Один путь

Глава 22

Прошла ровно неделя с тех пор, как я видел Сэм.

Я подумывал зайти в блинную и поговорить с ней, но не был уверен, что смогу выдержать, если она скажет мне уйти.

Я с головой ушел в работу и подготовку материалов для организации, но мои мысли все еще блуждали. Я старался держаться подальше от темноты. Я старался держаться подальше от таблеток, которые всегда взывали ко мне, но старые привычки умирали с трудом.

Тригг ушел, и я смог лечь в постель. Пятая бутылка «Джека», которую я купил в магазине «7-Eleven» и спрятал под кроватью, теперь была пуста, как и мои недельные рецепты. Мне просто необходим небольшой кайф. Что-то такое, чтобы мои мысли не блуждали.

Я закрыл глаза и прислушался к музыке, доносившейся из динамиков моего телефона.

Певец что-то напевал про поле и девочек, но я не вслушивался. Его слова слились воедино, и я просто отбивал ритм ногой.

Но ритма не было. Раздался еще один удар.

Стук, стук, стук.

— Трипп? — голос был совсем слабым. Я даже не уверен, что правильно расслышал.

Затем стук прекратился, и я услышал шаги. Затем медленно открыл глаза. По крайней мере, я думал, что открыл их, потому что, увидев Сэм, нависшую надо мной, понял, что спал.

— Трипп, ты в порядке? — ее голос был совсем слабым. Я почти не слышал его. Темнота звала меня назад. Мне просто хотелось спать. Сладкий сон.

— Трипп? Трипп? — ее руки были на моем лице, но я почти не чувствовал их.

Мое тело сотрясала дрожь, но это было так, как будто я оказался заперт внутри себя и не мог чувствовать боль. Я оцепенел.

Я не проснулся, когда Сэм позвонила в девять-один-один. Ни когда скорая ворвалась в мою квартиру, ни когда я лежал в машине скорой помощи.

Я проснулся только тогда, когда уже лежал на больничной койке и не мог выносить непрерывных гудков машин.

Как дежавю того места, где я находился совсем недавно.

Но когда я открыл глаза, то увидел не врачей, там стоял мой отец. Он засунул руки в карманы и уставился в окно.

Я облизнул губы. Хотел что-то сказать, но не мог. Я снова стал разочарованием.

Наконец, он перестал смотреть в окно и оглядел меня сверху вниз.

— Ты проснулся. — Он не улыбался и не хмурился, его лицо было совершенно неподвижным.

— Да. Думаю, да. — У меня першило в горле, и было чертовски больно говорить, но я не мог молчать. Ни за что на свете папа мне этого не позволит.

— Как себя чувствуешь? — спросил он, прислонившись к кровати.

— Как будто я облажался. Звездный час.

Он улыбнулся.

— Ну, я не могу сказать, что ты ошибаешься.

— Спасибо, что тыкаешь меня носом.

— Ты же знаешь, мы все очень волновались за тебя. Особенно твоя подружка, о которой мы не знали, пока нам не позвонили из больницы. Она все время находилась здесь, в приемной. Мы пытались отправить ее домой, но она не уходит. У нее сильная воля, и она напоминает мне тебя.

Я ухмыльнулся.

— Это, наверное, не очень хорошо.

— Насчет этого ты ошибаешься. Людей с такой решимостью я очень уважаю. Кто-то, кто идет за тем, что они хотят, даже если это отправляет их в больницу и выводит из себя целую кучу людей.

— Извини, — проворчал я.

— Думаю, я единственный, кто должен просить прощение.

Я уставился на него, приподняв бровь.

— Не думаю, что когда-нибудь слышал от тебя это слово.

— Ну, может быть, нам всем следует говорить это почаще. Думаю, что вокруг нашей семьи всегда так много ожиданий, что мы забываем заботиться о себе. Я должен был больше следить за тобой, когда ты вернулся домой, вместо того, чтобы беспокоиться о негативной реакции на выборы. Я должен был слушать, как ты говоришь о своем проекте, а не просто одобрять его. За это мне очень жаль.

— И мне жаль, что я не всегда все делаю правильно.

Папа покачал головой.

— За свою короткую жизнь ты сделал больше, чем я мог себе представить. Ты никогда не делал того, что от тебя ожидали, и это хорошо. Получить степень магистра и начать некоммерческую деятельность — это огромное достижение. Ты должен гордиться этим.

Я глубоко вздохнул.

— Ага, а потом я все равно оказался здесь. Утопаю в собственной глупости.

Папа положил руку мне на плечо.

— Знаешь, иногда мне кажется, что Бог дает нам эту борьбу, чтобы испытать нас. Чтобы увидеть, из чего мы на самом деле сделаны. Эти ловушки — то, что определяет нас.

— Я не хочу, чтобы это определяло меня. Я не хочу, чтобы меня называли двукратным неудачником-самоубийцей.

Папа медленно моргнул.

— Я не хотел верить, что все это было из-за того, что ты хотел покончить с собой. Я все еще не хочу в это верить. И думаю, что, если бы ты хотел этого, то сделал бы. Мы бы не сидели здесь и не разговаривали. Но ты боец. Такой, что даже самому себе не можешь признаться, что тебе нужна помощь.

Я молча лежал, переваривая его слова. Может, так и было. Может, печаль, охватившая меня, вызвана тем, что мое тело пыталось получить помощь, но вместо того, чтобы получить ее, я просто нашел единственное утешение, которое мог.

Папа сжал мое плечо.

— Я не говорю этого часто, Трипп, но хочу, чтобы ты знал, что я горжусь тобой и действительно люблю тебя.

Я не помнил, когда в последний раз папа говорил мне эти слова. Это было так, как будто я ждал их, поэтому сделал глубокий вдох, вбирая все это.

Затем положил свою руку на его.

— Я тоже люблю тебя, папа.

Он улыбнулся. Это была не улыбка политика. А настоящая улыбка, и впервые за много дней я смог улыбнуться в ответ.

— И в приемной есть еще кое-кто, кто очень тебя любит. Она ждала, чтобы увидеть тебя, — сказал он.

Я облизнул губы и с трудом сглотнул.

— Она действительно хочет меня видеть?

— Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, — сказал папа, прежде чем в последний раз сжать мое плечо и выйти за дверь.

Не прошло и минуты, как дверь снова открылась. Вся боль, которая засела в моей груди, снова начала давить. Но это была совсем другая боль. Та, которая разбудила мое сердце, как только мои глаза встретились с глазами Сэм.

На ней был мятый свитер, джинсы и ботинки. Ее распущенные волосы лежали на одной стороне, как будто она пыталась уснуть, но не могла устроиться поудобнее. Независимо от того, как она была одета или как выглядела ее прическа, это не остановило мое сердце, которое колотилось в груди в ожидании нее.

Она медленно вошла в комнату, не сводя с меня глаз. Я не знал, что сказать или что сделать, но она сделала первый шаг.

Она скользнула в постель рядом со мной и прижалась головой к моей груди, прежде чем слезы и тихие всхлипывания сорвались с ее губ. Я обнял ее и притянул ближе к себе. Запах ее волос окутал меня, и мне пришлось сдерживать собственные счастливые слезы, чтобы просто держать ее в своих объятиях. Она могла плакать сколько угодно, потому что, как только она остановится, я сделаю все, чтобы она больше никогда не плакала.

Не знаю, сколько мы так пролежали. Я просто позволил ей все это выплеснуть.

Наконец, она всхлипнула и подняла голову.

— Майки мертв, Трипп, — прошептала она.

Я выпрямился и откинулся назад.

— Что ты сказала?

Она отстранилась и вытерла слезы со щек.

— Я пришла к тебе, чтобы рассказать о Майки. Так я и нашла тебя. — Ее глаза наполнились слезами. — Я жила с ним и Брэндой. Я встала посреди ночи, чтобы сходить в туалет, и обнаружила его на полу с перерезанными запястьями.

Я не мог поверить в то, что она говорила. Все казалось таким далеким. Только не Майки. Не тот ребенок, который казался таким полным надежды. Тот, кто подтолкнул меня к тому, чем я хотел заниматься в жизни.

Я уставился в пространство. Не мог смотреть на Сэм. Я не был уверен, что смогу сдержать собственные слезы.

— Как Брэнда?

Сэм покачала головой.

— Не очень. Ее сестра приезжала в город, но я сказала, что останусь с ней. Сказала, что должна повидаться с тобой, но еще не возвращалась к ней.

Боль вернулась в мою грудь, и я знал, что должен сделать, хотя и хотел, чтобы она всегда была рядом со мной.

— Ты должна вернуться к ней. Ты ей нужна.

— Что? Трипп. Ты в реанимации. Ты мог умереть. Я хочу быть здесь ради тебя. Мне все равно, что мы поссорились, но после того, как я увидела, что случилось с Майки, и как его убивает депрессия, я поняла, что не вынесу, если то же самое случится и с тобой.

Я взял ее за руку, нежно проведя по костяшкам пальцев.

— Вот почему тебе нужно быть с Брэндой. Она должна знать, что ты рядом. Люди не умирают от самоубийства. Они умирают от печали.

Сэм уставилась на наши руки.

— Я не хочу потерять тебя из-за печали.

— Если ты и потеряешь меня из-за чего-то, так это из-за моей собственной глупости. Я пытался убить свою боль, чем только мог, когда передо мной было лучшее лекарство. — Я поднял глаза и встретился с ней взглядом. — Единственный способ, которым мы оба сможем двигаться дальше — сделать все вместе. Теперь я это знаю. Я думал, что стану твоим рыцарем в сияющих доспехах, но, по-моему, все наоборот. Я думаю, что, возможно, ты — та, кто спасет меня от того, чтобы снова оказаться здесь, пока ты держишь меня в узде. Я не смогу по-другому.

— Я думаю, что это убьет нас обоих, — прошептала Сэм.

Я отрицательно покачал головой.

— Я тоже не хочу, чтобы мы так зависели друг от друга. Если бы мне пришлось уйти от тебя прямо сейчас, даже если бы это убило меня, я бы сделал это. Потому что так будет лучше для тебя. Но я не думаю, что кто-то из нас хочет или нуждается в этом. Думаю, нам лучше быть вместе, так и должно быть.

— Значит ли это, что я все еще буду твоей старухой, и ты больше не будешь иметь дело с татуировщицами или продавщицами?

Я переплел наши пальцы, прежде чем поцеловать ее руку.

— Я буду твоим Болотным ослом, если ты будешь моим Сахарным пельмешком.

Она улыбнулась.

— Договорились.

В отделении интенсивной терапии меня продержали сорок восемь часов, и после осмотра психиатра я мог вернуться домой.

Папа заказал машину, чтобы отвезти меня в Сэнт-Альфонс, где должны были состояться похороны Майки. На первых скамьях сидела лишь горстка людей, уставившихся на маленький черный ящик.

Рядом на мольберте стояла большая фотография Майки. Он улыбался, его вьющиеся волосы приглажены и разделены на пробор. Он выглядел счастливым, но в его глазах была печаль.

Я сел рядом с Сэм во втором ряду и держал ее за руку во время проповеди. Я не выпускал ее из рук, пока мы шли за катафалком к кладбищу и стояли под тентом, пока они опускали Майки в землю.

Брэнда стояла рядом с гробом. Она не плакала, просто тупо смотрела на дыру, в которой теперь находился ее единственный сын.

Сэм держала меня за руку, и мы подошли к скорбящей матери.

— Брэнда, — сказал я, положив руку ей на плечо.

Она медленно посмотрела на меня, ее лицо было призрачно белым. Она положила свою руку на мою и сжала ее.

— Спасибо, что пришел, Трипп. Майки действительно любил тебя. Он всегда говорил о тебе и о том, как сильно хочет, чтобы ты сделал ему татуировку, как только ему исполнится восемнадцать.

Я молча кивнул.

— Мне он тоже нравился, Брэнда.

Я протянул ей конверт с логотипом новой компании. Брэнда подняла бровь.

— Что это?

Она взяла конверт и открыла его, прежде чем задохнуться и прикрыть рот свободной рукой.

— Трипп. Я не могу принять это.

Я отпустил руку Сэм и положил обе на руку Брэнды.

— Я хочу это сделать. Майки вдохновил меня на создание собственной некоммерческой организации. Фонд Майкла Маккея хочет помочь покрыть расходы на похороны. Это самое меньшее, что я могу сделать.

На ее глаза навернулись слезы.

— Не знаю, что и сказать.

Я улыбнулся.

— Ты не должна ничего говорить, Брэнда. Я просто хочу, чтобы ты знала, что мы заботимся о тебе, и что Майки навсегда останется в наших сердцах.

— Спасибо, Трипп. Огромное спасибо. — Она взяла меня на руки и крепко обняла.

Я так давно не плакал. Мне не хотелось этого делать, но я понимал, что это имело для нее значение. То, что я собирался изменить жизнь других детей, таких, как Майки, и это, наконец-то, позволит боли подняться из моей груди, и я смогу отпустить все это.

Когда я, наконец, отпустил Брэнду, и мы попрощались, Сэм подвела меня к своей машине, и я скользнул на пассажирское сиденье.

— Домой, Босс?

— Домой, Сахарная тыква.