Ожоги

Глава 18 НЕТ, ОН НЕ ДОНАЛЬД ТРАМП[17]

Больше всего на свете мне хотелось очутиться сейчас в каком-нибудь отдаленном уголке земного шара, где человеческие невзгоды предстают не в таком обнаженном виде. Можно, конечно, — из-за недостатка средств — закрыться в своей квартире и на месяц залечь в постель. Но ссуда за квартиру еще не выплачена, значит, счета будут приходить и возвращаться в банк неоплаченными, и очень скоро я тоже окажусь перед лицом неприкрытой бедности и засяду за бутылочкой «риппла», чтобы выбросить все из головы. Я нажала на акселератор и поехала на север, туда, где помещалась контора Сола Селигмана.

Она оказалась в небольшом доме-развалюхе, где находился еще и магазин. Окна первого этажа были заколочены. Полустершаяся вывеска на фронтоне гласила: «Управление имуществом Селигмана». Доски и грязные окна мешали заглянуть внутрь, но мне показалось, что в доме горит свет.

Тяжелая дверь подалась с большим трудом. Потом оказалось, что она зацепилась за кусок отодранного линолеума. Я попыталась было вернуть линолеум на место, но как только я отставляла ногу, линолеум занимал прежнее положение. Я отказалась от тщетной попытки навести порядок и направилась к высокой перегородке, отделяющей Сола Селигмана от остального мира. Если он и купался в золоте, то сюда он его, совершенно очевидно, не вкладывал.

В задней части помещения стояло пять столов, но лишь один из них был обитаем. За ним сидела крашеная блондинка лет шестидесяти, с тщательно завитыми волосами и читала книжку, явно взятую в библиотеке. Коротеньким, украшенным перстнем пальцем она водила вдоль страницы, беззвучно шевеля губами. Она не могла не слышать, как я боролась с линолеумом, но глаз не подняла. Может быть, книгу сдавать сегодня, подумала я, а у нее еще и половина не прочитана.

— Могу вам сказать, чем там кончается, — проговорила я.

Женщина неохотно подняла глаза от книги.

— Вы что-то хотели, милочка?

— Мне нужен мистер Селигман, — сказала я самым своим профессиональным тоном.

— Его нет, дорогуша.

— А когда он появится?

— Он теперь бывает здесь нерегулярно, удалился от дел.

Я тронула задвижку на тех вратах, которые, по моим предположениям, вели к Селигману.

— Может быть, тогда вы мне поможете? Вы здесь управляющая?

Она немного привстала.

— Милочка, вам не положено сюда входить! Это частное помещение. Посетителей мы принимаем снаружи.

Я вошла в частное помещение и закрыла за собой дверь. Она последовала за мной.

— По заданию страховой компании «Аякс» я расследую пожар в одной из гостиниц, принадлежащих мистеру Селигману. «Копья Индианы».

— Вот как! — сказала она, вертя обручальное кольцо, глубоко врезавшееся в пухлый палец. — А что, есть какие-то проблемы?

— Поджог — это всегда проблема. Компания не собирается выплачивать страховку, пока не убедится, что мистер Селигман к этому непричастен.

Она резко выпрямилась; глаза за стеклами очков так и метали молнии.

— И что это вы говорите? Надо же предположить такое! Да мистер Селигман никогда… У вас что, есть доказательства?

Я покачала головой.

— Я не обвиняю его в поджоге. Просто хочу увериться, что он этого не делал.

— Так вот, я вам говорю, он этого не делал.

— Прекрасно, значит, расследование пройдет легко и быстро. Сколько у него отелей кроме «Копьев Индианы»?

— Послушайте, мистер Селигман — милейший и честнейший человек. Ну да, он еврей, а я католичка. Что вы думаете, он хоть раз об этом обмолвился? После смерти мужа я осталась с двумя дочерьми на руках. Кто, скажите, платил за их обучение? А какие подарки он им делал на Рождество! Да и мне тоже. Я всегда говорила, что, если он хочет сохранить свой брак с Фанни, лучше ей этих подарков не показывать. А три года назад она умерла. Он после этого так и не пришел в себя. Потерял интерес ко всяким делам. Но если вы думаете, что он мог поджечь собственный отель, то вы просто не в себе.

К конце этого монолога она вся побагровела и тяжело дышала. Только совершенно бессердечный изверг мог продолжать этот допрос.

— Так… — задумчиво проговорила я. — Плата за жилье поступает к вам, миссис…

— Доннели, — бросила она. — Нет, ее собирают менеджеры отелей. Послушайте, покажите-ка мне сначала какое-нибудь удостоверение.

Я достала из бумажника удостоверение и протянула ей вместе с визитной карточкой, на которой значилось: «В. И. Варшавски. Финансовые расследования». Она внимательно осмотрела документы, сравнила фотографию с оригиналом — почему-то мое лицо на фотографии имеет оттенок сваренного рака, что приводит людей в недоумение.

— Здесь не указано, что вы из страховой компании, — сказала она наконец, и это был выстрел прямо в цель.

— Вы можете туда позвонить. Спросите Робина Бессинджера из отдела поджогов, он подтвердит.

Надо будет зайти к ним завтра, подумала я, взять копию контракта и официальное письмо.

Она в раздумье посмотрела на телефон в углу, но потом, видно, решила, что не стоит.

— Хорошо, — сказала она. — Спрашивайте, что хотите, но никакой связи между пожаром и мистером Селигманом вы не найдете.

— Какую должность вы занимаете в компании, миссис Доннели?

— Управляющая этим офисом. — Ее лицо явило готовность отразить любые нападки на босса.

— Чем конкретно вы занимаетесь?

— Люди звонят, например, с жалобами. Тогда я посылаю кого-нибудь из строительного надзора или управляющего недвижимостью для проверки. Если здание нуждается в ремонте, я это оформляю. Ну и всякое такое. Вот сыщики приходят с расспросами, я с ними беседую.

Смотрите-ка, у нее, оказывается, и чувство юмора есть. Я с готовностью улыбнулась.

— Сколько всего гостиниц в собственности у мистера Селигмана?

Она стала загибать пальцы: одна в Эшленде, одна на Сорок седьмой, ну и так далее, пока не дошла до «Копьев Индианы» — всего получилось семь. Я на всякий случай записала адреса; может, потом проедусь взглянуть на них; судя по адресам, ни одна из них не процветает. Я продолжала задавать вопросы, она добросовестно отвечала.

Нет, плату за жилье они не снижали. Да, раньше здесь, в офисе, было намного больше служащих, это еще когда мистер Селигман был молод; он тогда постоянно занимался куплей-продажей, и людей требовалось больше. Теперь их осталось всего двое — Селигман и она. Они всю жизнь работали вместе, более дружной команды вам не найти. И более добросердечного человека — тоже.

— Очень хорошо. — Я встала и потерла то место, где металл впился в ягодицу. — Кстати, в каком вы банке? Я имею в виду не вас, конечно, а компанию «Имущество Селигмана».

Выражение крайней усталости вернулось на ее лицо.

— Национальный банк «Эджуотер», — сказала она.

Когда я уже открывала дверь, меня вдруг осенило:

— А кто наследует его дело? У него есть дети?

Лицо ее выразило крайнюю степень негодования.

— Понятия не имею! Мне бы никогда не пришло в голову совать нос в чьи-то личные дела! И не беспокойте его — он еще не оправился после смерти Фанни.

Дверь за моей спиной со стуком закрылась. Скажите, пожалуйста, ей и в голову бы не пришло. Как же, как же. Сама наверняка все эти двадцать лет была в курсе всех дел его и даже мыслей. А уж теперь-то, после смерти жены, тем более. Борясь с линолеумом, я без всякой видимой связи вспомнила про ее собственных детей, которым Селигман щедро выделял деньги на образование.

Прежде чем сесть за руль, я нашла телефонную будку и позвонила Робину. Он, как всегда, был на совещании, но секретарша пообещала, что к завтрашнему утру официальное письмо для меня будет готово.

День клонился к вечеру, а я сегодня еще ни разу нормально не поела, если не считать гренок да жуткий кофе у мистера Контрераса. Нет, на голодный желудок трудно думается. Я зашла в близлежащий польский ресторанчик, взяла большую чашку густого овощного супа и тарелку с ломтями ржаного хлеба их собственного приготовления. Это оказалось так вкусно, что я, перед тем как отправиться на розыски мистера Селигмана, разохотившись, взяла еще пирог с малиной и пережаренный кофе.

Поехала к мистеру Селигману на улицу Эстэс. Это тихая улица в предместье Роджерс-парк. Селигман занимал там не очень большой и не очень привлекательный кирпичный дом с довольно запущенным двориком, к которому никто в течение этого жаркого лета и пальца не приложил. Все поросло сорняками, дорожка к дому совсем разбита. И как он тут ходит, в его-то годы, особенно зимой?

Ступени крыльца оказались не в лучшем состоянии, я едва не вывихнула ногу — угодила в глубокую выбоину. Перед дверью лежал протертый половик, на лоснящейся поверхности которого я даже поскользнулась. Позвонила — никакого ответа. Лишь монотонное звучание звонка за тяжелой дверью. Я подождала немного и позвонила еще раз. Ничего. Может быть, перепутала адрес? И когда я уже собралась уходить, послышался скрип засовов и задвижек. Это был длительный, трудный процесс. Когда последний замок сдался, дверь медленно открылась. На пороге, щурясь от яркого света, стоял пожилой человек, вероятно, в возрасте мистера Контрераса. Но если отличительной чертой мистера Контрераса были живость и любопытство, то этот человек, по-видимому, утратил всякий интерес к жизни. Лицо его, казалось, все состояло из одних морщин и складок. На нем был старый бежевый свитер с высоким воротом, а поверх него — совсем ветхая шерстяная кофта, один край которой он запихнул в пижамные брюки. Нет, он совсем не выглядел крестным отцом или мозговым центром банды поджигателей.

— Да, чем могу служить? — проговорил он слабым хриплым голосом.

Я с усилием улыбнулась и объяснила, по какому я делу.

— А, так вы, барышня, из полиции?

— Нет, я частный детектив. Сейчас вот работаю по заказу вашей страховой компании.

— Страховой компании, вы сказали? У меня страховка вся уже выплачена. А вообще-то вы лучше проверьте у Риты.

Он с удивлением покачал головой, и я заметила в ухе слуховой аппарат. Я напрягла голосовые связки и заговорила громче:

— Я знаю, что ваша страховка выплачена. Компания «Аякс» наняла меня расследовать пожар… Выяснить, кто поджег вашу гостиницу.

— А, выяснить, кто поджег гостиницу? — Он несколько раз кивнул. — Но я понятия не имею, кто ее поджег. Для меня это было настоящее потрясение. Я ждал, что полицейские приедут поговорить со мной, ну из отдела поджогов, но в наши дни мы напрасно платим налоги. Пусть все сгорит дотла, никто и не пошевелится, не подумает искать этих самых поджигателей.

— Полностью с вами согласна, — вставила я. — Вот поэтому компания «Аякс» и наняла меня для расследования. Может быть, пройдем в дом? Там, наверное, удобнее разговаривать.

Он внимательно оглядел меня, решил, что я не представляю особой опасности, и пригласил войти. Как только он закрыл за собой дверь и задвинул одну из пяти задвижек, я пожалела о том, что не осталась на улице. Тошнотворный запах — смесь пота, немытой посуды и застарелой грязи — пропитал, казалось, даже стены и мебель. Как можно здесь вообще существовать!

В гостиной, куда он меня привел, царили полумрак и сырость. Сослепу я налетела на какой-то низенький столик, а подавшись назад, сильно ушибла ногу о какой-то металлический предмет непонятного назначения. Как я ни сдерживалась, с губ сорвалось ругательство.

— Осторожнее, барышня, осторожнее, это все вещи Фанни, я бы хотел, чтобы они остались в целости и сохранности.

— Да, сэр, — скромно пробормотала я и остановилась, ожидая, когда он кончит возиться с лампой. Когда массивная с бахромой лампа наконец ожила, я увидела, что споткнулась о железную каминную решетку, лежащую в самой середине комнаты. Конечно, идеальное место для нее, поскольку камина вообще не было… Очень осторожно, минуя все острые углы, я добралась до кресла и пристроилась на самом его уголке — и все же мой зад сразу провалился в мягкую пыльную обивку. Мистер Селигман сел рядом на кушетку. Между нами висела пустая клетка для птиц.

— Итак, что еще вы хотите, барышня?

При всем том, что он был в состоянии депрессии, да и слышал неважно, голова у него работала вполне хорошо. Когда он ухватил суть моих замечаний, его впалые щеки покраснели.

— Значит, моя страховая компания думает, что я сжег свою собственную гостиницу, так? За что я плачу налоги? Я плачу налоги — полиция мне не помогает; я плачу страховку — а моя страховая компания только оскорбляет меня за это.

— Мистер Селигман, вы ведь уроженец Чикаго, да? Живете здесь всю жизнь? Я тоже. Мы оба с вами прекрасно знаем, что здесь каждый день люди жгут свою собственность только для того, чтобы получить страховку. Я счастлива, что вы не из их числа, но нельзя и компанию винить за то, что она хочет в этом убедиться.

Краска сошла с его лица, но он продолжал бормотать что-то о грабителях, которые берут ваши деньги, ничего не давая взамен. Когда он успокоился, я стала задавать вопросы, сначала обычные, например, где он был ночью во время пожара — дома, в постели, конечно, он ведь не донжуан какой-нибудь, чтобы рыскать ночами по городу.

— Как вы думаете, кому могло понадобиться сжечь «Копья Индианы»?

Он вскинул вверх руки:

— О чем вы говорите! Кому могло понадобиться это старье?! Она даже для меня уже… Вы платите налоги, потом еще страховку, потом еще за коммунальные услуги, а когда соберете арендную плату, оказывается, нечем заплатить за окраску дома. И проводка уже старая, давно надо бы заменить, но я не могу себе этого позволить. Уж вы мне поверьте, барышня.

— А почему вы просто не снесли гостиницу, если она вам так дорого обходится?

— Ну вот, и вы туда же! Думаете только о деньгах, а не о человеческих сердцах. Люди приходят ко мне чуть не каждый день и думают: я такой глупый старик, что продам им свое сердце и позволю растоптать его. Вот и вы тоже…

Он медленно качал головой, пораженный вероломством молодого поколения.

— Это был мой самый первый дом. Знаете, сколько времени я собирал на него деньги? Это было во время Великой депрессии. Да нет, вам не понять. Я годы работал на грузовике, откладывал буквально каждый цент, а когда мы с Фанни поженились, все пошло на «Копья Индианы». — Он закрыл глаза и, казалось, говорил сам с собой. Его хриплый голос стал таким тихим, что мне пришлось наклониться к нему. — Вы бы ее видели в те времена — прекрасная была гостиница! По утрам туда подавали воду, и даже кухни казались мне замечательными — я вырос в двух комнатах, восемь человек в двух комнатах, воду носили вручную. Когда владельцы обанкротились — в те дни это случалось чуть ни с каждым, — я наскреб денег и купил ее. — Он помолчал. — Потом началась война, город наводнили цветные, и мы с Фанни перебрались сюда. У нас уже и дети пошли, мы все равно не могли оставаться в гостинице: надо было растить детей. Но я так и не смог продать «Копья Индианы», сколько мне ни предлагали. Слава Богу, с этим теперь покончено.

Из уважения к его воспоминаниям я немного помолчала. Оглядела комнату. На низком столике рядом с моим креслом стояла фотография, явно сделанная в фотоателье, — торжественного вида молодой человек и девушка в свадебном наряде с застенчивой улыбкой на милом лице.

— Это мы с Фанни, — сказал Селигман, заметив мой взгляд. — Трудно поверить, правда?

Очень осторожно и ненастойчиво я задала несколько рутинных вопросов: кто на него работал, кто наследует его дело, кто мог бы выиграть от пожара, что ему известно о ночном стороже в «Копьях Индианы». Он отвечал довольно охотно, но ни о ком из наследников или подчиненных не сказал худого слова.

— Вы знаете, мне и оставить-то им почти нечего. Когда начинаешь жизнь, думаешь, что закончишь ее богачом, а тут — семь старых гостиниц, и все. Может, кто-нибудь и мог бы Поджечь «Копья Индианы», если бы за это хорошо заплатили. Я-то не очень хорошо плачу своим людям, но вы взгляните на меня, вы посмотрите, как я живу. В конце концов, я же не Дональд Трамп. Плачу, сколько могу.

Я записала имена и адреса его детей, а список сотрудников — так он сказал — можно будет взять у Риты. Он проводил меня до двери и все повторял и повторял, как он платит налоги и ничего за это не получает. Но служащим-то своим он платил, неужто они могли ему так отплатить?

Спускаясь по ступеням крыльца, я слышала лязг запираемых засовов и задвижек.