Огненные зори

КОСТЕР

И до сегодняшнего дня, как только запахнет зрелыми хлебами и скошенной травой, перед главами встает и жжет меня тот огромный костер, который мы развели на сельской площади после переворота 9 июня[4]. Мы, триста вооруженных коммунистов, ждали указания о дальнейших действиях. До этого времени мы боролись с земледельцами за влияние в массах. Однако это была борьба не между врагами, а между братьями по труду, людьми земли, которых не разделяло ничто, кроме принадлежности к разным партиям. Мы были недовольны тем, что землевладельцы отстранили наших советников из общинного управления и образовали комиссию из своих людей. Им же не нравилось, что мы разоблачили политику земледельцев, назвав их орудием буржуазии, и стали постепенно перетягивать на свою сторону их приверженцев. В этих распрях мы часто забывали о нашем главном противнике, который смертельно ненавидел нас. Но когда пришло известие, что правительство Стамболийского свергнуто, мы восприняли это как удар и против нас. Некоторые из нас, вроде меня, вернулись с фронта с винтовками, другие же взяли оружие в казармах. Все коммунисты, словно по мобилизации, пришли на площадь в центре села. Здесь собрались все недовольные — коммунисты, земледельцы, беспартийные.

— Люди, что случилось? — примчался к нам Гуга, бросив в огонь полено, которое принес на плече. Столб искр ослепил его. Он возбужденно обращался то к одному, то к другому. — Как же это так? Что же вы теперь будете делать, бай Лесандри? Где же ваша земледельческая оранжевая гвардия? Как же это вас застали врасплох?

— Все сделали военные! — сдвинув шапку на затылок, нервно ответил бай Лесандри, сельский староста, член партии земледельцев.

— Но ведь военное-то министерство было в ваших руках. Где же был ваш министр Муравиев? Почему он допустил переворот? Когда он бросил против нас воинские части, чтобы разогнать коммуну, мы же предупреждали вас, что он царский приспешник! А теперь вот…

— Теперь, теперь!.. — вздохнул бай Лесандри и пошел в управление попытаться выяснить по телефону складывавшуюся обстановку.

Многие земледельцы тоже собрались с оружием в руках и готовились двинуться в город. Перед общинным управлением мы разожгли большой костер. Каждый приносил с собой по полену. Поднесли к огню и те длинные жерди, которые заготовили на зиму, но еще не распилили.

Пламя взвилось выше здания, заволакивая темное небо. Огненные языки поднялись над селом. Огонь горел и в сердцах людей.

Наши, подходя, спрашивали меня:

— Ну как, выступаем? Пришло время! Все говорили о восстании, и вот этот час настал. Поп, звони в колокол! Ты же земледелец!

Поп, кассир первичной организации земледельцев, посмотрел на нас. Оружие придало ему решимости, и он направился к церкви. Некоторое время спустя звуки набата понеслись над селом. Я тоже почувствовал себя повстанцем, забыв об обиде, нанесенной земледельцами, когда они сняли меня с поста старосты коммуны. Во мне вдруг произошел перелом: неприязнь к земледельцам потонула в ненависти к тем, кто совершил переворот. Даже Гуга, у которого земледельцы когда-то отобрали излишек земли, беспокойно вертелся возле нас и настаивал:

— Идемте с нами, коммунисты! Подходящий момент!

Но я не мог отдать приказ, не имел права.

— Подождем указаний. Будем делать то, что прикажет партия.

— Когда же вы получите эти указания? В Софии переворот, а мы что же, будем ждать, когда заговорщики придут сюда, переловят нас и перебьют? Земледельцы уже отправились в город.

— В Мечкарцах собралось наше кулачье и о чем-то шушукается. Арестовать их, что ли? — подошел к огню хитрец Пльоска. До вчерашнего дня он ходил в «нейтральных», а теперь понял, откуда ветер дует, и вертелся возле нас.

Наши закинули за плечо винтовки.

— Не ждать же, пока они натворят бед. Власть земледельцев пала, и кулаки думают, что теперь они уже у власти. Ждут, когда приедут из города и передадут им управление, а нас запрут в подвал. Надо торопиться!

— Нет, так не годится! Оставайтесь здесь с оружием наготове, а я пойду к телефону, свяжусь с нашими и узнаю, что делать.

Костер словно вобрал в себя жар крестьянских сердец и буйно разгорался, то отбрасывая в сторону темно-красные языки, то снова собирая их в один огненный столб, устремленный к небу. Со мной в управление пошел Пльоска. В канцелярии был только староста Лесандри. Сняв шапку, он сидел и растерянно бормотал:

— Как же это они застали нас врасплох? Царь сыграл с нами злую шутку, но он заплатит за это. Его отцу удалось спасти голову, но у сына она полетит! Только бы нам справиться с реакционерами!

— Теперь видите, кто ваш враг. А вы все с нами грызетесь!

— Сколько раз я говорил нашим: «Люди, не ссорьтесь с коммунистами! Это же наши люди: мы, как два вола за одним плугом. Только один идет по левой борозде, а другой — по правой. Приглядитесь лучше, что делают те, с черными душами!» Но нашим хоть кол на голове теши. Вот и допрыгались. Вся Болгария была с нами и вдруг… Не могу поверить! А что думают ваши? Почему вы стоите здесь с винтовками, а не идете на город?

— Затем я и пришел, чтобы связаться с нашими. Мы готовы. Если скажут, выступим сразу.

— Что же еще раздумывать! Эти волки не будут выбирать, кто коза, а кто овца. Передушат всех! Пока не поздно, присоединяйтесь к нам!

— Без приказа не можем. У нас дисциплина.

Лесандри уступил мне место у стола. Церковный колокол продолжал гудеть. Я крутил ручку телефона, а Лесандри вертелся возле меня.

— Вот только справиться бы с этими кровожадными волками. Мы им покажем. Камни будут дробить, в рудниках их сгноим! Ну и дураками же мы были! Сколько мы у них землицы взяли — с гулькин нос!

— Не отвечают наши из города.

— Требуй срочно Софию! Центральный Комитет! Ты ведь лично знаком с Георгием Димитровым, привозил его к нам в село на собрание. Все село помнит, как он сказал, что мы с вами два конца одной и той же веревки.

Я попросил срочно соединить меня с Софией. Лесандри совсем обмяк. Он уже не отходил от меня. Словно я был старостой села, а он моим помощником.

— И наши не ответили из города. Наверное, их уже прогнали из управления и клубов. Я попросил связать меня с Джуновым, а из трубки чей-то голос проревел: «Погоди, мы пришлем вам Джунова!» «Методи, говорю, это ты, что ли?» А он, подлец, как заорет и заругается. И я сразу понял, что это один из новых.

Я вышел на площадь, а Лесандри остался дежурить у телефона.

— Я тебя сразу же позову! — сказал он.

На площади собралось все село. Винтовки блестели. Костер взметал ввысь искры, время от времени взрывался, как гейзер, выбрасывая в небо море звездочек. У огня стоять было невозможно. Детвора гонялась за искрами, как за светлячками. Ребят нельзя было загнать домой и уложить спать. С гор крался зловещий мрак. Они боролись — огонь и мрак, свет и ночная тьма.

— Ну, хватит здесь сидеть, — предложил Гуга, который вместе с Пльоской, не спросив меня, запер кулаков в подвале.

Со стороны города послышались выстрелы, и люди вскочили на ноги.

— Началось! Пора выступать и нам!

— Я вызвал Центральный Комитет партии. Подождем указаний и тогда начнем действовать.

Снова выстрелы, затем залп.

— Люди сражаются. В Кнеже и Оряхове восстали и коммунисты!

Костер затрещал, пламя заколыхалось, и огненные языки полетели к небу, словно стараясь оторваться и устремиться в ночь. Дети, парни и девушки тащили поленья и бросали их в огонь, как будто здесь была литейная, где отливают пули для повстанцев и куда каждый должен бросить свою долю топлива.

Из здания управления послышался крик.

— Скорее, София, София! — звал из окна бай Лесандри.

Наступил решающий момент. Люди снова закинули за плечо винтовки. Я взбежал по ступенькам и дрожащей рукой взял трубку.

— Алло… алло!.. Кто говорит? Центральный Комитет? Кто у телефона?

Я не мог понять, кто со мной говорит.

— Алло… Алло! Восставать нам? Восставать?

— Нет. Не восставать.

— Что?! — Я не поверил своим ушам, решил, что произошла ошибка, и крикнул что было силы:

— Это Центральный Комитет?

— Да, Центральный Комитет!

— Восставать нам, товарищи?

Последовал тот же ответ:

— Нет, мы сохраняем нейтралитет!

— Кто говорит? — нервничал я. — Георгий Димитров?

— Поймите, это решение Центрального Комитета! Сохраняем нейтралитет!

— Какой еще нейтралитет? Нас здесь триста человек с винтовками, ждем сигнала! Сейчас самый подходящий момент для захвата власти. Что происходит? Где Георгий Димитров? Свяжите нас с Георгием Димитровым!

Но голос в трубке повторил:

— Сохраняем нейтралитет! Пусть между собой бьется городская и сельская буржуазия!

— Позовите Георгия Димитрова!

Связь прервалась. Я положил трубку и огляделся — все неподвижно стояли вокруг меня. Бай Лесандри был бледен.

В этот миг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел дед Тодор, основатель сельской партийной организации. Долгие годы его мучила чахотка, и он все реже и реже появлялся на наших собраниях. Теперь же, увидев костер с сеновала, где он спал и летом и зимой, старик поднялся среди ночи и пришел с края села, неся в руках треногую табуретку. Устав, он садился на нее, откашливался и снова спешил дальше. Падал, вставал и упорно шел к нам.

— Как, восстаем? — крикнул он радостно еще из дверей, держа табуретку под мышкой. На его лице играли отблески костра, глаза горели. Казалось, весть о восстании придала ему силы и избавила от болезни. Но мы видели, что в уголках рта у него алели сгустки крови.

— Указание получено, дед Тодор! Не восстаем! — сокрушенно произнес я. Старик выронил табуретку, и кровь прилила к его лицу.

— Но как же так? Как наши могли принять такое решение? Власть почти в наших руках, а мы отказываемся ее взять?

— Таков приказ! И мы, как дисциплинированные бойцы партии, должны разойтись по домам!

Три сотни вооруженных крестьян, готовых идти в бой, ждали нас. Языки пламени метались из стороны в сторону, костер разгорался, пламя стало багрово-красным, к нему нельзя было приблизиться. Как теперь погасить пламя, которое зажгло сердца этих людей? Сколько лет мы жили думами о восстании, а сейчас сами должны были сделать все, чтобы успокоить людей.

Нахмуренные горы как бы поднялись над селом. Выстрелы сотрясали их. Примчался всадник с письмом. Я прочел его. Писали земледельцы из города:

Свернув листок, я отдал его запыхавшемуся посыльному. Тот не взял письмо и продолжал стоять, удивленно глядя на меня.

— Но коммунисты из Кнежа и Оряхова восстали, и их отряды движутся к городу!

— Возможно! Скажите, что по указанию сверху мы соблюдаем нейтралитет.

Усталый всадник сел на коня, неуверенно оглянулся, потом пришпорил лошадь, и от копыт полетели комья земли.

— Как же так, другие восстали, а мы чего-то ждем? — окружили меня люди с винтовками.

— Если есть такое указание, оно действительно для всех.

Я сказал, что Центральный Комитет приказал не вмешиваться, но мое объяснение не удовлетворило собравшихся.

— Кто говорил с тобой? Почему не связался с Георгием Димитровым?

Люди были уверены, что Георгий Димитров, который выступал перед ними на этой площади, не мог принять такого решения. Он, конечно, за восстание.

— Я пытался говорить и с Димитровым, но мне ответили, что принято именно такое решение. И он сам не может не подчиниться ему.

Костер тлел до следующего дня. В селе появились захватившие власть заговорщики. Они изорвали оранжевое знамя земледельцев и бросили его в огонь. Поймали Лесандри и избили его прикладами, хотя он еще ночью выпустил арестованных кулаков. Вытащили из церкви попа, который бил в колокол.

— И ты связался с этим отребьем! — кричали ему. Потом его закололи у костра.

Мы попрятались, так как искали и нас. С поля доносился запах созревших хлебов и сена. А на залитой кровью площади медленно затухал костер, превращаясь в большое серое пепелище. Угасал, чтобы в сентябре разгореться по всему краю с новой силой.