Один сон на двоих

Глава 4

Из усадьбы Мирон выехал через главные ворота, в отличие от Харона, который предпочел воспользоваться черным ходом. Новый день уже полностью вступил в свои права. И если в Гремучей лощине права эти были ограниченны особенностями ландшафта и микроклимата, то наверху, в мире простых смертных, солнце смолило нещадно.

Перед тем, как приступить к задуманному, Мирон навестил Ба, испил у нее кофею, поболтал о пустяках. Рассказывать Ба о своей подработке, Мирон не стал. Почему-то ему казалось, что она не одобрит такое решение. Ба вообще недолюбливала Гремучий ручей. Истории, с ним связанные, любила, а вот саму усадьбу как-то не очень. И подливать масла в огонь Мирон не хотел. Между первой и второй чашкой кофе он узнал, что Ба в ближайшее время планирует посетить маникюршу и городскую библиотеку. Музей в ее планы не входил, и это было хорошо. Совершать налет на хранилище лучше без свидетелей.

План Мирона был одновременно прост и коварен. В музее он с малых лет был завсегдатаем. Его знали все сотрудники, у него были ключи от кабинета Ба. Правда, пришлось соврать дежурному смотрителю, что явился он по поручению Ба, якобы та забыла важные бумаги и отправила его посыльным. Разумеется, ему поверили. А с чего бы им не поверить такому чудесному молодому человеку? Остальное было делом техники. Мирон порылся в ящиках письменного стола Ба, нашел связку ключей. На его взгляд, было крайне неосмотрительно оставлять ключи вот так – почти на виду. Надо будет при случае указать Ба на такую оплошность. А пока все оплошности ему на руку.

В хранилище Мирон проскользнул никем не замеченный, подавляя поднявшиеся со дна души неприятные воспоминания, подошел к сейфу, набрал код. Чтобы взять в руки ящик с ошейником, ему потребовалось некоторое мужество. Он больше не боялся, что прикосновение к этой штуке призовет в хранилище Цербера, но ощущения, которыми сопровождалось их первое близкое знакомство, были до сих пор свежи. Поэтому ошейник из ящика Мирон вытаскивал с максимальной осторожностью.

Ничего страшного не случилось. Земля не ушла у Мирона из-под ног. Даже волна дурноты не накатила. Ошейник был тяжеленный и здоровенный. Мирону подумалось, что даже Церберу он будет изрядно велик. Да и как нацепить реальный ошейник на шею призрачного пса? У Мирона не было никаких идей, но он очень рассчитывал на светлый ум Харона.

Мирон сунул ошейник в рюкзак и уже собирался поставить опустевший ящик обратно, когда на дне сейфа заметил еще кое-что. Это был конверт из плотной бумаги. К счастью, незапечатанный, потому что вскрыть конверт, точно предназначенный не ему, у Мирона не поднялась бы рука. Или поднялась, но потом пришлось бы до конца дней своих испытывать муки совести, вне зависимости от того, что обнаружилось бы внутри конверта. А так оставалась хотя бы иллюзия, что он не делает ничего предосудительного. Ну, почти ничего.

В конверте хранилось несколько писем. Или, вернее сказать, одно письмо и один официальный документ. Официальный документ был сделан на немецком языке, которого Мирон знать не знал. Его лингвистические познания ограничивались крепким английским и самую малость французским. О том, что документ именно официальный, свидетельствовала печать и дата. Отправлен он был полтора года назад, но почему-то оказался не в папке «Входящие», а в хранилище на самом дне сейфа. Мирон старательно сфотографировал документ, на всякий случай перевернул, чтобы убедиться, что с обратной стороны нет ничего важного, и сунул обратно в конверт. Фото нужно будет непременно показать Харону, пусть на досуге переведет.

Письмо же было написано по-русски, размашистым и, словно бы неуверенным почерком. Так обычно пишут люди, отвыкшие от ручки, или с какими-то проблемами в нервно-мышечном аппарате. А может быть, человек, отправивший это письмо Ба, просто торопился. Или русский для него был неродным языком. Да мало ли что могло быть! Вполне возможно, что Мирон просто придирается.

Письмо было понятнее и куда занимательнее бюрократической немецкой писанины. Написал его человек, приславший Ба ошейник. Некий мистер Сандпайпер, представившийся председателем исторического общества города Вены, просил Ба оказать ему честь и принять на хранение семейную реликвию некогда великого, а ныне почти забытого венгерского рода Бартане. Вот откуда, оказывается, взялась геральдическая книга! Очень интересно!

Мистер Сандпайпер в своем письме особо настаивал, чтобы ошейник не вносился в каталог музея и ни при каких обстоятельствах не становился частью музейной экспозиции, но по возможности хранился в достаточно надежном месте. Этот странный подарок предназначался лично госпоже Софье Куликовой или, в случае ее ухода из жизни, ее наследникам. А геральдической книгой госпожа Софья вольна распоряжаться так, как посчитает нужным.

Помимо прочего, из письма загадочного мистера Сандпайпера следовало, что в ближайшее время музей под управлением госпожи Софьи получит некий грант на развитие, а сама она – вознаграждение за неоценимый вклад в сохранение культурного наследия родного края в целом и усадьбы «Гремучий ручей» в частности. Вознаграждение будет передано ей вместе с ошейником и геральдической книгой. Распоряжаться им, как и книгой, она вольна по собственному разумению.

На невысказанный Мироном вопрос о причинах столь небывалой щедрости в письме имелся пространный, но весьма туманный ответ. Мистер Сандпайпер называл себя потомком человека, который много лет назад побывал в усадьбе «Гремучий ручей» и имел счастье быть другом отца госпожи Софьи.

По всему выходило, что предок Сандпайпера дружил с прадедом Мирона, дедом Митей. И если дело происходило в Гремучем ручье, то можно было предположить, что этот самый предок тоже был активным участником сопротивления. Может партизаном, а может и подпольщиком. И, вероятно, что-то знал и про упырей, и про Цербера. Может быть даже встречался с ним лично. Интересно, тогда Цербер был во плоти, или таким же, как сейчас?

А еще интересно, почему ошейник Темного пса рода Бартане оказался у какого-то постороннего дядьки. А еще интереснее, почему посторонний дядька вдруг решил его вернуть. И вернул не настоящей хозяйке, которой, как они с Хароном сегодня выяснили, была Лера, а Мироновой бабушке да еще с такими туманными формулировками. Выходило, не подарил, а оставил на хранение. Для чего? Для кого Ба должна была его сохранить?

Вопросов было много, ответов пока не было вовсе, но Мирон не терял надежды. Лиха беда начало! Как-нибудь разберутся! А теперь ему нужно убираться из музея, пока кто-нибудь из сотрудников не застукал его на месте преступления!

Мирон сфотографировал письмо Сандпайпера, а потом сунул его обратно в конверт с документом на немецком языке. Конверт положил в сейф, поставил сверху опустевший ящик. Он был почти уверен, что Ба не станет проверять содержимое ящика. Это значит, что у них с Хароном есть время на решение проблемы.

Выйдя из хранилища, Мирон заскочил в кабинет Ба, вернул ключи на место, сфотографировал те страницы геральдической книги, на которых рассказывалось о роде Бартане, сфотографировал герб с Темным псом, увеличил в телефоне фото, чтобы внимательнее изучить ошейник. Ошейник был тот самый! В этом не было никаких сомнений, а это значит, они на верном пути. Куда заведет их этот путь, пока не ясно, но отступать никто не собирается. Леру нужно вытаскивать из комы. Но сначала нужно как-то воплотить Цербера.

Звонить Харону Мирон не стал, просто отправил сообщение и фотографии. Харон, по его прикидкам, сейчас должен был спать. Такой уж у него был график. Мирону и самому спать хотелось почти невыносимо. Ночные бдения давали о себе знать. Вообще, со всей этой историей он, как и Харон, перешел в ночной режим. Что ж делать, если упыри активничают исключительно при свете луны!

Чтобы совсем не выпасть из жизни, перед тем, как улечься спать, Мирон завел будильник. На сон он себе отвел ровно два часа. Глядишь, успеет и передохнуть, и перекинуться парой слов с Лерой. Сказать по правде, увидеться с Лерой ему хотелось так же сильно, как воплотить Цербера. Да и ей, наверное, будет любопытно узнать, что творится во внешнем мире, пока она прохлаждается в этой своей коме.

Цербер явился в тот самый момент, когда Мирон рухнул на кровать. Явился просто так, доложить, что все идет по плану, Лера жива и невредима, враги расползлись по гробам и норам. Разумеется, ничего такого Цербер не сказал, но уже само его присутствие в квартире Мирона говорило о главном: в Гремучем ручье все под контролем, благородный рыцарь может спать спокойно.

– А я достал твою сбрую. – Мирон потянулся за рюкзаком, вытащил ошейник. Тот с тихим треньканьем улегся поверх банной простыни, по случаю жары служившей Мирону одеялом. – Это ж твоя?

Цербер утвердительно кивнул.

– Так может ты ее того… примеришь?

Цербер мигнул дважды.

– Не можешь?

Ответом ему стал кивок черепушкой.

– А как же нам тогда тебя воплотить? – Мирон взъерошил волосы. Уставший организм молил о хотя бы кратковременном отдыхе, но мозг продолжал лихорадочно, хоть и не слишком результативно искать варианты решения проблемы. – Если есть ошейник, должна быть и шея, на которую он надевается. Так?

Цербер снова кивнул.

– И шея эта должна быть, как минимум, материальная. Так?

Еще один кивок в ответ. Цербер нетерпеливо переступил с лапы на лапу, в красном пламени, полыхающем в его глазницах, Мирону чудилась надежда. Вот только в гудящую от усталости Миронову голову не приходило ни одной светлой мысли. Лезла всякая ерунда.

– Останки твои нам, что ли, нужно откопать? – спросил он и широко зевнул.

Цербер вскочил на ноги, положил передние лапы на кровать в опасной близости от Мироновых коленок, мигнул, а потом еще и кивнул для пущей надежности.

– Реально откопать? – переспросил Мирон потрясенно. – Сначала откопать, а потом на твои бренные останки нацепить ошейник?

Чувствовалось в поведении Цербера некоторое колебание. То ли колебание, то ли неуверенность. То ли Мирон, по своей привычке, снова неправильно сформулировал вопрос.

– А где могилка твоя? – спросил он, потирая виски.

Вместо ответа Цербер зло ткнул его лапой в колено. Зло, потому что через все Мироново тело словно бы прошел разряд электрического тока. Это Харону общение с потусторонним только в радость, а вот Мирону приходится тяжеловато.

– Попрошу без лап! – Мирон отодвинулся подальше от Цербера. – Не видишь, я думаю!

Если бы Цербер мог говорить, то, наверняка, сказал бы, что думает Мирон плохо. Но единственным средством коммуникации у них были красные огоньки в мертвых глазницах мертвого пса, поэтому Цербер просто трижды мигнул.

– И без оскорблений, – проворчал Мирон, а потом сказал умоляюще: – Слушай, друг, голова болит, котелок не варит. Это тебе все нипочем, а мне нужно хотя бы пару часов сна. Обещаю, я что-нибудь придумаю. Найдем мы твое тело. Ну, то, что от него осталось.

Цербер угрожающе занес лапу над вторым его коленом, Мирон зажмурился, готовясь к очередному разряду. Но разряда так и не случилось. Пару мгновений он посидел зажмурившись, а когда открыл глаза, Цербера уже не было в комнате. То ли обиделся, то ли понял, что с Мироном сейчас каши не сваришь.

– Я подумаю об этом завтра, – сказал Мирон и рухнул сначала на кровать, а потом почти сразу же в сон.

Это был ее сон. Мирон понял это, когда больно приложился затылком о каменные плиты пола. Голова отозвалась болью, а Мирон с отстраненной деловитостью подумал, что его бедное тело притащило в сон все свои физические проблемы. Раз болела голова в реальном мире, так получи по ней и в мире призрачном. Он чертыхнулся, сел и осмотрелся. Место было знакомое. Сюда Мирон попадал всякий раз, когда собирался встретиться с Лерой. На сей раз анфилада комнат, которую ему предстояло преодолеть, выглядела светлее и наряднее. Наверное, Лериной фантазии и домовитости хватало уже на то, чтобы обустроить не только каминный зал, но и весь этот замок. О его появлении она тоже догадалась, потому что, стоило только Мирону встать на ноги, как в воздухе послышался мелодичный и призывный перезвон колокольчиков.

По чисто выметенным, а может даже и вымытым плитам Мирон уверенным шагом двинулся на звук колокольчиков. Предварительно он убедился, что выглядит вполне прилично – никаких тебе набедренных повязок и семейных трусов. На сей раз Лера вырядила его в льняные штаны и белоснежную рубаху. Обуви к этому расслабленному прикиду не полагалось. Хорошо хоть, что полы вымытые и теплые.

В каминном зале жарко горел огонь. Розы благоухали не только на широких подоконниках, но и на низеньких столиках, которых раньше в зале не наблюдалось. Как не наблюдалось в нем раньше и ярко-розового коврика для йоги. На коврике стояла Лера. Не на ногах стояла, а на голове, заплетя ноги в какую-то замысловатую асану. Мирон как-то сразу понял, что и коврик для йоги, и ноги заплетены не просто так, а со смыслом.

– Привет! – сказала Лера, не меняя позы. Лицо ее, вопреки законам тяготения, оставалось бледным, взгляд был сосредоточенный и лишь самую малость обиженный.

– Привет! – Мирон уселся напротив. Собственные ноги он, как умел, сложил в позу лотоса. – Решила попрактиковаться? – спросил вежливо. – В доме прибралась, спортом занялась.

– А что мне тут еще делать? – Обиды в Лерином взгляде стало чуть больше. – Это у вас там жизнь бьет ключом…

– Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом, а то как-то неудобно общаться, – сказал Мирон, склоняя голову на бок, чтобы лучше разглядеть выражение Лериного лица.

Из асаны Лера вышла с кошачьей грацией, уселась на коврике напротив Мирона.

– О чем будем общаться, Иван-царевич? – спросила не без ехидства.

– Ну, например, я сегодня почти убил настоящую вампиршу.

– Почти? – Лера приподняла одну бровь.

– Живучая оказалась тварь. – Обижаться на сарказм Мирон не стал, понимал, что Лере тут не сладко.

– Весело у вас там. – Она вздохнула.

– Обхохочешься. Но ты под присмотром.

– Мое тело.

– Если тебе так будет удобнее. Цербер приходил?

Разговор не клеился. Лера была на него обижена и, кажется, немного смущена.

– Наведывается. – Она провела обеими ладонями по ежику серебристо-белых волос.

– Он тебя там охраняет.

– Есть от кого?

– В мире полно негодяев. – Мирон пожал плечами, а потом сказал: – А мы ищем способ, как воплотить Цербера.

– В каком смысле воплотить? – От удивления Лера даже злиться перестала.

– В прямом, вернуть из мира мертвых в мир живых во плоти.

– Сказки какие-то, – прошептала она.

– Сказки ты еще не слышала. Хочешь расскажу?

Она кивнула, склонила голову на бок. В этом движении было что-то роднящее ее с Цербером. Наверное, не зря говорят, что домашние питомцы со временем становятся похожи на своих хозяев. Но комплемент получался сомнительным, поэтому Мирон сказал другое:

– Ты в курсе, что у тебя не красная кровь?

– А какая? – спросила Лера с таким искренним удивлением, что ему стало смешно.

– Голубая. Голубых кровей ты девица, Лерочка! Можно сказать, ты последняя из потомков древнего венгерского рода Бартане. Графского рода, между прочим.

– Я?! – Она больше не удивлялась. Губы ее снова кривились в саркастической усмешке. – Мироша, что ты принял для того, чтобы уснуть?

– Не веришь? – Он не стал обижаться на «Мирошу», хотя соблазн был велик. – Понимаю, я бы сам не поверил. На графиню ты не тянешь, но против фактов не попрешь! – Он похлопал себя по карманам штанов, посмотрел на Леру: – Ты можешь материализовать мою мобилу?

– Не знаю, не пробовала.

– Так попробуй. Там доказательства твоего вельможного происхождения, миледи.

– Со всем содержимым? – Лера зажмурилась, сосредоточилась.

– Интимные фото можешь не материализовывать.

– А они есть? – Она приоткрыла один глаз.

Мирон усмехнулся.

– Шучу. Не отвлекайся! – Такая сосредоточенная она нравилась ему особенно. – Вот прямо сюда его клади!

Он протянул руку ладонью вверх. Через пару мгновений на ладони появился его мобильник.

– Он? – спросила Лера удивленно, словно сама до конца не верила в то, на что способна.

– Сейчас проверим! – Мирон ввел пароль, открыл галерею. – Он! Вот любуйся!

Любовалась Лера долго. Сначала разглядывала фото из геральдической книги, потом письмо.

– Что это? – спросила, наконец, и постучала ноготком по гербу.

– Это твой фамильный герб, а на нем наш четвероногий друг Цербер. По вашему, графскому, Темный пес – защитник рода Бартане.

– Очень увлекательно, а я здесь при чем? – Лера снова нахмурилась.

– При том, что Цербер охраняет именно тебя.

– И?..

– И это значит, что ты одна из Бартане. Вероятно, самая последняя в роду.

– Бред! – Лера покачала головой. – Мирон, где я, а где Венгрия?! Я обыкновенная!

– Так уж и обыкновенная? – Мирон выразительно посмотрел на свой мобильник. – Тогда расскажи, как у тебя все это получается?

– Что – это?

– Да все! Замок, камин, вот этот коврик, мой телефон! Кстати, рубашка мне маловата, у меня развитая грудная мускулатура, детка.

Про мускулатуру Лера пропустила мимо ушей, все ее мысли были заняты осознанием вскрывшейся проблемы. Или открывшихся перспектив. Это уж с какой стороны посмотреть.

– Дамочки из рода Бартане были весьма своеобразными. – Мирон не стал ее больше мучить. – В давние времена их бы посчитали ведьмами, а в наш просвещенный век – экстрасенсами.

Лера скептически фыркнула.

– Обычным девицам полагаются болонки или йорки, на худой конец. А тебе в качестве домашней зверюшки выдали целого Темного пса. Не находишь это странным?

– Нахожу. – Держать удар эта девчонка умела. – Но все равно не понимаю. Не было в моей жизни ничего такого…

– А что ты вообще помнишь о своей жизни? Или вспомнила? – спросил Мирон с надеждой.

Она покачала головой.

– Ничего, еще вспомнишь. – Он осторожно погладил ее по волосам. – Но ты особенная, и спорить с этим нет смысла. Даже то, что ты не умерла – уже чудо.

– Я застряла! – Лера мотнула головой, стряхивая его руку. – Я застряла в этом чертовом месте! По-твоему, это жизнь?!

Можно было сказать, что он обязательно что-нибудь придумает, что вытащит ее из мира теней на солнечный свет, но Мирон промолчал. Много ли он знает про мир теней? Он в этой истории такой же слепой котенок, как и Лера. Разве что чуть более живой.

– Обещай мне, – сказала Лера после долгой паузы. – Обещай, что, если у тебя там наверху ничего не получится, ты меня…

– Что я тебя?..

– Ты отключишь меня от аппарата, – сказала она с отчаянной решимостью. – Как только я решу, что с меня достаточно, ты все сделаешь.

По позвоночнику пробежал холодок, в солнечное сплетение словно впился раскаленный крюк, на мгновение стало так больно, что Мирон зажмурился.

– Лера, ты не подключена к аппарату, – сказал он тихо и твердо.

– Значит, ты что-нибудь придумаешь. – В ее голосе тоже была боль, но не было решительности.

– Как? – спросил Мирон. – Предлагаешь придушить тебя подушкой?

– А можно?

– Ты дура, да?! – рявкнул он в сердцах.

Она ничего не ответила, она смотрела на него, а во взгляде ее водили хоровод надежда и отчаяние. Надежды было чуть больше, отчаяния чуть меньше. И Мирон сделал то, чего не собирался делать ни за что и никогда.

– Мы со всем разберемся, – пообещал он.

– Как? – спросила Лера, и надежды в ее взгляде стало еще больше.

– Как сможем, так и разберемся. Ты – здесь, а я там.

– Звучит как план. – Она улыбнулась.

– Ты ведьма – Лера.

– Спасибо…

– Я о том, что ты сильнее, чем кажешься. Ты учишься управляться с этой своей… силой. И с каждым разом у тебя получается все лучше и лучше.

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих?

– В некотором роде. Но ты не одна, за тебя там знаешь, какие люди сражаются?!

– Какие? – Лера улыбнулась. – Расскажи!

И Мирон рассказал! И про Харона рассказал, и про Милочку. И про то, какие они классные, хоть и с придурью. Но кто нынче без придури?

Лере понравился его рассказ. Харон и Милочка ей тоже понравились. И то, что там, в мире живых, за ее телом ухаживает медсестра Семеновна, которая не только ответственная, но еще и добрая, Лере тоже понравилось. Когда по анфиладам замка разнеслась раздражающая трель будильника, уходил Мирон почти с легким сердцем. Про Леру он понял еще одну очень важную вещь: чтобы развернуться в полную силу, ей нужно на кого-то опереться и от кого-то оттолкнуться перед взлетом. Мирону очень хотелось, чтобы этим «кем-то» для нее стал именно он.