Одержимость

17

Я зашла в студию и закрыла за собой дверь. Деклан уже был там, одетый в поношенные джинсы, обтягивающие его бедра, и приталенную белую футболку. Когда на нём был мягкий белый хлопок, всегда хотелось коснуться его кожи. Он доставал и раскладывал мои инструменты, хотя его табурет был пустым.

— Эй, — мягко сказала я, подходя к нему.

Мы снова начали общаться, и я не знала, куда это зайдет, но облегчение, что я чувствовала в его присутствии, было больше, чем я когда-либо испытывала, стоя на коленях и молясь.

Он взял мою руку, и спокойствие, которого я жаждала весь день, опустилось по моему позвоночнику.

— Эй.

Я наслаждалась его прикосновением, пока восхищалась его работой. В последнее время мне не удавалось нормально рассмотреть картину вблизи, так как я была поглощена своей работой. Его рисунок был резким, настоящим и захватывающим. Текстура была насыщенной, с нереальными мазками и линиями, размывающимися и смешивающимися друг с другом в прекрасном танце. Центральная часть (мои глаза), обрамленная деревьями, окруженная огромными темно-серыми и пурпурными вихрями. В каждом завитке была своя вселенная, обрамленная крошечными крапинками жёлтого цвета — звездами.

Я не могла вздохнуть, пока впитывала отдельные детали взглядом.

— Деклан, это невероятно прекрасно.

Его глаза стали голубыми океанами. Это было одновременно нервирующе и знакомо: наблюдать за тем, как он плавился передо мной, наблюдать, как тень мальчика, которого я знала, окрашивала его щеки.

Он молча позволял мне насладиться частичками своей души, выплеснутой на холст.

— Она должна быть в музее, выставленная на всеобщее обозрение. Есть ещё?

Он кивнул.

— Я бы… Я бы хотела их увидеть когда-нибудь… если ты не против?

— Большая часть моих работ мрачная, тебе может не понравиться то, что ты увидишь, — его челюсть слегка пульсировала, но я улыбнулась, несмотря на то, что нервничала.

— Мне всегда нравилась твоя тьма, Деклан.

Он сжал мою руку и сказал:

— Если закончим сегодня пораньше, мы могли бы заскочить ко мне, все мои рисунки и картины там. Я пытаюсь вставлять в рамки самые важные.

— С удовольствием, — я позволила на несколько секунд, задержаться взгляду на картине, прежде чем встретиться с его взглядом. Воздух между нами, казалось, наполнился электричеством, а его аромат, сила его пальцев, переплетенных с моими, заставили моё сердце почувствовать одновременно пустоту и полноту. Оно неуверенно билось, когда его губы медленно растягивались в улыбку. Улыбку, которую я знала; улыбку, передающую тепло его тела моему телу.

Он посмотрел на наши сплетенные пальцы.

— Порисуем?

Его голос был твердым, уверенным и сильным, и я надеялась, что когда-нибудь, мы полностью вылечим наши разбитые сердца. Я хотела, чтобы он смотрел на меня так снова и снова. Идея о нас была вероломной рекой, а наше прошлое стремительно спешило разорвать нас на части, готовое сорвать кожу и оголить кости. Было слишком рано думать, что я достойна будущего; было слишком глупо, но Деклан простил меня. Он держал меня за руку тем вечером и сказал, что мы были правдой. Не правила, которым меня учили в церкви, и которым я решила слепо следовать, дабы обрести крупицу надежды. Я хотела преуспеть и стать непорочной, достойной, но с Декланом мне лишь нужно было быть собой. Прощение… Оно было густым и мрачным и находилось в эпицентре бури в его глазах, пока он смотрел на меня. Оно было свежим, новым и прекрасным, и я скучала по нему.

Я хотела его.

— Да, давай порисуем, — я улыбнулась, и он медленно отпустил мою руку.

Я могла нарисовать свою жизнь зеленым и золотым, начиная исцеляться для себя, для него. С Декланом я могла просто быть… быть собой, даже если это только на сегодня, или прошедшую неделю. Я не могла позволить себе думать о том, что будет за границами этого момента.

Он молча порылся в своей коричневой кожаной сумке, всегда лежащей у его мольберта, и вытащил альбом для рисования и коробку с углем.

— Ты не собираешь рисовать красками? — спросила я, когда он сел на холодный жесткий пол рядом со своим табуретом.

— Я думаю, она закончена, — ответил он, открывая блокнот на чистой странице.

Я ждала больше объяснений, но их не последовало. Он просидел на полу большую часть вечера, быстро двигая углем по странице, иногда останавливаясь, чтобы потереть большим пальцем бумагу, придавая тени, контуры… я не могла догадаться у чего. Разговоры свелись к минимуму, но мне было сложно сконцентрироваться на своей работе. Временами я чувствовала, как он смотрит на меня. Всё начиналось как покалывание мурашек, распространявшееся по моей руке. От его взгляда волоски на затылке приподнимались, но когда я, наконец, решалась посмотреть на него, его голова была опущена, руки напряжены, пока он рисовал, какой бы там шедевр не придумал. Желание спросить его, над чем он работал, поглощало меня. Я поняла, что едва ли могу работать над своей картиной. Я резко выдохнула, а он усмехнулся. Звук его глубоко смеха, смешанный с басами музыки, разбудил дремлющих в моём животе бабочек.

— Что? — спросила я, не сдержав ухмылки, когда он поднял взгляд на меня. Намёк на озорство окрасил его глаза цвета моря искрами карамельного цвета.

— Это тебя убивает, не так ли? — улыбка стерла все темные тени под его глазами.

Мои брови подозрительно выгнулись.

— Не понимаю, о чем ты? — я покачала головой и вернула внимание к работе, проигнорировав его самодовольную улыбку. Все чувствовалось так легко… вся эта ночь.

— Это ты, — его голос был дымом и пламенем, и мой желудок перевернулся.

Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— Хочешь посмотреть? — спросил он.

Я хотела и не хотела. Деклан умел воссоздавать реальность. Он покажет, кто ты, он даст мельком заглянуть в свою голову, нарисует тебя правдиво и со страстью, и не останется шансов отрицать правду. Я очень боялась увидеть, какой он видел меня сейчас.

Он не дал мне возможности сказать нет, когда развернул альбом ко мне. Там была и я, и не я. Там были тени и туман, а моё тело размыто в воздухе. Единственной четкой линией был мой профиль. Голова наклонена вниз, руки слегка подняты, будто в молитве, и мой силуэт потерялся в свечении позади.

Рисунок был грустным и впечатляющим… Он был прекрасным. Я села на колени перед Декланом и дрожащими пальцами взяла альбом из его рук. Я уставилась на девушку на рисунке. Она была уверенной, чистой и абстрактной. Непоколебимой и мимолетной… именно так я себя чувствовала. Я была женой Кларка, но также была сердцем Деклана, я застряла меж двух миров, как он меня и изобразил.

Я нашла его глаза своими и зависла. Деклан поднял перепачканные пальцы к моему лицу. Закрыв глаза, я позволила себе наклониться. Его цитрусовый аромат смешался с запахом земли и дождя. Пока Деклан касался моей щеки, я облизнула губы, готовая почувствовать его рот на своем. Готовая почувствовать пробуждение. Готовая для него. Но его рука упала, и я открыла глаза, когда он забрал альбом из моих рук.

— В тебе есть что-нибудь, до сих пор принадлежащее ему?

Несмотря на то, что Деклана сказал это шепотом, слова сильно ударили меня в грудь, разрывая её.

Я покачала головой, но знала, что это была ложь. Мне ещё со стольким нужно справиться. Брак с таким мужчиной, как Кларк, так быстро не пройдет.

— Я хочу смыть его, сделать так, будто его никогда не было, — мои колени болели из-за холодного твердого пола, когда я встала. Деклан сидел, как заколдованный. — Здесь, не осталось ничего от Кларка, — я ткнула пальцем себе в грудь.

Но было что-то, что, как мне казалось, никогда не пройдет.

Я закрыла глаза, когда он лег на меня. Я задыхалась от его веса. От влажности его дыхания на моей шее скручивало желудок. Хотела потеряться в чем-то другом: в мыслях о Деклане, о его рте на моём. Но Кларк лишил меня этого. Его грубые хрипы отвлекали меня от моей фантазии, приковывая к настоящему. Болезненные ощущения от его тела, двигающегося внутри меня, должно быть, были знаком того, что это неправильно — это не было любовью. Глаза Кларка избегали мои, пока он рычал в освобождении. Я должна была молиться, чтобы на этот раз его семя прижилось, но Бог не слышит лжецов.

— Ни одна часть меня никогда ему не принадлежала, — от этого воспоминания моё сердце покрылось льдом.

Деклан встал, закрыл альбом и коснулся свободной рукой моего лица. Большой палец двигался мягким прикосновением по моей скуле.

— Мне жаль, что ты вообще думала, что тебе нужно отдать себя ему.

— Я потеряла себя, Деклан, но мне уже лучше. Я всё ещё здесь… — с моих губ сорвался нервный смешок. — По крайней мере, я так думаю.

— Это так, я иногда вижу это. Когда ты расслабляешься… Пэйдж, которую я всегда знал… она всё ещё там, — его улыбка была успокаивающей, когда он убрал руку от моего лица.

— Я сделала глубокий вдох и прислушалась, как хвастается моё сердце: я есть, я есть, я есть.

— Под стеклянным колпаком (Примеч. «Под стеклянным колпаком» — роман американской писательницы и поэтессы Сильвии Плат), — сказал он с кривой улыбкой.

— Ты вспомнил? — я в неверии покачала головой.

— Это твоя любимая книга, Пэйдж. Как я мог забыть? Знаешь, ты можешь сделать татуировку с этой цитатой.

— Ни за что! — я с чувством рассмеялась.

— Нет? — он выгнул бровь. — Я мог бы тебе её сделать, если захочешь, — он провел пальцами по волосам и опустил взгляд, схватив сумку и убирая туда свой альбом.

Моё сердце сделало несколько нервных ударов, прежде чем снова найти ритм.

— А может и да.

— Сегодня? — он улыбнулся, а я снова рассмеялась.

— Я бы лучше посмотрела на твои картины, если ты не против, — моя улыбка слегка стерлась на этих словах.

— Тогда пойдем.

Деклан говорил, что живет недалеко от «Галереи», но мы всё равно поехали на моей машине. У меня случилась небольшая паническая атака, когда я впервые увидела тату салон, так как была уверена, что Лиам точно меня ненавидит. Мы проехали по узкой аллее позади здания и припарковались. Салон был закрыт, и когда я спросила Деклана, дома ли Лиам, он сказал, что написал брату раньше, и тот ответил, что ушел куда-то с какой-то девушкой. Из наших разговоров в студии я поняла, что Киран всё ещё жил дома, поэтому, когда Деклан повел меня к старой ржавой лестнице за «Дорогой», на меня немного накатило облегчение, что мы будем одни. Рука Деклана твердо держала мою, пока он открывал дверь в квартиру. Когда мы зашли, он включил свет, прогнав тени ночи, осветив всё пространство белым сиянием.

Потолок был высокий, и как я могла видеть, квартира была очень современной. Пространство казалось холодным, кроме бежевого ковра. Я лишь слегка взглянула на помещение, прежде чем мои глаза остановились на картинах Деклана: разного размера, в стальных рамах, на кирпичной стене квартиры в индустриальном стиле.

— Деклан, это место… будто твоя личная выставка, — я не могла спрятать изумление в голосе, потянув его к одной из картин.

Мои глаза впитывали линейные формы треугольников и кругов, столкнувшихся друг с другом на черной краске. Формы будто истекали кровью белыми линиями по холсту.

Он мягко рассмеялся и сжал мою руку.

— Лиам разрешает мне вешать здесь большинство работ. Место в моей комнате для странного дерьма.

— Странного дерьма? — грубое слово незнакомо звучало на моём языке, и он рассмеялся немного громче.

— Да, более личное, и, думаю, лучше ему не быть на всеобщем обозрении, — он потянул меня от абстрактной картины. — Пойдем, я покажу.

Он провел меня мимо кухни по короткому коридору. Там было лишь три двери. Одна была открыта — маленькая ванная, так же в серо-черной гамме. Деклан открыл последнюю дверь, и, казалось бы, смешно нервничать, но я нервничала. Страх и волнение (хотя страх побеждал), покрывали мою кожу мурашками, и я хотела, чтобы он не отпускал мою руку, пока мы проходили через дверь. Деклан достал телефон из кармана и поместил его в док станцию. Он включил музыку, и комната наполнилась медленным ритмом. Я не должна была отводить от него взгляда, должна была знать, что меня ждет, и не смогла сдержать вздоха, когда посмотрела вокруг себя.

Все стены были покрыты нами.

Мной.

Им.

Воспоминаниями.

Большинство переплетались с мучительными изображениями. Лишь одна выделялась из гнева, ненависти и грусти. Она излучала свет, две переплетенные фигуры были влюблены, целовались, и их окружало тепло жёлтого цвета. Если бы я позволила себе закрыть глаза, я бы услышала «Устрой себе маленькое рождество» (Примеч. «Have yourself a merry little Christmas» — песня Фрэнка Синатры), звучащую на заднем плане. Я бы почувствовала запахи специй для курицы и сладкого картофеля моей матери. Я подняла пальцы к губам и почувствовала его рот на моём, будто снова была в том коридоре, в то Рождество.

— Это новая, — голос Деклана пробился сквозь воспоминание и притянул меня обратно в настоящее. — Я нарисовал её недавно. У меня был кошмар, а потом я просто, чёрт возьми, отключился, а когда очнулся на следующее утро… — он указал на картину, — … я был покрыт краской.

— Это наш первый поцелуй, — прошептала я.

Деклан не подтвердил мои слова, он просто сел на кровать и наблюдал, как я рассматриваю каждую картину. На каждой присутствовали мои глаза. Иногда я могла определить воспоминание, иногда нет. Я хотела спросить его о каждой, но казалось неправильно делать это. Каждая картина была личным моментом, тайной мыслью, выведенной его рукой, а мучения… Я чувствовала их всем сердцем.

— Я вижу твои страдания, — я повернулась, чтобы посмотреть на него. — Они омрачают эту комнату.

Его глаза сконцентрировались лишь на мне.

— Только так я мог прогнать демонов, после того как ты ушла. Мне приходилось их рисовать, Пэйдж. Мне приходилось высвобождать их единственным доступным мне способом, иначе я бы потерялся в своем психозе. Лиам поощрял это, ну, знаешь: дешевая терапия, — он рассмеялся без капельки юмора.

Я села рядом с ним на кровать.

— Я рада, что у тебя был Лиам.

Он немного сдвинулся, чтобы сесть лицом ко мне.

— У тебя никого не было, да?

Я покачала головой, борясь со слезами. Он не должен меня жалеть, у него и так было много мучений. Я легла на спину, положив руки по бокам, закрыла глаза и позволила запаху черного покрывала Деклана накрыть меня. Его комната была наполнена его запахом, ароматом краски и моющих средств.

— Когда я вышла за Кларка, то наивно полагала, что всё получится. Я игнорировала то, как он со мной обращался, как его прикосновение причиняли мне физическую боль. Я забыла… как это… чувствовать настоящую любовь. Деклан, я просто оставила всё как есть. Мне посчастливилось, что рядом никого не было, потому что я могла притворяться, что так было всегда.

Матрас прогнулся, и я почувствовала вес и тепло тела рядом с собой. Его пальцы коснулись моих, и каждый вздох, который я делала, был борьбой за выживание. Моё сердце неровно колотилось, пока наши пальцы танцевали, дразнили и, наконец, переплелись. Я снова почувствовала, как прогнулся матрас, и открыла глаза. Деклан навис надо мной и смотрел на меня, опёршись на локоть.

— Ты заслуживала, чтобы тебя любили, неважно, что ты думала о себе, ты заслуживала любви, — его голос был низким и мягким, и я задержала дыхание, когда он наклонился вперед.

Деклан завис у моего рта, его глаза подчиняли меня его воле, наши дыхания смешивались, два сердца болезненно колотились… и, наконец, он накрыл мои дрожащие губы своими.

Он мягко меня поцеловал. Мои губы заново открывали его, начиная с верхней, затем пробуя нижнюю. Он застонал, когда я языком обвела линию его рта, а его рука сместилась с моей щеки на затылок. Он углубил поцелуй, легко скользнув языком в мой рот, как всегда, будто мы и не расставались. У него всё ещё был вкус мяты, и касание моей кожи волосков его бороды заставляло меня молить об ожогах. Я запустила руку в его волосы и притянула ближе, целуя сильнее, пока второй рукой, сжимала пальцами его футболку. Его сердце билось прямо под моим кулаком, и темп соответствовал моему. Быстрый. Жаждущий. Свободный. Два человека, нашедшие свой путь домой.

Я не хотела просыпаться от этого нового сна. Я застряла в кошмаре почти на десять лет, но общая картина изменилась с поцелуем и брызгами красного цвета, смешанного с розовой сладостью воспоминаний.

Он отстранился, но напоследок прикусил мою верхнюю губу. Глаза были живыми, зрачки расширены, почти полностью затмевая совершенный голубой оттенок радужки. Он снова меня поцеловал, но на этот раз без спешки. Он окрашивал мои губы мягкими мазками тепла, и я подняла руки к его лицу. Грубое ощущение его щетины было новым для моих пальцев. Поцеловав его верхнюю губу ещё раз, я улыбнулась, касаясь его рта. Он отклонился и подарил мне улыбку, прежде чем уткнуться лицом в уголок между моей шеей и плечом. Его губы прошлись по моей шее, затем он выдохнул. Сочетание его бороды и дыхания защекотало меня, и я захихикала.

Я захихикала!

Я не хихикала целую вечность.

— Чёрт, я скучал по этому звуку, — его голос вибрировал у моей шеи, пройдясь по каждой части моего тела, отзываясь эхом в каждой моей поре.

— Я тоже.