Одинокие люди

Глава четырнадцатая

Когда я сполз во впадину, на меня взглянул Испанец.

— На твоем месте я бы уже смотался, — сказал он. — Похоже, нам отсюда никуда не деться.

— У меня есть идея, — ответил я ему.

Он изучающе посмотрел на меня.

— Ну, у вас, Сакеттов, иногда появляются неплохие мысли. Я слыхал, что когда кто-нибудь из вас попадает в переделку, остальные тут же бросаются на помощь. Хотелось бы мне сейчас поглядеть на это. Очень хотелось бы.

Джон Джей набивал трубку, он осунулся и выглядел усталым. У меня до сих пор не хватало духу проведать Рокку.

— Что за идея? — спросил Джон Джей. — Я готов принять любую.

— На части склона недалеко отсюда, — сказал я, — нет крупных скал, там растет трава и мелкий кустарник, а песок, который его покрывает, на вид плотный.

— Ну и что?

— Когда стемнеет, забираемся в седла, гоним остальных лошадей вниз по склону в лагерь апачей и уходим.

Бэттлс задумался, а Испанец взглянул на меня.

— И сколько человек, по-твоему, уйдет?

— Может быть ни одного, может быть один.

Бэттлс пожал плечами.

— Хуже, чем здесь, не будет. По крайней мере, мы хоть попытаемся спастись.

— А что с Роккой? — спросил Испанец.

— Лучше ему не становится, так ведь? Сколько шансов выжить он имеет здесь?

— Ни одного.

— В том-то и оно. Значит, поедет с нами. Посадите этого мексиканца на коня, и он доскочит до ада и дальше. Я его знаю. Если Рокка заберется в седло, он останется там, живой или мертвый.

— Ну, ладно, — сказал Бэттлс, — я согласен. Что нам делать?

— Бери свою лучшую лошадь, мы пока нагрузим вьючную — может она не отобьется, а может отобьется. И даже если отобьется, может пойти по нашему следу и догнать. Ты ведь знаешь, как лошади любят компанию.

Мы сидели, жевали вяленое мясо и продумывали детали плана, однако нам не оставалось, кроме как положиться на удачу. Время шло, но, поскольку за нами могли наблюдать, мы не отваживались начать подготовку к побегу. Седлать начнем после наступления темноты, и будем молиться, чтобы индейцы не проникли во впадину, прежде чем наступит ночь.

Когда я подошел к Тампико Рокке, он лежал с открытыми глазами.

— Я все слышал, — сказал он. — Можешь не объяснять.

— Ты как, выдержишь гонку в седле?

— Ты только посади меня на коня — это все, о чем я прошу. И еще пару револьверов.

— Ты их получишь.

Было так жарко, что пот струйками стекал по телу, хотя мы просто сидели и молчали. То и дело кто-нибудь открывал фляжку и долго пил. Решили еще раз поесть, потому что никто не знал, когда выпадет случай перекусить в следующий раз.

Наконец я взял винтовку и подошел к гребню впадины. Надо, чтобы апачи подумали, что мы ночуем здесь. На склоне не было ни единого укрытия, чтобы подобраться к впадине незаметно, это можно сделать только ночью, а если кто-то из индейцев выедет из лагеря верхом, его будет видно, как на ладони.

Лагерь апачей был слишком далеко для винтовочного выстрела, но я видел их костры, видел движение людей. Мы с табуном свободных лошадей, если будем двигаться медленно, сможем подобраться к индейцам довольно близко, а если повезет, вместе со своими лошадьми погоним на лагерь и индейский табун, однако на везение я не рассчитывал.

Когда стало достаточно темно, я спустился с гребня, и мы разожгли маленький костер, чтобы сварить кофе. К тому же огонь покажет индейцам, что мы остаемся еще на одну ночь, пусть даже возможность нашего прорыва никогда не приходила им в голову. Они понимали, что мы накрепко заперты.

За кофе молчали, настороженно прислушиваясь к каждому звуку. Рокку усадили, подложив под спину пару камней и седло.

Джон Джей был спокоен, почти ничего не говорил, пока вдруг не начал рассказывать о доме. Кажется, он родом из Новой Англии, из хорошей, благополучной семьи. Он сделал карьеру у себя в городе и стал молодым преуспевающим бизнесменом, а потом связался с девушкой, а ее ухажер, тоже из уважаемой, состоятельной семьи стал спьяну угрожать ему расправой. Когда они встретились, Бэттлс тоже был вооружен и в перестрелке убил ухажера.

Состоялся суд, Бэттлса признали невиновным, но в доме девушки и вообще в любом доме города он оказался нежеланным гостем, поэтому он продал дело, уехал на Запад и начал странствовать. Работал возчиком дилижансов, охранником в конторе «Уэллс Фарго» и в этот период убил грабителя и ранил его сообщника. Некоторое время был помощником шерифа, перегонял стада на север и служил разведчиком в армейских операциях против шайеннов.

— Что случилось с девушкой? — осведомился Испанец.

Бэттлс поднял на него взгляд.

— То, что должно было случиться. Вышла за кого-то замуж, не такого богатого, как был я, а он пристрастился к бутылке. Через пару лет его сбросила лошадь, и он умер. Она написала, просила приехать, хотела даже сама приехать на Запад, но знаешь что? Как ни стараюсь, не могу даже припомнить, как она выглядела.

— У тебя нет фотографии?

— Была одна. Потерял, когда шайенны напали на дилижанс, в котором я ехал. — Он помолчал. — Хочется снова увидеть, как желтеют листья на вермонтских холмах. Хочется повидать семью.

— Я думал, у тебя нет семьи, — сказал я.

— У меня сестра и два брата. — Бэттлс отпил кофе. — Один — банкир в Бостоне, другой — учитель. Я занимался бизнесом, а вообще-то хотел стать учителем, но только когда подошло время, оказалось, что я стреляю лучше, чем следовало.

Некоторое время все молчали, потом Бэттлс посмотрел на меня.

— А у тебя есть родственники в Новой Англии? В Мэйне во время войны за независимость прославился один Сакетт. То ли его ранили, то ли он заболел и провел зиму на ферме с моим прадедом, помог ему пережить трудное время.

— Ага. Мой прадед воевал за независимость. Участвовал в битве под Саратогой и служил под командованием Дирборна, когда генерал Салливан шел уничтожать города ирокезов.

— Скорее всего, он и есть.

Бэттлс поставил кружку и начал набивать трубку.

После осмотра индейского лагеря вернулся Испанец.

— Все спокойно, — сказал он. — Там все еще горит один костер.

Стараясь не шуметь, мы оседлали коней и нагрузили оставшиеся припасы на вьючную лошадь. Над головой ярко сверкали звезды, ночь выдалась тихой. Пока остальные готовили Рокку к путешествию, туже забинтовывая раны, я подкрался к месту, где мы наметили прорыв.

Узкая полоска земли, которая в обычное время осталась бы незамеченной, оказалась твердой, осыпного песка на ней не было. Конечно, апачи тоже могли о ней знать и ждали нас внизу, поскольку это было единственное место, где можно было спуститься на скорости. Но снизу мы ее не разглядели — только с вершины месы.

Около полуночи, согнав перед собой свободных лошадей, мы собрались у гребня впадины. Тампико Рокка сидел в седле, рядом его подстраховывал Джон Джей Бэттлс.

— Ладно, — сказал я. — Пошли!

Лошади почти бесшумно двинулись вперед, слышен был лишь шорох копыт на песке да легкое поскрипывание седел. Я чувствовал тяжесть в груди и крепко сжимал рукоятку револьвера: предстоит ближний бой, где все решает быстрота реакции, в нем нет места винтовочным выстрелам.

Идущие впереди лошади перевалили через гребень и начали спускаться. Когда они прошли треть пути, мы издали дикий крик и со стрельбой погнали их вниз.

Испуганные полуобъезженные лошади помчали и вынеслись на дно каньона. Сверкнула винтовка, кто-то крикнул, вспыхнуло пламя костра. Апачи приготовили несколько костров, и сейчас они осветили неистовую сцену танцующими бликами огня.

Нагнувшись над шеей вороного, я гнал его в ночь, держа наготове револьвер. В лицо бил ветер. Лошади вломились в лагерь апачей.

Слева грохотал револьвер Рокки. Я увидел, как из темноты на него прыгнул индеец с лицом, искаженным страшной гримасой, увидел вспышку выстрела, и лицо исчезло. Где-то дико заржала лошадь, вскрикнул Бэттлс, когда его конь грохнулся на землю, но Джон Джей успел выдернуть ноги из стремян и побежал по инерции, восстанавливая равновесие. Он остановился, два раза быстро пальнул по индейцам, затем развернулся и, бросая револьвер в кобуру, ухватился за развевающуюся гриву пробегавшей мимо лошади. Чуть не упал, но сумел перекинуть ногу на спину и, крепко держась за гриву, поскакал.

Отовсюду гремели выстрелы, и вдруг мы вылетели за пределы лагеря и поскакали по дну каньона.

Вороной мчался во весь опор, я чуть повернулся и посмотрел назад. Рокка все еще держался в седле, шляпу у него сбило, и она болталась на спине, удерживаемая пропущенным под подбородком шнурком. Испанец несся справа.

Мы летели в ночь. Впереди, справа и слева скакали разбежавшиеся лошади. Каким-то образом они нашли извилистую тропу, ведущую наверх, и замедлили шаг, поднимаясь по ней. Я позвал друзей, но ответа не получил. Наконец вороной выбрался на вершину столовой горы, здесь, под яркими звездами, света было больше.

Я натянул поводья. То там, то здесь, появлялись лошади, но все без всадников.

Я медленно поехал дальше, разговаривая с лошадьми, надеясь, что другие последуют за ними. До рассвета было еще далеко, но ни один из нас не рискнет останавливаться. Если кто-то остался в живых, то тоже будет идти вперед.

Искать друзей не было смысла, потому что исчезнуть в ночи очень легко, и каждый из нас будет избегать встречи со всадниками из страха столкнуться с индейцами.

Ехал всю ночь, то ведя коня рысью, то опять переходя на шаг. Перезарядил револьвер, проверил винтовку. Ненадолго от усталости задремал в седле.

Наконец, в сером свете дня остановился. Поднявшись в стременах, тщательно оглядел местность во всех направлениях, но вокруг ничего не было, кроме пустыни и неба. Я осторожно повел коня на север.

К полудню, так никого и не встретив, я спешился и ведя коня под уздцы. Нужно было сохранить его силы, потому что в любой момент они могли понадобиться.

Следов мне не попадалось, вокруг царила тишина. Высоко надо мной описывал широкие круги стервятник, и я подумал, что стервятники хорошо чувствуют, где попадется добыча.

Солнце жарило нещадно, ветра не было. Фляжку продырявила пуля, и воды в ней не оказалось. Я, покачиваясь от усталости, плелся вперед, не осмеливаясь остановиться. В конце концов сдался и снова забрался в седло.

Мне показалось, что впереди, еле различимый в голубизне расстояния, виден конец равнины. За ним поднимались горы.

Вода… Мне нужна вода, коню тоже. Без нее под палящим солнцем пустыни долго не прожить.

Вершина столовой горы резко обрывалась вниз, к суровой, перекатывающейся холмами земле, но тропы туда не было. Склон месы представлял собой тридцатифутовый отвесный обрыв, а затем крутой, усыпанный камнями спуск.

Вдали, в складках земли я различил зеленое пятно. Медленно продвигаясь по краю обрыва, вдруг увидел отпечатки подкованных копыт.

Следы оказались знакомыми, это был конь, на котором ехал Испанец Мэрфи — привыкший к суровым условиям, выросший в горах жеребец, крупнее, чем обычный мустанг, и весящий около тысячи фунтов. Я пошел по ним и скоро наткнулся на обвалившийся край вершины, который образовывал довольно легкий, хотя и крутой спуск в долину. По нему мы и направились.

Вороной убыстрил шаг, желая нагнать другого коня. И точно — не проехали мы и пяти миль, как я увидел гнедого мустанга. Он стоял, глядя вперед и насторожив уши.

Я мгновенно выхватил винчестер, передернул затвор и подвел вороного к мустангу. Заговорил с ним, и тот сначала отступил, но потом, узнав мой голос, успокоился. Я взглянул в том направлении, куда смотрел гнедой.

Там раскинулись густые заросли кустарника, и среди них, повесив голову, стояла лошадь, а на ней сидел человек. Он просто сидел, положив руки на луку седла, свесив на грудь голову, как и лошадь. Когда мы направились к нему, он не шелохнулся.

Понятно почему. Это был Тампико Рокка. Мертвый.

Даже не доехав до него, увидел на жилетке кровавое пятно: в него попали как минимум две пули, однако Рокка еще успел ухватиться за луку и свернутое лассо.

Тампико сказал, что если заберется в седло, то останется там, живой или мертвый. Так оно и случилось.