Одна на миллион

51

Три недели спустя

Планы на вечер были самые что ни на есть грандиозные: принять душ, горячий, просто обжигающий, чтобы выгнать из продрогшего тела ранний октябрьский холод. Потом заказать из ресторана доставки что-нибудь вкусненькое и завалиться с книгой на диван. Я вдруг увлеклась историческими детективами Кейт Мортон, нашла в них отдушину. Вот нет у неё особенных страстей, головоломных загадок или бешеной динамики, но атмосфера и неспешность повествования позволяли расслабиться и погрузиться в книгу полностью – то, что мне сейчас и хотелось после напряжённой трудовой недели.

Но получилось пока только с первым пунктом. Едва я вышла из душа, как гитарные запилы проигрыша из Нирваны разорвали тишину комнаты. Звонил телефон. Сердце сразу гулко заколотилось, но это оказался Киселёв. Не Соболев. Он перестал звонить, и это почему-то расстраивало, хотя я сама же его об этом попросила в тот единственный раз, когда всё же ответила на его вызов.

До этого он звонил по сто раз в день, я стойко боролась с искушением и не брала трубку. А в прошлую субботу не удержалась.

Не знаю, куда вывернул бы наш разговор, но Соболев просил встретиться. Нет, не просил, а этак требовательно заявлял: ему надо со мной увидеться, ему надо сказать что-то важное, ему надо всё мне объяснить, почему тогда получилось так, как получилось. Я не стала говорить, что уже знаю это его «важное», отец просветил. И понимаю прекрасно, без всяких объяснений, почему. И снова выслушивать про его незапланированное отцовство желания нет никакого. Я это уже пережила и достаточно над этим наплакалась. Больше не хочу.

Как можно бесстрастнее я ответила:

– Это важное для меня уже неважно. Вадим, ты мне правда очень нравился. Я даже думала, что это у меня серьёзно, но… это прошло. Пойми, у меня сейчас другая жизнь, и меня в ней всё устраивает, а копаться в прошлом, мусолить, что да как, да почему – извини, не хочется. И… уже неинтересно.

– У тебя кто-то есть? – помолчав, спросил тогда Соболев.

– Да, – помешкав, соврала я.

Не знаю сама, чего мне в тот момент хотелось больше. Показать себя сильной, гордой и счастливой вопреки всему. Или облегчить ему вынужденный выбор, а то ведь так и будет метаться, а от этого нам обоим только хуже.

Мама всегда говорила: расставаться надо красиво, без слёз, без истерик, без сожаления и без унизительного «А как же я?». Лошадь сдохла – слезь с неё и шагай дальше.

– Я рад, что у тебя всё хорошо, – сказал он. Потом я услышала, как он улыбнулся. – Пусть будет ещё лучше. Анжела…

Моё имя – это последнее, что я от него слышала. Больше он мне не звонил, не писал и встреч не искал. А больше недели уже прошло. И вроде сама же расставила все точки, а всё равно было как-то обидно и горько, что он так быстро смирился.

Вот и сейчас я дёрнулась к телефону, а увидев, что звонит Руслан, разочарованно выдохнула. Глупо, конечно. Особенно учитывая, что если б это всё-таки был Соболев, то я бы не ответила. Ни за что.

А с Киселёвым я всегда готова поболтать, даже несмотря на разочарование.

– Энжи, детка, четвёртый раз тебе звоню! Успел заволноваться…

– Я в душе была, не слышала.

– А какие планы на вечер?

– Никакие.

Потому что мои "грандиозные" планы в его понимании такие и есть – никакие.

– У-у, непорядок. Пятница ведь, душа и тело требуют релакса.

– Не, Русланчик, я никуда не хочу. Знаешь, как я на работе вымоталась? Хочу тишины и умиротворения.

Тут я, кстати, не соврала. Работать в «Иркутскнефти» оказалось несколько сложнее, чем у отца. И не только потому, что это совсем не знакомая мне отрасль. И не потому, что Олег, новый начальник, дал всего один день, чтобы мало-мальски вникнуть, а затем завалил меня заданиями наравне со всеми остальными. Просто объём этих заданий был несравнимо больше, хотя, по сути, работа нашего отдела не требовала глубоких технических знаний и в чём-то перекликалась с моими обязанностями в «Мегатэке». Так что домой я приползала выжатой настолько, что и на ужин сил не оставалось. Хорошо хоть ползти было недалеко – как знала, сняла квартиру-студию рядом с работой, всего в двух кварталах.

Но в этой усталости имелся и плюс – на душевные страдания меня тоже не хватало. Нет, иногда, конечно, накатывало так, что сердце щемило. Особенно в последние дни, точнее, ночи, когда Соболев перестал звонить. Иногда даже казалось, что всё бы отдала, лишь бы увидеть Вадима или услышать его голос. Но я научилась и с этим справляться. Полежишь так в темноте, погорюешь, поплачешь – и отпускает. Ну а днём даже и не вспоминалось почти. Когда голова занята кучей неотложных дел и срочных вопросов, когда боишься накосячить или не успеть, то как-то уже не до рефлексии.

– Энжи, детка, ты совсем себя загоняла. Нельзя так. Вредно для здоровья. И вообще, мы так редко видимся теперь. Да и потом, я же не зову тебя в клуб отрываться всю ночь. Давай культурно посидим в каком-нибудь хорошем, тихом месте. Отдохнём, пообщаемся, пропустим по коктейльчику, а? В «Дизайн баре», например. И близко, и спокойно, и твой любимый «Секс на пляже» там отличный. Ну, Энжи, давай? Ну, хоть на часок-другой? Или я сейчас позову всех наших, и мы всей толпой к тебе забуримся. Наши давно про тебя спрашивают…

Меня, конечно, тронуло его желание повидаться. Но вот это – «всей толпой забуримся» – оказалось самым весомым аргументом. Не хотелось мне ехать ни в какой «Дизайн Бар», но лучше выбрать меньшее зло.

– Ладно, через час буду там, – уступила я.

– Правильно! А то, знаешь ведь, от работы кони дохнут. Тем более от нелюбимой работы. А ты мне нужна живая.

А вот тут Киселёв ошибался. Несмотря на такой напряжённый режим, работать у Кравитца мне скорее нравилось, чем нет. Конечно, в «Иркутскнефть» я не мчалась с замиранием сердца, не стремилась всей душой, не впадала в эйфорию от скупой похвалы сухаря Олега. Здесь я просто делала свою работу, но делала, между прочим, на совесть. Притом что Олег грузил меня по полной программе и никаких поблажек не давал, хоть и считал, что я протеже Кравитца. В общем-то, так оно, наверное, и было.

А самого Германа Оттовича я видела редко, всего дважды и то мимоходом. Он, конечно, оба раза не преминул поинтересоваться, как мои дела, но вообще покровительство своё никак не демонстрировал. И хорошо, потому что излишняя опека – тоже груз. Меня и так Олег в первый же день спросил в лоб, кем я довожусь Кравитцу. Устроило ли Олега моё «просто знакомая» или нет – я не знаю, но больше он с такими вопросами не лез. Остальные в нашем отделе даже и не знали, откуда я взялась, и приняли вполне доброжелательно, однако сближаться с кем-либо я не торопилась. Хватило мне подруги Марины. И вообще, я пришла к выводу, что чем меньше знаешь людей, тем лучше о них думаешь.

А потребность в общении я по-прежнему восполняла только с Киселёвым. Он единственный знал, где я живу и работаю, и даже наведывался ко мне пару раз. Но с него я взяла клятву, что он об этом не расскажет ни-ко-му. Кстати, отец из него и правда пытался выудить мои координаты. Но это не из-за беспокойства за меня, нет. Это его желание всех и вся контролировать. Я поначалу хотела его помариновать в неведении, но решила – зачем? К тому же он всё равно нашёл бы меня. Так что позвонила сама и сказала всё, как есть:

– Не надо меня искать. И звонить мне не надо. Просто знай, что со мной всё в порядке. Я ушла, буду жить теперь самостоятельно.

– Как это – ушла? – не понял отец.

– Вот так. Ушла и всё. Я уже совершеннолетняя давно и имею полное право жить там, где хочу.

– Послушай, Лина. Я знаю, ты обиделась на меня. Да, я был не прав. Вадим мне всё рассказал. Ну… то, что ты ни при чём. И я тебя зря уволил. Ну, ошибся. Погорячился… Но это же не значит, что надо вот так всё бросить и уйти неизвестно куда. Кому и что ты докажешь? Только себе хуже сделаешь.

– Я никому ничего и не собиралась доказывать.

– Тогда возвращайся. Если хочешь, я опять тебя возьму к себе. А если не хочешь работать у меня – договорюсь, чтобы…

– Я не вернусь. Не пытайся меня убедить, только время зря потеряешь. Я хочу и буду жить одна.

– И на какие шиши ты собралась жить одна? – начал закипать отец. – Или думаешь, что я опять буду тебе деньги на карту переводить? Нет, не буду.

– И не надо. Сама заработаю.

– Где? Кем? – усмехнулся отец. – Кто тебя возьмёт?

– Ну, кто-нибудь возьмёт.

– Ясно. Хочешь, как мать твоя… найти какого-нибудь богатенького дурака, чтоб содержал… Ну-ну… Ладно, я умываю руки. Я сделал всё, что мог.

Иногда мне очень хотелось рассказать отцу, где я теперь работаю, но пока не время.

В «Дизайн Бар» я подъехала с небольшим опозданием. Ну, ладно, прилично я, конечно, опоздала. Минут на сорок. Но Киселёв сам виноват – кто же так звонит с бухты-барахты и выдёргивает? Я только волосы почти час сушила и укладывала. И это я ещё краситься не стала, потому что время поджимало. А то бы он меня точно не дождался.

Администратор проводил меня за столик, но самого Киселёва почему-то не было. Он что, правда, меня не дождался? Или ещё сильнее опаздывает?

Я набрала его, но этот гад на звонок не ответил. Как это понимать? Или, может, он просто отлучился?

Я решила, что немного посижу, а там видно будет. Но если он не появится, то… замучается потом просить прощения. Я взяла себе коктейль, чтобы не сидеть впустую. Снова позвонила – и опять без ответа.

Мне вдруг стало не по себе, я даже поёжилась на месте. Не из-за Руслана. Просто накатило внезапно волнение. И сердце отчего-то зачастило. А затем возникло острое ощущение, что кто-то смотрит мне в спину.

Я обернулась и выдохнула – сзади стоял Вадим. Он так смотрел на меня, что горло сразу перехватило от нахлынувших эмоций. Потом сел напротив, с минуту ещё просто продолжал смотреть на меня и только затем сказал:

– Привет, Анжела.

Губы его тронула улыбка, и горящий взгляд как будто смягчился.

– Привет, – пробормотала я, медленно отходя от первого шока. – Ты как тут?

– Мне очень нужно было тебя увидеть. Не сердись только и выслушай меня.

– Ну… я не знаю… – я растерянно обвела полутёмный зал взглядом. – Я тут договорилась встретиться с Киселёвым…

– Он, скорее всего, не придёт.

– А ты откуда… – И тут меня осенила догадка. – Стоп. Вы с ним спелись? Это он тебя сюда заслал, так?

– У тебя хороший друг.

– Он предатель!

– Ты очень красивая.

– Встречу его – убью.

– Я замучился тебя искать.

– А я ему ведь верила…

– Я люблю тебя, Анжела Рязанова. И хочу быть с тобой...

Я осеклась. Уставилась на него во все глаза. Мне послышалось?

– Я люблю тебя и хочу быть с тобой, – повторил Соболев, будто разгадав мои мысли.

Кровь жарко прихлынула к щекам. Сердце колотилось где-то в горле. С трудом я выдохнула:

– Но…

– Но у тебя другой, я помню, – договорил Соболев. – Но для меня это ничего не меняет.

– Нет, я не о том. Я хотела сказать… У тебя же другая. И я знаю, что она ждёт от тебя ребёнка.

– Нет у меня никакой другой. Мы расстались с Наташей.

– А ребёнок?

– И ребёнка нет. В смысле, его и не было.

– Она… приврала?

– Да нет, ошиблась.

– А если бы не ошиблась?

– И это бы тоже ничего не изменило. Я вообще узнал случайно. Вот как раз в тот день, когда ты ушла на обед и с концами… где ты, кстати, пропадала?

– Не переводи разговор, – строго сказала я.

Соболев коротко засмеялся.

– Ну вот вечером того дня я поехал к Наташе. Сказал ей, что люблю другую, люблю тебя. Так что… Ну а там выяснилось, что она насчёт беременности ошиблась.

Я молча переваривала его слова и не знала, что ответить. Моя несбыточная мечта сбылась. Мои уже погасшие надежды внезапно воплотились. А я сидела в каком-то странном оцепенении, будто всё это происходит не со мной.

– Ну прости меня за то, что я сделал тебе больно. Я и себе сделал. В сто крат больнее. И прости за то, что долго не понимал, что ты мне так нужна. Я с ума без тебя сходил.

Вадим протянул руку и коснулся моего запястья. Нежно погладил, потом бережно сжал. Я хотела высвободить руку, но даже не шелохнулась. Это невинное прикосновение как будто заряжало меня теплом и странной энергией, которая заструилась по венам, разгоняя кровь.

Да, этот момент мне был необходим, просто как терапия для изболевшегося сердца. Так что ладно, пусть прикосновение продлится ещё немного. Но затем я встану из-за стола и сухо скажу ему, что рада была встрече, но на этом всё, прощай.

Он же так меня унизил тогда этим своим «ты мне нравишься, но…». Неужели он думает, что достаточно прийти и сказать «я тебя люблю» и, считай, ничего плохого не было? Ну уж нет. Я себе цену знаю.

Ещё секунду и прощаемся…

Я вдохнула поглубже, посмотрела в его глаза.

– Я рада была встрече, но… я так по тебе скучала, ненавижу тебя, – и с губ сорвался предательский всхлип.

– Я себя тоже ненавижу, – охотно подхватил Соболев. – Убил бы.

Я в раздрае, а он шутит! Я вообще не должна с ним разговаривать после всего. Я теперь другой человек, и жизнь у меня – совсем другая. Но где взять силы, чтобы оттолкнуть его?

– За эти три недели всё очень изменилось. Я теперь совсем другой человек. Совсем.

Я старалась говорить серьёзно и веско, но он всё равно посмеивался.

– Я готов любить все твои сущности.

– Ты… ты – бабник!

– Вовсе нет, просто до тебя я никого не любил.

Он сжал мою руку чуть крепче.

– О, гляжу, вы поладили.

Мы и не заметили, как рядом со столиком возник, словно ниоткуда, Киселёв. Я вздрогнула от неожиданности, потом метнула в него сердитый взор.

– Предатель!

– Но-но! Никого я не предавал, – Руслан плюхнулся рядом со мной на диванчик. – Я твой адрес ему не сказал? Не сказал. А насчёт всего остального – уговоров не было. И потом, могла бы ведь не пойти. Я же намекал… ну, про коктейль…

– Надо было намекать понятнее.

– Так он рядом стоял, – Руслан посмотрел на Соболева. – Пришёл ко мне и заявил, что не уйдёт, пока я не скажу, где ты. Вот я и придумал вариант. Не дуйся, Энжи, сама же говорила, как тебе его не хватает.

Я задохнулась. Что несёт этот дурак?!

Взглядом я дала Киселёву понять, что ему конец, потом осмелилась взглянуть на Соболева, чувствуя, как стыдливо пылает лицо. Но этот-то, конечно, весь светился.

– Ничего такого я не говорила.

Но Соболев на мои слова улыбнулся ещё шире.