Океан для троих (СИ)

Глава 8. Белая кобылка

К дальнему острову в цепи архипелага причалили в среду, к ночи. За час до этого допили последнюю воду. Самую последнюю, с илом и мусором, со дна бочки.

Сначала два дня не давал выйти из выбранной на стоянку бухты полный штиль, но стоило только погоде сдвинуться с мертвой точки, а “Свободе” выбраться на большую воду, как подул горячий, точно пустынный самум, ветер, а потом снова упало полное безветрие. Еще на три дня.

Черная Ма все-таки оказалась злопамятнее Дороти и отвесила всем разом — напугала штилем, обвисшими парусами и бочками, в которых стало проглядывать дно.

Все эти дни Морено держался от Дороти на расстоянии, точно между ними ничего не произошло. Да и сама она общаться не рвалась, хотя вопросов накопилась уйма — но все они так или иначе были связаны с бригантиной, а бригантина в свою очередь — с проклятой призрачной колодой карт и с тем, что случилось в каюте. Порочный круг. Не спрашивать оказалось проще.

Все приказания Дороти обрели форму крайней, возведенной в абсолют, вежливости. Такой рафинированной, что обзавидовались бы в королевском дворце.

Черный Пес же молча кивал в ответ, исполнял безукоризненно и в глаза не глядел. Идеальный первый помощник.

Обстановка потихоньку накалялась и становилась невыносимой.

Команда, которая нюхом чуяла, что внутри не так гладко, как снаружи, вела себя осторожно, старалась между капитанами не встревать. Только с беспокойством смотрела на море и ждала ветра. Дисциплина на судне теперь была покруче, чем на флагмане: все, что могло блестеть — блестело. Только вот рук не хватало — “Свобода” была рассчитана на семьдесят человек экипажа, если отсечь гарнизон пехоты, абордажников, канониров и пушечную обслугу. Поэтому на оружейной палубе были приведены в порядок только две пушки, зато паруса и такелаж пребывали в идеальном соответствии.

Когда стало понятно, что Черная Ма отпустила ошейник, и подул попутный ветер, Морено, чтобы больше не гневить морские божества, встал за рулевого и сам вел “Свободу” до самого порта острова Сан-Карос.

Сан-Карос был, конечно, не портом Вейн, в который стекались отбросы всех трех океанов, но весьма вольным местечком. Крайний в цепи остров, когда-то бывший форпостом для завоевания континента, а теперь прогнивший и растерявший былой лоск.

Швартовались уже в полной темноте. Только привязав канаты, сразу отправили водовозов — “Свобода” была кораблем приметным, и если в здешних водах появится королевский фрегат на рейде, то драки или погони не избежать, а уходить в море с пустыми бочками — верная смерть. Дождались возвращения, загрузились с лихвой — Морено отчитался, что закатили в трюм двойной запас. Могли себе позволить. Шли без груза, с командой в три раза меньшей, чем обычно служит на фрегате.

На берег сходили уже глухой ночью.

Дороти сначала хотела остаться на корабле. Порт Сан-Карос был хоть и мелкий, но незнакомый, но боцман Саммерс, после того как треть команды уже сошла на пирс, стукнул в каюту и пробасил, что командора ждут на берегу — по договоренности с Морено, ее, будто ценную заложницу, нужно было показать кабацкой голытьбе.

Пришлось переодеться в самые потрепанные из всех хранящихся в сундуках вещей, накинуть старый мундир — с которого спороли пуговицы, подвести под глазами тени и спутать волосы.

Когда Дороти переоделась, Саммерс связал ей руки за спиной и проводил конвойным до пирса.

Там уже ждал Морено.

Пират переодеваться нужным не посчитал, только добавил толстую золотую серьгу в ухо, пистолеты в ольстры, привычный палаш, да на пальцы надел невесть откуда взятые перстни. Один из них — с синим как море в ясный день сапфиром — и вовсе не постыдился бы украшать руку губернатора или дворянина.

Украшение странным образом меняли Пса, делая его куда более мрачным.

— Командор, — Морено оглядел Дороти с ног до головы, оценивая. Недовольно нахмурился, шагнул ближе и единым движением привел в еще больший беспорядок ее прическу. — Для пленницы у вас слишком цветущий вид. Не поверят. И нужно для правдоподобия…

— Что? — не поняла Дороти и в следующую минуту уже приходила в себя от хлесткого удара по щеке. Перстни оцарапали кожу и наверняка через пару минут на скуле будет хорошая ссадина.

На ногах она устоял, но веревки на руках затрещали, поддаваясь, на что Морено сказал быстро и тихо:

— Ничего личного. Никакого удовольствия. Все только для дела. Хотя вру — удовольствие было. Боль за боль. Не сверкай на меня глазами, моя прекрасная командор, не боюсь. Хотя наоборот — сверкай. И выражения на лице не меняй, нам даже врать не придется! — и ухмыльнулся.

Дороти смирила желание порвать к чертям путы и оттрепать Черного Пса как щенка. Сукин сын! Все таки нашел момент, чтобы отыграться.

Устроить правильный спектакль было важнее, а здесь, на пирсе, уже могли быть чужие глаза. И чужие уши. Дьявол с ним, синяк и пара часов комедиантства — это небольшая плата за сохранение репутации “честной подданой Его Величества”, которая в компании пиратов может находиться только по принуждению.

Морено бил умело, теперь заметная ссадина шла от щеки к виску, наливаясь с каждой минутой тяжестью. Так что внешне Дороти теперь окончательно походила на пленницу, терпящую лишения.

Пока петляли узкими деревянными тротуарами, обходя пакгаузы, рулевой Фиши, идущий первым, тихо рассказывал про остров и здешние порядки — однажды он застрял тут на два месяца, на торговце пряностями, в сезон муссонов. “Каракатица” в этом порту не отмечалась, так что остальной команде тут все было в новинку.

Рассказ Фиши был короток: кроме пяти мелких деревень, торгового поста Иверии и крошечного городишки, выросшего у порта, тут ни черта не было. Здешний управитель был женат на аборигенке, которая приняла правильную веру, и дети у него были цветные. Поэтому даже когда возникали очередные нелады с местным населением, Сан-Карос резня огибала по кривой.

Городишко состоял из ратуши, ремесленного квартала, трущоб, купеческих подворий, трех лавок, четырех борделей и пяти таверн, из которых самая грязная, конечно, была в порту.

— Моя прекрасная командор, — Морено остановился у низкого одноэтажного бревенчатого дома, за забранными ставнями которого мелькал свет и раздавались радостные крики. Пират был необычайно сосредоточен и серьезен, словно не ром шел пить в компании таких же преступников, а план нападения на золотой караван разрабатывал. — Твоя задача сейчас — гордо и неприступно молчать. Ну и следить, чтоб в пьяной драке тебя не попытались закинуть на плечо и уволочь в темный угол. С вполне определенными целями. Подданные ихнего величества здесь не в фаворе, этикет соблюдать тоже никто не станет. Нам не нужно торчать тут слишком долго — узнаем, каким курсом ушла “Каракатица”, покажем тебя со всех сторон и уйдем. Я отправил двоих за провизией — они поднимут поставщика с кровати, чтоб работал.

Пес повел плечами, словно ремни перевязи, на которой висел палаш, ему натирали. Дороти кровь бросилась к щекам, когда она припомнила, почему так могло быть. Стоило отвлечься от постыдных воспоминаний и думать о деле.

— Но поставщик захочет денег, — нахмурилась она, потому что не успела обсудить с Морено важный момент: вся казна “Свободы” осталась в Йотингтоне, как и его собственные средства.

— Я буду ему должен. Это дороже денег, — ответил тот и толкнул дверь с прибитой не по центру маской аборигенов.

Впрочем, в таверне все было такое — кривое, на один раз. Чтобы как можно меньше тратить на ремонт, когда пьяная матросня в очередной раз вынесет ставни или выломает двери. Вместо стульев предлагались скамьи из тонких неструганных досок.

Основательными тут были только столы — целиком выточенные из местного водяного дерева и водруженные на известковые плиты.

Чад от очага шел жуткий: воняло горелым мясом и маслом. Запах табака среди этой вони терялся, хотя курили здесь многие. Основная зала была большой, но и народу тут, несмотря на поздний час, набилось больше сотни.

Завсегдатаи сгрудились у пары столов, где шла какая-то азартная игра. Какая — было никак не рассмотреть из-за толпящихся вокруг людей и снующих между ними полуголых разносчиц.

Приход Морено со товарищи прошел почти незамеченным, только какой-то забулдыга пытался повиснуть на них, но ему врезали под дых и выкинули за дверь.

Морено приподнял бровь, и в мгновение ока нужный ему стол — в углу, рядом с дверью, ведущей на кухню — оказался свободен, а хозяин таверны уже кланялся подобострастно, узнавая, что гости хотят пить в этот славный поздний час.

— Пива, — коротко приказал Морено, усевшись и усадив рядом с собой Дороти. — И мяса.

Прислужница-аборигенка, в платье, которое до такой степени не скрывало ее верхние прелести, что были видны темные сосцы, обмахнула стол тряпкой и молча поставила два кувшина с пивом. Вторая девушка, конопатая алантийка, одетая чуть более скромно, принесла оловянные кружки и вяленую рыбу.

— Мясо надо ждать, мистеры. Оно у нас еще не дошло, — томно выдохнула она, поглядывая разом на всю команду — у кого в кошеле больше, с ходу было не угадать, а на внимание Морено она явно не рассчитывала. На Дороти она взглянула с ревностью, увидев в ней конкурентку.

— Во что играют, золотко? — Фиши притянул девицу к себе на колено. Та покочевряжилась для виду, но потом села. И так ясно — таких на кухне с десяток, и еще пяток уже в зале — вон к клиентам трутся. Так что пиво есть кому донести. А с каждой девицы хозяин получает свою долю, так что все возражения тут только для виду и чтоб цену задрать.

Впрочем, команда Морено жадничать не собиралась, как и упускать своего. Дороти их понимала, и пока еще была на королевской службе, всегда старалась отпускать команду на берег. Спокойные матросы всегда лучше тех, что злятся. А лучше женщины мужчину ничто не успокоит. Женщины из ее команды тоже предпочитали проводить время на берегу в веселой компании.

Со стороны толпы раздались подбадривающие крики, точно там поставили на кон полновесное золото. Потом все стихло, чтобы через секунду опять рвануть победным ором.

— На руках борются, мистер. “Батавия” против “Санта-Розы”.

— А еще кто, милая? — Фиши опустил в разрез платья мелкую монетку и полез к служанке под юбку, та захихикала, изображая смущение.

— Ох, мистер, руки у вас холодные.

— Сейчас согреются, так кто еще, детка?

— Ох…

— Я вижу Мбанди, он квартирмейстер на “Дьябло” дона Гильермо, — себе в кружку сказал главный плотник “Каракатицы”, который был налландцем и как все эти снулые люди имел совершенно непроизносимую и незапоминаемую фамилию с двумя ударными гласными.

Дороти почувствовала, как напрягся рядом Морено: судя по всему, новости были плохими. Про “Дьябло” она не слышала, видимо, это было пиратское судно из залива — там сложились свои когорты грабителей. Или если судить по имени капитана, это мог быть кто-то из ошметков Иверского флота, который они потопили два года назад. Дезертир, наверняка.

— Это плохо? — тихо спросил она.

— Разберусь, — буркнул Морено. — Мое дело, не суй в него свой миленький нос.

— Даже не собираюсь, но буду безмерно благодарна, если ты развяжешь мне руки. И прикажешь, чтоб принесли воды.

Морено побарабанил пальцами по столу недовольно, но руки Дороти приказал развязать. Ненадолго. Только чтобы связать спереди.

Служанка — в этот раз метиска с пухлыми губами — притащила блюдо с мясом. Свинина была прожарена плохо, но при этом имела здоровый цвет и хорошо пахла.

Бринна, одна из бойцов абордажной из матросов, щедро плеснула пива из кувшина в опустевшую кружку какому-то пьянчуге и, дружески обняв его за плечи, начала выпытывать последние новости.

— Что слышно, красавчик? Брешут, что на Малом Крабе встали два королевских фрегата и готовят на кого-то сеть…

— Да, селедку тухлую им в глотку! — пьяница забулькал пивом, спеша запить гнев. — Корма акульи, пытаются наших парней взять! Но наши им нарисуют плавники, давно уже ушли в порт Вейн. Хрен им, ублюдкам алантийским! Знавал я одного типчика из ихних — он мне все клялся, что товар достанет первосортный, а привез гнилье — сверху ящика белый сахар, а снизу земля! Земля! И этот сраный потрох — на службе у их сраного величества.

Толпа взорвалась ором — видимо, победил фаворит.

Фиши окончательно расправился с юбками конопатой и теперь шептал ей что-то в шею — то ли вызнавал новости, то ли предлагал найти местечко потише, например в узких комнатушках, что прятались за ярко-красной шторой в любой таверне. Скорее второе. Девица хихикала, но вести клиента не спешила — Фиши еще не показал деньги, а за медную монетку давали только пощупать.

— О, это они могут, — Бринна подлила еще и только открыл рот для вопроса, как на нее вывалили:

— Да они ж Черного Пса повесили! Век на палубу не ступать, с неделю назад, на площади Йотингтона. Там был брат моей свояченицы. Своими глазами видел, как петлю затягивали. Народу собралась тьма…

Пьянчуге удалось привлечь к себе внимание всей команды, Фиши даже перестал лапать конопатую, а Морено так и вовсе подпер голову кулаком, точно ему нянька, которой у него отродясь не было, сказку рассказывала.

— А он вышел, значится. Улыбался. Весь гарнизон форта согнали, чтоб, значит, его подельники отбить не смогли. Хотя, вот горе-то, отбивать было уже некому — всю команду как есть переказнили раньше капитана. Прям вдоль дороги от порта в город развешали, точно извергов каких… и тела снять не дали!

Изверги сочувственно покивали, глотнули за свой упокой, но перебивать не стали.

— Губернатор указ зачитал, что, мол, за прегрешения перед богами и королем приговаривается Черный Пес Морено к казни через повешение. Ну значится, палач в маске петлю как положено накинул, а Черный Пес тут и говорит, что перед богами он чист, а величество ихнее он драл через душу в мать по три раза. Глаза ему, значит, завязали, палач за рычаг дернул и…

— Какая встреча! — В стол перед их компанией со свистом воткнулся абордажный топор. — Марлин вылез из алантийской сети и даже чешую при себе оставил.

Забулдыга заткнулся и поспешно отполз в темный угол.

Морено, не обратив внимания ни на топор, ни на говорящего, неспешно допил пиво, поставил кружку на стол, утер губы и только потом сказал:

— Дон Гильермо, а ты все также сначала бьешь, а потом смотришь куда. Если у тебя и с бабами так — гляди, останешься без наследников.

Названный доном Гильермо громадный иверец с бородой, окрашенной в ярко-рыжий цвет, оскалился, но без смеха — глаза у него оставались холодными, а взгляд цепким, — с подначкой:

— Ты ж вроде не по бабам. Откуда ж тебе знать, где у них что? — процедил он и осклабился.

Морено рванулся из-за стола молнией.

У Дороти мимо носа что-то мелькнуло, и в следующее мгновение Морено уже стоял на столе, а бритвенно-острое лезвие его палаша упиралось рыжебородому под кадык.

Дернувшиеся было головорезы Гильермо — около десяти человек — замерли, не зная, как поступить.

Фиши неторопливо пересадил конопатую с колен на скамью, достал пистолет и взял на прицел того самого квартирмейстера — огромного негра с золотым кольцом в носу. Бринна достала из-за отворота сапога бритву для левой руки, а правую положила на рукоять сабли.

Остальные подобрались, и только Дороти продолжила сидеть, катая в связанных руках стакан с водой, хотя могла раскидать в стороны всех участников драки и столами присыпать.

— Слова обратно. С извинениями, — потребовал Морено.

— А за что ж мне извиняться? — Гильермо удивленно приподнял брови и не отодвинулся ни на дюйм. — Красотка Жаннет болтала, что всю ночь скакала на тебе козой, а ты только стены рассматривал, чисто жена губернатора в первую брачную ночь.

Морено точно не услышал, не сводя пристального взгляда с Гильермо, чуть наклонился, вжимая лезвие в горло:

— Я оглох при стычке с Призраком, или ты молчишь?

Дон Гильермо снова улыбнулся, показав золотые зубы, но Дороти заметила, что рука, которую он держал на рукояти сабли, дрогнула.

От упоминания неизвестного Дороти Призрака по таверне прошел встревоженный шепоток и замер, точно ветер перед грозой. Только в очаге продолжали шипеть и трещать пальмовые поленья.

— А еще болтают, что Призрак нагнул тебя и твою команду так славно, что на баб вас уже не хватает. И поэтому Черный Пес на дырявом корыте шкерится по удаленным бухтам, только бы не попасться на глаза алантийским кораблям.

Морено все также спокойно поднял брови, точно удивляясь тому, что услышал, а потом неуловимо для глаза двинул палашом и вновь прижал его к горлу иверца. Которого теперь следовало величать безбородым. Ярко-рыжие пряди осыпались на стол, а дон Гильермо только и смог, что проследить за ними взглядом.

— Еще раз ты скажешь то, что хочешь сказать, а не то, что я хочу услышать, — отправишься в зеленые холмы, — буднично сообщил Морено. — Мое море терпения заканчивается.

Иверец облизал губы и выдавил:

— Мои извинения. Видимо, я перепутал тебя…

— Со своим папашей, — ласково подсказал Морено.

— Со своим папашей, — багровея, проговорил дон Гильермо.

— Вот теперь расслышал, — Морено отодвинул палаш и легко спрыгнул со стола. — А то подумал, что оглох. Ты меня не пугай, Гильермо, а то я пугливый.

Иверец что-то пробормотал себе в остатки бороды, но нападать не стал. Команда “Дьябло”, недовольно шушукаясь, отошла от стола — Фиши пистолета не спрятал, да и остальные рук с эфесов не убрали.

— Крови не будет? — одними губами спросила Дороти у Бринны.

— Будет, но позже. Иначе станут шептаться, что Пес зарезал дона Гильермо за слова.

— За слова не режут?

— Мы ж не благородные лорды и леди, у нас все только за дела. А слова — пыль.

— Это ж Черный Пес Морено! Тебя ж повесили в Йотингтоне, на прошлой неделе! — очухался в углу пьянчужка и начал делать отгоняющие зло знаки.

— Значит, есть за что выпить, — Морено забрал со стола кружку и кивнул служанке наполнить. — Упокой господь мою душу! Плохой был человек, но отличный капитан!

По углам таверны зашептались, но потом вновь загомонили, увлекшись. Гильермо от стола, за которым сидела команда “Каракатицы”, далеко не отошел и руки с перламутровой рукояти не снял. Видимо, понимал расклад не хуже.

— А где твоя “Каракатица”, Морено? Говорят, ее видели под флагом чаевников. И чесала она на всех парусах мимо Большого Краба прямиком на Темные острова. На чем ты приплыл сюда, Пес? На плоту?

— На корыте его величества, — Морено за оружие больше не хватался, но весь стал точно тетива.

И Дороти была готова поспорить, что удивления в нем было столько же, сколько в самой Дороти. За какими дьяволами “Каракатицу” понесло мимо Краба? Полковник Филлипс должен был отогнать ее на материк, в Сан-Мару. Темные острова лежали в направлении противоположном, и тут было два варианта: либо иверец врал, в надежде снова выбесить Морено, либо Филлипс рехнулся. Но полковник отличался удивительным здравомыслием.

— Я одолжил у губернатора Йотингтона четыре корабля, но три сгорели. Пришлось обойтись одним.

В углу кто-то уважительно присвистнул.

— Ты угнал у алантцев лоханку? — не сдержал удивления дон Гильермо.

— Да, и еще три сжег во славу Черной Ма. Мы опередили вести из Йотингтона на три дня. По старым я еще числюсь повешенным. Так что к чертям “Каракатицу”. Мне и так неплохо.

— Призрак! Подменыш! Сгинь, отвяжись! Тебя казнили! — продолжал стоять на своем пьянчужка.

— За тобой будут гнаться по всем морям, — сказал кто-то с налландского корабля и отсалютовал Псу кружкой.

— Пусть гоняются, я оставлю их ловить ветер от моих парусов.

— Так выходит, эту белую красотку… — Гильермо кивнул так, что обрубок бороды указал точно на Дороти, — ты не просто так с собой приволок? Кто эта сахарная малышка?

— Леди бывший капитан алантийской лоханки. Белая кость и голубая кровь. Верная дочь отечества. Чего, без мундира и парика не похожа? Так открою секрет — под одеждой все бабы одинаковые.

Вокруг зашушукались.

— О, знатный трофей, — теперь дон Гильермо смотрел на Дороти Вильямс куда внимательнее, чем раньше.

Да и остальные в таверне тоже уставились во все глаза.

Дороти окинула всех деланно-равнодушным взглядом и выгнула бровь. Внутри кипело бешенство, на нее впервые смотрели как на товар. Безусловно ценный, дорогой, но товар.

— А где ее команда?

— Кормит крабов.

— Жаль.

— Мне — нет, — Морено уже повернулся к иверцу спиной, когда у того на лице возникло странное выражение, будто он нащупал в противнике слабину и готов туда ударить.

— Сыграем? — небрежно бросил он.

Морено оглянулся, выждал мгновение, словно чуя подвох, и уточнил:

— Карты? Кости?

— О, нет! — тут дон Гильермо развеселился вполне искренне. — С тобой за пяток партий я лишусь и корабля, и подштанников. Я о другом. Борьба. Дело настоящих мужчин. Твой против моего. Здесь, при свидетелях.

Иверец махнул рукой в сторону стола, где недавно толпились. Там заливал горечь поражения пивом боец с налландского судна — морщился, растирал вывихнутое запястье, на котором чернели синяки.

— И кто будет за тебя? — спросил Морено.

— Й-а, — квартирмейстер с “Дьябло” шагнул вперед и гордо улыбнулся, показывая дыру вместо двух передних зубов. — Й-а биться за масса Гильермо.

Тот расхохотался, обняв здоровяка за плечи.

— Ну что, Пес? В твоей команде есть кто-то с яйцами, кроме этой леди? А то что-то мне не верится в байку об отбитом у алантийцев корабле. Скорее, стянули что плохо лежало или вовсе нашли брошенный фрегат под зеленым чумным флагом.

— Тебе оно, конечно, виднее. Как подбирать зараженные лоханки.

Дороти заметила — Морено начал закипать. Если за оскорбление своей чести он уже отплатил чужой отрезанной бородой, то сейчас втаптывали в грязь имя его команды. Беда была в том, что те, кто мог достойно посоревноваться с этой черной горой мускулов, остались на “Свободе”.

Саммерс и пятеро абордажников, и то чернокожему здоровяку, пожалуй, ровней был только боцман. Бринна была хоть и хороша — но по весу явно уступала.

Те, кто сейчас сидел за столом, были неплохи в драке на ножах или стрельбе, но вот силы в их руках точно не хватало.

— Ну так? Рискнешь? — подначил иверец, хлопнул по плечу своего бойца и напоказ затряс отбитой ладонью. — Этот сукин сын тверже стали! Я ставлю на него сотню золотых. Цени, Пес, когда Мбанди вставал против налландца — ставки были в десятку.

— Мы поиздержались в пути, боюсь, ставки не сравнять, а в долг мне тут пока не дают.

— Я, как старый добрый знакомый, ради хорошего соревнования готов пойти навстречу! Ставлю на кон сотню золотом, а ты — свой трофей. Эту породистую белую кобылку, которая так сверкает на меня глазами. Ну как, по рукам? На материке за нее дадут даже меньше — слишком много возни с выкупом.

На лавках взревели, поддерживая, предчувствуя хорошее представление.

— Пять на черного! — заорал шкипер “Санта-Розы”. — И мешок кофе.

— Серебро на “Каракатицу”! — отсалютовал кружкой капитан налландца.

Поднялся ор, в котором хозяин таверны с трудом успевал вычленять ставки и записывать их грифелем на доске.

Дороти закаменела. Сейчас она могла одним движением порвать путы и вбить иверцу его золотые зубы прямо в глотку. Но тогда весь придуманный Морено план катился к морской матери: в таверне обязательно найдутся те, кто донесет про необычную непленную пленницу, и о возвращении к прежней жизни можно будет забыть.

Нет, существовал один шанс из ста — добраться потом до столицы и пасть в ноги Его Величеству. Но вряд ли даже он, при всем его мягкосердечии, простит Дороти три потерянных корабля. Да и слово губернатора против ее слова будет весомей.

Или остаться сидеть так? Глядя, как кто-то из команды Морено проигрывает? И что дальше? Они отдадут ее на “Дьябло”? Но тогда Черная Ма не оставит от “Свободы” даже якорей! Первый же выход в открытое море, и пиши пропало!

Если же Морено сейчас откажется от состязания, то драка начнется немедленно. При этом огорченные тем, что им недодали зрелища, посетители таверны точно будут не на их стороне. И Дороти придется участвовать по полной. Не убивать же всех в этом вертепе, чтоб молчали? Убийство ради убийства Дороти претило. Все-таки она знатная алантийская леди, а не восточный ашашин.

— Ну же, Пес! Неужели ты лишишь нас зрелища? В этой дыре всего-то развлечений трахать губернаторскую дочку, а потом бегать от ее папаши через балкон. Это я уже проделал, и второй раз мне скучно. Решайся!

Морено прищурился и неожиданно резко кивнул.

— Согласен. Твоя сотня дукатов против белой кобылки.

Таверна взревела в предвкушении зрелища. Служанки заранее стали нагружать подносы кружками с пивом — от азарта жажда вдвое сильнее.

— Кого выставишь, Пес? — Гильермо выбрал место, откуда будет хорошо виден стол, и плюхнулся на скамейку.

Морено задумался на миг, стянул косынку и тряхнул головой:

— Себя.

И оскалился по-волчьи.