Одного раза недостаточно

Глава семнадцатая

Она не спала всю ночь. В каком-то отношении эта ночь была еще мучительней той, когда она узнала о женитьбе Майка. Тогда она просто сидела у окна в оцепенении, не испытывая ничего, кроме чувства утраты. Эта бессонная ночь была другой. Дженюари выкурила целую пачку сигарет. «Это всего несколько дней. Может быть, это даже к лучшему… мы оба сможем подумать». Его слова неотвязно преследовали девушку. Подумать о чем? О том, не стоит ли все кончить, прежде чем что-либо началось. Как она могла поступить так глупо? Потребовать любви… Что он сказал? Он много раз лгал, объясняясь в любви, но не смог бы обмануть ее. Ну конечно, она отпугнула Тома. Нельзя сразу спрашивать мужчину, любит ли он тебя, если ты сама испытываешь к нему чувства. Но она действительно неравнодушна к Тому. Она не хочет играть с ним. Если между ними и правда что-то есть, достаточно и того, что он женат… тут уж не до игры. Она хотела честности в их отношениях, испытывала желание поведать ему о своих чувствах, сказать, как сильно любит его…

В девять часов она заставила себя пойти в редакцию. Дженюари поигралась с мыслью, не сослаться ли на болезнь, чтобы избежать встречи с Линдой. Но рано или поздно ей все равно придется увидеть Линду… Она решила сразу покончить с этой проблемой и отправилась в кабинет Линды.

К удивлению девушки, Линда встретила ее улыбкой.

— Садись. Выпей кофе и расскажи восхитительные подробности.

— Линда… вчера вечером… я…

— Дженюари, я не в обиде, — добродушно сказала Линда. — Во всяком случае, сейчас. Ночью я размышляла о различных способах самоубийства. Но утром пошла к психоаналитику. В половине восьмого уже ждала его в приемной. Я заставила врача уделить мне двадцать минут, несмотря на то что к нему явилась истеричная дама климактерического возраста. К тому моменту, когда я выложила ему все, я всхлипывала громче, чем эта женщина. Он сказал мне: «Линда, обычно я жду, когда вы найдете решение. Но сейчас я скажу вам — Том Кольт не влюблен ни в вас, ни в Дженюари. Когда человек его возраста имеет много женщин, это означает, что он постоянно доказывает себе что-то. Он выбрал Дженюари из-за ее отца». Психоаналитик объяснил, что Том хочет, переспав с тобой, отомстить твоему отцу.

— Господи, — тихо произнесла Дженюари. — Чтобы я когда-нибудь обратилась к психоаналитику…

— Ты же общалась с таким врачом в Швейцарии, верно?

— Да, но мы никогда не говорили о чем-то личном. Он лишь вселял в меня уверенность в том, что я смогу ходить, вернусь к нормальной жизни и снова буду с отцом. Вот и все. Как ты можешь делиться своими самыми сокровенными чувствами с посторонним человеком, пусть даже психиатром?

— Доктор Галенс — не посторонний. Он — фрейдист и верит в терапию ситуационных проблем. Например, порожденной тем, что меня выкинули из кровати ради тебя. Позже он все разъяснит в свете фрейдизма, докажет, что происшедшее обусловлено моим прошлым. Понимаешь, даже после пластической операции я осталась в душе некрасивой маленькой девочкой, которая постоянно рвется наружу. Поэтому мне необходим секс — чтобы доказать мою привлекательность. А у тебя… все связано с отцом. Даже тот несчастный случай с мотоциклом. Ты села на него, чтобы наказать отца за роман с Мельбой.

— Ты рассказывала ему обо мне!

— Да. Он утверждает, что у тебя комплекс Электры. Поэтому ты не можешь влюбиться в Дэвида. Он слишком молод и красив.

— Линда, неужели ты поведала доктору и об этом?

— Ну конечно. Он — мой психоаналитик и должен знать все не только обо мне, но и о людях, с которыми я связана. Как видишь, он — просто гений. Вообще-то я весьма скрытна… Да, не удивляйся. Я это знаю. У меня комплекс суперзвезды. К сожалению, я не умею петь, как Барбара Стрейзанд. Из меня не вышла бы вторая Гленда Джексон. И я не составлю конкуренции Энн-Маргарет в качестве секс-символа. Но я могу стать суперзвездой с помощью «Блеска». Доктор Галенс заставил меня признать, что моя преданность журналу вызвана отнюдь не любовью к нему… а тем, что «Блеск» — это я. Если «Блеск» имеет успех, я разделяю его. Я не отношу себя ни к демократам, ни к республиканцам. Но в семьдесят втором году, что бы ни говорил издатель, «Блеск» выступит в поддержку кандидата от партии демократов, потому что я хочу участвовать в политическом процессе. Не знаю, кто им станет — Маски, Линдси, Хэмфри или Тед Кеннеди. Но меня ничто не остановит. Она улыбнулась:

— К черту все это. Я плачу доктору Галенсу за то, что он наводит порядок в моей голове: Расскажи мне о вчерашней ночи. Все прошло прекрасно?

— Ничего не было. Мы только говорили.

— Что?

— Линда, я не хочу обсуждать это. Линда понимающе улыбнулась:

— Не расстраивайся. Он, вероятно, слишком много выпил.

Ее тон изменился, стал деловым.

— Слушай, ты умеешь обращаться с магнитофоном?

— Да.

— О'кей. Забирай.

Она протянула Дженюари портативный аппарат.

— По-моему, очевидно, кто поедет в турне с Томом. Каждый вечер, или каждое утро, или… фиксируй на пленке свои наблюдения. Говори о том, что видишь. По твоим записям Сара сделает статью. Относись к магнитофону, как к дневнику. Ничего не упускай…

— Линда, я не могу…

— Я не имею в виду твою сексуальную жизнь. Об этом расскажешь мне. Хотя, учитывая твой прежний опыт, ты можешь потерпеть полный крах.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вспомни историю с Дэвидом.

— Но я его не любила. Я… влюблена в Тома Кольта. Линда вздохнула.

— Если ты любишь мужчину, это еще не гарантия того, что вам будет хорошо в постели. Некоторые великие куртизанки были лесбиянками, однако они умели делать так, чтобы мужчины сходили с ума от наслаждения. Для этого требуется умение, а не просто любовь. А ты имеешь дело не с обыкновенным человеком. Этот Том Кольт — живая легенда.

— Я жила с легендой. Таким людям не чуждо все человеческое.

— А, вот оно что. Ты влюбилась в Тома, потому что твой папа потерял свой блеск, и ты ищешь кого-то, кто сильнее его. Тебе нужен свой личный супермен. Верно?

— Линда… знаешь что? По-моему, ты слишком часто ходишь к психоаналитику.

— Ладно. Но все же возьми магнитофон. Может быть, прослушивая потом записи, мы не только поймем, кто такой Том Кольт… но и отыщем настоящую Дженюари Уэйн.

Она пыталась говорить в микрофон — о Томе… о первом впечатлении, которое он произвел на нее… о том приеме… о его силе характера… мягкости. Но когда Дженюари прослушала запись, она показалась ей похожей на дневник старшеклассницы.

Она провела мучительный день. Что, если Том никогда больше не позвонит? Вдруг он решил не встречаться с ней? Наверно, она сама все испортила. Вероятно, усевшись перед чистым листом бумаги или пишущей машинкой, она смогла бы бесстрастно описать свою встречу с Томом… а потом наговорить текст на магнитофонную пленку. Она решила дойти до дома пешком, чтобы ее голова прояснилась. Дженюари пыталась убедить себя в том, что все будет хорошо. Но она постоянно слышала его слова: «Может быть, это даже к лучшему… Мы оба сможем подумать».

Подумать. Что это означало? То, что он хочет уйти? О господи, если бы Майк был здесь, если бы она могла с кем-то поговорить…

Придя домой, она связалась со службой передачи сообщений. Никто ей не звонил. Внезапно комната показалась Дженюари тесной. Пустые бутылки из-под кока-колы, пепельницы, полные окурков… Везде были следы тяжелой ночи. Она начала прибирать квартиру. Вдруг почувствовала, что хочет уйти отсюда. Ей надо с кем-то поговорить.

Бросившись к телефону, она позвонила Дэвиду. Он снял трубку после второго гудка.

— Дженюари, какой приятный сюрприз. Важное событие в моей жизни. Ты впервые звонишь мне.

— Я… я писала рассказ и, боюсь, зашла в тупик. Мне нужен мужской взгляд. Дэвид… ты не пригласишь меня сегодня пообедать? Я должна с кем-то побеседовать.

— О, мой бедный ангел… какая накладка. Сегодня в семь тридцать я обедаю с клиентом. Слушай… до этого часа я свободен. Хочешь, выпьем у тебя дома? Сейчас лишь половина шестого.

— Нет, давай встретимся где-нибудь. Я хочу вырваться из этих стен.

— Дженюари… что-то стряслось? Нет, просто я так долго писала в этой квартире, что устала от нее. Дэвид рассмеялся.

— Я заинтригован. Слушай, в половине восьмого я должен быть в Истсайде. Встретимся в «Единороге»? Тогда в нашем распоряжении будет больше времени.

— Хорошо, Дэвид. Через десять минут.

— Лучше через пятнадцать, — усмехнулся он. — Я только что пришел домой и хочу побриться.

Они сидели за маленьким столом в «Единороге». Дэвид изумленно посмотрел на Дженюари, заказавшую себе «Джек Дэниэлс». Она не любила бербон, но он странным образом сближал ее с Томом.

— Ну, — Дэвид улыбнулся, — скажи мне, какие проблемы появились у новой и красивейшей американской писательницы.

— Я пытаюсь сочинить небольшой рассказ. Я поняла, что смотрю на ситуацию глазами женщины. Хочу услышать мнение мужчины.

Он серьезно кивнул.

— Разумная мысль.

Дэвид бросил взгляд на часы.

— Рассказывай.

— Моя героиня влюблена в женатого человека, который ее значительно старше…

— У него уже есть внуки?

— Нет… маленький ребенок и жена. Внуков нет.

— Сколько ему лет?

— Больше пятидесяти.

— Тогда ты допустила ошибку. В таком возрасте он должен иметь внуков, а не ребенка. Замени ребенка внуком. Это сделает историю более трогательной.

— Это несущественно. Главное в рассказе — отношения мужчины и девушки.

— Сколько ей лет? Она отхлебнула бербон.

— Ей… я еще не решила.

— Пусть ей будет около двадцати двух лет. Если мужчина, разменявший шестой десяток, женится на еще более молодой девушке, такой брак редко оказывается удачным. А если у него ребенок от другой женщины… пусть лучше твоей героине будет за тридцать.

— Почему ей не может быть двадцать с чем-то?

— Это правдоподобно, если мужчина — законченный подлец. Тогда ты можешь сделать ее и четырнадцатилетней. Но если у него есть жена и ребенок, твоя героиня должна быть женщиной, а не юной девушкой.

— Хорошо, пусть ей за тридцать, они влюбляются друг в друга, она испытывает чувство вины перед его женой и малышом… отказывается от романа на одну ночь. Но она потеряла голову от любви. Говорит ему, что не хочет разрушать его брак… что их отношения имеют смысл, только если они основаны на взаимной любви.

— Так в чем загвоздка?

— Ты считаешь, ей не следовало говорить ему все это?

Он посмотрел на свой бокал.

— Почему? Любая девушка говорит это, даже если это роман на одну ночь.

— Я не имела в виду это, Дэвид. Представь себе — они провели вместе несколько дней… без секса… просто вместе… затем расстались. А когда он вернулся и сказал девушке, что хочет ее, она ответила: «Ты должен сказать, что любишь меня, и…»

— О, нет, — простонал Дэвид. — Дженюари, для кого ты пишешь? Для «Мелодрамы в кино»? Ни одна разумная девушка не потребует от мужчины признания в любви.

— Серьезно?

— Ну конечно. Это самый верный способ отпугнуть его.

— Ладно. Моя героиня — одна из таких идиоток. Более того, она заявляет это перед его деловой поездкой. Говорит ему, что не согласна довольствоваться ничем, кроме любви, и признается, что будет тосковать по нем. Он же отвечает ей: «Это всего несколько дней. Может быть, это даже к лучшему… мы оба сможем подумать».

Помолчав, Дэвид улыбнулся:

— Превосходно! Дженюари, похоже, ты действительно можешь писать. Какой финал! Я уже вижу его. За твоей последней фразой следует многоточие. Предоставь читателю гадать… вернется он к ней или нет!

Она отхлебнула бербон.

— А что думаешь ты?

Он засмеялся, жестом попросив счет.

— Она все испортила. Она его больше не увидит.

— Все читатели так решат? Подписав счет, он покачал головой.

— Нет, в этом-то и прелесть рассказа. Женщины, вероятно, решат, что он вернется, но мужчины поймут героя. Эта фраза — «Мы оба сможем подумать» — великолепный финал.

— Ты отнимаешь надежду, — сказала Дженюари. Встав, он подал ей пальто.

— Дорогая, ты сама так написала.