Одна на миллион

49. Вадим Соболев

Я даже не догадывался, какой скрытый тусовщик сидит в Ануфриеве. До сегодняшнего вечера наш главный продажник виделся мне человеком с крепчайшими семейными ценностями. Все его внерабочие разговоры вились вокруг жены, дочек, тёщи, скучных поездок на дачу, покупки новой стиральной машины или чего там ещё по плану. Когда он позвал меня расслабиться после работы, я ожидал, что мы пропустим по бокалу пива в каком-нибудь тихом месте. Собственно, так оно и начиналось, а потом Ануфриеву будто шлея под хвост попала.

Тихое место ему наскучило, и мы рванули в «Ниагару» – шашлычную, которую держали кавказцы. Шашлыки там и правда были отменные, музыка громкая, народ шумный и весёлый. Ануфриев успел и караоке попеть, и изобразить что-то резвое на танцполе, и схлестнуться с двумя кавказскими парнями – пришлось вмешиваться, иначе потасовка переросла бы в хорошую бойню.

Кавказцы, к счастью, оказались не зловредны и не злопамятны и охотно пошли на мировую. Даже пригласили нас за свой стол, самый козырный, с диванами, отгороженный от остального зала тяжёлой портьерой. Налили, провозгласили душевный тост. Мы выпили до дна, чтоб не обижать. Не успели вздохнуть, смотрю – опять налито. Иллюзионисты прямо. Ещё полтора часа таких «фокусов», и всё смешалось перед глазами: лица, огни, тарелки с закусками, фрагменты аляпистого интерьера.

– Хочу на воздух, – сообщил я неизвестно кому – Ануфриев уже спал, откинувшись на диванчике и похрапывая. Парни плясали с какими-то девчонками.

Пошатываясь, я выбрел на улицу. Сейчас, в начале сентября, солнце жарило днём почти как летом, но к ночи сильно холодало. Дыхание вырывалось облаком пара.

Через дорогу сияла огнями новая высотка, первый этаж которой, судя по всему, занимала круглосуточная аптека. Электронное табло над аптечной дверью мигало красным, цифры сливались, двоились и плясали, и мне пришлось как следует напрячь глаза, чтобы разглядеть, что до полуночи осталось полчаса, что давление воздуха – семьсот сорок семь, а температура – всего шесть градусов. Хотя я холода не чувствовал. Стоял, распахнув пиджак и расстегнув верхние пуговицы рубашки.

После душного зала я никак не мог надышаться, а за грудиной нестерпимо жгло, точно там полыхал пожар. Жгло и в то же время ныло, тупо, тяжело, непрерывно. Даже коньяк, пусть и затуманил мозг, но ничуть не заглушил тоску. Наоборот, обострил до предела, хоть вой.

До одури хотелось увидеть Анжелу немедленно. Если б она не жила со своим отцом, рванул бы к ней, не задумываясь. Казалось, до утра не дотерплю. Решил, хоть голос её послушаю, но телефон подвёл – успел уже разрядиться. Тёмный дисплей никак не реагировал на нажатие кнопок.

Может, оно и к лучшему. Что бы я ей сказал? Допустим, правду. Люблю, сказал бы. Мне очень хочется сказать ей, что люблю. Но дальше-то что? Наташа-то никуда не делась. Она ждёт ребёнка от меня. Я повязан этим... Я должен быть с ней...

И тут я отчётливо и остро понял, что просто не смогу быть с Наташей, никак. Не получится у меня пересилить себя, хоть я и пытался. Хотя как пытался? Эти дни я избегал встреч, прикрываясь работой. Врал и ей, и самому себе, что чертовски занят, что предельно загружен, что устал, что заболел. А на самом деле, меня же просто душили эти отношения, которые уже иссякли, но мы их зачем-то насильно тянули. А что ж будет потом, если уже так? Бесконечно давить себе на горло и притворяться? Но это невозможно.

Я вернулся в зал, растолкал Ануфриева, взял у него телефон, вызвал такси. Сначала завёз его, а потом назвал Наташин адрес.

Возникло ощущение дежавю. Опять ночь, опять я к ней с тяжёлым разговором, опять чувствую себя сволочью… Ещё и нетрезв, хотя будь я трезв, не знаю, решился бы выложить ей сейчас всю правду.

Наташа меня не ждала, то есть не думала, что я заявлюсь вот так, как снег, но хорошо хоть спать ещё не легла.

– Будешь ужинать? – засуетилась Наташа. – Правда, у меня нет ничего особенного, я не знала, что ты сегодня приедешь, а то бы…

– Ничего не надо, не хлопочи. Я не хочу есть. Мне поговорить с тобой нужно.

Наташа на миг замерла, и на лице как-то неестественно застыла неуспевшая погаснуть улыбка.

– Ты извини, Наташа, что так поздно и так внезапно, но я… Больше я так не могу. Прости.

Наташа тяжело опустилась в кресло. Взглянула на меня снизу вверх затравленно, и я почувствовал себя ещё поганее.

– Ты меня бросаешь?

Я выдохнул. Как же это тяжело – делать человеку больно.

– Наташ, ты, главное, знай – я никогда не откажусь от ребёнка. Я его признаю, я буду его содержать, я буду активно участвовать в его воспитании. Ни ты, ни он не будете ни в чём нуждаться. Всё, что надо, всё, что скажешь, буду делать. Но… я не могу на тебе жениться. Просто я люблю другую…

Глаза её блестели от слёз, веки набрякли и покраснели. С минуту она молчала, потом сдавленно произнесла:

– Я так и думала, я это чувствовала… Я же спрашивала тебя, а ты обещал, что всё у нас будет хорошо, что не бросишь меня.

– Наташа, прости. Я знаю, что это трудно, знаю, как тебе тяжело и больно. Мне очень жаль. Я не хотел, чтобы всё так вышло.

– Не хотел… конечно… тебе жаль... И давно вы с ней?

Я присел на край дивана.

– Наташ, мы с ней не вместе, если ты об этом, я её просто люблю. Ну, полюбил и всё. Это не мой выбор, я этого не хотел, но так вышло и тут мало что от меня зависит.

– Угу, – горько усмехнулась Наташа, – сердцу типа не прикажешь.

Слёзы катились у неё по щекам, и она утирала их ладонью.

– Кто она? – спросила Наташа. – Мне просто интересно. Не бойся, я не буду её выслеживать, не буду портить ей жизнь и мешать вашим отношениям. Просто любопытно знать, на кого ты меня променял.

– Наташа, нет у нас отношений, нечему мешать. Это девушка с работы, дочь нашего директора.

– А-а-а, – коротко хохотнула Наташа. – Дочь самого Рязанова? Ну тогда понятно.

– Да что понятно-то?

– Всё понятно, Вадим. Конечно, кто я и кто она. Глупо упускать такую выгодную партию.

– Да какая партия? И выгоды тут нет никакой. Я тебе говорю, у нас нет с ней отношений, кроме рабочих.

– Ну да, конечно. Но даже если и нет – значит, будут.

– Что будет – я не знаю. Но сейчас между нами ничего нет. Я просто решил, что так будет честнее – сказать тебе про неё. Я пытался не думать о ней, хотел забыть, я думал, что смогу, ради ребёнка, но не получается у меня.

– Спасибо, Вадим, за честность. Ты такой порядочный, куда деваться! Правду вот сказал, освободил душу, легче тебе теперь, а что у меня на душе – это уже тебя не волнует. Подумаешь, мелочи. И как я буду… одна… на это тебе тоже плевать.

– Да нет же! Я буду помогать, я же обещал. От ребёнка я никогда не откажусь. Я его хочу и благодарен тебе…

– А ещё ты обещал, что мы будем вместе! – воскликнула Наташа и заплакала уже в голос.

Она права, и все её упрёки справедливы, но в одном она ошиблась – ни черта мне не легче на душе и на неё мне тоже не плевать.

Я смотрел на её лицо, закрытое ладонями, на вздрагивающие плечи, и не знал, что делать. Как её успокоить? А ей ведь нельзя нервничать. Вроде воды надо дать?

Я прошёл на кухню и удивился – на столе стояли бокал с остатками красного вина на дне и ополовиненная бутылка Каберне. Наташа пьёт вино? Разве ей можно? Ладно, об этом, решил, спрошу потом. Взял со стойки чистый бокал, плеснул воды, поднёс Наташе.

– Попей, успокойся. Тебе же нельзя нервничать.

– Какой ты заботливый! – сквозь глухое рыдание бросила она.

Я поставил бокал на подлокотник кресла.

– Одной рукой ударил, другой – погладил, так? Так вот не надо мне этой твоей показной заботы! Иди ту ,другую утешай, пока партия не сорвалась…

Наташа убрала руки, подняла ко мне красное и мокрое от слёз лицо.

– Что стоишь? Уходи! – Наташа резко поднялась с кресла, и бокал упал на пол. Стекло, хрустнув, разбилось. Наташа взглянула на осколки и лужу воды, снова села и зарыдала ещё горше. Понятно, что оплакивала она отнюдь не разбитый бокал...

Я присел на корточки, собрал с пола стекло, отнёс осколки на кухню, но когда швырнул их в мусорное ведро, заметил сверху несколько белых полосок, наподобие той, что она мне тогда показывала.

– Ты снова тот тест делала? – вернувшись в комнату, спросил её.

Наташа пару раз всхлипнула, потом затихла. Медленно подняла лицо. Взгляд у неё изменился – теперь в нём явственно читалось смятение.

– Я хотела тебе сказать, просто не знала как… И ты тут ещё пришёл со своим признанием. Я бы всё равно тебе сказала. Не сейчас, так завтра. Я бы не стала тебя обманывать.

Я молчал, смутно догадываясь, о чём она.

– Вадим, не смотри на меня так! Не молчи! Я просто не успела тебе сказать. Я только вчера узнала наверняка, что не беременна. Но тогда я не лгала тебе, просто так бывает. Тесты иногда показывают ложный результат. Ты же видел сам. Помнишь? Я не собиралась тебя обманывать. Ну не смотри на меня так!

Я отвернулся. Я даже не знал, что ей сказать. Новость эта почему-то выбила меня из седла.

– Счастлив, да? Какое облегчение, правда? Надоевшая подруга ещё и не беременна оказалась! Так что ты свободен, Вадим. Радуйся. А давай отметим это радостное событие? У меня даже вино есть...

– Я лучше пойду, Наташа.

– Иди-иди. Катись! – она снова заплакала.

– Только я не рад. Абсолютно не рад.

– Убирайся!

Домой я попал уже в третьем часу ночи. Первым делом зарядил телефон, а как только включил его – посыпались эсэмэски: этот абонент звонил вам… и номер Анжелы. Чёрт!

С трудом уговорил себя не звонить и не писать Анжеле немедленно – так хотелось поговорить с ней. Я же не видел её с самого утра. Ничего, завтра поговорим. Так даже лучше – буду видеть её глаза.

Ночь всю не спал, слонялся, подбирал слова, представлял себе её реакцию, вспоминал наш поцелуй в лифте, еле утра дождался.

Примчался на работу одним из первых. Когда проходил мимо поста охраны, случайно взглянул на их мониторы, выставленные рядком, затем на охранников и остановился. В общем-то, не собирался я выяснять отношения, это был, скорее, внезапный сиюминутный порыв.

– А кто у нас Витя?

Два парня посмотрели на третьего. Тот – на них, затем, помешкав, сказал:

– Ну я.

Судя по тому, как он занервничал, я понял, что попал в точку.

– Поговорим?

Он сглотнул, снова посмотрел на тех двоих, затем кивнул мне:

– Только быстро, нам нельзя оставлять пост надолго…

– Быстро-быстро.

Мы отошли в сторону.

– Витя, это же ты с Аллой встречаешься, верно?

Он кивнул и зачем-то уточнил:

– Две недели как.

– Срок, – согласился я.

– В смысле, вы уже с ней к тому времени всё…

– А-а, ну да, всё. Так это ты или Алка пустили слух про меня и Анжелу?

Охранник снова смутился. Стеснительный он какой-то.

– Я не знал, что Алла так всё преподнесёт.

– А зачем ты ей вообще это рассказал?

Витя пожал плечами.

– Я не думал… да и не так я говорил. Просто сказал, что вы с дочкой шефа целовались в лифте, а потом она вырвалась и убежала. Ну… просто Алла постоянно про вас говорит… ну… как вы её обидели. Тоже достало, если честно. Ну и ляпнул, не подумав. Да я и представить не мог, что она такое раздует. Ну если надо, я могу сказать, что не так всё было, что вы не…

– Да не надо, не парься, само забудется.

– А что мне делать?

– Выводы делай. На будущее.

Витя снова кивнул.

Я поднялся к себе. Сел ждать. До чего же медленно шло время!

Ровно в девять зашёл к своим в отдел – стол Анжелы оказался пуст. Девчонки загалдели, перебивая друг друга, а я даже сообразить не мог, о чём они.

– Анжелы ещё не было? – перебил я Марину.

– Нет.

Ни слова не говоря, я вышел из кабинета. Под ложечкой неприятно заныло, возникло смутное ощущение, точнее, предчувствие чего-то плохого.

Я набрал её, теперь она была недоступна. Снова. Мы с ней как лиса и журавль. Звоним друг другу по очереди и по очереди не можем дозвониться.

В десять меня вызвал к себе Рязанов. Неясное беспокойство отчего-то стало сильнее, хотя причины я не понимал. Наоборот ведь хорошо – у него можно поинтересоваться, где Анжела, но сердце всё равно частило и дёргалось.

Рязанов оказался в кабинете один.

– Проходи, Вадим Сергеевич, есть кое-что обсудить.

– А где Анжела? С ней всё в порядке? – спросил я с ходу.

Рязанов заметно помрачнел:

– Анжела здесь больше не работает.

Я сморгнул, непонимающе уставился на Сергея Ивановича.

– Не работает? Как?

– Я её уволил.

– Но… почему?

Он молчал. Видно было, что мои вопросы его раздражают и отвечать ему совсем не хочется, но меня сейчас занимало только это, поэтому я не унимался. Да и просто не понимал – с чего вдруг такая скрытность?

– Анжела сама захотела уйти или…?

– Или. Говорю же – уволил.

– Но за что?

– Вадим Сергеевич, – после долгой паузы разродился он, – я помню, что ты мне вчера рассказал, и понимаю твою реакцию…

– Да не понимаете! У меня ведь не праздный интерес. Она – мой сотрудник. На неё возложены определённые функции. Важные функции. Она сегодня, вот например, должна была…

– Вадим, это ты не понимаешь. Ты просто расстроен и не можешь рассуждать… объективно. На то, чем там у тебя занималась Лина, найти специалиста не проблема. Причём гораздо более толкового.

Я хотел возразить, но он и слова не дал вставить.

– Знаю, ты хвалил её в последнее время. Но ты, опять же, к ней не объективен. Да ты сам взгляни – до её появления твой отдел работал слаженно. Сам говорил всегда, какая у тебя отличная подобралась команда. Но пришла Лина, и сразу начались какие-то интриги, сплетни, скандалы. Да и кто вчера собирался увольняться, потому что с ней он работать не может?

– Да, может, это я заблуждался. Видел только то, что на поверхности. А её появление просто как лакмусовая бумажка показало, кто есть кто и чего стоит.

– Да ладно тебе. Ерунда всё это. Вокруг Лины всегда так – проблемы и неприятности. Это единственное, что она умеет делать превосходно.

– Я думаю, – сухо сказал я, – вы ошибаетесь, Сергей Иванович. Может, я и правда к ней не совсем объективен, но и вы относитесь к Анжеле предвзято.

– Не предвзято, а трезво. Лина моя дочь, и я прекрасно знаю, что она из себя представляет.

– Да нет же! – вспыхнул я и затем уже спокойнее добавил: – Конечно, кто я такой, чтобы влезать в ваши семейные дела, но со стороны всё же виднее… Вы ничего хорошего в ней не видите, а ведь она…

Я мог так много сказать о том, какая она, но никак не мог подобрать нужного слова.

Рязанов смотрел на меня как на дурака, потом поморщился и отвёл взгляд в сторону.

– Не хотел я говорить, но вижу мы так и будем с тобой переливать из пустого в порожнее. Это ж она тебя оговорила. Ты ещё спасибо скажи, что всё обошлось. Обвинение в сексуальном домогательстве – это не только неприятно, но и очень серьёзно. Не понаслышке знаю.

– Вы…

– Нет, нет, – перебил меня Рязанов, – я не себя имел в виду, бог миловал от встреч с… такими. Знакомому моему попалась подобная штучка, еле выпутался...

– Да нет, я хотел сказать, что Анжела тут ни при чём.

– При чём, к сожалению. После того, как мы вчера поговорили с тобой, примчалась эта твоя… по рекламе которая… Чижова! И всё мне рассказала.

– Марина… – выругнулся я мысленно. – Но Анжела всё равно здесь ни при чём.

И мне пришлось выложить Рязанову всё: и про лифт, и про камеру, и про охранника Витю.

Ну хоть тут он поверил мне на слово и прекратил упорно твердить, что всё зло от его дочери. Спустил на меня, конечно, всех собак, но это ерунда. Тем по более по делу ведь. Когда выходил от него, крикнул в спину:

– Вадим Сергеевич, пока со своими бабами окончательно не разберёшься, даже не думай к Лине подкатывать.

– Так я уже, – улыбнулся я.

– Я вижу, как ты уже, – буркнул он. – И если у тебя к ней несерьёзно, то…

– Серьёзно, Сергей Иванович, – ответил я. – Серьёзнее не бывает.

– Ну смотри.

Рязанов хмурился, но я видел, что на самом деле он растерян. Пусть. Ему полезно. Ну а для меня это его «ну смотри» почти как отцовское благословение, осталось только Анжелу найти. Потому что мои звонки она упрямо сбрасывала.