Одинокие люди

Глава четвертая

На рассвете я проснулся с мрачным настроением. Виноват был обыкновенный приступ хандры.

Вчерашняя перестрелка была достаточно неприятным делом, хотя я не слишком жалею тех, кто сам нарывается на неприятности. Когда человек носит кобуру с револьвером, он должен отдавать отчет своим действиям и словам, потому что мало кому нравится, когда на тебя наезжают.

Меня беспокоил мальчик Оррина. Он был совсем еще малышом, находился в плену у апачей, если они его не убили, а ведь в нем течет кровь Сакеттов.

Никто не знал лучше меня, сколько мне предстояло проехать и как предстоит жить следующий месяц или больше. Края там были дикие, нехоженные и незаселенные, еды взять было неоткуда, воды, пригодной для питья, почти не было.

С Тампико Рокка мне будет легче. Правда, двое не могут передвигаться так же незаметно, как один, но Рокка — это исключение. И одновременно мне будет тяжелее, потому что если с ним что-нибудь случится, винить я буду только себя.

Прежде всего мне нужно было купить лошадь, но обегав весь город, я не нашел ни одной, которую согласились бы продать. Везде, где я побывал, расспрашивал о седле и наконец купил изношенное испанское седло с седельным мешком и широкими шпорами, хоть и старое, но притертое и удобное. Оно стоило мне восемнадцать долларов и три доллара — тоже старые седельные сумки. Двадцать пять центов я заплатил за армейскую фляжку. Мало-помалу я набирал снаряжение и припасы, а к тому времени, как приобрел запасной оружейный пояс, уздечку и всякие мелочи, оказалось, что я истратил больше пятидесяти долларов из моих скудных запасов. А лошадь так и не достал.

Бегая по Тусону, я на всякий случай высматривал Арча и Вольфа Хэдденов. Оказалось, что один из участвовавших во вчерашней перестрелке, не убит, а тяжело ранен, и по прогнозам доктора, останется жить. Другого завернули в его же одеяла и похоронили на городском кладбище.

К полудню у меня было почти все необходимое, не считая коня. Я решил забежать в «Мухобойку» перекусить, а заодно расспросить о лошади.

Укрепив треугольный кусок стекла, служившего мне зеркалом, в ветках мескитового дерева, я побрился, пока Рокка спал рядом, положив голову на седло. Мы расположились неподалеку от города в скалах и зарослях мескитов. Неожиданно раздался чей-то голос, распевавший «Только не хороните меня в просторах прерий», Рокка сдвинув шляпу с глаз, усмехнулся:

— Не стреляй, это Джон Джей.

И правда — из кустов выбрался Бэттлс и осмотрел нас с Роккой. Пришлось рассказать ему о предстоящем путешествии.

— Где Испанец? — требовательно спросил он, и Тампико ответил.

— Он нашел себе в городе девушку. Ее зовут Кончита, и если она на него рассердится, стычка с апачами покажется Испанцу райским отдыхом. Но не волнуйся, когда придет время, он оседлает коня и приедет.

Когда я побрился, мы немного поговорили, потом Рокка направился в мексиканский квартал вылавливать Испанца Мэрфи, а Бэттлс, избегая лишних глаз, опять скрылся в кустах. Как-то так получилось, что мы с Роккой не сказали ему о стычке с Хэдденами.

Когда я вошел в «Мухобойку», там было много народа. Кое-кто из посетителей обернулся и проводил меня оценивающим взглядом. Не знаю, из-за вчерашней перестрелки или из-за виски, которым я сполоснул лицо после бритья. Я, в свою очередь, боялся повстречаться с шерифом, который мог приказать мне убираться из Тусона, чего мне делать пока не хотелось.

Если дело касалось еды, я никогда от нее не отказывался. Кажется, мне не скоро придется лакомиться обедами, приготовленными женщиной, да и вообще горячей пищей, потому что разводить костер по дороге в Сонору и дальше, в Чихуахуа, где кишмя кишат апачи, было бы непростительной глупостью.

Сидя в салуне, который нельзя было назвать элегантным, хотя выбора у меня не было, я подумал, что хоть кто-нибудь мог с уважением посмотреть на человека, который убил соперника в честной перестрелке. Ничего подобного.

Здесь, в этом зале, сидели такие люди, как Уильям Оури, который сражался в Техасской войне за независимость, был техасским рейнджером и участвовал в бесчисленных схватках с индейцами и разным сбродом на границе с Мексикой. Большинство здешних посетителей, одетых в простые суконные костюмы, дрались с индейцами или воевали. И все они были порядочными горожанами — адвокатами, владельцами шахт, магазинов и тому подобное.

Не успел я приняться за еду, как дверь открылась, и вошла Лаура. Она была одета в белое и выглядела изящной и хрупкой. На ней были перчатки без пальцев, которые, на мой взгляд, ничему полезному не служили, и зонтик от солнца.

Она секунду постояла, привыкая к полутьме после полуденного сияния на улице, затем подошла к моему столику. Я встал и помог ей сесть.

К ней повернулись головы, люди удивлялись, как такая красивая женщина могла сесть за стол к оборванцу, поскольку мало кто из них знал, что мы родственники.

— Телль, — сказала она, — я слышала, вы ищите лошадь. Это правда?

— Да, мэм, правда. Моего коня убили в стычке с индейцами. Мне нужно найти коня вместо него и, по крайней мере, одну вьючную лошадь. Похоже, налеты апачей сильно уменьшили поголовье, да и армия покупает много лошадей.

— Почему же вы мне не сообщили? Я могу достать вам лошадей. Вообще-то у меня уже есть подходящий для вас конь.

— Это было бы здорово, — признался я. — Снаряжение у меня готово.

Она взяла кофе, который принесла миссис Уоллен, и сказала:

— Кажется, у вас были неприятности?

— Не у меня. Охотились за моим знакомым, а когда не нашли, то решили выбрать меня, то есть нас с Роккой, одним из тех, с кем я приехал в Тусон.

Она больше ничего не сказала, а мне об этом говорить не хотелось. Мы немножко поболтали, а потом она объяснила, где можно посмотреть лошадей.

— Тот, что я приготовила вам, — крупный вороной с белой звездочкой на бедре.

Надо сказать, что единственная масть, которая мне не подходила, была черная. Мне подойдет любая лошадь, но вороная в тех местах, где мы будем проезжать, будет выделяться так же, как белая. Я предпочел бы чалую, темно-серую или пепельную. Любая масть, которая сливается с окружающей местностью, а не выделяется, как красноносый пьяница на церковном пикнике. Конечно, на местности были черные скалы, густые тени и всякое такое прочее, и вороная будет лучше, чем белая, которую на солнце видно за несколько миль. Однако времени спорить у меня не было.

— Ладно, — сказал я. — Если у нас будут лошади, мы выедем завтра.

Лаура поговорила о Тусоне и его неудобствах, и как ей хотелось опять оказаться в Санта-Фе… или в Вашингтоне, добавила она.

— Мне нравится Вашингтон, — сказал я.

Она удивилась.

— Вы там были?

— Да, мэм. Наша часть некоторое время стояла на Потомаке. Я много походил по Вашингтону. Это было давно, я был тогда почти мальчиком, только что вступившем в армию северян.

Когда она ушла, я остался сидеть за кофе, обдумывая дорогу на юг, стараясь предвидеть сложности, которые могут возникнуть. Не по мне было бросаться в драку вслепую, к тому же многое в этом деле заставляло меня беспокоиться, но что именно, я никак не мог угадать.

Подошла миссис Уоллен.

— Вы с миссис Сакетт родственники?

— Она — жена моего брата.

— Мне просто любопытно. Фамилии у вас одинаковые… — Она, чуть поколебавшись, села рядом. — Немногие женщины путешествуют в одиночку по нашим местам.

— У нее в Калифорнии умер отец, — сказал я. — Он жил там один, у него никого, кроме нее, не было. Оррин — это мой брат — должен был остаться в Вашингтоне.

Она молча посидела еще немного, потом встала и ушла. Я не представлял, зачем она подсела ко мне. Похоже, собиралась что-то сказать — наверное что-нибудь про военных или апачей.

Вороной и на самом деле оказался хорошим — намного лучше, чем я ожидал. Если бы не белая звездочка на бедре и не один белый чулок, он был бы сплошной черной масти. Для вьючных лошадей нам приготовили двух мустангов неопределенного вида, крепких и выносливых.

Они стояли в конюшне позади одного из домов, человек, ухаживавший за ними, сидел на корточках, держа во рту соломинку и наблюдая, как я осматриваю лошадей.

— Что-то вы слишком привередничаете, мистер. Выбора-то у вас все равно нету. — Он выплюнул соломинку. — Хотите — берите, хотите — нет. У меня нет для вас времени. За них заплатила леди, а вам остается только оседлать и уехать.

Я ему не понравился, и он мне тоже, поэтому я забрал лошадей и уехал к нашей стоянке в кустах, где меня ждал Рокка и хранилось снаряжение.

Рокка раздобыл лошадь где-то в мексиканском квартале. Мы были готовы отправиться в путь.

— Тебя что-нибудь здесь держит? — спросил я его.

— Да вроде нет. Испанец встретит нас вместе с Джоном Джей к югу отсюда.

Мы забрались в седла и поехали, нимало ни о чем не заботясь. Мили через четыре показались Испанец с Джоном Джей Бэттлсом.

— Вы, ребята, зря рискуете, — сказал я. — В этой игре вы ставок не делали.

— Заткнись, — сказал Испанец. — Побереги дыхание, оно тебе еще понадобится.

Оставив за спиной пыль Тусона, мы двинулись на юг. Дорогой на ранчо Китчена пользовались часто, никто не проезжал его стороной.

Иной может подумать, что на оживленной дороге можно ехать без опаски, но в этом уголке Аризоны никто и никогда не чувствовал себя в безопасности. Пит Китчен выставлял охрану круглосуточно, все его люди были вооружены до зубов, в любой момент ожидая нападения, поэтому через некоторое время апачи стали обходить его ранчо стороной.

Много спорили о справедливости индейских войн, а по моему, несправедливы были обе стороны. Когда сюда пришли белые, очень немногие индейцы могли предъявить свои права на землю, подавляющее большинство их вело кочевой образ жизни. Они переходили с места на место, добывая себе пропитание охотой и сбором съедобных растений. Белый человек нуждался в жизненном пространстве, он нуждался в земле, где мог построить дом. Вместо того, чтобы кочевать, он поселился здесь, чтобы возделывать землю и строить дома.

Одни белые хотели жить в мире с краснокожими, и некоторые краснокожие тоже, однако другим и на той, и на другой стороне мир был не нужен. Молодые воины стремились снимать скальпы и красть лошадей, чтобы стать большими людьми в племени, и оказалось, что у белых красть легче, чем у других индейцев, как они делали до этого. И когда старейшины индейцев и наиболее умные белые хотели договориться о мире, всегда находился какой-нибудь пьяный ранчеро или безрассудный воин, которым мир был ни к чему.

Когда индейцы воевали, они воевали, не только с мужчинами, но и с женщинами и детьми, поэтому даже дружественные к краснокожим белые, забывали о своих симпатиях, когда, возвращаясь домой, находили свои хижины сожженными, а жен и детей убитыми. С другой стороны, белые, которые хотели завладеть индейской землей и табунами индейских лошадей, грабили, обманывали и убивали индейцев.

Вина была обоюдной, но теперь апачи украли детей и увезли в Мексику, и мы ехали, чтобы освободить их.

День кончался, уступая место прохладе вечера. Этой ночью мы разбили лагерь в развалинах какого-то поселка, укрываясь за глинобитными стенами, а на рассвете отправились дальше.

Вторую ночь мы провели на ранчо Пита Китчена.