Глава 8(4)

— Андрюха, пора.

Кто-то тряхнул меня за плечо.

– А? Что?

Я оторвался от холодной стены, протер глаза и уставился на примостившегося рядом Федьку Синицына.

– Ну и силен ты дрыхнуть, – проворчал приятель. – Сергеич по цепи передал. Через десять минут начинаем.

Он не спеша поднялся, поправил ремень и осторожно выглянул из окопа.

— Вроде тихо пока. А, чёрт!

Доска от снарядного ящика треснула у него под ногой.

– Не шуршите, салаги, – шикнули откуда-то сбоку. – Всех фрицев разбудите.

— Всех не разбудим, — тихо хохотнул Федор, перемещаясь обратно на дно траншеи.

Соседи правы. В предутренней тишине любой звук разносится далеко по окрестностям. Так что нефиг шуметь. Немцы не дураки, могут и озаботиться непонятными шорохами. И, на всякий случай, «усилят бдительность».

А впрочем, не так страшен черт. У нас тут каждую ночь веселуха. До немецких окопов метров примерно двести. Нейтральная полоса – сплошные воронки. А еще мины и восемь рядов колючки. Четыре наших, четыре их. Каждый день то мы, то они утюжим нейтралку снарядами. Типа, проходы устраиваем для предстоящей атаки. А по ночам восстанавливаем порушенное. И так вторую неделю подряд. Можно сказать, привыкли. Плохо только, что оттепель как на грех подоспела. На Южном фронте конец февраля почти как апрель на севере. Грязища такая, что танки в ней вязнут по самую башню. Слегка подмораживает только ночью. В таких условиях наступать не всякий решится. Поэтому фрицы и вялые по утрам. Так, постреливают иногда для проформы, ракеты осветительные пускают, но на серьезный бой пока не рассчитывают. Земля еще не скоро подсохнет. Или опять подмерзнет. Как повезёт.

А вообще, Федька – гад. Разбудил раньше времени, такой сон не дал досмотреть. Фантастика, а не сон. Я там каких-то чудищ отстреливал пачками. А еще там девушки были. Такие, что закачаешься.

Одна – вылитая Ленка из отделения связи, к ней наш комбат второй месяц клинья подбить пытается, а она ему: «Товарищ майор, у меня муж есть». Наверное, поэтому он и злой постоянно. Гоняет весь батальон в хвост и в гриву, даже разведчики стараются лишний раз не выдрючиваться. Вякнешь что не по делу, огребешь по полной программе. Такие вот пироги да пышки.

Вторая – один в один военврач Клёнова. Эта — дама серьезная, хоть и молодая совсем. В прошлом году мединститут закончила, и не где-нибудь, а в Москве. Я с ней всего два раза встречался, но запомнил накрепко. Первый раз, когда по собственной дурости в полковой госпиталь загремел. Аккурат под новогодние праздники, после боёв в Сталинграде. Нас тогда на переформирование вывели и принялись лепить из роты отдельную штурмовую. А я, как на грех, ногу сильно ушиб, так, что ходить не мог. Сергеич, взводный, обозвал меня сгоряча симулянтом, но к эскулапам все же отправил, причем, своим ходом. Еле добрался до полковой санчасти, ступня распухла — сапог пришлось разрезать. И первой, кого в лазарете увидел, была Жанна Викторовна. Пока она мою ногу осматривала, не то что стонать -- дышать боялся. Настолько она мне показалась красивой, ну прямо богиня из мифов. А второй раз мы вместе с ней целый день провели. Конечно, не один на один, там наших было полотделения – хозработы, однако. Жаль, что вскоре после этого случая роту перевели в другую часть, и больше мы, увы, не встречались.

Зато, уже на новом месте, мне повезло встретить еще одну девушку. В самом конце переформирования и обучения в полк прибыл начПО дивизии, а с ним двое киномехаников и красавица лейтенантша. Звали ее, как потом выяснилось, Корнелия Санчес Родригес да Коста Бланка Ривейра Нуньес. Уф, даже и не выговоришь с первой попытки. Ее из Испании эвакуировали в 38-м, родители – коммунисты, сражались с франкистами на Пиренеях. Волосы как вороново крыло, в глазах огонь, фигура – обалдеть не встать. Она нашей роте читала лекцию о международном положении. Содержание я, кстати, нифига не запомнил. Сидел в первом ряду и, затаив дыхание, пялился во все глаза на сеньориту Корнелию. А когда она меня тоже взглядом своим удостоила и даже что-то спросила, внутри всё словно оборвалось. Что тогда говорил, не помню, помню только, что она улыбнулась в ответ и так глазами сверкнула из-под ресниц, что сутки потом ходил будто колом пришибленный, так она мне в душу запала...

Собственно, эти три дамы как раз и присутствовали в моем сне. И не просто присутствовали, а... стыдно признаться, что они там вытворяли. Со мной. А я, соответственно с ними. Эх, если бы это было на самом деле...

– Готовность, – пронеслось по траншее.

Зашевелились сидящие в окопах бойцы, загремело взводимое для боя оружие, шумно выдохнул, поднимаясь, Синицын...

– Отделение два. Вперед.

Первыми через бруствер под шорох осыпающейся земли перебрались саперы и, стараясь не слишком шуметь, один за другим исчезли в предутренней тьме. Их дело– обозначить подготовленные чуть раньше проходы. Наше – двигаться следом, на свет тусклых фонариков.

– Пошли остальные, – прозвучал голос взводного.

Ну что ж, теперь и вправду пора. Наш черед. Всей нашей роты. Отдельной штурмовой роты 1-го стрелкового батальона...

Земля чавкает под ногами. Хоть за ночь и подморозило, но бегущие впереди уже продавили тонкую корку и развезли грязь по «тропе». С налипшей на сапоги глиной бежать тяжело и скользко, однако стряхивать ее некогда. А возле третьей колючки и того хуже. Там вообще – месиво, в которое нужно нырять и ползти.

Тем, кто пойдет за нами, будет попроще. Саперы рванут заложенные в нужных местах заряды и расчистят полосу для наступления всего батальона. По-другому нельзя – орудия ведь под проволокой не протащишь. Конечно, с танками было б спокойнее, но танки нам, увы, не положены. Да и не пройдут они здесь. Завязнут через пару десятков метров и превратятся в мишени. Поэтому, максимум, на что мы можем рассчитывать, это на ротные сорокапятки в количестве аж двух штук, а затем, когда рассветет, поддержку полковой артиллерии.

Несколькими ручейками втягиваемся в проходы между рядами ежистой стали.

– Быстрее, быстрее, – торопит Сергеич.

– Шевелись, калеки, – вторит ему сержант Бойко.

Сопим, пыхтим, но все-таки «ускоряемся». Это в наших же интересах. Пока немчура не прочухалась, надо преодолеть нейтралку. Пусть трудно, пусть, как принято говорить, через задницу, но лучше уж изваляться в грязи сейчас, чем минутой позднее попасть под огонь невовремя проснувшихся фрицев.

Позади чертыхаются и кряхтят Борис и Глеб. Тащить по грязюке «Максим» – та еще задачка. Петрухе и Сане полегче – у них пехотные «Дегтяревы». Даже нагрудники нацепили. Весу в них примерно по пять кило, но это не та тяжесть, от которой отказываются. По-пластунски в них ползти неудобно, но от осколков и пуль более-менее защищают. У нас с Федькой стальные «кирасы» тоже имеются, а вот Вадимыч решил обойтись без защиты. Вместо нее надел самопальный жилет, сшитый из парусины.Удобная штука, надо бы и мне подобную завести. В накладные кармашки много чего помещается. Диски для ППШ, фляга с водой, гранат вдвое больше, чем если в подсумки, другая полезная хрень. Движения почти не стесняет и на плечи не давит – распределяется по всему телу.

– Фомин, Синицын. Прикрываете Галимзянова и делаете дорожку саперам, – командует Бойко.

Задача понятная. Рустем в отделении снайпер, оставлять его одного ни к чему и в рукопашную ему не ходить, это наши с Федькой проблемы. А саперы должны нейтрализовать ДОТ, что на левом фланге. Около огневой точки всегда есть окопчики, и в них, к гадалке не ходи, пара-другая фрицев, типа, прикрытие от таких, как мы, ухарей. Вовремя их приголубишь, считай, полдела сделано. Никто тогда не сможет помешать мужикам со взрывчаткой подобраться к бетонному бункеру и подорвать его к едрене-фене вместе с засевшими там гадёнышами.

Всё. Колючая проволока позади. Вместе с минами, и нашими, и немецкими. До передовой позиции всего тридцать шагов. А фрицы, похоже, всё еще спят.

С правого фланга раздается винтовочный выстрел. За ним еще один. И еще. В предрассветном небе вспыхивает целая гроздь ракет. Поле боя моментально озаряется призрачным светом.

Проснулись-таки. Поздновато, однако.

– Гранаты! – уже не скрываясь, орет Сергеич.

Во вражьи окопы одна за другой летят эргэдэшки. С крайним хлопком подобравшиеся к траншеям бойцы вскакивают и несутся вперед. Разбегаются веером, ныряют «под землю». Через секунду оттуда доносится треск автоматных очередей и яростный мат вперемешку с воплями попавших под раздачу вражин.

– Нам дальше! – кричит Синицын и тоже вскакивает и бежит.

Я за ним. Сзади несется Рустем.

«Вниз» нам спускаться не надо, там и без нас обойдутся.

С ходу перепрыгиваем через траншею и без всяких «Ура!» мчимся к следующей линии немецких окопов. За ними темнеет «верблюжий горб» укрытого землей ДОТа.

До цели без малого сотня метров. Пространство открытое. Впадинки и бугорки, конечно, имеются, но укрываться за ними можно лишь в крайнем случае. Гораздо важнее сейчас быстрота. А еще натиск, как говорил великий Суворов.

Натиска нам не занимать, а вот со скоростью большие проблемы. Поскальзываешься буквально на каждом шаге, ноги словно чугунные, того и гляди навернешься и думать тогда придется уже не про ДОТ, а как бы получше сховаться, чтоб не заметили.

Слева мелькает какая-то тень. Мгновенно вскидываю автомат и жму на крючок. Тень с истеричным всхлипом валится наземь.

– Мать ее, б..! – вопит Федька и, припав на колено, начинает лупить короткими очередями непонятно куда.

Галимзянов прыгает в одну из воронок и злобно шипит:

– Придурки! Там ход.

Я ныряю в соседнюю и мысленно себя матерю. Действительно, ход сообщения. По левую руку, в десятке метров от нас. Какого лешего мы поперлись верхами?!

Недолго думая, швыряю туда гранату:

– Бойся!

Синицын понимает меня с полуслова. Падает и откатывается за ближайший пригорок.

В гранатном разрыве слышится вскрик, сменяющийся через секунду каким-то сипящим стоном, словно воздух из воздушного шарика выпустили.

Федька поддерживает мой почин еще одной эргэдэшкой. Только забрасывает ее чуть подальше.

По ушам бьет очередной хлопок. Из траншеи уже никто не вопит и не воет. Всех там, похоже, уконтропупили.

Справа и сзади слышна беспорядочная стрельба. Спереди пока ничего, только отдельные выкрики на чужом языке и лающие команды. Видимо, фрицы уже начинают «что-то подозревать» и потихонечку приходят в себя, хотя, как известно, панику остановить трудно. Так же как и понять, что происходит, где враг и где свой и как отвечать на угрозу. В любом случае, пока противник не организовался, нам надо спешить. Времени на выполнение боевой задачи остается все меньше.

– Я слева, ты справа, – кричу я Синицыну. – Рустем, ты в ближний отнорок.

Рывком преодолеваю расстояние до траншеи и скатываюсь по откосу. Федька делает то же самое. Ход сообщения довольно извилистый, приятеля я не вижу, но точно знаю, он метрах в пятнадцати от меня. Фактически на острие атаки, в паре-другой поворотов от еще непуганых фрицев.

Галимзянов пока что медлит. Почему, становится понятно, когда из того ответвления, куда я его направил, в основной ход выпрыгивает какой-то тихушник и тут же, увидев перед собой «Ивана», отшатывается назад. Со всей дури луплю его прикладом под каску. Там что-то противно чмокает, и фриц валится на дно окопа. С грохотом падают задетые им ленточные коробки и выставленный наружу МГ. И только затем туда же соскакивает Рустем.

– У-у, кутак сыныгы! – грязно ругается снайпер, отпихивая дохляка. – Шагу ступить нельзя. Мать его!

– Молоток! – киваю и дергаюсь обратно в проход.

Галимзянову тут самое место. Пусть и с покойничком под ногами, зато позиция превосходная. Бывшая немецкая пулеметная, а теперь наша снайперская.

От Фёдора ничего не слыхать, поэтому двигаюсь в его сторону. Оглядываюсь на Рустема. Тот машет рукой: всё нормально, справлюсь без вас.

Слева еще одно ответвление. Едва его не проскакиваю.

Что там? Ага, блиндаж.

Граната цепляется за матерчатый клапан, и пока я, мысленно матерясь, рву ее из подсумка, из блиндажа выбирается расхристанный фриц с пистолетом. Не то офицер, не то унтер. Пользуясь тем, что руки у русского заняты, он вскидывает оружие и выпускает в меня чуть ли не весь магазин. Нагрудник выстрелы держит. Хорошо хоть, что ватник под ним: смягчает удары и, значит, отделаюсь одними лишь синяками, а не переломами ребер. Плюс то, что вполоборота стоял и пули, по бОльшей части, ушли в рикошет.

Немец ошалело смотрит на пистолет, потом на меня. Кажется, у него «культурологический шок». Долго думать об оборотнях в ушанках я ему не даю. Прыгаю ногами вперед, сшибаю гада на землю, после чего вскакиваю, срываю чеку и, не обращая внимания на упавшего, прямо через него бросаю гранату в раскрытую дверь. Запал горит не менее трех секунд. Этого более чем достаточно, чтобы пулей вылететь из бокового прохода и рухнуть за угол.

Гремит взрыв. Отталкиваюсь ногами от стенки траншеи и, словно на санках, скольжу по глинистому дну окопа к проему. Не пытаясь подняться, прямо из лежачего положения посылаю в отнорок длинную очередь.

Признаков жизни немец не подает. Похоже, ему хватило с лихвой. В блиндаже тоже всё тики-тук. Спокойненько как на кладбище. Три трупа, и все такие мирные-мирные, и тихие просто до безобразия.

Со стороны, где идет бой, в небо взлетают ракеты. Две красные, одна зеленая. Стрельба позади понемногу стихает.

– Рустем где? – появившийся в проходе Синицын встревоженно озирается.

Мой ответ тонет в грохоте взрывов. Грохочет в районе нейтралки. Выходит, наши уже зачистили передовую траншею и теперь готовятся к общей атаке силами всего батальона. Сейчас подтащат сорокапятки и минометы, закрепят рубеж, а затем начнут штурмовать вторую полосу обороны.

– Здесь я. Отсюда все поле как ладони, – кричит со своей позиции Галимзянов. – А вы не спите, работайте ДОТ. Если что, я прикрою.

– Как у тебя? – бросаю я Фёдору.

– По окопчику не пройдем. За поворотом завал.

– Что за завал?

– Хрен знает. То ли снаряд попал, то ли подмыло.

– Понятно. Значит, опять поверху?

– Зачем поверху? Эти же как-то выходили отсюда.

Синицын указывает автоматом на труп около блиндажа.

Действительно, блиндаж в «тупике» – ситуация нестандартная. Нормальные фрицы так никогда не поступят. Обязательно оборудуют пути отхода.

– А ну, глянем.

Ныряю в «землянку». Синицын – следом.

Так и есть. Из блиндажа имеется еще один выход. И ведет он как раз туда, куда нам и нужно.

Траншея полного профиля заканчивается через двадцать метров. Дальше она маскируется под складки местности. Холмики и бугорки хорошо прикрывают тропу по фронту, с наших позиций не разглядишь. Со стороны немцев видно получше. Если бежать пригнувшись, заметят сразу. Поэтому снова – ползком по глине.

К махине ДОТа добираемся изгвазданные с головы до ног. Хорошо хоть, додумались гранатные сумки переместить за спину, а то пришлось бы и их очищать. Выудишь из грязи гранату, пальцы с кольца соскользнут или еще хужее – уронишь РГ или «феньку» перед броском – некому будет потом претензии предъявлять.

Ячейки и щели для пехотного прикрытия огневой точки метрах в пятнадцати от подножия. На самом деле, окопчик всего один, но расположен буковкой зю. Брать его, получается, надо с обеих сторон.

Переворачивась набок и тянусь за гранатой.

Федор показывает мне «козу».

«Ага, понял. Надо по-тихому».

Отцепляю от пояса саперную лопатку. В ближнем бою оружие страшное, покруче любого ножа. Синицын кивает, скалится и, ничего не сказав, ползёт влево. Я, соответственно, нацеливаюсь на правую половину. «Прикольно будет, если там никого не окажется».

Немцев в окопе трое. Пулеметчик, второй номер и наблюдатель. Последний «достался» мне, вместе с биноклем. Им, кстати, уже не воспользуешься – попал под горячую руку, стекла брызнули во все стороны, вперемешку с выбитыми мозгами «хозяина».

«Своих» фрицев Синицын приголубил не хуже. Даже не пискнули гады. Видно, представить себе не могли, что их так быстро и качественно оприходуют свалившиеся в ячейку «злобные русские пехотинцы».

Что делать дальше, вопросов не возникает. Надеваем вместо ушанок каски покойничков и начинаем изображать бдительных немецких зольдатен. Уловка простая, но на первое время сойдет. Главное, чтобы саперы на нее не купились, когда взрывчатку потащат. Очень бы не хотелось вместо спасибо получить гранату под ноги или автоматную очередь. Надеюсь, Рустем поставит наших в известность, что мы тут не плюшки трескаем, а делаем всё по уму. Наверняка ведь следит, что здесь и как.

– Чот долго они, – бормочет Синицын после пяти минут напряженного ожидания.

Да, взрывники не спешат. Почему? Фиг знает. Может, случилось чего или командование поставило мужикам другую задачу, более важную. Хотя, куда уж важней? Неподавленная огневая точка на фланге – всем проблемам проблема.

Осторожно высовываюсь из окопа. Наши позиции отсюда отлично видны.

Замечаю какие-то шевеления на нейтралке. Ого. Кажется, начинается. Пока еще не весь батальон, но кое-кто, перебежками и переползаниями, уже движется. Из группы закрепления, скорее всего. Точно, вон там минометчики, у одного из них характерный «блин» за спиной. А чуть погодя и сорокапятки покатят, факт...

– Твою мать! – зло матерится Синицын.

Есть, от чего. ДОТ за нашими спинами, наконец, «оживает».

Ох, как не вовремя. Для нас не вовремя, не для фрицев.

Огонь ведется из левой части строения. В правой мы амбразур не видим. Этот «холм» на сто процентов обманка. Только отсюда заметно, что туда просто насыпали земли и камней, сымитировали еще один «бастион», и пусть теперь славянские «унтерменши» его вскрывают, тратят впустую снаряды и бомбы.

Трассеры немчура не использует. Поэтому издали плохо видно, куда бьёт вражеский пулемёт. А бьёт он, похоже, по движущимся по нейтралке бойцам. Причем, довольно прицельно. Вижу, как падает минометчик с «опорой», рядом замирает еще один. Огонь переносится вправо. Наши вжимаются в землю, кто-то пытается отползти.

Ухает орудие. Мимо. Накрытия не получается. Снаряд разрывается правее и дальше.

А саперов всё нет и нет.

– Что творят сволочи, – шипит сквозь зубы Синицын.

– А может, сами попробуем?

Напарник какое-то время молчит, потом решительно встряхивается и рубит ладонью воздух:

– А! Была не была!

Выбираемся из окопчика, ползём к ДОТу. Не к амбразуре, конечно, а в «тыл», туда, где должен быть вход. У Федьки в руке «Ворошиловский килограмм», у меня – немецкая «колотушка». Позаимствовал ее у фрицев. Думаю, в качестве «детонатора» подойдет.

Вход в «бункер» находим достаточно быстро. Осветительные ракеты взлетают с другой стороны, стальная дверь скрыта в тени, немцев рядом нема, и всё это просто прекрасно. Никто не сможет пресечь задуманное «злодейство со взломом». Слава богу, что здесь обычная дверца, а не люк-лаз с бронированной крышкой. Меньше придётся возиться.

Синицын прикручивает к дверной ручке советскую РПГ, забирает у меня германскую М24 и споро приматывает ее к «основному заряду». Теперь надо просто «дернуть за веревочку, дверь и откроется». Плюс смыться успеть, пока «спичка горит». А горит она, если не ошибаюсь, всего пять секунд.

– Сам сделаю, – говорит Фёдор и отпихивает меня в сторону.

Отбегаю на «безопасное» расстояние, плюхаюсь наземь и закрываю ладонями уши. И всё равно: ударная волна такой силы, что башка словно ватой набита и в глазах – звёздочки и колечки. Стряхиваю с себя комья земли, вскакиваю и быстро несусь к вывороченной взрывом двери. Швыряю в клубящийся пылью проём две «феньки» и, дождавшись хлопков, ныряю туда же.

На зачистку внутренних помещений расходую пару эргэшек и полтора автоматных диска. На всё про всё уходит минута. Никому теперь этот ДОТ не помешает.

– Курочка в гнездышке! – ору я, выпрыгивая наружу. – Федя! Куда пропал?

Друга я нахожу в десятке шагов от входа, за бугорком. Синицын лежит ничком, подвернув под живот руку.

– Что?! Что случилось? Ранен?

Переворачиваю его набок, ощупываю. Приятель коротко стонет.

«Ёшки-матрёшки! Живой. Просто контузило».

По пальцам течёт что-то липкое и тёплое.

«Бляха-муха! Осколок словил. Да что же это за гадство такое?!»

По вискам бьют невидимые молоточки, а в мозгах звучит какой-то странный металлический голос: «...выбор, выбор, выбор...».

Какой еще выбор к чертям собачьим?! К бене все эти голоса!

Подхватываю Федора под микитки и, поднатужившись, ползком тащу его к нашим окопам. Голова Синицына безвольно болтается, каска съехала на глаза, рукава в грязи, так же как ноги и всё остальное. Тащу и приговариваю как мантру: «Держись, Федька. Держись. Щас наши пойдут. Держись, Федя. Пойдут наши. Сейчас. Держись, брат…»

Нет, до наших я его не допру. Тяжелый, и у самого уже темень в глазах, и пот из-под немецкого шлема градом течёт, и левая штанина уже намокла не только от грязи, но и от крови. Моей, между прочим, крови, не Федькиной – видимо, зацепило во время «зачистки», но в горячке боя не сразу заметил.

Добираюсь до ячейки около ДОТа и – делать нечего – спускаю туда напарника. Потом сваливаюсь туда сам и щупаю Синицыну пульс на шее. Вроде живой. Ну, слава те господи.

Отыскиваю ушанки и нахлобучиваю их, сначала на Федора, потом на себя, заместо холодных касок. Синицын приоткрывает глаза, пробует что-то сказать, но сил, видимо, не хватает, и он снова впадает в спасительное забытье.

«Не дрейфь, Федя. Всё у нас будет путем», – бормочу я под нос.

Роюсь в подсумке. Где-то там должен быть индпакет.

Рву оболочку зубами, вытаскиваю из бумаги бинт и перетягиваю им раненое бедро. У Синицына рана в предплечье. Как могу, обрабатываю и ее.

На ногу ступать больно, но можно. И это не единственная хорошая новость. Наши, поняв, что ДОТ уничтожен, поодиночке и группами бегут через нейтральную полосу к первой, уже захваченной линии вражеской обороны. Да еще и орудия катят. Обе имеющиеся в роте сорокапятки. Чуть дальше вижу еще бойцов. Это вторая рота. Отлично. Значит, сейчас в атаку пойдут, к следующему рубежу. Надеюсь, про нас не забудут, пошлют санинструктора, когда возьмут вторую траншею. А мы подождём. Ну и поможем, чем можем, если понадобится. Патроны пока имеются, гранаты тоже остались. Целых три штуки.

Горизонт на востоке начинает алеть. Выходит, уже рассвет. Хрен знает, сколько мы тут воюем. Вроде недолго, но счет времени я, кажется, потерял. Слишком уж много всего. Сразу и не поймешь...

Слышится громовое «Ура!»

Всё! Наши пошли. Где поверху, где по ходам сообщения. Сейчас ворвутся в траншеи и пойдет потеха.

Чёрт! Что за фигня?

Из окопов по красноармейцам никто не стреляет. Там что, нет вообще никого?

Бойцы ненадолго приостанавливаются, но потом, видимо, что-то сообразив или же получив команду от отделенных и взводных, перепрыгивают через траншеи и бегут дальше. Некоторые соскакивают вниз, но неглубоко, всего на полметра, потом выпрыгивают обратно и догоняют ушедших вперед.

Ёлки зелёные! Это же ложная линия. До настоящей, как минимум, метров триста. Отсюда, с высотки, где ДОТ, атакующие цепи как на ладони. Если бы у фрицев здесь был пулемёт...

Додумать эту мысль до конца я не успеваю.

Из кучи земли и камней, той самой, что мы посчитали обманкой, раздаётся пронзительный стрекот. Словно бревно отпиливают циркулярной пилой.

Мать твою, как же мы лопухнулись! Правая часть – настоящая! Только пулемётная амбразура в ней сбоку, а не по фронту.

Фланкирующий огонь не просто губителен – он ужасающ.

Не ожидающие опасности красноармейцы просто не могут понять, что происходит, откуда пришла беда. А когда, наконец, понимают, на земле остаются неподвижно лежать без малого двадцать тел в ватниках и шинелях. Атака захлёбывается, когда кажется, что до цели всего ничего. Вот они, вражеские окопы. Сотня шагов, тридцать-сорок ударов сердца – такая малость в сравнении с уже пройденным.

Бойцы вжимаются в глину и снег. Любая впадинка или ложбинка – спасение. Подняться хотя бы на четвереньки – уже подвиг. Бросаться вперед или просто ползти – за пределами человеческих сил. На любое движение ответ один – очередь из вражеской косторезки. Пусть даже не попадет, но когда над головами свист пуль, а рядом, всего в двух шагах попавшие под пулеметный росчерк товарищи, с кем еще вчера перекуривали в окопах, заставить себя продолжать бой почти невозможно. Можно только лежать на холодной земле и молить и бога, и черта, чтобы на этот раз старуха с косой пришла за кем-то другим.

Пулемет на какое-то время прекращает стрельбу. Наверно, меняют ствол или ленту в патроннике.

Внезапно наступившая тишина оглушает.

Трясу гловой, пытаясь восстановить слух, и уже через пару мгновений до ушей доносится шорох осыпающегося грунта и досадное «Шайсе!».

Похоже, это за нами. По наши с Синицыным души.

Раздумывать некогда. Сейчас или мы их, или они нас, третьего не надо.

Бросаю на шум «лимонку» и, едва раздается взрыв, полосую из ППШ темноту у подножия. Насколько успешно, оценить не могу. Сзади визгливо грохочет МГ, все остальные звуки просто теряются в стрекоте адской машинки.

В дальней части окопа, за земляным клином, рвётся граната. Вторая ударяется о Федькин нагрудник и скатывается мне под ноги. На автомате подхватываю ее и швыряю обратно. Колотушка взрывается в воздухе, не долетев до цели. Нас с Федькой осколки не задевают. Даю ещё одну очередь в темноту, после чего вываливаюсь из окопа и вытягиваю следом Синицына. Траншея превратилась в ловушку. Останемся здесь – прищучат без вариантов.

Секунд через двадцать скатываемся в небольшую воронку. Приятель пока без сознания, поэтому просто укладываю его на дно (если не будет стонать, никто не услышит), вылезаю наружу и занимаю позицию между траншеей и ДОТом. Как выясняется, сделал всё правильно – наш прежний окопчик снова забрасывают гранатами. А потом над бруствером появляется силуэт в характерной каске.

Щелкает винтовочный выстрел. Фриц валится наземь.

«Спасибо, Рустем. Вовремя».

Противник, поняв, что ячейку вдоль фронта не обойти, пробует пробиться к нам справа. С той стороны снайперский огонь не опасен – там небольшая низинка и те, кто в ней, Галимзянову не видны. Зато я этих гавриков вижу отлично – встречаю их длинной очередью в упор. Двое готовы, третий стонет и пытается отползти. Остальные садят по мне из автоматов и карабинов. Палят в белый свет как в копеечку – позицию я уже поменял. Плохо лишь, что патронов всего полдиска. С таким запасом долго не продержусь. Пока нас Рустем прикрывает, надо отходить в тыл.

Ныряю опять в воронку. Со стороны поля слышатся глухие хлопки. Похоже на минометы.

Судорожно оглядываюсь. Так и есть. Залегших наших пытаются накрыть минами.

А в голове снова звучит неведомый голос: «...выбор, выбор, выбор…»

Пробую отвлечься от лишних мыслей и еще раз прокручиваю сложившуюся обстановку.

Итак, ситуация следующая.

Две стрелковые роты прижаты к земле огнем с фланга. До фрицев около сотни метров. До наших траншей в два раза больше. Артиллеристы и расчеты «Максимов» и ДШК давят огневые точки по фронту. Однако самую опасную – пулемет в ДОТе – они подавить не могут. И саперы сюда уже не дойдут. Фрицы, охотящиеся на меня, перекрыли подходы к холму.

По залегшим в поле бойцам «работают» немецкие миномёты. Оставаться на месте нельзя. Рано или поздно положат всех.

Как выйти из-под минометного обстрела?

Ответ очевиден. Молниеносной атакой на вражеские позиции.

Сделать это не дает вражеский ДОТ.

Кто может сейчас справиться с ДОТом?

Только красноармеец Фомин. Больше некому.

«Прости, Федя. Не могу по-другому. Надеюсь, немцы тебя не заметят».

Оставив в воронке приятеля, выбираюсь наверх. В руке зажата эргэшка. Времени нет. С каждой секундой шансов все меньше. Фрицы могут обнаружить меня в любой миг. Поймут, что задумал, и – всё. Отрежут от ДОТа и накроют огнем. Голову поднять не смогу, не то что гранату швырнуть, да ещё и прицельно.

Ползу к амбразуре. Подволакиваю левую ногу – ее я почти не чувствую, но лучше уж так, чем чтобы от боли сводило. До цели метров пятнадцать… двенадцать… десять... семь...

Всё! Хорош! Ближе не стоит, иначе осколками посечёт.

Пытаясь унять нервную дрожь, делаю несколько выдохов-вдохов. Вроде бы получается. Ногу судорогой не сводит, чувствительность в норме, под пальцами холодная сталь гранаты. Всё внимание на плюющуюся сполохами огня амбразуру.

Граната летит точно в цель.

Вжимаюсь в землю, закрываю руками голову.

Хлопок.

Вражеский пулемет умолкает.

Готово?

Нет.

ДОТ вновь открывает огонь.

Сзади тоже стрельба. Немцы стреляют в меня. Точнее, в то место, откуда могли бросить гранату. Взрыв они видели, но пока не догадываются, насколько близко я подобрался к цели. Поэтому лупят сейчас правее и ниже.

«Выбор, выбор, выбор...» – продолжает звучать непонятный голос.

Вытаскиваю из подсумка последнюю эфку. Если гора не идёт к Магомету, Магомет делает то, что должен...

В последний рывок вкладываю все оставшиеся у меня силы. В ногу впивается пуля. Еще одна попадает в плечо. Плевать! Меня это не остановит. Главное – добежать, остальное – не важно! Время как будто растягивается. До амбразуры всего два шага, и их надо во что бы то ни стало пройти, доползти, пробраться.

«...выбор, выбор, выбор...»

Грудь словно стягивает тисками, а потом буквально раскалывает на тысячи мелких осколков вместе с нагрудником. Сталь пробивает сталь и уже не встречая сопротивления рвет податливо-мягкую плоть.

Но это еще не конец. Мозг все еще подает сигналы руке, и она делает то, ради чего погибает несущее ее тело. Обхватывающие гранату пальцы разжимаются внутри амбразуры.

Щелчка я уже не слышу. Не слышу как в ДОТе орут засевшие там фрицы. Не слышу хлопка «лимонки». Не слышу, как через десяток-другой секунд над полем гремит «Ура!» и наши бойцы с ревом и матом врываются во вражеские траншеи.

Я просто плыву в пустоте, окруженный оранжево-серым маревом, через которое проступают ослепительно яркие буквы:

«Поздравляем. Вы сделали правильный выбор. Финальный уровень пройден».

* * *

Я лежал на полу, опустошенный и обессиленный. В глазах мельтешили какие-то искорки. Лежал и никак не мог осознать и принять тот факт, что всё, что случилось со мной, это всего лишь игра.

Память вернулась. Я теперь четко знал, что происходило с вошедшими в этот мир игроками. Шаг за шагом, от уровня к уровню с них сдергивали-срывали все наносное, обнажая реальную сущность, заставляя делать не то, что требуется, а то, что можешь и к чему готовился всю прежнюю жизнь, от рождения и до гибели. Или не гибели. Тот, кто не смог себя пересилить, остался в игре навечно. Каждому давалась только одна попытка. Или проходишь «игру» до конца, или становишься придорожным камнем на длинном пути, теряя единственный шанс. Шанс остаться собой. Шанс возвратиться к себе. В родной мир...

Поднял голову, оттолкнулся от пола, встал, осмотрелся.

Помещение, где я очутился, было обычной комнатой, только без мебели. Четыре стены, окрашенные масляной краской, плиточный пол, беленый известью потолок и две двери. Над одной написано «Выход», над второй – «Ответы».

«В двери можно войти один раз», – сообщила опять появившаяся вирт-панель.

Хм, не понял. Можно войти только в одну дверь или нельзя дважды войти в одну и ту же?

«Дважды в одну и ту же», – скупо проинформировала система.

Ну, слава богу. А я уж было подумал...

Ответы мне безусловно нужны. Поэтому сначала – в правую дверь.

Из одежды на мне то же, что было, когда вошел в Ультиму. Одно только термотрико. Обуви нет, оружия – тоже.

Мортимер, кажется, говорил: уникум, который здесь некогда побывал и вернулся, вынес отсюда нечто. Мне же, как теперь выясняется, никто ничего не дал. Так что и выносить нечего. Уйду с тем, с чем вошел. А, впрочем, еще не вечер. Может, успею еще что-нибудь получить, и наверняка это что-то кроется за дверью с «Ответами».

Неторопливо иду к двери, тяну на себя скрипучую створку. За ней – переливающаяся всеми цветами радуги пленка портала. Ну да, всё как обычно. Иного и ожидать не стоило. Ответы может получить только «ключ».

Мысленно усмехнувшись, перешагиваю через невысокий порожек.

На долю секунды меня окутывает плотный туман, а затем...

«Черт! Что за фигня?! Мы так не договаривались».

Я снова стою перед дверью. Она закрыта и надписи над ней уже нет.

Перед глазами появляется сообщение: «Ответы получены».

Недоуменно оглядываюсь. Комната та же самая, всё в ней осталось по-прежнему.

Хотя, нет. Кое-что всё-таки изменилось. Только не в окружающей обстановке, а во мне самом. Точнее, на мне.

На левом запястье – знакомый браслет. Точно такой же, какой был на уровне «Бой с тенью». Его название я теперь знаю. ГЭМ-генератор. ГЭМ означает «гравитационные и электромагнитные волны». «Двойник» устройства, насколько я помню, имеется и у «дядюшки». С его помощью Мортимер брал нас в плен и перехватывал управление бронескафандрами. Приобретение, прямо скажем, полезное.

В правой руке зажат какой-то мелкий предмет.

Раскрываю ладонь, смотрю. Маленький пестрый камушек.

Тщательно изучаю узор, включаю «специальное» зрение, пытаюсь понять, в чем секрет.

«Хренасе баян! Нет, такой артефакт отдавать в чужие руки нельзя. Такая корова нужна самому».

Ну что ж, решение принято. Пора возвращаться.

Подхожу к левой двери. На панели всплывает «меню»:

«Доступные точки выхода: Лимбо, Эдем, Вау. Перенос осуществляется по желанию. Места переноса соответствуют положению последних открытых порталов».

М-да. Выбор весьма ограниченный. Ни к дону де Вито, ни в эдемскую «алтарную комнату» я сейчас не хочу. Сперва надо разобраться с «дядюшкой» и освободить Корнелию и Кислицыных. И только потом решать, как действовать и куда направляться дальше.

Активирую ГЭМ-генератор, сжимаю полученный артефакт, вхожу в раскрытую дверь.

«Здравствуйте, господин Мортимер! Не ждали?..»

* * *

С громким хлопком вываливаюсь в знакомое помещение и сразу же, не откладывая дела в долгий ящик, ставлю гравитационный щит между Мортимером и стоящей возле стены Корни. Потом, почти без задержки, посылаю гравиволну в «дядюшку».

Надо отдать должное, он к подобному повороту событий готов и отвечает ударом на удар. Тяжеленный бильярдный стол взмывает вверх и с грохотом рушится на пол. Мортимер укрывается за столешницей и вскидывает левую руку. С пальцев соскальзывает ветвистая молния и... рассыпается веселыми искрами на втором, электромагнитном, слое щита. Нет, брат, шалишь! Так просто меня не возьмёшь!

Пока «дядюшка» собирается с силами для следующего удара, я выбиваю удерживающих Корнелию сликтов. Каменные шары раскалываются на части.

– Укройся! – ору я подруге.

Та без раздумий падает за самый крупный обломок.

«Ну, слава богу! Хоть это успел».

Противник силен. Секунд пять или семь мы меряемся с ним силами, пробуя продавить друг другу щиты, но затем волновой фронт начинает смещаться ко мне, пядь за пядью, всё ближе и ближе. Одновременно удерживать щит перед собой и Корнелией не удается. Защиту надо сужать.

С усилием вышибаю дверь в коридор и бросаю девушке артефакт.

– Корни! Быстрее! Ищи Кислицыных и уходи вместе с ними. А я пока...

Корнелия меня будто не слышит. Она сидит на полу и с интересом рассматривает пестрый камушек.

– Корни, ну что же ты? Я же сказал, быс...

Кричу это и осекаюсь на полуслове.

В руках у девушки небольшой пистолет. Его ствол направлен в меня.

– Андреа. Деактивируй ГЭМ-генератор и положи его на пол, – раздельно произносит Корнелия.

Смотрю на нее и будто не узнаю. Глаза прищурены, губы напряжены, зубы стиснуты, палец на спусковом крючке.

– Я повторяю. Сними браслет. Иначе я выстрелю.

Продолжаю смотреть на нее. Мысли путаются.

– Андреа, прошу. Сделай это. Ради меня.

Чтобы выбить оружие из ее рук, требуется совсем немного. Надо всего лишь пустить волну в ее сторону. Но эта волна бросит Корни на стену. Столкновения с ней девушка не переживет. Это я точно знаю.

– Хорошо. Я сделаю это. Ради тебя.

Огоньки на браслете гаснут, и в то же мгновение меня скручивает гравитационным вихрем. Похоже, «дядюшка» не собирается убивать противника. Он его всего-навсего обездвиживает.

Окруживший меня силовой кокон просторен ровно до той степени, чтобы снять с запястья прибор и положить его на пол. Защитное поле «отталкивает» меня от ГЭМ-генератора.

Мортимер не спеша выбирается из-за стола, подходит к Корнелии и, фамильярно осклабившись, треплет её по плечу.

– Молодец, племянница, – он вертит в руках поднятый с пола браслет. – До последнего сомневался, что всё получится.

– А я – нет, – коротко усмехается мисс Арчет...

Загрузка...