Одержимость

1

Солнце только что село, и жар медленно испарялся из стали уличных фонарей, паря над бетоном улиц. Лето в городе было чертовски изнурительным. Неоновый знак тату салона «Дорога» моргнул и окончательно погас. Мой старший брат Лиам всё ещё находился внутри, убирая помещение, подсчитывая заработанную за день наличку. Он все время был чем-то занят, всегда.

Люди уже заполняли улицы, выходя из бара, расположенного ниже по улице. Сейчас было только 23:30, но ночные пташки и пьяненькие штучки уже начали спотыкаться на улицах. Легкодоступные женщины с привкусом водки на улыбающихся губах. Это не было моим сценарием, но басы в клубе «Рев» всегда взывали ко мне. Сильный удар... удар... удар... заглушает голоса, хотя бы на этот вечер.

Высокая стройная девчонка, одетая в светло-голубое платье, хихикнула, когда проходила мимо меня. Её взгляд плавно скользнул по моим мускулам, срытыми под рубашкой. Для них я выглядел привлекательно. Светлые волосы и глаза, подтянутое тело, благодаря времени, проведённом в спортзале, линии татуировок на руках, прячущиеся под мягкой тканью хлопка. Я был зрелищем для них. Они смотрели на меня, как будто я был чертовым Рембрандтом (Примеч. Рембрандт ван Рейн — голландский художник 17 века), не зная о яде, который разъедает мое сердце; об опасных перешёптываниях, из-за которых гниёт мой мозг; о потерянной душе, которая затаилась в глубине моих глаз. С тех пор как я встретил её, Пэйдж, я никогда не буду прежним.

«Она не придёт».

Шёпот в моей голове становился громче с каждым днем. Мама звонила отцу Холларду на прошлой неделе. Я соврал ему, сказав, что всё в порядке. Но он всё равно намазал мой лоб маслом и прошептал какое-то дерьмо себе под нос. В ту ночь я был вынужден несколько раз читать молитвы, перебирая чётки. Но когда пришёл пьяный отец, пропахший виски и несвежим табаком, мама разрешила мне прекратить. Колени болели из-за долгого стояния на них.

Воспоминания почти вынудили меня потереть колени из-за фантомной боли, но я вовремя остановил себя.

Древесный уголь пачкал пальцы, пока я вырисовывал мой последний кошмар на бумаге. Черные глаза встретились с моими, глядя с жесткого белого листа пергамента. Позади призрака я нарисовал рухнувшее здание. И одно слово плыло в серых вихрях мазков над обломками: «Пэйдж».

«Она не для тебя» — снова и снова нашептывал мне голос.

Я закрыл глаза и вслушивался в то, как дети бубнят во внутреннем дворике. Пытался различить слова, вычленить реальные голоса от голосов из ада, которые просачивались в мой мозг.

У моего класса было примерно 15 минут для обеденного перерыва. Я надеялся, что как только перейду в старшую школу, то научусь лучше справляться с ними. Но чем старше я становился, тем хуже всё оборачивалось. С тринадцатилетнего возраста я начал слышать голоса и видеть вещи и сны, которые, уверен, не видели другие дети. Я рисовал их, выливая всё на бумагу. Это был единственный способ очиститься от токсичных мыслей. Мама говорила, что я одержимый, заключенный в ловушку слов. Мой старший брат Лиам говорил, что я просто грёбанный сумасшедший. Отец не был достаточно трезв, чтобы заботиться об этом. Никто не обращал на меня никакого внимания, пока мой младший брат Киран не нашёл меня с петлёй на шее. Стоило предпринять неудачную попытку суицида, чтобы привлечь их внимание.

Мой диагноз — депрессия с маниакальным расстройством.

Я — псих.

Я — редкость.

Я — фрик.

Прозвучал звонок, и я поднял взгляд от рисунка, лежащего на коленях. Он на самом деле прозвучал? Некоторые дети встали и очистили свои подносы, но остальные по-прежнему продолжали есть, впихивая друг другу сплетни и другое пустое дерьмо. Именно тогда солнце сверкнуло так, как это всегда происходило, когда я мельком видел её. Границы света сияли и тянули меня, вытаскивая из тёмного мира чёрных штрихов и печальных росписей. Она раскрашивала мой мир красками, и её бледная кожа была почти полупрозрачной в полдень.

«Она не настоящая».

Но она была реальной, я просто уверен в этом. Она была так же одинока, как и я. Девочки вокруг неё улыбались и смеялись, а она просто кивала в ответ. Взгляд выдавал её: он были пустым, лишенным настоящих эмоций. Но каждый день она дарила мне взгляд, только один взгляд, и я наблюдал, как пустота её прозрачных стеклянных глаз наполняется блестящим оттенком синего.

Она ожила и сегодня ничем не отличалась от остальных. Голоса в голове бушевали, кричали и ускоряли мой пульс. Они говорили мне, что я недостаточно хорош для неё. Утверждали, что она просто плод моего воображения. Шептали, что у меня никогда не будет шанса с ней. Они пытались заставить меня закрыть глаза, чтобы я не увидел шедевра передо мной. Я не моргну. Не могу упустить этот момент. Момент, когда её губы наконец-то образуют маленькую робкую улыбку, а алебастровые щёки приобретут легкий розовый оттенок.

Она опустила взгляд, и девочки вокруг неё хихикнули. Они никогда по-настоящему не видели её, никогда не понимали, как им повезло, что находятся рядом с ней. Я смотрел на неё, пока засовывал наушники глубже в уши и нажимал кнопку воспроизведения на подержанном mp3-плеере. Тяжёлые басы заглушили все звуки и, перевернув лист чистой стороной, я начал рисовать её. Я купил несколько цветных карандашей и пытался придать рисунку большую схожесть с оригиналом. Наклонил голову, пока рисовал глаза — всегда её глаза, и не был готов к тому, что произойдет.

Я поднял голову, когда передо мной возник тёмный силуэт. Голос застрял в горле, когда она улыбнулась мне и указала на часы. Я вытащил наушники.

— Ты опоздаешь, — сказала она, и цвет её глаз сменился в лучах солнца.

Я кивнул.

— Ты не разговариваешь? — засмеялась она, и это был лёгкий, мягкий звук. — Ты Деклан, верно?

Действительно ли она стояла напротив меня, или это было моим сумасшествием, наконец поднявшимся до совершенно нового гребаного уровня. Я взглянул поверх ее плеча и увидел, как остальные ученики бросили подносы и схватили свои рюкзаки. И вместо того, чтобы, как и в любой другой день, направиться к стеклянному зданию, она стояла передо мной.

— Идём, Пэйдж. — Один из её друзей задержался, глядя на меня исподлобья.

Её взгляд скользнул к моему альбому с рисунками, и вернулся ко мне. Я только что прорисовывал ее глаза и теперь, видя их настолько близко, осознал, что никогда не смогу воссоздать их в точности. Я сглотнул и нашёл смелость взглянуть на неё, действительно взглянуть на каждую черточку её лица. Она оторвала взгляд от бумаги, и уголки её губ опустились. Волосы на тыльной стороне моей шеи встали дыбом от ее слов:

— Эти глаза выглядят грустными.

— Это так. — Мой голос был хриплым из-за долгого молчания, и её губы растянулись в улыбке.

— Зачем ты рисуешь настолько грустные вещи? — спросила она, заправив прядь светлых волос себе за ухо. Но я заметил, что её рука при этом дрожала.

— Я рисую только то, что вижу.

Я рисую грусть, зло, ненависть, любовь... тебя.

Она переступила с ноги на ногу, нахмурила брови, а в глазах вспыхнули вопросы.

— Не опаздывай. Мистер Фэррис проводит контрольную работу. Моя подруга Лана писала ее на первом уроке, — она нервничала, кусая губы.

Был миллион вещей, которые я хотел сказать, спросить, но я знал это социальное дерьмо. «Ты не можешь просто выпалить всё, что думаешь, младший брат», «Улыбайся, Деклан», «Просто скажи: «привет», пожми руку и уходи», «Прекрати шептать». Слова моей семьи проносились, вдолбленные в мой мозг, пока я смотрел на то, что я очень хотел, но не мог иметь.

— Спасибо, что поднял голову.

Это прозвучало вполне обычно, и когда её губы растянулись в ещё большей улыбке, я тоже улыбнулся.

Она кивнула. Друзья вновь позвали Пэйдж, и я отвел взгляд от ее лица и вернулся к рисованию ее глаз, вернее, к неправильному их толкованию. Она мгновение колебалась, прежде чем уйти, и я поднял голову. Её тепло, всё ещё парило вокруг меня, и запах чистого воздуха наполнял лёгкие.

С её приходом в моей голове будто бы с тихим щелчком закрылась дверь. Ни один шёпот, ни один звук не прозвучал в моих мыслях. Я принимал много таблеток за последний год, терапия, священники... Но Пэйдж... Она заставила их замолчать, она принесла с собой тишину, и только с её отсутствием я почувствую мощь моей депрессии. Болтовню моих демонов.

Она — спасение.

Клубные басы завибрировали в грудной клетке, и я отпил воды из стакана. Иногда мне хотелось напиться. Хотелось потерять себя в бутылке, в стакане, всего на мгновение, но я никогда не стану таким, как он — мой отец. К тому же лекарства, которые я принимал, плохо сочетаются с алкоголем. Я сидел в тёмном углу и делал наброски, как и в те времена, когда был ребёнком. Только объекты для наблюдения поменялись. Пейзажи стали более урбанистическими. Я обменял красоту на реализм. Поменял её на фантазию. Обменял реальность на вымысел.

Сегодня ночь открытого микрофона в «Рев». Появились истинные хип-хоп короли Солт Лейк. Белые парни, разведённые на деньги и удачу. Кепки, сдвинутые на бок, джинсы с низкой посадкой — было чертовски сложно не рассмеяться над этим. Иногда они удивляли меня. Если кто-то с явным талантом украсит сцену, то я, поймав проблеск чистоты, тут же перестану рисовать. Но сегодня вечером выбор был невелик.

Я спрятался в своём углу и зарисовывал свой последний сон. Мои работы с годами стали мрачнее. Будто фильмы в стиле нуар, перенесённые на бумагу. Выбранные мною цвета всегда были специфичны, но чёрный — основной цвет моих карандашей — покрывал бумагу плавными штрихами и тенями моих мыслей.

«Ты не слышишь их, они всего лишь шёпот».

Будучи взрослым, стало гораздо проще игнорировать голоса и убеждать докторов, что то, что я слышу — обыкновенное дерьмо. В итоге, я заполучил новый ярлык: шизоаффективный (Примеч. Шизоаффективное расстройство личности — это биполярное отклонение психики, которое характеризуется сочетанием двух психических отклонений: шизофрении и аффективного расстройства). Таблетки по большей части спасали меня от депрессии и приручили зверя в моей голове, помогая выживать изо дня в день. Я чувствовал себя подобно зомби большинство дней, и ненавидел это состояние. В последнее время я все больше думал о Пэйдж. Но и голоса интенсивнее прорывались сквозь защитные стены, которые я возводил так много лет.

Оторвавшись от рисунка, я осмотрел помещение. Две молодые женщины сидели в баре. Их взгляд не отрывался от мальчишки из братства, выступающего на сцене с хреновым исполнением песни Эминема «Потерять себя». Они шептались, хихикали и улыбались друг другу, как будто у них был план. Но он один, а их двое. Мои губы растянулись в ухмылке. Иногда быть наблюдателем не так уж и плохо. Та, что справа, была высокой, с соблазнительной фигурой, но она явно переборщила с красной помадой, майкой с глубоким вырезом и короткой юбкой. Другая девушка была нежной, маленькой, и её глаза были немного грустными, такой взгляд я встречал в этом месте много раз. Ей нужен этот парень на сцене для себя. Ей нужны его уверения в том, что она особенная. От них она почувствует себя иначе, чем просто подружкой девушки, у которой всегда всё есть. А сейчас она говорит себе, что у неё никогда не будет шанса с «Капитаном Мешок-с-инструментами» на сцене, потому что она никогда не будет достаточно доступной, достаточно симпатичной.

«Ты видишь этот мир, Деклан... ты его видишь».

Спазм сдавил мне горло, и я стиснул челюсть. Голоса в голове слились со словами Пэйдж. Я был настолько сосредоточен, чтобы пробиться к своим собственным мыслям, что не заметил, как маленькая застенчивая девушка теперь наблюдала за мной. Когда она поймала мой взгляд, то робко улыбнулась. У меня не было сердца, поэтому я быстро моргнул, дав понять, что на самом деле не смотрел на неё, что мой разум потерялся в тумане под названием Деклан-чертов-О'Коннелл. Дернул подбородком в её сторону и подарил слабую улыбку.

Проявив вежливость, вернулся к рисованию. С того дня, как встретил Пэйдж, её глаза всегда находили способ проявиться в каждом творении, которое я создавал. Будь то просто контуры или рисунок в цвете. Чувства, которые они пробуждали в моей душе, расцветали на холсте, бумаге, моём теле. Я перестал рисовать и отдёрнул руку. Слова, которые звучали у меня в голове, были написаны на бумаге, прокручиваясь толстыми чёрными штрихами… «Ты видишь этот мир…». Буква «О» в слове «ты» приняла форму её глаза (Примеч. Имеется в виду английское слово «you»). Светло-голубое свечение радужки её глаз было единственным цветом, который присутствовал на моем теле. Чернила моих татуировок были чёрными, с легкими тенями серого и белого. Я вновь почувствовал себя школьником, который позволил силе её взгляда завладеть собой.

— Ты рисуешь комиксы? — тихий голос дрожал.

Я ненадолго прикрыл глаза, всего лишь на секунду, собираясь с духом для того, чтобы поднять взгляд. На ней была футболка с надписью «Мясо — это убийство» и плотно обтягивающие тёмно-синие джинсы. Её волосы были чёрными и блестящими под тусклым светом бара. Она была гораздо ниже ростом, чем казалась издалека, возможно, не выше пяти футов (Примеч Около 152 см.).

— Я настоящий профан, когда дело доходит до комиксов. — Она прикусила уголок своих глянцевых губ и осмотрела мой рисунок.

Я едва начал его рисовать: переулок в свете сумерек; на заднем плане приближающаяся фигура, пара пустых глаз, глядящих из окна.

Взглянул через её плечо. Её подруга уже обжималась с дерьмовой версией Маршалла Мэтерса (Примеч. Маршалл Мэтерс — персонаж песни Эминема). Иногда я задавался вопросом, каково это, потерять себя в незнакомце. Улыбка девушки начала сползать с лица, когда я снова обратил на неё внимание. Музыка над головой была громкой и сбивала с мыслей, и мне потребовалась минута, чтобы подобрать слова.

— Я совсем не писатель, — сказал я без интереса, в надежде, что это заставит её уйти.

Она села напротив меня и положила свою маленькую руку на стол.

«Я хочу использовать тебя, чтобы заставить моих друзей ревновать. От этого мне станет лучше».

Я моргнул, и уставился на её рот.

— Извини?

— Я говорю: ничего, если присяду сюда? — она нахмурила брови, заметив выражение моего лица.

Тонкий слой дыма от электронной сигареты смешался с острым запахом ванили, и это охрененно сбило меня с толку. Её голос был слишком вял, и мне было сложно расслышать слова. Она говорила. Слова стремительным потоком вырывались из её рта, но ни один звук не пробился сквозь тревожный звон в моих ушах. Я начал нервно постукивать ногой, панически дыша. Я не разговариваю с людьми, только с моими братьями и клиентами в тату салоне.

— Эй, мне кажется... ну... это ты делал татуировку моему брату на спине. Ты работаешь в «Дорога», правильно? — высокий голос пробился сквозь барьер.

Я обнаружил, что напряжённо кивнул ей и натянуто улыбнулся.

— Да, это так.

Она шире улыбнулась, и её зубы казались слишком белыми для этого места.

— Я узнала тебя. Как тебя зовут? — она наклонилась поближе, стремясь услышать мои слова.

Я не был ни с кем после Пэйдж. Ни с одной девушкой. Я пытался. Через год после того, как мы расстались, она вышла замуж, и я понял, что она никогда не вернётся ко мне. Я встречался с несколькими цыпочками, но мы никогда не заходили дальше первого поцелуя. Моя жизнь, любовь, ушли вместе с ней, и я никогда не обрету их вновь. Я чертовски сильно ненавижу её за то, что она разрушила меня; за то, что украла мою душу.

«Она уничтожит тебя».

— Деклан, — ответил я немного с опозданием, наблюдая за тем, как замешательство вспыхнуло на её лице.

Мне следовало спросить ее имя, но меня это не интересовало. Она была милой. Мне понравилось, что она была слегка странной. Было приятно, что она продолжала с волнением разглядывать мой блокнот с рисунками. Я провёл рукой сквозь волосы, и её взгляд пробежался по моим бицепсам.

— Меня зовут Кейт. — Она протянула мне руку, и я уставился на неё, от чего девушка захихикала. — Я не кусаюсь.

Я пожал её руку, и тепло, которое ощутил при этом, показалось мне чужим. Болезненная мысль прошипела в моём сознании: как легко она могла сломаться под моим прикосновением, под моим телом, под тяжестью моей болезни. Было приятно ощущать её кожу своим большим пальцем. Мне тут же захотелось заглушить голоса, хотелось притвориться простым парнем из бара. Она стала бы моей частью этой ночи, и это был бы шанс убежать от всего. Возможно, мне стоит воспользоваться этим.

«Ты разрушишь её».

— Было приятно познакомиться с тобой, Деклан.

Её тёмно-карие глаза почти черного цвета. Щёки слегка порозовели, и я захотел хоть на миг получить возможность чувствовать. Иметь кого-то.

Я кивнул, когда подруга позвала её, сказав, что они уходят. Она взяла карандаш со стола, и написала номер телефона на салфетке, лежащей рядом с моим рисунком.

— Позвони мне.

Она встала и протянула мне салфетку. Девушка посмотрела на мою накаченную грудь, улыбнулась и направилась к подруге. Но я уже не обращал на неё внимания. Схватил свои вещи со стола, положил их в сумку и сделал последний глоток воды. Она не захотела бы меня узнать. Ей не нужно сравнение с той, которую я не заполучу уже никогда.

Я смял салфетку и выбросил в мусорное ведро.