Одержимость

27

— Пожалуйста, могу я поговорить с Декланом О’Коннеллом, код пациента четыре-пять-два-семь? — Я прижала телефон к уху левой рукой и закусила ноготь на правом мизинце, ожидая, пока служащая скажет мне то, что я уже знала.

Её дыхание было ровным, и я слышала, как она печатала на клавиатуре компьютера, вероятно, в поисках информации о Деклане.

— В это время он не принимает звонков, не хотите оставить сообщение?

Дайте ему знать, что я схожу с ума, не зная, что с ним происходит. Скажите ему, что я люблю его, что мне жаль… Скажите, что он нужен мне здесь. Скажите ему вернуться ко мне.

— Вы не могли бы сказать ему, что звонила Пэйдж Саймон… снова? — у меня болело горло, пока я говорила на эмоциях.

Она лишь раздражённо выдохнула.

— Ага, я ему передам.

Я звонила каждый день по три раза, с тех пор как оставила Деклана в отделении скорой помощи. Та ночь сжала тисками моё сердце. Страх в его глазах, когда я вышла из палаты… я никогда этого не забуду. Он смотрел, как я уходила, и, если бы тишина могла говорить, она бы закричала его губами: «Пожалуйста… пожалуйста, не оставляй меня одного». Это было две недели назад.

Он поговорил со мной по телефону в самый первый день. Сказал, что у него всё в порядке, что он справится, что ему необходимо это время для себя… для лечения. Я не предполагала, что он собирается полностью разорвать связь со мной. Я прошла от беспокойства к панике, и к седьмому дню дошла до полномасштабного срыва. Я не ходила на работу, едва ела, и, если бы не решила перестать, наконец, мерить шагами дом, думаю, Лана заставила бы меня. Но когда и Лиам начал игнорировать мои звонки, я начала думать, что, может быть, Деклан отказался от нас. Может быть, я не нужна ему, чтобы пройти через это, может, он пришёл к тому, что я знала всё это время: я была проклята и причиняла лишь боль.

Я бросила телефон на кровать и позволила слезам пролиться. Мы прошли так много, и всё, что построили за это время, сгорело дотла, до яркого кроваво-красного пепла. Я никогда не видела Деклана таким. Его тело двигалось и дралось так, будто искало спасения в плоти Кларка. Его лицо расслабилось, будто он не принадлежал больше себе, этому миру, и если бы не Лиам, я бы стала вдовой, а не разведённой.

Две недели.

Две недели беспокойства.

Две недели страха.

Без него больше не было цвета.

Я плюхнулась на кровать, кончиками пальцев вытерла щеки, наклонилась и, схватив ботинки, натянула их. Мне нужно быть сильной… для себя… для нас.

«Нас» уже может не быть, Пэйдж.

Стряхнув сомнения, я готовилась к тому, что принесёт сегодняшний день. Сегодня мне нужно встретиться со своими родителями. Я пыталась отменить эту встречу, но они слышали о том, что произошло, и с тех пор мама звонила мне практически каждый день. Я не была настолько наивной, больше нет, чтобы думать, что ей на меня не плевать. Всё, что она хочет, это заставить меня чувствовать себя виноватой. Обвинить меня, сказав, что мне нужно завоевать Кларка вновь. Выиграть шанс на эксклюзивное место в раю рядом со своим вечным партнёром. Мой единственный шанс на Спасение. К моему горлу подступала желчь только от таких мыслей. Деклан был всем, чего я хотела в этой жизни, всем, что я надеялась иметь в следующей. Моя мать была сумасшедшей, если думала, что я когда-либо буду бороться за место рядом с Кларком. И я была уверена, он также не хотел больше владеть мной.

После этого инцидента со мной связался его адвокат. Кларк, наконец, отпустил меня. Я полагаю, то, что он чуть не попал в тюрьму за предполагаемое нападение, стало для него тревожным сигналом, который был необходим. Я всё ещё была в долгу у Чендлера за то, что он убедил полицию в том, что Деклан не был причастен к драке. Это случилось через несколько дней, адвокат Кларка позвонил мне сказать, что документы на развод были отправлены в суд, и сейчас осталось дождаться официального подтверждения. Это могло занять месяц. Один месяц может звучать как вечность, если бы я не знала, каково это — прожить последние две недели.

Лана отсутствовала всё утро, она была на встрече с руководителем её диплома, и в доме было слишком тихо, когда я шла к входной двери. Я натянула капюшон на голову, когда по щекам ударил ледяной воздух и спутал волосы. Снег падал толстыми мокрыми хлопьями, покрывая мою куртку, пока шла к машине. Казалось, для снега ещё рановато, и наше слишком жаркое лето стало необычным холодной осенью. Я бросила сумку на пассажирское сиденье и включила отопление на максимум. Дворники легко смахнули сырой и тяжёлый снег с лобового стекла.

Моё тело всё ещё было онемевшим, когда я подъехала к дому родителей, и это было не из-за холода. Я оставила двигатель включённым ненадолго и уставилась на дом. Он выглядел так же, лишь деревья потеряли листья из-за шторма, голые пирамидальные тополя натолкнули меня на мысли о Деклане и его картине. Тиски сжали сердце, а желудок напрягся. Я потянулась к сумочке и достала телефон. Я снова набрала Лиама. Мне нужно было что-нибудь, какая-нибудь часть Деклана, что взять с собой в ад. Потому что, как только я шагну в этот дом, боюсь, что снова себя потеряю.

После трёх гудков он ответил глубоким голосом:

— Алло.

— Лиам, — сказала я с облегчением. Если бы он не взял трубку, следующей остановкой по пути домой стала бы «Дорога».

Тишина.

— Пожалуйста, — умоляла я.

Он медленно выдохнул:

— Он не хочет говорить с тобой.

Моя грудь раскололась пополам.

— Почему? — прошептала я сквозь боль в горле.

Ничего.

— Лиам, я боюсь… беспокоюсь… я люблю его, и я…мне нужно знать, если…

— Это тяжело, Пэйдж, пиздец как тяжело.

Мои плечи задрожали от тихого рыдания, и я закрыла глаза.

— Они вытрахали ему голову, поменяли ему лекарства, у него была реакция на одно из них, поэтому доктора отменили его лекарства и…

— Отменили лекарства? — я открыла глаза и посмотрела на фасадные окна. Шторы всё ещё были плотно задёрнуты.

— Да, они прекратили все его лекарства. Отлучили на несколько дней, но он… — его низкий голос сдавливал слова, будто он боролся со своими чувствами. — Он вошёл в своё особое психическое состояние, он не говорил ни с кем. Он проявил жестокость к одному из персонала, когда они пытались отобрать его альбом. — Я не могла сдержать слезы, льющиеся по моим щекам. Он был совсем один в темноте. — Сейчас ему лучше. Врачи снова посадили его на лекарства. Несколько старых и новый нейролептик. Он хорошо выглядит. Снова говорит, но… он не хочет, чтобы кто-то его видел таким. Он не разговаривает ни с мамой, ни с Кираном. Только со мной.

— У него всё в порядке? Ему становится лучше? — от дрожи в моём голосе слова звучали неясно.

Лиам снова выдохнул.

— Вот в чём дело. Когда мы заглянули в его альбом… там был просто пиздец. Кучи страниц со случайными словами, набросками глаз… твоё имя. Фраза «Это навсегда», написанная многократно. Он отказывался от еды, и когда я был там, он меня словно не узнал. Он не мог вспомнить своё грёбанное имя, но… он знал тебя.

Глаза наполнились слезами, сердце вырвалось из клетки, и губы задрожали.

— Его отпускают через четыре дня. Я хочу, чтобы ты была с ним.

— Да. Конечно, — мне нужно было его увидеть.

— Нет, мне нужно, чтобы ты меня послушала. Мне нужно чтобы ты была там. Никаких больше побегов, больше никакой херни. Девять лет, Пэйдж, он был грёбанным зомби, а затем ты вернулась, и ему стало… лучше. Видеть Декса таким в той адской дыре, наблюдать, как он становится одержимым этим дерьмом в его голове — это самое тяжёлое, что я когда-либо видел. Ты была там с ним в этом хаосе, ты поддерживала его дух, и тебе лучше быть с ним, когда он выйдет.

У меня вырвался рваный вдох. Я была с ним. Он потерял себя, но я была его тросом. Мы были связаны, были одним целым.

— Деклан — моя жизнь, всегда был, ничто больше не удержит меня от него.

— Ты уничтожила его в прошлый раз, и это тяжело…

— Я здесь. Я здесь, Лиам. — Я выпрямилась в водительском сиденье. — Он — моё навсегда.

— Увидимся во вторник.

Разговор закончился, и я позволила себе сломаться. Позволила себе подумать о Деклане в маленькой больничной палате, потерянном, запутавшимся. Его глаза пусты, он что-то царапает в своём альбоме. Погруженный в попытки снова собрать себя по частям, и только воспоминания о нас держали его в настоящем, насколько было возможно. Я подумала обо всех этих вещах и упала в эту пропасть вместе с ним.

Большая гостиная, полностью белая, медленно душила меня. Отец стоял, прислонившись к дивану, его пальцы сжимали итальянскую кожу, пока мама тарахтела о моих обязанностях дочери и жены. Я провела вспотевшими ладонями по джинсам и нахмурилась.

— Он послал документы. Всё сделано. Через месяц я больше не буду его женой. Это то, чего я хочу, чего он хочет.

— В глазах Господа ты убежала с Декланом, бросила мужа ради другого мужчины, он напал…

— Кларк делал мне больно, Деклан защищал меня! — мой взгляд устремился к потолку, пока я пыталась успокоиться.

— Ты сбилась с пути, — самодовольный голос матери бил по каждой моей уязвимой точке.

— Не будь смешной, это бред. Почему ты не можешь увидеть это? Почему ты не можешь понять, что я была несчастна с Кларком, что он обращался со мной как с мусором? Бога ради, я — твоя дочь.

— Следи за своим языком, — губы матери сжались в прямую линию, и я закатила глаза.

— Ты думаешь, что ты лучше нас? — тон моего отца был беспощадным, он прищурил глаза.

— Н-нет, — заикнулась я, когда тяжёлый взгляд встретился с моим.

— Мир вокруг осуждает нас каждый день своими грязными ртами. Я вижу это в тебе. Ту одежду, что ты носишь, она не может спрятать то, что внутри тебя, что таится и живёт внутри твоего сердца. Ты снова отдала себя этому мужчине, ты погрязнешь ещё больше, — он безрадостно рассмеялся, и у меня свело живот, когда он выпрямился в полный рост и обошёл диван. — Его болезнь заполнила твою голову. Ты забыла священное писание? Послание Иакова 1 стих 15: «Желание, возрастая внутри Вас, становится причиной греха; грех же, в свою очередь, когда утвердится, порождает смерть». Ты позволила Дьяволу заклеймить свою душу, ты для меня теперь мертва.

Я ждала, когда появятся слезы, пока он шёл ко мне, но они не появились. Гнев разжёг оранжевое пламя, и у меня в груди запылало, когда я встала, сжав руки в кулаки по бокам.

— Сядь, — прошипела мать, но я лишь смотрела на неё.

— Никто из вас по-настоящему не набожен. Вам плевать на благополучие вашей дочери. Всё, о чём вы заботитесь, — статус. Вы оба повернулись спиной к вашему, так называемому, Спасителю. Мой Бог, мой Спаситель… он видит, кто вы на самом деле, и, поверьте мне, он будет судить вас соответственно.

Я почувствовала разрывающую боль на своей скуле и услышала звук удара, нанесенного рукой отца. Мои глаза наполнились слезами.

— Выметайся из этого дома! — прокричал он.

Я повернулась к матери, поднимая куртку с кресла и надевая её. Прикрывая щеку трясущимися пальцами, я схватила сумку свободной рукой.

— Библия также учит принятию, и любви, и прощению. Даже после осуждения, всегда есть шанс. — Мои глаза высохли, пока я смотрела, как глаза матери наполнились слезами. — Я не могу жить той жизнью, где не существует любви, а этот дом, он наполнен ненавистью. Если Рай выглядит так, как вы его нарисовали, то я не хочу ни части от него.

Я ждала. Наблюдала. Мама повернула голову, и по её щеке стекла одинокая слезинка, но взгляд был устремлён в стену. Лицо отца покраснело, наполненное презрением, а я всё ещё пыталась встретиться с ним взглядом.

— Убирайся, — на этот раз, он прошептал сквозь тонкие губы, сжатые от подавляемого гнева.

Повесив сумку на плечо и развернувшись, чтобы уйти, я подумала: может, сказать им, что я люблю их. Но когда я вышла из дома своей семьи на покрытую снегом лужайку, то всё, что я чувствовала к ним, было чистой ностальгией, возникшей на первобытном кровном родстве, затянувшим моё сердце.

То короткое время, что я пробыла в доме, мать умоляла меня понять их извращённые мотивы. Она умоляла меня вернуться в церковь, позволить им помочь мне. Но, к несчастью, их помощь включала вдалбливание изношенных моралей и полуправд. Я была мертва для них. Подняла капюшон и сделала глубокий вдох, и когда выдохнула влажный туман со своих губ, наклонила голову назад и позволила чистому воздуху кусать мой нос и щеки. Я была мертва для них, но через четыре дня снова исцелюсь.

Деклан держался за надежду обо мне посреди своего сумасшествия, и я буду с ним, когда он вернётся к своей реальности. Я буду пробираться сквозь неё, тонуть в ней, проглатывать мрачные моменты и пировать на радостных. Потому что это — наша любовь, и пока я смотрела, как огромные белые хлопья кружатся среди неподвижных объектов, я чувствовала это. Чувствовала тепло по всему телу, когда сделала шаг в белую пустоту.