Ожоги

Глава 28 ДОБРОЕ СЛОВО ОТ ДОБРОГО ДРУГА

Поздно вечером позвонил Робин. Он был счастлив, что я жива и почти здорова, и в то же время не мог пережить, что его не пустили ко мне в больницу. Очень хотел приехать в тот же вечер, но с меня на сегодня было достаточно. Договорились встретиться в субботу, если я буду чувствовать себя лучше.

— Ах да, — вспомнила я, — скажи, пожалуйста, гостиница «Берега прерий» была застрахована в «Аяксе»?

— Нет, — ответил Робин, — я первым делом это проверил. Заброшенные здания мы не страхуем. Единственное, что могу сказать тебе в утешение, — Сол Селигман не был владельцем этой гостиницы. Так что, либо это месть за поджог «Копьев Индианы», либо кто-то всерьез охотится за семейством Варшавски.

Последняя фраза, вероятно, предназначалась для того, чтобы меня рассмешить, но мне припомнилась Элина, ее бессмысленное лицо с багровыми прожилками. Я пробормотала что-то насчет того, что еще слишком слаба для такого рода шуток, и повесила трубку.

Я не викторианский ангел, чтобы исполнять при ней роль сиделки, повторяла я себе, не обязана, не обязана, не обязана!

Я поковыляла в гостиную и стала рыться в шкафу в поисках канцелярских принадлежностей. Я так давно не писала личных писем, что коробка с письменными принадлежностями затерялась между фондюшницей и набором серебряных салатниц, оставшихся еще от времен моего короткого замужества. Я в изумлении уставилась на них. Для чего я таскаю эти штуки по всему Чикаго вот уже в течение одиннадцати лет?

Но сегодня этот вопрос мне не решить. Я опять задвинула их поглубже и, взяв пожелтевший листок, уселась писать письмо дядюшке Питеру. Это оказалось нелегкой задачей: нужно было преодолеть свою неприязнь и убедительно изложить обстоятельства дела. Я описала сам несчастный случай, свое состояние, постаралась донести до него, что не смогу сейчас ухаживать за тетушкой, и предложила два варианта: либо он забирает Элину к себе на время, либо помещает ее в какой-нибудь приличный пансионат для выздоравливающих. Утром отправлю письмо в Мишн-Хиллз. Это все, что я могла сделать для Элины.

Я стояла в ванной и смотрела на себя в зеркало. Вид, конечно, ужасный — щеки ввалились, на лице, казалось, остались одни скулы и глаза. Вообще-то они у меня серые, но сейчас, на мертвенно-бледном лице, выглядели почти черными. Не удивительно, что мистер Контрерас так жаждал набить меня бифштексами. Я встала на весы — меньше ста тридцати фунтов! Ну нет, этого я не могла допустить — я же не смогу выполнять свою работу в таком состоянии. Надо обязательно что-нибудь поесть, прямо сейчас. И хоть я совсем не чувствовала голода, отправилась прямиком на кухню и принялась рыться в холодильнике. Конечно, за то время, что меня не было, все продукты протухли; только йогурт, пожалуй, еще можно было есть. Я пила его прямо из пакета и старалась найти какую-нибудь закономерность в том хаосе, который окружал меня.

Есть несколько человек, которые в последнее время настроены враждебно по отношению ко мне. Ральф Макдональд, спустившийся с трона, чтобы отшить меня от Роз Фуэнтес; Сол Селигман, расстроенный тем, что компания «Аякс» не выплатила ему страховку; Церлина Рамсей — ей кажется, что мы с Элиной виноваты в смерти ее дочери. Набралось на целый лист, но ни один из этих людей не оставил бы нас гореть заживо. Ну а уж Лотти предпочитает высказывать свое неудовольствие напрямую.

Есть еще Луис Шмидт. Во вторник он назвал меня сукой и вообще был зол, как цепной пес. За то, что я сунулась в дела его фирмы, «Алма Миджикана». И начинать нужно с него.

Я поставила кастрюльку с водой на газ и конечно же забыла об этом. Вода закипела, выплеснулась на конфорку и затушила огонь. А на столе был такой беспорядок, что спички разыскать не удалось. Нет, не могу больше выносить эту жизнь! Не хочу больше жить одна — никто не пожалеет, не приласкает… Возвращаешься с поля боя, а дома есть нечего, спичек нет, денег в банке почти нет… Я схватила в охапку горсть ложек и вилок и запустила ими в кухонную дверь. Раздался оглушительный звон, и это меня немного отрезвило. Опустив плечи, я побрела к двери собирать свою утварь. Одна ложка отлетела к самому холодильнику. Я потянулась за ней, толкнула ненароком холодильник, и сверху на меня свалилась коробка спичек. Ну вот, это хорошо. Припадки истерии тоже, оказывается, иногда помогают. Я засунула ложки-вилки обратно в ящик и зажгла газ.

Помимо Луиса Шмидта и дел фирмы «Алма Миджикана» было еще кое-что. Элина… Не хочу больше думать о тетке — никто не обязывает меня приглядывать за ней. Сказки о ее несчастьях уже навлекли на меня всевозможные беды, поиски жилья для нее чуть не закончились моей смертью. Не желаю больше вникать в ее жизнь.

Есть по-прежнему не хотелось, но голова стала совсем легкой, почти невесомой, скорее всего от голода. Я выдавила пасту и решила потереть в нее твердый, как камень, кусок чеддера. Работать перевязанными руками было нелегко, вскоре заныли все мускулы, я стала задыхаться, а результат — несколько ложек натертого сыра. В какой-то момент мне даже показалось, что я содрала струп на правой руке — такая была острая боль.

Взяв тарелку в левую руку, я понесла ее в гостиную. С трудом заставила себя проглотить несколько ложек, откинулась на спинку кресла и стала думать о тетке.

Элина сбежала после того, как узнала о смерти Сериз. Возможно, ее напугало и еще что-то — с таким характером, как у нее, она легко могла влипнуть во что угодно. Я почти ничего не знаю о ее сегодняшней жизни, но с чего-то все же нужно начать. Вполне логично связать ее бегство со смертью Сериз. Нужна была серьезная причина, чтобы согнать Элину с оплаченной койки. Она жила на те крохи, что остались после продажи дома в Норвуде с молотка. Так что «Копья Виндзора», хоть и не Бог весть что, все же лучше, чем ничего.

По-видимому, они с Сериз разработали вместе какой-то план. Когда я сообщила Элине о гибели Сериз, она была явно обеспокоена. И вместе с тем… как будто что-то обдумывала. И ведь она не исчезла сразу же после этого, а только на следующий день, вернее, на следующую ночь, то есть почти через сутки. По-видимому, успела с кем-то переговорить и кое-что для себя выяснить. Наверное, поговорила с теми, против кого был нацелен их план. Значит ли это… Может быть, она узнала, что Сериз была убита? И кто-то, кто убил Сериз, сказал Элине: «Смотри, что мы сделали с твоей подругой. То же самое ждет и тебя. Четверть бутылки виски и смерть среди бела дня на Нейви-Пиер».

Я сжала ладонями свою больную голову. Глупости, Виктория, романтические бредни. А нужны факты. Хорошо, допустим даже, что Элина и Сериз схватили тигра за хвост. Для начала нужно, чтобы Элина заговорила. Или Церлина Рамсей, возможно, она что-то слышала от дочери.

Телефонные справочники были погребены под кипой нот; такое впечатление, что в последнее время я больше занималась пением, чем звонила по телефону… Фамилии Амбрустер в районе Южной Кристианы не оказалось. Я даже позвонила в справочную службу, чтобы убедиться в этом. Значит, придется еще раз их навестить. Я даже зубами заскрипела, предвкушая это удовольствие. А потом нужно проверить, что делал каждый из перечисленных враждебных ко мне лиц в ночь со вторника на среду. Хотя даже если Ральф Макдональд или Луис Шмидт и пытались сжечь меня, они, вероятно, не стали бы делать этого сами. И все же имеет смысл выяснить, чем они занимались в ту ночь.

Правда, сейчас эта работа не для меня; я все еще слишком слаба и вряд ли смогу начать свои расследования раньше воскресенья. Глаза воспалены, мышцы гудят. Заставив себя доесть то, что лежало на тарелке, я снова легла.

Звонок Лотти, раздавшийся в половине девятого, завершил этот чудесный день. Она хотела убедиться, что я еще жива.

— Не волнуйся, со мной все в порядке, — осторожно произнесла я. Не говорить же ей, что у меня все болит, — в награду я получила бы соответствующее назидание.

— Мец сказал, что ему пришлось отпустить тебя, хотя он считает, что тебя рано выписывать. Я сказала, что у тебя железный организм, и заверила его, что уже на следующей неделе ты совершишь еще что-нибудь подобное.

— Спасибо тебе, Лотти. — Я лежала в темноте, трубка на подушке, около моего рта. — Воображаю, как ты порадуешься, если я буду поворачиваться спиной к тем, кто приходит ко мне за помощью. Буду избегать всякого риска, сидеть дома, смотреть по телевизору мыльные оперы, ну и тому подобное.

— А ты не думаешь, что можно найти какую-то золотую середину? — спросила Лотти. — Представь себе, что я чувствую каждый раз, когда тебя вносят на носилках и я не знаю, жива ты или нет. А вдруг у тебя выбиты мозги или переломаны конечности? Нельзя же все время быть на грани смерти. Может быть, пусть рискует полиция?

— Словом, пусть рискуют другие. Но ведь среди этих других тоже есть чьи-то друзья или возлюбленные. — Я не сердилась на нее, просто чувствовала себя страшно одинокой. — В любом случае когда-нибудь мне придется успокоиться, Лотти; не вечно же я смогу прыгать через горящий обруч или взбираться по веревке. Кто-нибудь другой будет делать это вместо меня. Но только не полиция. Я никак не могу уговорить их заняться этим поджогом; вместо этого они решили обвинить меня же…

Тут я внезапно остановилась. А что, если Элина и Сериз видели, кто поджег «Копья Индианы», и решили шантажировать поджигателя? И тогда он или они сочли за лучшее избавиться от обеих. Возможно, поджигатель подумал, что мне тоже что-то известно, а потому лучше убрать и меня. Просто на всякий случай. Но вот насчет Сериз… Полиция установила, что это был типичнейший случай передозировки наркотиков.

— Знаю, я была с тобой слишком резка, — говорила между тем Лотти. — Но только потому, что очень испугалась за тебя.

— Понимаю, — ответила я устало. — Но мне и так приходится выдерживать напор стольких людей… Такое впечатление, что на меня иногда наваливается не меньше сотни человек. И тут уж сто первого не выдерживаешь — хочется лечь на пол и умереть.

Она долго молчала.

— Значит, чтобы помочь тебе, я должна поддерживать тебя даже в таких вещах, которые заставляют меня страдать? Хорошо, я об этом подумаю, Виктория. Единственное, в чем я никогда не смогу тебя поддержать, — это если тебе вздумается пожертвовать собственной жизнью ради тетушки. Мец рассказал мне о вашем разговоре. На что я ему ответила, что, если бы ты была мужчиной, он бы эту тему даже поднимать не стал.

— И что же он сказал? — спросила я.

— А что он мог сказать? Хмыкнул и пробормотал, что это было бы неплохо. Но все же, Виктория, всему есть предел, и даже так называемому служению людям. Ты уже чуть не пожертвовала жизнью ради Элины. Хочешь теперь пожертвовать собственным рассудком?

— Ладно, доктор, — пробормотала я и сморгнула слезу. Любое доброе слово теперь вызывало у меня слезы, так я ослабла.

— Я слышу, ты устала, — сказала Лотти. — Отдыхай, спокойной ночи.

Она положила трубку. Я переключила телефон на автоответчик и отключила звонок. И когда мне наконец удалось уложить мои неуклюжие руки, провалилась в настоящий глубокий сон.