с матерью и разрыва связи с собственной семьей, у меня не было аппетита. Я работала около часа, и каждый раз, когда звенел колокольчик на двери, сердце застревало в горле. Я не решилась проверить студию и удостовериться, на месте ли картина Деклана. У меня были серьёзные сомнения, что он задержится, узнав, что работаю тут.

Всё моё тело дрожало. Скорее всего, это недостаток сахара в крови, или ничем не разбавленное беспокойство. Всё, чего я хотела, это снова увидеть Деклана, но в то же время боялась этого. У меня и так больше ничего не осталось. Нечего терять. Старая кожа была сброшена и выкинута в мусор.

— Выглядишь дерьмово. Ты похудела? — карие глаза Чендлера с тревогой оценили меня. Когда я только приехала, он был слишком занят, разбирая товар и заполняя полки, чтобы разглядеть меня.

Бирюзовый свитер на мне был слишком большим. Его вырез должен слегка обнажать плечи, но спустится с плеча полностью, обнажив сильно выступающие ключицы. Мое лицо выглядело изможденным. Я была оголодавшей, но не по еде. Я жаждала чего-то, кого-то, любви, которую не заслуживала... больше нет.

— У меня был кишечный грипп. Извини, что тебе пришлось меня замещать, — я теребила нитку на рукаве, не сводя глаз с прилавка.

— Бывает. Я в порядке. Но послушай, может, тебе стоит вернуться домой? Сегодня небольшая четырёхчасовая смена, я справлюсь один. Отдохни ещё.

Если мне придётся вернуться в дом Ланы и гнить в грязи, которую накопила за последние несколько дней, я не выживу. Насколько тяжело притворяться нормальным человеком в течение нескольких часов, настолько же я не хотела быть одна.

— Я чувствую себя лучше, — слегка улыбнулась ему.

Чендлер изогнул бровь.

— Почему я тебе не верю?

Я рассмеялась.

— Думаю потому, что ты слишком наблюдательный.

— Сделай мне одолжение. Я не знаю, что у тебя там, — он указал пальцем на мой живот, — но иди-ка ты домой, — несмотря на кривую улыбку, он был серьёзен.

— Правда? — я сморщила нос, когда он кивнул.

— Прежде чем ты уйдешь, не могла бы собрать в коробку кое-что, пока я тут закончу? Звонил клиент, который арендовал студию, и сказал, что будет рядом и хочет забрать некоторые свои принадлежности, что оставил прошлой ночью.

Моё сердце остановилось.

Прошлой ночью? Может, это был Деклан?

Я кивнула, и Чендлер дал мне небольшую картонную коробку и список вещей, которые нужно было собрать для клиента. После вернулся к краскам, которые ранее расставлял на полке.

Дверь студии была в конце коридора, и когда я двинулась к ней, все вокруг начало вращаться. Как только вошла, запах краски ударил по моим чувствам, и я практически споткнулась о свои ноги, когда увидела холст. Это была та же картина — его картина, но теперь более завершенная. Проглотив панику, позволила цветам притянуть меня к больше-чем-жизнь голубым глазам. Изображение было похоже на фотографию. Эта деталь картины была безупречной. Грусть практически осязалась.

Краски и кисти, которые попросил Деклан, были на табурете. Они были его собственными, и я не узнала бренд кисти. Пальцы дрожали, когда я взялась за деревянную часть одной из маленьких кистей. Когда закрыла глаза, почувствовала жар и грубость его мозолистой кожи, будто он оставил отпечаток. И в тот момент, когда начала дотрагиваться до инструментов Деклана, я почувствовала его глубоко в моих костях, в моём сердце, в моей душе.

—Ты сумасшедшая, — пробормотала я.

— Пэйдж?

С моих губ сорвался вскрик, и я обернулась.

— Святое дерьмо, я тебя не узнал.

В последний раз, когда я его видела, он был еще подростком, и сейчас не сильно изменился, просто стал гораздо старше. Тёмно-каштановые волосы были коротко стрижены, плечи широкими, а подбородок покрыт щетиной.

— Киран? — он не ответил, но его рот дрогнул. — Я тут по делам. Мне нужно собрать их...

Мои руки тряслись так сильно, что еле удерживала кисти в руках, пытаясь собрать их и положить в коробку.

— Всё в порядке. Я помогу, — Киран протянул и положил руку поверх моей. В комнате иссякла спокойная энергия, и моё горло сжалось, когда слёзы наполнили глаза. — Он тебя уже видел? — Киран смотрел на меня с заботой.

Я кивнула, и у меня перехватило дыхание.

Он выругался.

— Теперь понятно.

— Что понятно?

— После того, как вы, ребята, расстались, Деклан ходил в Собор Святой Анны каждый месяц чтобы поставить свечку. А тут перестал это делать. Но сегодня он ушёл из салона раньше, чтобы помолиться, и попросил меня забрать некоторые его принадлежности из студии. Он был настойчив. Эта неделя была для него жёсткой, и поэтому он... — Киран покачал головой, как будто слишком много сказал. — Всё потому, что ты здесь.

— Он ставил свечку... каждый месяц? — я приложила пальцы к губам, и слёзы, с которыми я сражалась, наконец потекли. — Какое сегодня число?

Он прищурился.

— Тринадцатое, а что?

Тринадцатое августа было днём, когда мы пошли в клинику.

— Он в Соборе Святой Анны? — спросила я, воздух застрял в груди и растущая потребность уйти и найти его, слиться с ним, охватила меня.

Он кивнул.

— Пэйдж, послушай, он...

— Спасибо.

Я уронила кисти и коробку на пол, поспешно уходя. Это было впервые с тех пор, как покинула Кларка, когда чувствовала хоть что-то.

— Пэйдж! — крикнул Киран и снова выругался, но я проигнорировала его, выбежав за дверь.