Одна на миллион

22

Отец, видать, не только мне гайки подкрутил, но и Соболеву. Потому что тот и впрямь взялся за меня всерьёз. Рыжего, ну то есть, Славу обязал обучить меня минимальным офисным навыкам.

За неделю с лишним я запомнила, кого и как зовут, подружилась с рекламщицей Мариной, научилась пользоваться МФУ*. Причём не просто на кнопочки нажимать, но и менять, допустим, картридж или извлекать из его нутра зажёванную бумагу.

(* МФУ - многофункциональное устройство; включает в себя сканер, копир, принтер и факс)

Ещё усвоила, что если в аутлук нажать «ответить всем», то твоё сообщение все и получат. Так что, когда пишешь Рыжему, чтобы он вместе с Соболевым отстал от тебя, а уж тем более когда обсуждаешь Соболева с Мариной, надо быть очень, очень осторожной.

Такие вот у меня практические достижения.

Хуже обстояло с теорией, точнее, с информацией. Соболев решил, что мне жизненно необходимо знать всё про отцовскую компанию от истории возникновения до особенностей производства.

И если историю я ещё худо-бедно освоила, хотя ума не приложу, зачем мне знать, допустим, в каком году произошло слияние завода металлоконструкций и завода машиностроения. Или же когда внедрили новые технологии и запустили новые серии. Ну да ладно, кое-как запомнила и отчиталась.

Однако вопросы производства – это для меня дремучий-дремучий лес. Ну, выпускают что-то металлическое и ладно. Зачем мне знать, как и что? Какая мне польза оттого, что я буду понимать разницу между одноочковыми дюкерами и многоочковыми? Все эти траверсы, анкеры, скобы, опоры, рамы, эстакады – оно мне как вообще может пригодиться?

Но Соболев оставался глух к логике и к моему отчаянию. Каждый день, ближе к вечеру, вызывал меня в свой кабинет и нагружал по полной программе. Заставлял читать, запоминать, отвечать на муторные вопросы. К концу второй недели я уже возненавидела этот дурацкий завод.

Сообщения от Соболева, а вызывал он меня через локальный чат, рождали какое-то двойственное ощущение.

С одной стороны, темы наших бесед – это скука смертная. А с другой… ближе к пяти я уже ждала, когда всплывёт в нижнем углу экрана окошко с неизменным «Анжела, зайди». И когда оно наконец всплывало, внутри всё как будто натягивалось звенящей струной.

Я силой воли заставляла себя оставаться невозмутимой и не мчаться сию секунду на шестой этаж. Выжидала пять минут, потом только поднималась к нему, а по пути непременно наведывалась в уборную – инспектировала свой внешний вид, там зеркало во всю стену.

При этом сама себя не понимала – ну не плевать ли, как выгляжу? Было бы перед кем красоваться. Мне ведь такие, как Соболев, по жизни совершенно не нравились. Я не о внешности, внешность для меня дело десятое. Я – в целом. Офисные клерки эти – унылая тоска! А фанатичные трудоголики, которые живут работой, меня вообще пугают. Как такие люди могут быть интересны, если они говорят и думают только о работе?

И внешне, кстати, он тоже совсем не мой тип. Мой тип – это, скорее, голубоглазые блондины. В общем, такая, холодная, аристократичная красота. А этот…

И тем не менее. Вопреки смыслу и собственным доводам, я шла по коридору и внутренне замирала, как перед прыжком с трамплина. Открывала дверь его кабинета и невольно задерживала дыхание. Затем останавливалась на пороге: вызывали?

Соболев обычно вставал из-за стола, делал несколько шагов навстречу, сунув руки в карманы, но близко не подходил. Останавливался в двух-трёх метрах. С блуждающей полуулыбкой бегло оглядывал меня с ног до головы, потом отодвигал один из стульев и кивком приглашал меня присесть. А сам возвращался на своё место или же садился на другой стул, напротив.

Я старательно принимала строгий вид, хотя, глядя на него, тянуло улыбаться и вообще вести себя совсем по-другому. Но я же на работе! Так что крепилась, как могла, чтоб только он не разгадал мои тайные помыслы.

А это, между прочим, очень сложно, потому что Соболев глаз с меня не сводил. И при этом выражение у него было такое, словно он думает одно, а говорит другое.

Говорил он действительно серьёзные, скучные вещи, но какой при этом был у него взгляд! Обволакивал, обжигал. Особенно когда останавливался на моих губах. А когда в глаза смотрел, казалось, проникал глубоко-глубоко и понимал всё, о чём я думаю.

Мне горячо становилось от его взгляда, хотя кондиционер исправно хранил в его кабинете прохладу. У меня кровь гудела в венах и всё внутри поджималось. Но я ещё усерднее делала непроницаемое и безразличное лицо. Абсолютно не надо Соболеву знать, как на меня действуют эти его взгляды и он сам.

К тому же, он ведь тоже никаких намёков себе не позволяет. Близко не подходит, рядом не стоит, разговоры ведёт строго по делу, ну вот только смотрит. Ну и иногда подкалывает меня. Никак не забудет «лакея».

Я в таких случаях всегда теряюсь, не знаю, что сказать, потому что шутить совсем не умею, а отвечать на шутку серьёзно – это глупо. Поэтому молчу и строю из себя айсберг в океане. И тогда он отпускает шпильки про «госпожу» ещё больше. В общем, замкнутый круг.

Ой, лучше бы даже подкалывал, чем эта муть про папочкин завод.

– Ты хотя бы усвой преимущества наших технологий, ну и перечень того, что мы производим, – попросил он сегодня. – Это же элементарная база, без которой тут никак. Пойми, мы, в смысле, наш отдел, пишем статьи, выпускаем рекламные брошюры, пресс-релизы, готовим речи для выступлений, общаемся с прессой и телевидением, в конце концов, привлекаем новых партнёров. Это было бы попросту невозможно, не владей мы нужными знаниями.

Я молчала. Мне не хотелось ни спорить, ни соглашаться. Он прав, наверное, но я же не виновата, что мне это совсем неинтересно.

– Я отцу твоему обещал… Ладно, – он посмотрел на часы, – иди, уже рабочий день закончился. Подумай о моих словах.

Я кивнула.

Мда, я и так о тебе, Соболев, думаю больше, чем нужно. Этого я, естественно, вслух не сказала.

– Анжела, – окликнул он меня, когда я уже потянулась к ручке двери.

Оглянулась – он снова встал, скрестил руки на груди, в глазах – знакомая усмешка. Начинается! Я сразу приняла подобающий вид, холодный и непроницаемый. Я – айсберг.

– Да, Вадим? – спросила невозмутимо.

– Мне двадцать восемь, день рождения у меня – седьмого августа, живу один, в Солнечном, точный адрес назвать?

– Что? – я растерянно захлопала глазами.

– Ну я решил, что, может, лучше сам отвечу на твои вопросы. А то Марина вроде с обеда на выезде, будет поздно или вообще завтра.

Я, кажется, превратилась в столб.

Боже, ведь я правда сегодня, переписывалась с Мариной по электронной почте и спросила её, в каком районе живёт Соболев. А про день рождения спрашивала позавчера. А два дня назад писала ей, как он меня достал. А ещё раньше подтрунивала над его внешним видом. Ну, он в самом деле на той неделе пришёл на работу во вчерашней рубашке, небритый, взъерошенный, хотя всегда такой щёголь и аккуратист. Ну понятно же, что ночевал не дома, а раз не дома, значит, у кого-то, с кем-то… В общем, своими наблюдениями я и поделилась с Мариной. Ещё и спросила, как дура, уж не помирился ли он со своей бывшей.

Всё это пронеслось у меня в голове за одну секунду, и мне стало дурно. Жарко и тошно. Но, чёрт возьми, откуда он это узнал?

Наверное, на моём лице отразился шок, потому что Соболев, довольно хмыкнув, сподобился объяснить про эту злосчастную функцию «ответить всем».

Я даже сказать ему ничего не могла, просто стояла и таращилась на него. А он… ну он-то, конечно, вовсю забавлялся произведённым эффектом. Потом я выскочила вон.

Я, кажется, утверждала, что никогда не краснею? Я ошибалась!