Океан для троих (СИ)

Глава 16. Собаки

Малый Янтарный — второй по размеру остров — был местом красивым, как и все на южных морях. По сравнению с унылыми пейзажами родины так и вовсе выглядел как сад богов.

Впрочем, тут все поражало привыкшее к однообразно зеленым холмам и серому морю воображение.

И в первые годы службы на островах Дороти не уставала восхищаться яркостью, сочностью красок и разнообразием всего того, что ходило, летало и ползало. С годами восхищение поутихло и сгладилось, особенно потому, что все это разнообразие, если рассмотреть его внимательнее, было либо кусачим, либо ядовитым, либо пресным на вкус.

Янтарный мог послужить эталоном. Жизнь тут кишела везде: распускалась бордовыми цветами на лианах, свешивала мангровые корни в болота, плескалась косяками рыб около радужного рифа. Чернела неожиданно глубокими пещерами в прибрежных скалах. Переливалась перламутром на солнце. И была чертовски опасна.

Весь центр острова занимала титанических размеров каверна — память о древнем вулкане, который извергся еще до начала времен. На месте горы остался абсолютно круглый кратер, заполненный яркой изумрудной водой — настолько соленой, что там не выживало ничего. Это мертвое море внутри моря живого являлось интересной научной загадкой, и в том, что она привлечет рано или поздно интерес Августина фон Берга, сомнений не водилось.

После того, как его мягко, но настойчиво попросили из Йотингтона и даже поднесли саквояжи чуть ли не к пристани, он перевез сюда обе лаборатории и весь штат слуг. Душ двести с лишним — привык жить на широкую ногу. Выстроил на берегу защищенной природными волнорезами бухты бунгало. Скромное по меркам фон Берга, но увидь такое губернатор — его бы хватил удар от жадности. И уже без оглядки бросился в пучину экспериментов. Потому что разноцветные попугаи, ящерицы и рыбы кляуз на него не писали, а сносили все фокусы молча.

Августина интересовали любые явления — главное, чтобы они проходили на грани возможного и невероятного. А вот масштаб значения не имел — будь то креветка, способная три часа прожить без воды, или месторождение тайфунов.

Уезжая из Йотингтона, уже в порту, перегнувшись через перила, Астин клялся, что, как только обустроится на новом месте, обязательно пришлет весточку. Не обманул. Только после того, как водонепроницаемый тубус, залитый сургучом, доставил к борту “Свободы” дельфин, у которого на боку красовался вензель из сплетенных букв “А” и “Б”, на Дороти еще несколько дней опасливо косилась вся команда.

Дороти сама не понимала, какие именно отношения связывают ее и фон Берга — дружба, симпатия или взаимовыгода, но Августин всегда вызывал у нее в груди какую-то детскую восторженность, сродни ожиданию чуда на праздник Осеннего урожая. И тот, точно фокусник из бродячего цирка, не уставал оправдывать эти ожидания. Правда, вместо кроликов и голубей из шляп он доставал серебро из свинца, выводил живую мышь из смеси зерна и пыли или пытался запереть в колбу болотный огонек.

Не сказать, чтобы все эксперименты заканчивались с одинаковым успехом — стоит вспомнить хотя бы причину отъезда Августина из Йотингтона, — но оптимизма ученый не терял. Потому что состоял из него целиком.

И если кто-то мог помочь им поймать призрачный корабль и вырвать у него сердце, так это Августин фон Берг.

Они свернули на Малый Янтарный, ушли с глубины на мелководье и обогнули необитаемый Исла де Негро, состоящий из вулканического камня, где жили только морские птицы сверху и ракушки у кромки воды.

К тому времени Дороти успела около пятидесяти раз зачитать пирату алфавит, убедиться в том, что буквы Черный Пес запомнил верно, и начать его мучить, используя для этого книгу света из храмовой библиотеки.

Надо сказать, орудие пыток она выбрала прекрасное, жрецы бы точно оценили, наверно, в глубине души Дороти всегда мечтала стать наставником — и вот сбылось. Потому что Морено хитрил, короткие слова не читал, а запоминал на вид, как очертания островов, и потом выдавал с ходу, путая окончания, а вот с длинными такие фокусы не прокатывали.

После часовых мучений была прочитана первая часть одного из предложений. Буквы у Морено никак не хотели идти по порядку, скорее из-за его нежелания сосредоточиться, чем из-за отсутствия склонности, и будь на месте Дороти кто-то из ее бывших учителей, они бы уже отлупили нерадивого линейкой. Впрочем, такой метод Дороти уже пробовала и предпочитала днем об этом не вспоминать.

– “Опрокинул своим светом демонов в пропасть и ударил молниями, залил серебром и проклял”, — наконец справился Морено. — Экие затейники. В этих книжках что ни слово — то любовь, верно? Помнится, в порте Вейн один веселый парень читал книжицу про похождения девицы Дженни. Книжица была куда тоньше, но забавней. С картинками, — мечтательно добавил Морено, и Дороти не выдержала и рассмеялась.

— Надо было ее прихватить с собой. Думаю, дело пошло бы в разы быстрее.

— Не вышло б. Мне тогда было лет семь. Или чуть больше. А парень был не настолько пьян, чтобы выпустить из виду свою кормилицу.

— Ты родился в порте Вейн?

— Я родился в борделе. А уж где был этот бордель — дьявол знает. Может, в Налландии, может, в Иверии. Меня подсунули под дверь жрецам бога Света, и это был не самый светлый миг в их жизни. Когда мне стукнуло пять, я поджег молельню, а в шесть спер у одного из служек кошель с серебром, рясу, пару вещиц из сокровищницы, мешок жратвы и ушел за ворота.

— Жрецы не учили тебя чтению и счету?

— Они учили смирению. Единственное, что я там всосал, так это то, что если жрец-привратник выпивает больше половины бутыли, то спит крепко — можно спереть у него хлеб с луком и пожрать от пуза. А если меньше — то просыпается от любого скрипа, а синяки от вожжей заживают долго. Считать я научился уже в порту, а читать меня учит целая благородная командор. Я счастливчик. Удачливый малый, да? К слову, на Малый Янтарный мы не заходили давно — он в стороне от основных путей, а воду удобнее брать на Большом — там бухта без горловины, не зажмут. Но на Большом часто трутся иверцы, а с прошлого года там сделали перевалочный пункт специй и мяса. Так что и алантийцев стало много. Уверена, что там не поджидает кто-то из твоих дружков? И почему ты внезапно решила потратить время на то, чтобы обучить меня чтению? Только не говори, что я все узнаю, когда причалим.

Дороти улыбнулась, подставляя лицо солнцу, которое сегодня пряталось в дымке и не жарило, а ласкало кожу. Проводить уроки на палубе было хорошей мыслью, тем более что в каюте до сих пор царил разгром, да и после того, как там двое суток пролежал раненый Морено, ее стоило хорошенько отмыть, чем сейчас и занимался кто-то из матросов под присмотром Саммерса.

— Отец меня учил отвечать взаимностью. Пока ты молчишь про то, что тащит на себе “Каракатица”, я буду держать свои планы при себе.

Морено ухмыльнулся, захлопнул книгу и тоже вытянулся на досках, оперевшись спиной на лестницу, ведущую на мостик. Зажмурился, поправил повязку, прикрывавшую пустую глазницу, почесал нос и спросил:

— С чего ты взяла, что на “Каракатице” спрятали сокровище, подозрительная моя?

— С того, — Дороти отпила воды из фляжки. Пить что-то более крепкое перед встречей с Августином она не рисковала. — Потому что Филлипс — трус, но не дурак. Губернаторская афера — не про его честь. Тот не мог предложить полковнику столько — были б деньги, он бы отдал их мне и не стал влезать в дело, которое может окончиться для него виселицей. И сейчас бы я подбирала мундир для церемонии награждения орденом. Потому что сжечь офицера моего ранга на базарной площади — это не чаю выпить. Как только я умру, мои осчастливленные наследством родственники ринутся мстить за меня с утроенной силой — именно этого требует их положение.

Морено удивленно приподнял брови, и командор пояснила:

— При жизни мы друг друга можем на дух не переносить, что не мешает нам искренне любить ближнего, когда он ложится в могилу. Забыть о любви к покойному может помочь только знание, что тот, кто способствовал переходу их нежно любимого племянника или тетушки на тот свет, в разы богаче или знатнее их самих. И Филлипс это понимал, будь уверен. Никакие губернаторские посулы здравого смысла не перекроют, а его у полковника навалом. Он мог рискнуть всем, только если бы увидел сундук из легендарного клада Мертвой команды. Или землю поющего золота. Или карту нового континента. Или двести тысяч золотом. Но единственное, что он забрал, — это твоя “Каракатица”. А значит, дело или в ней, или на ней. Почему твоих людей купили призраки с бригантины, и за какими дьяволами она тащится вслед за твоим фрегатом? Что там нашел Филлипс, Морено?

— Пока не нашел. У твоего полковника головы не хватит найти, — помрачнел Черный Пес. — Там всего ума — на плацу топать да нищету вешать. Но если ты уверена, что он уходит в море Мертвецов… Дьявол!

— Готова поставить на это фамильный перстень. Кто ему рассказал, что на борту есть нечто ценное?

— Да акулы его знает кто! Много тут доброхотов. Но он не нашел, нет. Пока что.

— Морено.

— Командор, — пират приподнял бровь, всем видом показывая, что больше ничего не скажет.

— Мы в одной бочке, и катиться нам вместе, я должна узнать, что везет “Каракатица” и почему Филлипс рискнул всем ради этого.

— Узнаешь, когда догоним, Дороти. Как там, по этим книжкам: кто много знает — много плачет. Так что насчет Янтарного острова и твоего ненаглядного сэра Августина? Кого мы будем ловить?

— Узнаешь, когда причалим, Морено, — вернула слова Дороти и в досаде прикусила губу. — Недолго осталось.

И словно в ответ из гнезда на мачте раздался свист смотрящего — Янтарные острова появились на горизонте.

Больше всего Дороти опасалась, что рядом с ними окажется какой-нибудь из военных кораблей — на Большой Янтарный, который оставался слева, те частили, но море было пустым до самого горизонта, а впереди по курсу уже разливалась зелень волн, в которых соли было больше, чем рыбы.

Линию преграждающих путь рифов они проскочили с ходу — все-таки Фиши родился со штурвалом в руках — и вошли в узкую горловину небольшой бухты.

На причале “Свободу” встретили завезенные из Йотингтона собаки: коричневые худые бестии, осторожные как аборигены. Они издалека осмотрели гостей и растворились в окружающих джунглях, как привидения.

Дороти планировала взять с собой только Морено, но за плечом у последнего сразу материализовался боцман, с таким выражением на и без того мрачной роже, что стало ясно — приказывать остаться на борту бесполезно. Не послушается. Саммерс с тех пор, как его кэптен чуть не отправился к праотцам, превратился в настоящего цербера и следил за Морено покруче, чем медведица за медвежонком.

Каким-то звериным чутьем боцман улавливал, что происходящее между Дороти и Морено выходит за рамки обыденных взаимоотношений. И это ему не нравилось. Он конечно, сдерживался, цеплялся за чувство благодарности к Дороти, но та прекрасно понимала — это ненадолго. Да и ей самой не давало покоя то, что именно по вине Саммерса она лишилась своей силы. Не промолчи тот, не скрой свои знания о сиренах — и им бы сейчас не понадобилось рыскать по островам в поисках выхода.

Нелюбовь выходила взаимная, как и положено разным по всем статьям людям.

У входной двери снова мелькнули остроухие собачьи силуэты, но из двуногих встречать незваных гостей так никто и не вышел.

Терраса громадного бунгало встретила прохладой тени и тишиной. Где-то в глубине дома по доскам процокали собачьи когти.

— Твой приятель часом не помер? — Морено невзначай проверил, легко ли выходит палаш из ножен. — Больно наглые твари, одна, кстати, слева на дереве. Ловкая, точно обезьяна. Может, они давно его сожрали…

— Сомневаюсь. У Астина есть удивительная способность становиться поперек горла, — рассеянно ответила Дороти, но отсутствие людей, как живых, так и мертвых, все-таки начинало настораживать.

Дом оказался пуст. Мало того, очаг на кухне, похоже, не растапливали больше месяца, а бурая гадость на широком блюде в гостиной когда-то явно была фруктами, и чтобы стать перегноем, ей точно понадобилось больше недели. При этом все вещи, даже такие ценные, как серебряные слитки на столе в лаборатории или драгоценности в большой резной шкатулке в спальне, оказались не тронутыми. Словно хозяин и слуги однажды утром вышли и не вернулись. Испарились.

Дом состоял из десяти обширных комнат и полуподвального этажа, где размещалась алхимическая лаборатория и какие-то клетки: то ли зверинец, то ли ферма. Клетки пустовали, но вот темные бурые потеки на их прутьях говорили сами за себя.

Теперь звук собачьих шагов раздавался сверху — твари воспользовались тем, что Дороти с пиратами спустились по шаткой лестнице в подвал, и сразу забегали по первому этажу.

— Мне тут не нравится, — Саммерс дернул щекой и сплюнул. — Нечистое место.

— Призрак удавленного жреца даровал тебе умение чуять зло? — скептически поинтересовалась Дороти. — Нет? Тогда не неси чушь. Вот уж в чем нельзя обвинить Августина, так это в том, что он связался с демонами. Он в них просто не верит. И в богов не верит.

— Ты как-то неправильно говоришь “идиот”. Как можно не верить в то, что есть? Джок прав, тут явно не обряды свершали, а если свершали — то не те, — Морено пошевелил кончиком палаша скрученные в трубки чертежи.

— Погоди, — Дороти задумчиво оглядела ряды клеток, подняла с пола железную миску и обрывок цепи. — Не припомню, чтобы Астин любил собак. Мы даже как-то разговорились о том, почему его сад охраняют рабы, а не волкодавы. Он тогда ответил что-то забавное…

— Один черт — нам тут ловить больше нечего. Твой дружок если и был здесь, то испарился давным-давно, — Морено решительно поднялся по лестнице наверх. — Жаль, что потеряли время. Пора возвращаться — придется что-то придумать с пушками. Если ветер будет хорошим, можем успеть заглянуть в одну из контрабандных нор — зацепить пару-тройку рисковых парней…

Дороти, почти не слушая, в задумчивости поднималась по ступеням и вперед не глядела, поэтому врезалась в спину Саммерса со всего ходу.

— В чем дело?

— Говорил же, дерьмовое место, — прошипел Саммерс.

Теперь, когда тот чуть отодвинулся в сторону, стало понятно, что он имеет в виду — пять минут назад пустовавший холл теперь живым ковром заполняли собаки. Тощие, облезлые, с хлопьями пены на желтых клыках. У некоторых на боках были рваные глубокие раны, другие поджимали калечные лапы. Пятеро тварей, что стояли впереди, были огромны и видимых изъянов не имели — щерили зубы и гнули к голове острые уши, показывая, что сейчас бросятся. Вся остальная свора тихо поскуливала, покашливала, порыкивала и подвывала, но обычного для собак лая не издавала.

Черный Пес медленно вытащил из ножен палаш, Саммерс придвинулся к нему слева, прикрывая бок.

Дороти в назревающей бойне места не оставалось. Она осмотрелась, пытаясь быстро сообразить, можно ли чем-то перекрыть проход, потому что двери проем не имел, но ничего полезного, кроме сваленных внизу грудой клеток и алхимических реторт, на глаза не попадалось.

— Джок, сначала передних — по лапам, потом вклиниваемся. Дороти, прикрой спину и по возможности отсеки тех, кто обойдет справа, — шепотом скомандовал Морено и развернулся так, чтобы Саммерс прикрывал его слепую сторону от острых зубов. — Сколько ж их тут…

Собаки, точно поняв, о чем речь, вытянули вперед шеи и оскалились.

— Морено…

Дороти еще раз сверилась со своей памятью, которая раньше ее никогда не подводила, припомнила мелочи. Осмотрела свору уже совсем другим взглядом, загнала саблю обратно в ножны и ухватила Морено за плечо, отодвигая с дороги.

— Дороти, ты с ума сошла! Они тебя сожрут!

— Они не станут бросаться.

— Сдурела? Их тут около полусотни, схарчат и в родословную твою не заглянут…

— Рауль, пусть ее! — Саммерс придержал Морено, который дернулся вслед за Дороти. — Черная Ма будет знать, что мы тут не при делах. Пусть идет! Пока ее рвут, у нас будет время, чтобы уйти…

— Не обольщайся. Я тебя еще переживу, Саммерс, — бросила Дороти через плечо, уже шагая вперед к колышущемуся морю из коричневых спин. — Эти собаки не опасны.

— С чего ты взяла? — в голосе Морено зазвучало любопытство, но оружие он спрятать не спешил.

— Потому что одна из них… — Дороти понадобилось несколько мгновений, чтобы распихать скулящих псов в стороны и пробраться в самый центр столпотворения, где наконец она нашла искомое — сутулого кобеля, который был на пару тонов светлее остальных, — чихает без перерыва.

— Чихающая собака? — уточнил Саммерс. — Это твой повод спрятать оружие?

— Сэр Августин фон Берг не держит собак, потому что не выносит их запаха, — Дороти присела на корточки и задумчиво почесала пса за грустно опущенными ушами: глаза у того слезились, он беспрестанно давился кашлем, прерываясь только на то, чтобы звонко чихнуть. — Привет, Астин! Даже не буду спрашивать, как тебя угораздило, но если это исправимо — дай лапу.

Пес фыркнул, чихнул, нехотя стукнул лапой по колену Дороти и снова закашлялся.