Тот или та, кто поднялся на гору перед нами, долго осматривал лагерь индейцев. Следов было множество — вмятины от колен, отпечатки ног и тому подобное. А затем этот человек сел на лошадь и уехал.
Мы тоже отправились дальше. Тропа, по которой мы теперь следовала была похожа на оленью или тропу снежных баранов — их следы почти одинаковые. На ней виднелись и отпечатки копыт маленькой лошади, а когда всадник спешивался и шел пешком — следы сапог.
Скоро мы попали в каменистую местность, где вокруг возвышались острые иззубренные скалы и текли мутновато-белые ручьи. Вода в них была горьковатой, но тем не менее пригодная для питья. Много раз приходилось слезать с коней и вести их в поводу, потому что над тропой нависали большие каменные уступы.
Мы остановились посреди сосновой рощи и спешились. Тампико Рокка сел на корточки и уставился в землю. Испанец Мэрфи повернулся ко мне.
— Телль, как ты думаешь, мы найдем твоего мальчишку?
— Ага.
Я знал, что он чувствовал. Тишина. Она достала нас. Мы были в сердце индейской территории, где каждый звук внушал опасность. Все мы знали, что с нами будет, если нас заметят. Нам придется драться не на жизнь, а на смерть, тогда единственное наше спасение — бегство.
Если апачи узнают, что мы пробрались сюда, у нас не будет возможности спасти мальчика. Пока нам везло. Отчасти это была заслуга Рокки — его опыта и знания местности.
Тем временем мы двинулись дальше и теперь нам стали попадаться следы индейцев. До этого мы ехали в пустынном высокогорье, куда редко заезжали индейцы, а сейчас мы медленно спускались в долины, где водилась дичь и где в любой момент мы могли повстречаться с апачами.
— Впереди еще одна стоянка, — сказал Рокка.
Эта тоже расположилась внизу, рядом с высоким утесом, среди низких, перекатывающихся холмов, поросших соснами. Ее окружали огромные валуны и деревья, рядом, извиваясь, протекал ручей. Как только мы выехали из-за деревьев, к стоянке, поднимая пыль, подскакала и соскочила с коней группа индейцев. Их было шестеро, четверо были вооружены луками, двое винтовками.
Двое апачей везли мясо, возможно, они где-то украли корову. Третий раздавал одежду, скорее всего снятую с какого-нибудь мексиканца или его жены — с такого расстояния мы не могли разобрать, мужская она или женская.
Неожиданно Бэттлс схватил меня за руку и показал вниз. С охапками хвороста к стоянке подошли несколько детей. По меньшей мере один из них был белым — высокий мальчик лет восьми-девяти.
Он мог оказаться моим племянником. В любом случае с ним стоило поговорить.
Я чувствовал свежий запах хвои и сухих иголок. От лагеря поднимался дым, я слышал голоса переговаривающихся индейцев. Я ждал, напряженно размышляя.
Если здесь были другие дети белых, этот мальчик наверняка о них знает. Но что если он уже стал наполовину апачи? Если детей крали совсем маленькими, они часто не хотели покидать племя. Разговор с ним — штука рискованная, но сделать это надо.
Испанец поглядел на меня.
— Кажется, нам предстоит тяжелая работа.
— Я и не думал, что она будет легкой.
Я изучил стоянку, и наше положение мне не понравилась.
— Мы слишком близко, — сказал Рокка. — Давайте-ка отъедем в рощу. Если ветер чуть переменится, нас могут почуять собаки.
Мы отошли обратно и нашли небольшую ложбину, окруженную деревьями и скалами. Это было идеальное укрытие от апачей, а заодно и от ветра.
Но я беспокоился. Когда я бродяжничал один, мне не о ком было волноваться, и если я попадал в переделки, то выкручивался сам. Теперь же ситуация была совершенно иной, потому что эти парни приехали сюда только чтобы помочь мне. Если с ними что-нибудь случится, виноват буду я, и никто другой. Тем не менее мы были здесь, и нам предстояла работа.
— Рокка, — сказал я, — возможно, чтобы мальчика оставили одного?
— Вряд ли. Зависит от того, сколько он живет с ними и насколько они ему доверяют. Может и есть шанс, но маленький.
— Он ведь должен знать о детях на соседних стоянках?
— Должен. Слухи ползут быстро, дети апачей слушают разговоры взрослых. Во всяком случае, когда я был ребенком, я знал почти все, что происходит.
Пока что мы ничего не могли сделать, поэтому остальные растянулись на земле и задремали, а я опять поднялся на утес, чтобы еще раз осмотреть стоянку.
В лагере индейцев было тихо. Женщины, как обычно, продолжали работать, рядом играли несколько малышей. Один из воинов, недавно приехавших в лагерь, сидел, скрестив ноги перед входом в вигвам. Это был сутулый, но мускулистый индеец примерно моего возраста, у него был новенький винчестер, который он постоянно держал под рукой. Они не расслаблялись даже здесь, в своем убежище.
Через некоторое время я вернулся, и мое место занял Испанец. Я расположился отдохнуть под невысоким деревом.
Проснувшись, с трудом понял, где нахожусь. Я устал, как собака, и если я обычно сплю чутко, готовый проснуться при малейшем шуме, то теперь заснул очень крепко.
Первое, на что я обратил внимание, была тишина. Костра мы, конечно же, не разводили, и вокруг нас сгустились сумерки. Приближался вечер.
Пару секунд я спокойно лежал, прислушиваясь. Подняв голову, огляделся. Чуть дальше лежало седло — я видел, как на нем отражался скудный свет. Больше я ничего не увидел и не услышал, кроме легкого шума листьев над головой.
Правая рука сама скользнула к винтовке, ладонь сомкнулась на ложе. Один выстрел, и апачи слетятся сюда, как мухи на мед.
Я острожно скинул одеяло, подтянул под себя ноги и перекатился на колени. Взглянув туда, где лежал Джон Джей Бэттлс, я различил его очертания под одеялом. Он спал… по крайней мере, не двигался.
Рокки не было видно, его постель была пустой. Мы нарочно улеглись подальше друг от друга: это давало нам дополнительный шанс при нападении.
Еще секунду я подождал, потом вскочил и одним прыжком достиг деревьев, где слился с тенью. Все было тихо.
Тем не менее я знал, что это не простая предосторожность. Кто-то ходил возле нашего лагеря, а мы были слишком близко к апачам, чтобы спать спокойно. И все же я помнил, что апачи обычно не воюют ночью и в сумерках, потому что считают, что душа убитого ночью обречена вечно скитаться в темноте.
Вдруг что-то двинулось рядом со мной.
Луны не было, светили только звезды. Кое-где различались очертания деревьев, да дрожащий лист отбрасывал отблеск звезды.
Место, где располагался наш лагерь, показалось мне колдовским — горы, утесы, пропасти, обломки скал, лежащие среди деревьев, а сверху все покрывала ночная тень.
Я медленно опустил приклад на землю. На поясе у меня висел охотничий нож, такой острый, что им можно было бриться; кстати, иногда я так и делал. Но надеялся я не на нож, а на свои руки, сильные и мускулистые от тяжелой работы. Я ждал, готовый к любому поединку.
Вновь повторилось беззвучное движение и даже не движение, а намек на него. Меня предупредило дыхание, только дыхание, и я протянул руки.
Что-то проскользнуло между них, словно привидение. Я до чего-то дотронулся, схватил… пальцы коснулись чьих-то волос и все пропало.
Бэттлс проснулся и сел.
— Телль? В чем дело?
— По-моему, призрак, — мягко ответил я. — Кто бы это ни был, мне бы не хотелось, чтобы он подумал, что мы враги.
Но вокруг все было тихо.
Часа через два, на рассвете, мы нашли массу следов. Отпечатки сапог маленького размера. Женщина. Она ступала вокруг лагеря на цыпочках. Я почувствовал, как по спине поползли мурашки, и Рокка заметил, что мне не по себе.
— Что? — спросил он. — Боишься?
— Вспомнил… кое-кого, кого уже нет, — сказал я. — Но эти следы не ее. Они похожи: такие же маленькие и быстрые… но она мертва.
Тампико Рокка перекрестился.
— Она тебе является?
— Нет, это лишь память. Ее звали Энджи, ее следы я нашел точно так же, как и эти. Но Энджи умерла, — сказал я. — Ее убили в Моголлонах.
— Ах, вот оно что! — встрял Испанец. — Значит, ты тот самый Сакетт! Он задумчиво поглядел на меня. — Я слышал о той переделке. Я тогда был на ручье Черри-Крик, но история получилась громкой — как родственники пришли тебе на помощь.
Он снова посмотрел на меня поверх горящей сигареты, и я догадался, о чем он думает. На западных землях, где все новости передаются из уст в уста, человек быстро становится легендой. Так было с Беном Томпсоном, Диким Биллом Хайкоком, Майком Финком и Дейви Крокеттом. Чем чаще пересказывали историю, тем сильнее становился ее герой.
— Мальчик, которого мы ищем — мой племянник Орри. Его отец был одним из тех, кто приехал помочь.
— У меня никогда не было семьи, — сказал Испанец. — Я всю жизнь был один.
Джон Джей забил в трубку табак.
— Большинство людей одиноки, — сказал он. — Мы приходим в жизнь в одиночку, худшие беды переживаем в одиночку и в одиночку умираем.
— Это девушка, по чьим следам мы шли, — сказал я. Пока мы разговаривали, я не терял времени даром. — Ей нужна еда. Она взяла у нас немного хлеба, сушеных яблок и, кажется, чуть-чуть вяленого мяса.
Мы замолчали.
Все знали, что у нас впереди, но ждать было тяжело, потому мы предпочитали не сидеть, сложа руки, а действовать. Всю нашу жизнь мы действовали, и от того, насколько успешно, часто зависела наша судьба. Размышлять приходилось редко, поэтому так трудно давалось сейчас ожидание. Путешествие по горам было опасным, наше присутствие здесь — рискованным, но под лежачий камень вода не течет.
Нам оставалось лишь наблюдать за индейской стоянкой, и это тоже был риск, так как тот, за кем наблюдают, начинает чувствовать чужой взгляд.
Белый мальчик скоро появился, но все время ходил в сопровождении индейских ребятишек. Мы прождали еще целый день, а на следующий я увидел, как он взял копье и пошел один по тропе, вьющейся между скал. Я, как кошка, спрыгнул с камня, с которого следил за стоянкой, и кивнул Рокке.
Испанец занял наблюдательный пункт, а Джон Джей пошел к лошадям оседлать их на случай нужды.
Тампико Рокка двигался по тропе беззвучно, как призрак. Мы проскользнули вниз среди скал, переползли скопище огромных валунов и стали ждать мальчика.
Изменился ли он в плену? Стал ли апачи? А если так, закричит ли, когда увидит нас?
Только у него не оказалось ни единого шанса закричать. Рокка беззвучно спрыгнул на тропу у него за спиной, зажал рот и утащил в кусты.
Мальчик смотрел на нас дикими от страха глазами, затем, увидев, что мы белые, попытался что-то сказать. Рокка медленно освободил его.
— Возьмите меня с собой! — прошептал мальчик. — Меня зовут Брук. Гарри Брук.
— Сколько тебя здесь держат?
— Года два, может, меньше, но мне кажется, что всю жизнь.
— Где остальные пленники? Дети Крида и Орри Сакетт?
— Дети Крида? Я о них слыхал. Они на соседней стоянке. — Он указал направление. — Вон там.
— А сын Сакетта?
— Не знаю. Я не слышал о еще одном мальчике. С детьми Крида привезли девочку, но ей только пять лет… она очень маленькая.
У меня душа ушла в пятки. Неужели индейцы убили его? Убили сына Оррина?
Вопрос задал Бэттлс.
— Никого они не убивали, — сказал мальчик. — Я был в лагере, когда привезли всех, Мальчиков Крида и девчонку.
Сев на корточки, я спросил:
— Ты можешь к ним попасть? То есть, ты их увидишь?
— Вы не возьмете меня с собой? — В его глазах появились слезы.
— Не сейчас. Послушай, если мы сейчас возьмем тебя с собой, нам придется бежать, правда ведь? Ну хорошо, пока мы оставим тебя здесь. Будь готов к побегу. — Я показал на высокую скалу. — Она видна из лагеря?
— Да.
— Хорошо. Когда увидишь на ее вершине черный камень, приходи сюда, на это же место. Нам надо освободить остальных детей.
— Вас убьют. Там rancheria Катенни.
— Катенни? Значит, он жив?
— Конечно, жив. И все индейцы на той стоянке подчиняются ему. Он там вроде вождя.
Потом мы поспешили скрыться, боясь, что апачи проверят, почему он задержался. Индейцы не доверяли ни одному пленнику, даже если тот принял их образ жизни. Однако их ошибка заключалась в том, что они считали, что из Сьерра-Мадре невозможно убежать… или что никто не придет выручать детей.
Первое, что я сделал — отыскал кусок черного лавового камня, чтобы не медлить, когда подойдет время. Я спрятал его под кустом, мы вернулись к лошадям, забрались в седло и поехали по тропе, ведущей прочь от стоянки и огибающей утес, который уходил вниз так круто, что создавалось впечатление, что едешь по отвесной стене.
Сможет ли этот мальчишка скрыть от индейцев нашу встречу? Вопрос меня тревожил.
Едва ли он встретится с остальными ребятишками, хотя индейцы часто ездили друг к другу в гости. Кто его знает…
Но где Орри Сакетт? Где мой племянник?