Океан для троих (СИ)

Глава 21. На "Свободе"

Прощание с Астином вышло теплым, но скомканным: тот никак не мог выпустить из рук свой трофей — огромную бутыль из простого стекла, внутрь которой он поместил “Быка севера”.

Дракон, уменьшенный в сотню раз, обреченно дрейфовал по ртутного цвета жидкости. Оба северянина, уменьшенные так же, как и их корабль, сидели на палубе. Один на носу, свесив ноги за борт, второй на почти разрушенной корме — держа в руках рогатый шлем. Неподвижные точно статуи. Пленные.

Зрелище было скорее удручающим, но Августин, напротив, все время восторженно поглаживал бутылку по пузатому боку, как питомца.

— И тогда я понял! Сила молний. Ведь во всех рассказах дракон появлялся в бурю, верно? В песне так и говорилось, что когда побратимы перегрызали друг другу жилы, разразилась небывалая буря. То ли потому, что на них боги разгневались, то ли просто так получилось. Скорее второе, но ты же понимаешь, певцы любят красивые слова. Как рабы цветастые тряпки и непонятные имена. Ну так вот, я создал кольцо, способное молнии порождать, а латы должны были их притягивать и…

В другой раз Дороти с радостью бы выслушала теорию и практику поимки призраков из уст фон Берга, но сейчас ей хотелось одного — подняться на борт “Свободы” и наконец выполнить свою часть сделки, заключенной перед ликом Черной Ма — догнать “Каракатицу”.

А там уже разобраться с Филлипсом, и гори оно все синими пламенем! Два долга она закроет. Первый — перед своей запятнанной честью и второй — перед этим человеком, который сначала смотрел так, словно знал что-то о Дороти, чего она сама о себе не ведала, а потом, пробравшись под кожу, ударил в доверчиво открытую спину.

Дороти отодвинула полную тарелку — еда в горло не лезла, а вино казалось горьким — все мерещился привкус бурой ягоды.

— Астин, я хотела попросить тебя…

— Проси! О чем угодно! Ты и твои головорезы принесли мне удачу. И да — теорию молний я тоже запишу на ваш счет. Хочешь, назову в твою честь какое-то из явлений? Эффект Дороти! Как тебе? Звучит же…

— Я рада, правда рада. Но сейчас мне нужно другое, — Дороти решительно отставила в сторону кубок и скрестила руки на груди. — Августин, скольких людей ты можешь мне дать, чтобы эта потеря не отразилась на тебе и твоих…

Фон Берг вздохнул:

— Ты можешь забрать хоть всех, я не обеднею, но понимаешь ли, в чем дело — гигантский спрут ближе к лету откочует вслед за рыбой на север. Поэтому охоту я хотел начать… Впрочем, пустое. Забирай всех. Полгода погоды не сделают, найду, чем себя занять. Да и готовят они преотвратно.

— Нет, все мне не нужны. Я хотела взять десяток, — по правде говоря, Дороти рассчитывала на пятерых, но сейчас расшвыриваться щедрыми предложениями точно было не к месту, и она удвоила число. — Самых сильных. Тех, из племен центра континента.

— Само собой. Мало того — я отдам тебе на них купчую, чтобы ты могла с полным правом ввести их в чин матросов на своем корабле — помню, помню, у вас есть куча каких-то условностей. Хороший выбор. Они потолковей островитян и местных аборигенов. У тех только и хватает дури, что орать под барабаны да лежать днем в тени. Знаешь, когда-нибудь я заменю их разумными созданиями без недостатков. Пробовал с дельфинами, но тут есть проблемы с пребыванием на суше. Но сдаваться…

— Не твой метод, я помню, — улыбнулась Дороти.

Солнце показало над горизонтом тонкую желтую полосу, а потом выскочило разом, как всегда в это время года.

“Свобода” отошла от Малого Янтарного еще затемно, как только загрузили запас воды. С провизией после пребывания обитателей в собачьих телах на острове было туго, впрочем, на предыдущей остановке запас сделали хороший. Саммерс при всех недостатках оказался отличным карго.

На расчет курса Дороти потребовалась четверть часа. Признаться, там и рассчитывать было нечего — в море Мертвецов в обход Большого Янтарного уходило мелкое течение с острой волной. Стоило просто следовать вдоль него.

Рабов для “Свободы” фон Берг действительно отобрал самых толковых. Двое ходили когда-то на торговце — “крысами”, которые весь путь обязаны были откачивать воду из трюма, с краткими перерывами на еду и сон. При виде корабля они аж посерели, но Дороти приставила их в помощники к Хиггинсу — помпы “Свободы” с течами справлялись, а мучить зазря людей Дороти не любила. Остальных отдала на артиллерийскую палубу. Орудия находились в хорошей боеготовности, а вот людей там не хватало. Оставалось надеяться, что за оставшийся короткий путь черные не успеют спеться с пиратами.

Фиши курс принял невозмутимо, степенным кивком дал понять, что усвоил, вопросов не имеет, и заложил руль на нужный градус.

Дороти, не ожидавшая иного, все равно с трудом подавила раздражение. Лучше бы экипаж бунтовал, чем так лицемерить.

Но она клялась защищать их — и свою клятву выполнит. Уважать и любить ее эти люди не обязаны. Даже если она делает для них многое. Она для них всего лишь инструмент. Удобный и нужный до поры до времени. Еще пару дней назад ей казалось, что она способна наладить с пиратами если не дружбу, то хотя бы уважительный нейтралитет. В очередной раз иллюзии разлетелись на осколки.

Саммерс, пока они отплывали, топтался рядом, потирал пострадавшую шею, но взгляда не поднимал. Уткнувшись в палубные доски, доложил, что все в порядке, а после, получив дозволение удалиться, ушел куда-то на нос.

Морено, похоже, пришел в себя от действия зелья, но на глаза не попадался, лишь ветер иногда доносил до Дороти его короткие и четкие команды. Только непривычно тихие.

Что ж, пусть тоже хлебнет горького вина поражения, не все ему других поить. Или опаивать.

Дороти не оракул и не могла предсказать, как повернулось бы дело, не обмани ее Морено.

Нет, вряд ли бы Дороти, получив обратно свою силу, захотела бы с ней по доброй воле расстаться, но для Морено она бы точно сделала все возможное и слово бы свое сдержала. А так…

Нужно было оставлять прошлое в прошлом, сны — снам, и начинать смотреть вперед без оглядки на призраков, которых она носила в сердце десять лет.

Доран тоже когда-то клялся в вечной дружбе, но однако восставшее из пучины “Холодное сердце” спасало от беды не “Свободу”, а “Каракатицу”.

“Каракатицу” и Морено. Не Дороти.

Друг детства, не знавший о ее любви, ушел навсегда и, может, там за чертой наконец прочел в сердце Дороти настоящие чувства. Прочел и понял, что ответить ему нечем. И теперь даже в посмертии не хочет иметь с ней дело.

Морено, в котором померещилось то самое, горячечное и несбыточное, тоже клялся. Мало того, сделал вид, что разделяет, понимает, а потом, не дрогнув, разорвал доверие. Может быть, Черная Ма простит ему этот финт и не станет наказывать любимчика и его команду заодно, но с Дороти довольно.

Хватит.

Едкая злость волнами поднималась к горлу и никак не хотела проходить. А мысль о Доране только добавляла туда огня. Что ж. Дороти прожила без Кейси десять лет, проживет и дальше. Прах к праху.

Дороти все десять лет воевала и охотилась за пиратами — продолжит и далее. И она знает, на кого откроет охоту, как только восстановит свое доброе имя.

Все. Занавес. Кончено. И нельзя оглядываться назад. Это были не сны, а кошмары. Так пусть остаются в прошлом. Следует думать о деле.

Дороти дотронулась до цепочки, на которой в стальной оправе висело Сердце Океана, скрытое под рубашкой и мундиром, и сжала острые грани кристалла, точно боялась забыть то, что произошло.

Думать о деле.

Дороти достала подзорную трубу. Они огибали Большой Янтарный с севера — тут тянулись отвесные скалы, кое-где запятнанные полосками мха и плешивыми кустами. Все поселения находились в юго-западной части, а судно, дойдя до мыса, должно было повернуть в открытое море и уйти вдоль течения.

“Свобода” шла с хорошим попутным ветром, на половине парусов, прикрываясь островом от неприятного южного эфира. Он дул в это время года и вопреки направлению был холодным, порывистым и грозил сбить с курса.

Высокий мыс, которым завершался Большой Янтарный, уже выплыл из утренней дымки, задержавшейся в здешних изрезанных трещинами скалах.

На мостике раздались шаги, потом позади зашуршало, и, обернувшись, Дороти на месте Фиши увидела Черного Пса.

Тот стоял у штурвала и даже не скрывал, что сам отослал рулевого прочь.

Говорить Пес тоже начал первым. Но в глаза смотреть избегал.

— Я не буду просить прощения.

— Этого бы я ожидала от вас в последнюю очередь, — Дороти хотел уже отвернуться, но Морено внезапно шагнул вперед и встал почти вплотную за плечом, да еще ухватил за локоть, чтобы она не смогла уйти.

Дороти уходить и не собиралась, но от прикосновения напряглась, с трудом сдерживая желание дать Морено пощечину. Но, во-первых, сейчас она была при своей силе, а значит, чтобы убить Морено, ей особо напрягаться и не пришлось бы. Во-вторых, она все же дворянка, хоть и вынуждена находиться в обществе диком и бесчестном. А в-третьих, от этого прикосновения поднималось душное горячее предчувствие поражения, даже при том, что предыдущий кон остался за ней.

— Командор.

— Кажется, прошлой ночью я слышала “мэм”. Не насилуйте свою природу, Морено. Так проще. Если рассчитываете на то, что у нас останутся прежние отношения, которым мы оба старались придать вид приятельских… И каковые я приняла за нечто большее… — слова давались с трудом, но проговорить это вслух было необходимо, — то должна вас разочаровать. Игры в связывание, удачная попытка усыпить…

— Дьявол, но ты же не оставила мне выбора, — перебил Морено и заговорил быстро, почти горячечно. — Мне нужен был камень, а вы с этим бородатым ослом готовы были отпустить призрака, если это станет чересчур опасно для ваших драгоценных голов…

— Ложь. Все ложь, кроме того, что тебе нужен был камень, — обрезала Дороти тираду.

Морено сжал пальцы на руке Дороти сильнее и не подумал заткнуться или отодвинуться:

— Да чтоб тебя! Верно. Но я бы отдал тебе камень, когда мы догнали бы “Каракатицу”. Даже с теми рабами, которых подкинул твой дружок, абордаж и драка с ротой алантийцев — чистое самоубийство, а с артиллерией ты права — дырявить свою крошку я захочу в последний черед…

— Ложь, Морено. Я даже несколько недоумеваю, зачем тебе понадобился этот разговор. Ты воспользовался доверием. Моим доверием. И подлил мне в вино…

— А ты? Ты отдала бы камень мне, если бы я попросил? — в словах была ирония, но пахла она горечью. — Кто теперь лжец? Ты не собиралась отдавать камень мне.

— Верно. Потому что я заключила сделку, спасая твою чертову шкуру! — Дороти не выдержала и вырвала руку из хватки. — Но я могла помочь добыть второй такой же с преследующей “Каракатицу” бригантины.

— Нет, моя лживая красавица. Как только наша сделка с Ма иссякнет, Черный Пес станет для тебя обузой или ненужным свидетелем, который знает, в какой компании ее сиятельство командор провела последние две недели.

— Я не собиралась убивать тебя. Знаешь ли, не привыкла бить в спину того, с кем делила кров и последнюю воду в бочке, — опешила от абсурдности обвинения Дороти и даже обернулась удивленно.

Черный Пес утер вспотевшее лицо, точно сейчас не языком молол, а тюки в трюме ворочал, прикусил нижнюю губу, скривился и вытолкнул из себя хрипло:

— Отдай мне камень. Я клянусь тебе всеми клятвами, которые только есть на свете, — я не предам, не поверну против тебя. Лично втащу на борт “Свободы” твою команду и каждому матросу посмотрю прямо в душу, чтобы у тебя был самый преданный экипаж в этих морях. Своему Филлипсу ты оторвешь голову сама, я тебе его на веревке приволоку… Второй камень из бригантины выгрызу или из “Лилии”. Жизнь положу. Но сейчас мне нужен этот. Я…

— Морено…

— Молчи. Дьявол тебя побери! Хочешь, на колени встану? Ты сейчас сильнее, я, даже из кожи вывернись, отнять камень не смогу. И да, поэтому прошу. Как умею. Ты говоришь — лжец. Правды хочешь, а она такая, что если мог бы — отнял бы у тебя этот проклятый камень. Совесть бы свою сожрал, командой бы рискнул, но забрал. Сама знаешь — сейчас, когда ты при силе, не смогу.

Дороти смотрела на Черного Пса и не понимала, что с тем происходит, но то самое горькое внутри внезапно выросло, и она уже открыла рот, чтобы отказать, когда Морено выпалил:

— Я должен его спасти. Как он меня с того света вытащил. Это такой долг, который вернуть надо.

— Кого? — удивилась Дороти.

— Что ж так все косо выходит-то! — Морено досадливо поморщился и наконец посмотрел Дороти в глаза. И сразу отвел взгляд, точно его на месте преступления поймали. — Наверно, нет у меня правильных слов. Я — подлец, а ты — благородная леди. Цельный командор. Дара за мою шкуру не пожалела для сирен, а я, крыса трюмная, тебя скрутил, чтоб ты до камня не дотянулась. Все так, только вот…

— Морено, у меня ощущение, что мы с вами говорим на разных языках, — Дороти поняла, что сейчас она услышит то, что не хочет знать.

Но знала. С самого начала. С той ночи, когда Доран Кейси вернулся из мертвых.

Но Морено снова ухватил ее за руку и все-таки начал говорить:

— Они забрали его память. Вот так, разом. Гнилые суки. Дали мне то, что я просил, да. Дураку медяшек. Я тогда не сказать чтоб молод был, нет. Просто по-другому все вокруг казалось — глуше, тише… Знаешь, когда мы первые десять тысяч дукатов спустили в порте Вейн за три дня, мир вокруг ярким казался, а потом блекнуть стал. Взяли торговца, ну второго. Ну деньги, ну серебро, ну шелк… Все приедается, становится пресным, без вкуса. Все считаешь обыденным. Даже то, что когда-то казалось острым и… — Морено отошел к перилам мостика, уселся на палубу, поднял голову, посмотрел Дороти в глаза и уже больше взгляда не отводил. — Призрак. Он спас меня после. Не на море, на суше. В одном из борделей. Из подвала, где меня уже почти окунули в чан с расплавленным оловом — знаешь, у некоторых отвратные манеры делать из хороших парней статуи.

— Призрак тебя спас?

— Да. Вытащил. Ему плохо на суше было — почти все силы растерял, но дотащил меня до порта. А потом пришел, не сразу, через месяц. Я первый раз испугался, что он теперь меня за собой утащит, и палить начал, так он пистолет в узел завязал. Я даже сохранил. На память. Потом он приходил чаще. Разговаривали. Он рассказывал много — о своей жизни. Той, живой. Мы стали друзьями. Будешь смеяться, моя недоверчивая, но у пиратского капитана нет друзей. Команда есть, шлюхи в каждом порту есть, а вот друзей нам не положено.

Дороти кивнула, ощущая, как внутри разрастается холодная глыба.

— Иногда он приходил часто, потом реже. Пропадал неделями где-то по своим делам. А я жил, как мне казалось, на полных парусах. Мне наши встречи нравились, они были интересными. Мне, дураку, льстило, что ко мне таскается гроза океанов — просто вина попить и партию в карты сыграть.

Дороти мутило, хотелось заткнуть уши и не слышать этот хриплый голос, который рассказывал о том, что Доран восемь лет приходил к какому-то пирату, потому что…

— Я тогда мало думал о нем. Все больше о себе. Золото, серебро, торговцы, женщины, пресное вино, блеклые рубины, скучные поединки. Я хотел большего. Большего. Обо мне говорили в порте Вейн, а я хотел, чтобы перешептывались даже в хижинах на другом конце света. И в королевских дворцах. Он приходил все реже. Потом мы не виделись целый сезон, и я не вспомнил о нем. Подумал, ну на черта мне Призрак и его дружба, когда я могу… Могу все и так. Без него. Да и дружба ли это — с покойником ночами болтать? А потом, сматываясь от капера, мы вошли в Гряду Сирен, и они предложили мне сделку. Отдать то, что не ценю, в обмен на один маленький, но чертовски важный талантик.

Дороти слушала молча. Не задавая вопросов.

— И я кивнул. Подумал, в жизни появится вкус и исчезнет серость. Так и вышло. Обо мне заговорили даже в ваших надушенных гостиных, я стал звездой здешних морей, китом-убийцей в косяке макрели. “Каракатицу” узнавали везде по рисунку парусов, и золото текло рекой. Где-то в душе я знал — дар сирен такой же безвкусный, как храмовая похлебка, но верить не хотел. Понять не мог, что они забрали, пока не понял — прошел сезон, а Призрак меня так и не навестил. Не кривись, командор. Да, я порочен и рос в дерьме, но что такое дружба, я знаю. Я забеспокоился, почему он не приходит — он никогда не пропадал так надолго. Через полтора месяца, после того как мне рассказали, что видели его на севере, я рискнул его позвать. У меня было нечто, способное дать понять ему, что я в беде. Как мы договаривались. Я позвал, и он пришел.

— Только вот не признал тебя, да? — Дороти хотела, чтобы это прозвучало зло, но вышло печально.

— Да. В точку. Эти слуги дьявола забрали его память в обмен. Я пытался вернуть ее. Я преследовал его корабль по всем морям — и мои ребята тоже впряглись в эту безумную охоту. Мы побывали в центре всех ураганов, мы стерегли его рядом с морскими баталиями, когда на большую кровь призраки слетались, точно чайки в рыбный ряд утром. Всякий раз он уходил от меня. Дважды я пытался заговорить с ним, но тщетно. Третий раз был при тебе.

— Ты же получил, что хотел? О тебе знает каждая собака от Йотингтона до Алантии. Ты и без помощи Призрака способен опустошить конвой с грузом серебра под присмотром двух фрегатов и уйти незамеченным. Так зачем тебе его дружба? Только потому, что когда-то он спас тебе жизнь? Стоит ли сделка отмены?

Морено посмотрел снова, улыбнулся. Улыбка вышла жалкая, словно на его лице мышцы не привыкли к подобному. И, по-волчьи приподнимая верхнюю губу, медленно произнес:

— Я поклялся ему на крови. Именем Черной Ма. Что спасу ту, что дорога ему. Его любимую, что осталась там, на берегу. Пригляжу за ней, помогу, передам часть добычи. И главное — сниму с нее проклятье. Он обещал рассказать о ней, когда приходил последний раз. И не успел.

Морено выдохнул и замолчал.