Окрик памяти. Книга третья

Третья четверть XIX века ознаменовалась для промышленности Тобольской губернии качественными переменами. Если в предыдущий период времени деятельность купцов сводилась к кустарной переработке простейших даров природы и торговле ими, а внимание купцов редко выходило за рамки производства одного – двух продуктов, то к концу столетия производство становится мануфактурным с использованием машин, паровой, а вскоре за этим – электрической энергии. Непрерывно росли концентрация и объемы производств, возрастала численность работающих, все чаще в руках одного и того же промышленника удавалось сосредоточить фабрики, заводы и верфи с самой разной технологией и назначением. Все эти изменения совпали со сменой поколений в купеческих семействах. К руководству предприятиями пришли молодые люди с новым мышлением, высокообразованные, интеллигентные и хорошо знакомые с передовыми западноевропейскими методами ведения хозяйства. Они уже стеснялись называть себя купцами, а больше – заводчиками, судовладельцами, промышленниками или предпринимателями. Слово «купец» стало анахронизмом и сохранилось только в устаревшем государственном звании того или иного номера гильдии, свидетельствующем о размере активного капитала. О некоторых из таких людей, кипучая деятельность которых вывела Россию к началу XX века в передовые промышленно развитые страны, и пойдет наш рассказ.

ИНЖЕНЕР И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ МАМОНТОВ

В годы моей студенческой юности в Свердловске часто приходилось навещать театр музыкальный комедии. В послевоенное время он считался лучшим в Союзе. В труппе блистали талантами любимцы публики Викс, Емельянова, Маренич ... Может быть, несравненное впечатление от их игры послужило причиной, по которой посещение театров оперетты в других городах, включая Москву, я считал излишней тратой времени. Но однажды, это случилось в декабре 1960 года, меня командировали в столицу как работника Уральского геологического управления. Служебные хлопоты удалось совместить со сдачей кандидатского экзамена на кафедре иностранных языков в геологоразведочном институте. Под вечер, изнуренный экзаменом, решился на прогулку по центру Москвы от Манежной площади, где располагалось главное здание института, до Большого театра с наивной надеждой приобрести на спектакль билет, пусть и на галерку. Куда там! Театральный бум начала шестидесятых полностью исключал такую возможность: в кассе билеты продавались на месяц вперед. От огорчения тут же с рук купил билет в оперетту. По крепчайшему морозу добрался до здания театра, с наслаждением сдал в раздевалку верхнюю одежду и уселся, согреваясь, на первый же попавшийся стул. Сил не хватило даже на осмотр фойе.

В зрительном зале рядом со мной оказался бодренький старичок в возрасте далеко за семьдесят. Когда на сцене появлялся кордебалет, мой сосед, опираясь на носки ботинок, приподнимал пятки и синхронно в такт музыке передвигал их влево-вправо, влево-вправо ... Меня это забавляло, и я решился спросить:

– Вы, вероятно, очень любите оперетту?

– О, да! Стараюсь не пропустить все новые постановки. После спектакля прихожу домой в приподнятом настроении и помолодевшим. Благо: живу рядом, в переулке. Вам нравится премьера?

– Н-не очень... Не ощущаю звездности примадонны.

– Напрасно, напрасно! Возможно, она сегодня действительно держится несколько скованно, но актриса – великолепнейшая, а голос, голос! Вы часто бываете здесь?

– Впервые, я с Урала.

– Ну-у, тогда понятно. Я советую вам в перерыве внимательно осмотреть интерьер театра, он изумителен! Вы знаете, кто его строил? Савва Мамонтов! Знаток искусства, меценат, режиссер, сибиряк! Здесь когда-то размещался его частный театр русской оперы. Может, после знакомства с этим шедевром вы другими глазами будете смотреть на сцену.

Имя моего наставника забылось сразу же по окончании спектакля, а вот его возглас «сибиряк!» запомнился надолго. По возвращении домой появилось желание пополнить свои познания дополнительными сведениями. Открываю второе издание БСЭ, т. 26, с. 193. Читаю безымянную статью о крупнейшем деятеле русского искусства, театра и музыки Савве Ивановиче Мамонтове (1841–1918). О Сибири ни слова. И только из воспоминаний современников, в частности, знаменитого реформатора театра и режиссера К.С. Станиславского, узнаю правоту моего московского собеседника. Мамонтов действительно родился в Сибири, и не так уж далеко от Свердловска – в городе Ялуторовске, что под Тюменью. В Ялуторовске бывать не доводилось, и, как обычно бывает в подобных случаях, название города не закрепилось в памяти. Только через несколько лет, когда я стал жителем Тюмени, ознакомился с историей города и окрестных мест, Ялуторовск как селение, насыщенное стариной, предстал передо мною во всем своем великолепии. Место рождения Мамонтова в 1974 году стало официально признано в третьем издании БСЭ. Вероятно, тогда же на этот незаурядный факт обратили внимание работники ялуторовского музея декабристов. Крупной заслугой музея стало удачное завершение поисков дома Мамонтовых (илл. 228), сохранившегося до нашего времени.

Ялуторовск 1840-х годов выглядел компактным, хорошо спланированным селением, как принято говорить в наше время – городского типа, с прямоугольным расположением улиц. Достопримечательностью городка стали несколько культовых сооружений, самое заметное и старейшее из которых – Сретенский собор – существовал с 1777 года. Во второй половине XIX столетия, кстати, в соборе служил протоиереем отец И.Я. Словцова Яков Корнильевич. В советское время, как водится, собор взорвали, от него под слоем земли осталась лишь часть фундамента. Знаменит был Ялуторовск немногочисленной, но дружной колонией ссыльных декабристов. Она вносила заметную интеллектуальную струю в размеренный быт местных жителей. Говорят, европейская планировка улиц, почти как в Санкт-Петербурге, есть несомненная заслуга ссыльных дворян. Отец Саввы Мамонтова, по воспоминаниям родственников, был вхож в круг декабристов и очень этим гордился.

В Ялуторовске Савва жил до восьмилетнего возраста. Он родился в богатой семье звенигородского, а затем шадринского купца первой гильдии Ивана Федоровича Мамонтова – винного откупщика (1796–1869). Купеческие дела и торговые проблемы заставляли главу семьи постоянно находиться в отъездах. Как всякий любознательный мальчик, мечтающий посетить крупные соседние города, Савва не раз уговаривал отца взять его с собою в Курган или Тюмень. По сравнению с патриархальным Ялуторовском они казались малышу гигантскими. В Тюмени он впервые услышал гудок парохода, столь редкий для тех времен, шум заводских цехов и гул людских голосов на ярмарках. К концу 1840-х годов финансовое положение семьи упрочилось настолько, что стал возможен переезд поближе к родовым местам, сначала в Чистополь, потом в Псков и, наконец, в Москву. Единственная дорога в Европу опять-таки шла через Тюмень.

... Спустя много лет после описываемых событий детства С.И. Мамонтов приобрел в 1870 году подмосковное имение Абрамцево. С тех пор оно стало одним из культурных центров России. Здесь, благодаря умению С.И. Мамонтова находить молодые дарования, впервые заявили о себе художники В.М. Васнецов, В.А. Серов, М.А. Врубель, М.В. Нестеров, К.А. Коровин, В.Д. и Е.Д. Поленовы. В Абрамцеве находили приют многие знаменитости: И.Е. Репин, М.М. Антокольский, шведский живописец А. Цорн и мн.др. Цорн, в частности, при посещении России в 1896 году написал портрет Мамонтова (илл. 229). Эффектное освещение лица, своеобразное выражение мимики и жеста, жизнерадостность облика делает

работу Цорна одной из лучших в многочисленной портретной мамонтовской галерее. Мамонтов открыл России знаменитого Ф.И. Шаляпина. Он же основал в Москве частную русскую оперу, в которой впервые прозвучали произведения Римского-Корсакова и Мусоргского. Сам Савва Иванович не был обделен природой, он обладал актерским и певческим талантом, считался знатоком изобразительных искусств и драматургии, овладел ремеслом скульптора.

Все эти великолепные человеческие качества нашего земляка затмили другую, не менее достойную деятельность С.И. Мамонтова, к нашему времени почти забытую. Он был выдающимся инженером, крупным промышленником, строителем железных дорог и удачливым предпринимателем. Еще при жизни отца Савва Иванович пополнил свое образование в Петербурге в Горном институте и в Москве на юридическом факультете университета. Купеческие навыки приобрел в годичной поездке в Баку и по персидским городам Шахруд и Мешхед, куда его в возрасте 21 года отправил строгий Иван Федорович, чтобы отвлечь юношу от московских соблазнов. В Персии Савва Мамонтов научился бойко торговать так, как это умеют делать только мужчины Востока, овладел бухгалтерскими премудростями и неожиданно для себя проявил в торговых делах такую предпринимательскую хватку, что стал заметным и уважаемым человеком. Наместник шахиншаха удостоил его своим приемом.

По возвращении в Россию С.И. Мамонтов участвует в Нижегородской ярмарке. Мамонтов-старший убеждается в том, что четвертый из его сыновей вполне способен заменить отца в торговом бизнесе. Он посылает Савву в Италию с тем, чтобы приглядеться к европейским методам торговли. Более того, уверенность в деловых способностях сына послужила толчком к приобщению Саввы Ивановича к основному занятию, которым в эти годы был увлечен Мамонтов-старший: к железнодорожному строительству в сторону Ярославля.

Так под строгим присмотром отца предпринимательские заботы семьи постепенно переходили к потомственному купцу первой гильдии Савве Ивановичу. К началу собственного дела – торговли итальянским шелком, он располагал частью отцовского капитала, собственным двухэтажным домом на Садовой-Спасской и офисом на Ильинке. Но не это главное, что отличало капитал С.И. Мамонтова. После отца он стал держателем контрольного пакета акций строительной железнодорожной акционерной компании, становится председателем совета директоров, много времени проводит в поездках. Как опытный предприниматель, окружает себя знающими инженерами-путейцами и другими специалистами. К этому времени относится интересная запись Саввы Ивановича в своем дневнике. Он пишет: «Меня теперь особенно поразило то значение, которое я имею на Ярославской дороге, все трется об меня» (!).

Ответственность за результаты крупного дела, возможность единолично принимать рискованные решения, не считаясь с мнением большинства, заметно изменили характер Саввы Ивановича. В сфере бизнеса он становится человеком властным и мало терпимым к возражениям подчиненных. Был строг и серьезен, круг его общения ограничивается полезными и деловыми людьми, включая представителей высокой власти. Среди них министры путей сообщения адмирал К.Н. Посьет и граф С.Ю. Витте, позже – – министр финансов и председатель Кабинета министров (илл. 230. Судьба на многие годы свяжет личные и государственные интересы этих двух людей – Витте и Мамонтова. Поначалу они будут находиться в одной связке. Витте станет влиятельным покровителем всех предпринимательских начинаний Мамонтова, будет советоваться с ним, брать Мамонтова с собой в инспекционные поездки. В память об этом благоприятном для Мамонтова времени существует картина художника М.А. Врубеля, уроженца Омска. На ней изображен эпизод из совместной поездки Витте и Мамонтова по участкам строительства Северной железной дороги (цвет. илл. 231). Попутно можно вспомнить, что у знаменитого И. Репина в 1881 году родилась картина «Железнодорожный сторож», написанная не без влияния

С.И. Мамонтова и совместных поездок с ним по железным дорогам России. Благодаря патронажу высоких чиновников, Мамонтов получает выгодную концессию на строительство вокзалов и железной дороги в Донецк – российский центр добычи каменного угля, а также на сооружение тупиковой ветки от Ярославля до Костромы.

Честолюбивый и властный министр путей сообщения С.Ю. Витте, вдохновленный невероятным успехом строительства Великого сибирского железнодорожного пути, в 1892 году вознамерился повторить свой триумф на сооружении Северной железной дороги в сторону Архангельска, а затем еще дальше – к незамерзающему и с удобной морской бухтой Мурману. В те годы на месте будущего Мурманска и Полярного стоял крохотный поселок Александровск-на-Мурмане (илл. 232). Первоначальную оценку проекта Витте решил провести лично. Он организовал поездку по Двине на двух пароходах. Одним из экспертов комиссии стал С. Мамонтов. Путешествие оставило в душе Саввы Ивановича не только неизгладимый след, но и вдохновило его, прирожденного предпринимателя, на новое строительство. Хитрый Витте, заранее решивший отдать откуп на сооружение дороги С.И. Мамонтову, без труда добился своего. После посещения Архангельска, Мурома, портов Норвегии и Скандинавии Мамонтов, покоренный красотами и богатствами Севера и деловой хваткой самого министра, в уговорах не нуждался. Если б заранее знать еще и человеческие стороны характера Витте ... но об этом несколько позже. А пока Мамонтов увлечен перспективами нового и многообещающего дела, оживлению Севера, созданию «русской Норвегии». Да и как не увлечься, если капитал множится, а Правительство обещает щедрые субсидии. Прибыли от эксплуатации принадлежащих Мамонтову дорог и восточно-сибирских чугуноплавильных заводов позволяют начать строительные хлопоты не мешкая.

Не обошлось, разумеется, без ложек дегтя. В каждом новом деле всегда находятся сомневающиеся или скептически настроенные люди. Теми или иными способами они пытаются вставить палки в колеса. Вдвойне неприятно, если среди них оказываются твои акционеры. Еще при строительстве железной дороги на Донецк совет директоров акционерного общества возражал Мамонтову, считая инициативу авантюрной, несвоевременной, лишенной перспектив на прибыли. Впрочем, к возражениям подобного рода Мамонтов, председатель совета и держатель контрольного пакета акций, давно привык и не обращал на них особого внимания. Разве что для успокоения наиболее ретивых директоров вынужденно соглашался, например, с их отказом о выделении денег на приобретение картин своих подопечных художников для интерьеров вокзалов. А может, отказы несли немалую пользу, если эти картины приобретал сам Мамонтов и оставлял их, сохраняя на десятилетия, в залах имения в Абрамцеве?

Что тогда говорить о проекте мурманской дороги! Отдельные голоса скептиков переросли в дружное хоровое исполнение. «Какие и куда будут направляться грузы? Что будем возить: клюкву или морошку? Разве не виден заранее провал пассажирских перевозок? Кто в этом краю, забытом богом и людьми, будет обслуживать станции, полустанки и вокзалы? Вкладывать средства в столь авантюрную затею – преступление!» Все бы ничего, принимая во внимание решительный характер Мамонтова, но ряды противников и недоброжелателей множилось. Их последнее слово еще впереди. Но вот что удивительно. В годины тяжелейших испытаний, которые не раз переживала Россия, железнодорожные проекты С.И. Мамонтова неизменно выручали страну, и все они, включая и мурманскую магистраль, никогда не были убыточными. Более того, они несли тяжелое, но совершенно необходимое бремя стратегического назначения. Мамонтов умел смотреть далеко вперед, и в этом состоит главная заслуга сибиряка перед Отечеством.

Интересны оценки Мамонтова-предпринимателя его современниками. Уже упоминавшийся К.С. Станиславский (Алексеев), сам выходец из торгово-промышленной семьи, в молодости был близок к Мамонтову. Он испытал его могучее влияние в формировании своих взглядов на искусство, многое воспринял от мецената. Будущий теоретик русского театра дал в своих воспоминаниях яркую характеристику своего наставника. «Он был совсем иной, чем дома, на людях в качестве директора тогда еще Ярославской, а не Архангельской железной дороги. После второго звонка, окруженный инженерами, разными чинами службы, точно император со свитой, Савва Иванович шел по перрону. Властный, строгий, он выслушивал доклады, не глядя на говорившего, принимал прошения, читал их, передавал кому-то и шел дальше твердой походкой, как всегда красивый, значительный. Раскланиваясь направо и налево, то снисходительно, то строго, он искал кого-то глазами и говорил ему деловым тоном: «Садись ко мне, у меня есть дело». До отхода поезда Савва Иванович стоял у окна с тем же официальным лицом, отдавая последние распоряжения, дослушивая забытые доклады. Прощальные поклоны, подобострастные приветствия в ответ, и поезд трогался». А вот зарисовка А.М. Горького: «Талантлив был, во все стороны талантлив. Даже инженерную тужурку свою талантливо носил».

Управляя железнодорожной компанией, прямой, энергичный Мамонтов, работавший, как говорят, с засученными рукавами, быстрый в решениях и нетерпеливый, привыкший к неукоснительному и немедленному исполнению своих распоряжений, в какой-то момент времени на радость недругам потерял ощущение реальности. При всех достоинствах Мамонтова как руководителя акционерной компании ему не следовало забывать, что он не был единовластным хозяином предприятий и капитала. В предпринимательском деле азарт – чувство полезное, но до определенного предела. Мамонтов был не в меру азартен. Оценив размеры затрат на Северную дорогу до Мурмана, Савва Иванович понял, что акционерная компания осилить их не сможет. Он обратился к Витте с предложением купить у компании Донецкую дорогу за счет государственной казны. И вот здесь-то министр финансов показал себя с самой неприятной стороны. Заинтересованный в улучшении работы государственных предприятий, он предложил Мамонтову приобрести Невский механический завод в Санкт-Петербурге, а на полученные прибыли вести финансирование дороги. Казалось, предложение выгодное. Завод выпускал суда, в том числе – военные, паровозы и вагоны. Беда была в том, что техническое состояние завода, мягко говоря, было незавидное. Ошибка при покупке повлекла второй, роковой шаг.

Волевым решением Мамонтов перечислил на реконструкцию завода деньги Ярославско-Архангельской железной дороги–100 тысяч рублей. Касса акционерного общества опустела, что вызвало бурю протестов со стороны акционеров. Юридически обоснованный предлог незаконной растраты послужил поводом судебного следствия. Финансовый крах стал неизбежен. Всего этого можно было бы избежать, прояви Витте понимание проблем Мамонтова. Скромная по масштабам государства ссуда дала бы Мамонтову выигрыш во времени. Большего и не требовалось. К сожалению, вся эта история совпала по времени с конкуренцией на государственные должности двух враждующих министров: Витте – финансов и Муравьева – юстиции. Почувствовав слабость своей позиции, Витте, не задумываясь ни минуты, предал Мамонтова. Воспрянули духом завистники, последовал арест совсем еще недавно процветающего коммерсанта, заключение его в Бутырскую тюрьму. Пешком под конвоем униженного Мамонтова вели через весь город ... То-то ликовали недруги!

Следователь наложил арест на домашнее имущество и особняк. В погашение долгов все, кроме имения в Абрамцеве да керамического завода в городе, продали с молотка. Злые языки свидетельствовали, что алчный карьерист Витте не преминул воспользоваться сложившимися обстоятельствами и приобрел за бесценок для родственников своей жены часть акций Мамонтова. В тюрьме Мамонтов находился полгода, затем по ходатайству верных друзей в феврале 1900 года его освободили под залог. Суд под бурные аплодисменты собравшихся в зале людей оправдал С.И. Мамонтова: в конце концов, не из личной, но государственной выгоды шел на риск предприимчивый купец, получив заказ от Правительства, его же и осудившего. В защиту обвиняемого всем запомнилось яркое выступление инженера-путейца и писателя Н.Г. Гарина-Михайловского. Но из зала суда вышел совсем другой человек. Обиднее всего было предательство тех, кто выстроил свое благополучие за счет былой поддержки Мамонтова. Как ни прискорбно говорить, но среди них были певец Шаляпин и художник Коровин ... Станиславский вспоминал: «Внутренняя рана и обида не давали ему покоя. Из самолюбия или по чувству правоты он хотел, во что бы то ни стало, вернуть прошлое, если не для себя, то для детей. Материального довольства он не вернул, но любовь и уважение к себе удесятерил».

Несколько оправившись от удара судьбы, С.И. Мамонтов попытался возобновить деловые связи прежних лет. Переговоры в Берлине и в России о новых проектах строительства железных дорог, в том числе в Туркестан, заканчиваются провалом. Мало иметь известное имя, но без денег оно ничего не стоит. Осталась лишь продукция керамического завода в Москве, изделия которого охотно раскупались. На всемирной выставке в Париже майоликовые камины Мамонтова в 1900 году получили золотую медаль. Она завершила инженерные достижения предпринимателя С.И. Мамонтова. Только однажды он получил радостное известие. В начале первой мировой войны достроили, наконец, железную дорогу до Мурманска, им заложенную. Родился северный морской порт России. Между тем, судьба в очередной раз подвергает моего героя страшным испытаниям. Умирает дочь, затем супруга и внук. Мамонтов катастрофически стареет, жестокий и безжалостный склероз убивает и главу семьи.

Сейчас, когда я набираю эти строки на своем компьютере, на дворе – начало октября 2001 года. Прошло 160 лет с тех пор, когда родился наш замечательный земляк Савва Иванович Мамонтов. Местные газеты сообщают о торжествах на родине в Ялуторовске, о приезде его потомков со всех концов России. Гости посетили музыкальную школу, а на постамент памятника С.И. Мамонтову, стоящего у входа в школу, возложили цветы. Музей памяти декабристов подготовил памятную экспозицию. Среди документов – ксерокопия выписки из метрической книги Вознесенской церкви о рождении и крещении Саввы. Абрамцевский музей привез фотовыставку со снимками семьи Мамонтовых, датированными началом минувшего века. Праздник завершился концертом. Так же было и десять лет назад, когда отмечалось 150-летие Саввы Ивановича. Гости совершили пешеходную прогулку по улице Первомайской, бывшей Большой Воскресенской, названную так по имени церкви Воскресения Господня, теперь утраченной. Посетили дом Мамонтовых, построенный, как и знаменитый дом декабриста М.И. Муравьева-Апостола, в конце XVIII или в начале XIX веков, и даже побывали в его погребе. Выложенный кирпичом, старинный подвал выглядел как образец аккуратнейшей кладки – лучшее подтверждение принадлежности дома к купеческой семье. Такую тщательную работу в наше время почти невозможно себе представить. Мне приходилось встречать такие погреба во многих старинных домах. Особенно запомнился один из них в бывшем имении сибирского помещика П.В. Иванова в селе Речное близ Падуна. Кирпичная стена в подвале отличалась почти шлифованной поверхностью без малейших следов швов.

Тогда же, в 1991 году – начало возрождения российского предпринимательства, юбилейные торжества прошли и в Москве. В театре оперетты был установлен первый в России бронзовый бюст С.И. Мамонтова, отлитый на Урале группой энтузиастов и корпорацией «Большой Урал». Поклонников Мамонтова в Москве, столь многим ему обязанной, как видим, не отыскалось ... Во всей России только уральцы да сибиряки нашли возможность увековечить память выдающегося предпринимателя. В свое время еще Станиславский призывал, чтобы памятники Мамонтову-промышленнику и меценату ставили и в Донецке, и в Мурманске, и в Москве на Театральной площади. Не прислушались ...

ЧЕРНАЯ РЕЧКА, ИЛИ КАК ПАМФИЛОВЫ ПРОСЛАВИЛИ ТЮМЕНЬ НА ВСЮ ЕВРОПУ

Накануне дня 415-летия Тюмени я получил от редакции одной из областных газет предложение подготовить материал, соответствующий торжественному событию. Долго обдумывал тему, прежде чем усадить себя за компьютер. Наконец, решил, что в истории любого города наибольший интерес вызывают не столько описания улиц, церквей, примечательных в историческом и архитектурном отношениях построек, сколько судьбы людей, активная деятельность которых способствовала процветанию города и расширению его известности не только в России, но и за ее пределами. Таких людей в истории города было немало, обо всех не напишешь. Вот почему я решил остановиться только на нескольких именах, памятных для меня еще и потому, что сравнительно недавно в Екатеринбурге и Санкт-Петербурге мне пришлось встретиться с потомками этих людей при весьма необычных, если не сказать больше – курьезных обстоятельствах. Но об этом – несколько позже.

Приходилось ли вам бывать на Черную Речку, расположенной в 40 километрах к югу от Тюмени? Селение знаменито тем, что оно связано с именем основателя сибирского маслоделия Алексея Федоровича Памфилова (1848–1909, илл. 233). О нем, его семье и родственных связях с другой фамилией – Вардропперов, не менее известной в Тюмени, пойдет наш рассказ. Мне приходилось посещать благодатное местечко Черную Речку не однажды, и каждый раз этот изумительный уголок природы в окрестностях областного центра вызывал необыкновенное чувство восхищения своими живописными холмами (цвет. илл. 234), прудом (цвет. илл. 235), сосновыми борами и березовыми рощами (цвет. илл. 236), панорамой припышминских далей.

Наверное, схожими чувствами руководствовался тот, кто еще в конце восемнадцатого века выбрал эти края для обживания, предпринимательской деятельности и отдыха. Такое же яркое впечатление от удивительного уголка природы сопровождало А.Ф. Памфилова с первого посещения Черной Речки и до конца его дней. Не обделенный даром художника, он многие годы создавал здесь свои акварели, которыми я иллюстрирую текст.

Сведения об истории Черной Речки я стал собирать с конца 1970-х годов. В областном архиве удалось обнаружить любопытный документ. В 1805 году в деревне Черной (так тогда называлась Черная Речка) губернским секретарем поручиком Сумароковым был выстроен винокуренный завод на 16 действующих медных кубов. Мягкая вода из речки способствовала высокому качеству вина. Не напрасно среди заказчиков этого продукта были купцы из Перми и даже из Саратова. Впрочем, упомянутый документ свидетельствует о существовании винокуренного производства в Черной Речке и в более ранние времена. Называется, например, 1788 год, когда большой пожар уничтожил постройки завода, имя крутой и со злобным характером помещицы Акулины Угрюмовой. В 1807 году Сумароков продал свое детище коллежскому советнику Константину Злобину. В последующее время завод принадлежал хозяевам, которые часто менялись. В этом списке владельцев упоминаются имена знаменитого ялуторовского купца Н.Ф. Мясникова, неких Попова и Пономарева. Пономарев в 1837 году переселил сюда 60 семей крепостных крестьян из Костромской и Пензенской губерний. После Пономарева имение перешло к купцу Бубнову, но вскоре продано на аукционе ирбитскому винокуренному заводчику М.Г. Виноградову. Затем владелицей имения стала шадринская первой гильдии купеческая жена П.М. Зекеева. Чехарда со сменой владельцев прекратилась с тех пор, когда в 1873 году землю с окрестными лесами приобрели в совместное владение тюменские купчихи родные сестры Елизавета и Александра Филимоновы.

Елизавета Максимовна Филимонова стала супругой купца первой гильдии Федора Памфиловича Памфилова (1824–1889) – дворянина, фабриканта и почетного гражданина из крупнейшего подмосковного старообрядческого и текстильного центра города Богородска (с 1930 года – Ногинска, известного с 1935 года любителям музыки по фабрике граммофонных пластинок). Фамилия «Памфилов» (через «м»!) происходит от греческого «Памфил»: «всеми любимый». Так что распространенное написание фамилии «Панфилов», через «н», не более чем искаженное первоначальное звучание имени, но не наоборот. В европейской России семья Памфиловых пользовалась широкой известностью. Так, в знаменитой энциклопедии Ефрона и Брокгауза упоминается московский священник Памфилов Иоанн Иоаннович (?– 1794), духовник Екатерины II. По личному указанию императрицы высокообразованный И.И. Памфилов, свободно владевший латинским, был введен в состав Синода. Академия наук избрала его своим членом и привлекла к составлению словаря русского языка. По некоторым данным И.И. Памфилову принадлежала усадьба с двухэтажным домом и церковью (1756) в Успенском в пригороде Богородска, частью сохранившаяся до нашего времени. Его наследник Ф.П. Памфилов основал в Успенском одну из богородских мануфактур. После кончины Федора Памфилова в Богородске (илл. 237, стр. 132) его сыновья создали в конце девятнадцатого столетия Богородско-Успенскую писчебумажную, бумаготкацкую и прядильную фабрику торгово-промышленного товарищества и дома братьев А., В., К. и С. Памфиловых. Наверное, неслучайно в окрестностях Ногинска возникла деревенька под названием Памфиловка.

По семейным преданиям Федор Памфилов в молодые годы оказался в Сибири по купеческим делам. В пути его ограбили, затрудненные финансовые, а, возможно, и другие, сугубо личные обстоятельства задержали путника в Тюмени. Несмотря на то, что в городе купец оказался случайно и ненадолго, он успел здесь присмотреть себе в жены сибирячку, надо полагать, достаточно пригожую и не без приданого, если уж в Подмосковье не смог найти себе достойную супругу. Так иди иначе, но он сошелся здесь с Елизаветой – купчихой первой гильдии, поправив, надо полагать, свои запущенные финансовые дела. По возвращении вместе с супругой на родину Федор Памфилов имел от этого брака несколько детей, среди них пятеро сыновей, в том числе старшего – Алексея, уроженца Богородска[3] (Успенки), (илл.238). При поддержке богатого отца Алексей Федорович Памфилов закончил Богородское фабрично-заводское училище, а затем, благодаря близости города от Москвы, получил солидное, вероятно, техническое столичное образование.

Первое посещение Тюмени А.Ф. Памфиловым (илл. 239), как можно предполагать – по совету родителей, состоялось в начале 1880-х годов. Будучи доверенным лицом своей матери, он участвовал в разделе совместного имущества, оставленного по завещанию его теткой тюменской купчихой первой гильдии А.М. Филимоновой. В Богородск А.Ф. Памфилов как заводчик по обстоятельствам, о которых можно только догадываться, больше не вернулся. По всей вероятности, хлопчатобумажное производство отца испытывало затруднения, вызванные далеко не равной конкуренцией с мощной текстильной Богородице-Глуховской и соседней Орехово-Зуевской мануфактурами семьи Морозовых. Отсутствие для капитала Памфиловых свободной «ниши» в сравнительно небольшом городишке и стало причиной частичной их перекачки в Сибирь, а, стало быть, переезда одного из наследников в Тюмень. Подобного рода предпринимательский ход, вызванный необходимостью сохранения и приумножения состояния за счет его приложений в других, менее обжитых краях, был весьма распространен в России во второй половине девятнадцатого века. Впрочем, как совладелец Богородице-Успенской фабрики, оставленной на попечение младших братьев, Алексей Памфилов постоянно черпал средства для развития своей Чернореченской фермы из прибылей семейной мануфактуры. Один из его братьев Николай Федорович (1852–1889) проживал в Тюмени, где и скончался в сравнительно молодом возрасте.

В соответствии с условиями раздела недвижимого имущества чернореченское имение в 1883–1886 годах было разделено на две части. Одна из них, с Ушаковской дачей и водяной мельницей на устье окрестной речки Балды, оставалась за дочерью А.М. Филимоновой и двоюродной сестрой А.Ф. Памфилова по матери Юлией Федоровной Левитовой (в девичестве – Филимоновой). Она стала женой бывшего студента Новороссийского университета, а позже – можайского купца второй гильдии И.С. Левитова. Вторая половина имения с усадьбой и постройками при ней отходила Е.М.Памфиловой, а по сути дела – ее сыну А.Ф. Памфилову (цвет. илл. 240). Кроме того, Алексей Федорович приобрел в Тюмени за рекой Тюменкой двухэтажный каменный дом с флигелем, садом и многочисленными службами. Он располагался по улице Никольской (Луначарского) в приходе Кресто-Воздвиженской церкви по соседству с усадьбой мещанина Кухтерина (илл.241). Этот дом до 1881 года принадлежал надворному советнику Н.О. Котовскому, а позже – тетке Памфилова. К нашему времени дом не сохранился. Он стоял рядом с двухэтажной гостиницей, на месте которой и памфиловского дома в начале десятых годов двадцатого века купцы Колокольниковы построили коммерческое училище, теперь – строительная академия. Насколько я могу судить из имеющихся у меня материалов, А.Ф. Памфилов и его семья с 1886 года и с некоторыми перерывами до октябрьского переворота целиком арендовали у Левитовой принадлежащую ей вторую половину имения (цвет. илл. 242). По договору аренды Памфилову были предоставлены такие широкие права, что по сути дела он стал полновластным хозяином всего имения.

Супругой Алексея Федоровича стала Анна Яковлевна Вардроппер (1861, Екатеринбург–1920, Тобольск, илл. 243), дочь известных в Тюмени английских подданных, предпринимателей и судовладельцев Джеймса (Якова) Романовича из шотландского города Абердин и Агнессы Вильгельмовны (Васильевны) Вардроппер, урожденной Кэркхоуп. Она родилась в городе Домбартон в Южной Шотландии, скончалась в Тюмени в 1915 году. Яков Вардроппер умер и похоронен в Тюмени в 1897 году. Интересно, что его родной город Абердин сейчас, когда пишутся эти строки, у телезрителей постоянно на слуху как морской порт и база подъема со дна Баренцева моря атомной подлодки «Курск». Знакомство А.Ф. Памфилова со своей будущей супругой состоялось в Екатеринбурге в одну из его поездок в этот город. Анна Памфилова оказалась на редкость деятельной и предприимчивой женщиной, энергичной настолько, что почетное звание первооткрывателя сибирского маслоделия она разделяет со своим супругом почти наравне. Сказалось, видимо, влияние шотландской крови, а также своих знаменитых предков – древних кельтов. О ее земляках говорят, что шотландец может внезапно сорваться с насиженного места и уехать на другой конец света по причине, которую объяснить он не может даже самому себе, и проявить там такую предприимчивость, о которой аборигены понятия не имеют, не смеют и мечтать...

Что представляла собой Черная Речка к 1886 году, когда туда впервые на правах хозяина приехал А.Ф. Памфилов? В имении – винокуренный завод, плотина, три мукомольные мельницы, несколько сараев, подвалов и амбаров, караульная изба, бондарная, кузница, стеклоделательная и гончарная фабрики. Все постройки деревянные и одноэтажные. Следовательно, основатель сибирского маслоделия свой доходный бизнес начал не с нуля. Другое дело, что из запущенных строений он в самое короткое время создал образцовое хозяйство из паровой маслобойни (илл. 244), сыроварни и маслодельни (илл. 245), полностью сменив профиль производства. Немаловажно удачное совпадение времени основания фермы и окончания строительства железной дороги Екатеринбург – Тюмень: со сбытом продукции проблем не было. На берегу пруда в саду А.Ф. Памфилов выстроил деревянный двухэтажный дом с обширной террасой (илл. 246). В ней летом размещались стол с неизменным семейным самоваром, венские стулья, мягкая, обитая бархатом мебель, плюшевый диван и рояль (цвет. илл. 247). От террасы к пруду и купальне с башенкой спускалась лестница. На другом берегу пруда стоял дом Левитовых, ставший гостевым приютом для многочисленных друзей и родственников Памфиловых, в том числе для семьи родителей Анны Яковлевны – Вардропперов. Породнившись, Памфиловы и Вардропперы многие годы жили очень дружно.

Рядом с господским домом в саду располагалась спортивная площадка (илл. 248), за ней в удалении – пасека. В саду, отдавая дань традициям паркового ландшафта, Памфилов соорудил каменный грот с беседкой наверху (цвет. илл. 249). Зимой для своих детей и местных крестьянских ребятишек устраивались ледяные горки (цвет, илл. 250) и катание на санях в масленицу (илл. 251). За отгороженным садом возвышалось солидное здание сыроварни, выстроенной в 1888 году (цвет. илл. 252). В моем архиве сохранился ее чертеж с автографом А.Ф. Памфилова, выполненный в июне 1906 года, с помещениями сыроварни, маслодельни, котельного, машинного, колодезного и холодильного отделений. Там же размещались лаборатория и кабинет-приемная управляющего.

В семье Памфиловых было девять детей. Все летнее и зимнее каникулярное время они проводили в Черной Речке. Яркие впечатления детства от пребывания в имении, любовь к замечательному уголку сибирской природы сохранились у них на всю жизнь. Родители дали им прекрасное образование: гимназия в Тюмени, немецкий пансион в Дерпте, английский – в Лондоне. Старшая дочь Елизавета уже в зрелом возрасте написала замечательные стихи, посвящённые жизни и настроениям обитателей имения. Первая публикация части этих стихов уже состоялась (книга вторая, страница 326). Чтобы не нарушать как логику повествования, так и впечатление о стихотворном опыте Елизаветы Памфиловой, я позволил себе некоторые повторения.

А вот их продолжение, написанное несколько позже:

К поэтическому творчеству можно относиться по-разному. Одни воспринимают стихи как удовольствие от образного языка и удачных сравнений, от метких слов и остроумных выражений. Другие ищут в них возможность получения определенного душевного настроения от стихотворения в целом (вспомните сонеты Шекспира). Третьи надеются найти при чтении стихотворений и первое, и второе. Ностальгией о невозвратном и счастливом былом до сердечной боли проникнута каждая из опубликованных здесь поэтических строк Е. Памфиловой.

Славу зачинателя сибирского маслоделия современники приписывают разным людям. В Кургане, например, отсчет ведется с января 1894 года, когда в селе Утятском Курганского уезда приезжий петербуржец А.А. Вальков арендовал пустую крестьянскую избу и стал по дешевой цене скупать молоко для переработки его на масло. Он впервые познакомил сибирских крестьян с механическими маслобойками и сепараторами шведских фирм «Корона» и «Альфред Нобель». Несколько раньше Валькова на скупке топленого масла у крестьян-частников разбогател тюменский купец Пятаков. Год спустя правительственный чиновник – специалист по молочному делу В.Ф. Сокульский основал в деревнях южной части Тобольской губернии первые в Сибири маслодельные крестьянские артели-кооперации. Деревни эти размещались на территории Ялуторовского уезда: Морево, Митино, Скородум, Киселева, Дубровское, Суерка и др. Сокульский, кстати, был учеником основателя российской маслодельной промышленности Н.В. Верещагина, старшего брата известного художника-баталиста.

В Морево Сокульскому удалось быстро наладить работу завода благодаря поддержке его инициативы крестьянином Деевым, ранее работавшим у Памфиловых в Черной Речке.

Следует подчеркнуть слова «ранее работавшим». Они имеют ключевое значение, так как определяют приоритет Памфиловых: их молочная, сыроваренная и маслобойная ферма была основана в марте 1986 года. Другими словами, на восемь лет раньше курганцев. К этому времени Анне Яковлевне было всего 25 лет (илл. 253), а ее супругу – за тридцать. Чрезвычайно важно, что на Черной Речке Памфиловы соорудили в современном понятии образцовый завод с паровым машинным приводом, а не просто кустарное ручное производство. Уже в 1887 году Памфиловы получили медаль Министерства государственных имуществ за участие в Губернской выставке сельских производителей. Несколько позже, в 1895 году, они стали обладателями большой серебряной медали Курганской сельскохозяйственной и кустарной выставки «за хорошую постановку молочного хозяйства и устройство первой в Западной Сибири сыроварни и маслодельни, за сыры «бакштейн» и «швейцарский», за выведение прекрасных сортов хлебов и стремление распространить их среди крестьян, за работы мастерской сельскохозяйственных орудий и машин, за растительные масла парового маслобойного завода». Экспозицию чернореченского завода на Курганской выставке посетил министр земледелия и государственных имуществ А.С. Ермолов. Пояснения министру давал сам А.Ф. Памфилов. Тогда же первый сибирский паровой маслобойный завод стал обладателем большой серебряной медали Императорского московского общества сельского хозяйства. Такие награды стали возможны только благодаря наработанному заводом в течение нескольких лет всероссийскому признанию.

К организации фермы Памфиловы подошли с необыкновенным для местных условий размахом. Алексей Федорович имел связи с машиностроительными предприятиями текстильного профиля Великобритании еще по работе своей Богородице-Успенской мануфактуры. Они позволили ему оснастить ферму машинами и котлами английских фирм. Кроме того, Анна Яковлевна, многократно навещавшая родственников в Шотландии, выписала и приобрела по совету супруга английское маслобойное и сыроваренное оборудование, привезла техническую литературу по технологии того и другого производства, в том числе – сыров «швейцарский» и «бакштейн». Более того, пользуясь британскими связями, наладила экспорт своего сибирского масла в Англию и Германию. Вот отчего высококачественное сибирское масло стало известно в Лондоне и Баварии, включая столы королевы Виктории и немецких бюргеров. Уместно вспомнить, что в более позднее время на столе английского премьер-министра Уинстона Черчилля любимым российским продуктом, наряду с армянским коньяком, была тюменская сосьвинская селедка...

Супруги Памфиловы (илл. 254) достаточно мудро разделили свои производственные обязанности. Анна Яковлевна руководила всем домашним хозяйством (няня, горничные, экономки, кухарки и прачки). Хлопотала о состоянии засеянных полей (илл. 255), завела ферму породистого молочного скота из 110–130 голов во главе с быком шотландского происхождения, выписанного также из Англии, наладила инкубаторное выведение цыплят, взяла в свои руки все торговые операции, включая зарубежные, в том числе жмыхом в Германию. Алексей Федорович, обладавший инженерным мышлением и мужской смекалкой, руководил строительством, планировал и контролировал всю механическую часть завода и паровой мельницы. Организовал научный контроль молочного дела: ежедневные замеры кормов и надоя, жирности и плотности молока утром и вечером с помощью приборов Гербера – бутирометра и ареометра-лактоденсиметра, и др. Под его началом находились кузница, где своими силами изготовлялись плуги собственной оригинальной конструкции и другие полевые орудия, конный двор с английскими лошадями, пасека. Плуг оказался настолько необычным, удобным в сельском хозяйстве и доступным по цене крестьянам, что Памфилов отправил образец своего изделия в Тобольский музей. Вся семья, включая детей, освоила верховую езду.

Известный знаток сельского хозяйства Зауралья губернский агроном Н.Л. Скалозубов в 1895 году посетил Черную Речку и подробно обследовал хозяйство Памфиловых. В кратком отчете о поездке, опубликованном тогда же, он отметил проведение трехпольной системы земледелия, хорошую сортировку семян различных сортов, образцовые кузницу и паровое хозяйство, механический обмолот зерна, богатый перечень товарного производства. Кроме сливочного, владельцы имения продавали подсолнечное, льняное, конопляное, горчичное и маковое масло. Торговали семенами, зерном, плугами и боронами, олифой, сыром, медом, пищевым жиром и жмыхом (илл. 256). С сохранением качества постоянно снижалась цена на продукты. Непрерывно велись метеорологические наблюдения.

Памфилов был не только знатоком техники, но и всесторонне увлеченным человеком. Например, построил на пруду водный велосипед с ручным рычажным приводом и лопастными гребными колесами (илл. 257). Одним из первых в Тюмени установил у себя в городе и провел в 1897 году на Черную Речку телефон. Честно говоря, не могу представить себе: каким образом на расстоянии нескольких десятков километров от головной станции Памфилов сумел сохранить нормальную слышимость при существующем тогда уровне телефонной связи и без ретрансляции? А может, впервые использовал именно ее, известную к тому времени релейную ретрансляцию, либо провел на столбах два медных провода, что для Тюмени тех лет было новинкой? Обожал поездки на обычном велосипеде по окрестностям Черной Речки с фотоаппаратом на плече и был, по сути дела, первым фотолюбителем-непрофессионалом в Тюмени. Как всякий неравнодушный и деятельный инженер, следил за публикациями по достижениям науки и новой техники, собрал в доме у пруда богатую техническую библиотеку. Ко всему этому стоит добавить его увлечение живописью на профессиональном уровне, о чем у читателя уже сложилось определенное впечатление по акварелям Памфилова, размещенным здесь по ходу повествования. Склонности к рисованию перешли от отца к детям. Например, одна из дочерей, Маргарита, закончила Рериховское художественное училище. Акварели А.Ф. Памфилова с видами Черной Речки, их около полутора десятков, сохранились в архиве потомков семьи в Екатеринбурге. Мне удалось переписать их сканированием на дискету и обзавестись цветными копиями. Не затерялся и хранится в Екатеринбурге альбом с фотографиями его же работы, сделанными в начале 1890 и по 1906 год.

В Тюмени и в окрестных с Черной Речкой деревнях купец первой гильдии и потомственный почетный гражданин А.Ф. Памфилов имел непререкаемый авторитет. В первую очередь этому способствовали его высокие нравственные качества. Достаточно сказать, что с первых лет работы на Черной Речке Памфилов мог пойти по кратчайшему пути для личного обогащения, сохранив строения винокуренного завода и продавая популярный для России во все времена горячительный напиток. В самом начале своей деятельности он даже получил разрешение тюменских властей на открытие в городе питейного заведения. Будучи, однако, решительным противником спаивания народа и принципиальным трезвенником, он разрушил винокуренное производство и построил на его основе молочную и сыроваренную ферму. Уважая труд местных крестьян и способствуя их благосостоянию, организовал продажу им дешевого пищевого жира, создал, как принято говорить сейчас, множество рабочих мест на ферме и в своем доме.

В соседнем селе Малая Балда (с 1936 года – Мичурине) построил начальное училище, бревенчатое здание которого сохранилось до наших дней (илл. 258), и народную библиотеку. В конце XIX века инспекция Министерства просвещения отметила памфиловскую школу как одну из лучших в Тюменском уезде. В том же селе на собственные средства Памфилов построил деревянную церковь с роскошным алтарем (илл. 259). Когда я впервые посетил Мичурино в 1991 году, то бревенчатое здание бывшей церкви еще стояло, но без куполов и крестов. В нем тогда размещался сельский клуб (илл. 260). Первоначальная архитектура церкви была нарушена не только отсутствием куполов, но и аляповатым пристроем с тяжеловесным крыльцом. Недавно здание сгорело ...

В Тюмени А.Ф. Памфилов исполнял обязанности члена Тюменского общества попечения учащихся и занимал почетную должность мирового судьи (илл. 261). Здание Тюменского окружного суда находилось в полуквартале от дома Памфиловых. За труды и усердие по развитию Богородской и Тюменской местной промышленности, торговли и народного образования Правительство наградило его орденами Святого Станислава 3-ей степени, Святой Анны и медалью «За усердие».

Четверть века посвятил А.Ф. Памфилов городу Тюмени и селам Черная Речка и Малая Балда. Предпринимательские хлопоты, непрерывные заботы о благополучии многочисленной семьи, тревога за судьбу фермы и имения в условиях нарастающей с годами конкуренции, неприятности и снижение прибылей от постоянных в 1897–1907 годах забастовок рабочих Богородско-Успенской фабрики не могли не сказаться на здоровье зачинателя сибирского маслоделия и крупного российского промышленника. В соответствии с записью в метрической книге Мало-Балдинской Всехсвятской церкви (книга хранится в Тюменском областном архиве, запись обнаружена А.С. Иваненко) он скоропостижно скончался 19 марта (1 апреля по новому стилю) 1909 года, как тогда писали, от разрыва сердца (инфаркта). По официальному телеграфному разрешению тобольского епископа Антония «достопочтеннейшего Алексея Федоровича» похоронили в селении Малая Балда, что по соседству с Черной Речкой, рядом с церковью, им построенной. На могиле установили мраморную плиту и памятный знак. В годы Великой Отечественной войны могила провалилась, плита исчезла. Сейчас от памфиловских примет в деревне почти ничего не осталось. Только вековые тополя по периметру бывшей каменной и решетчатой ее ограды еще хранят память о выдающемся инженере сельскохозяйственного производства и великом сибиряке, да уцелевшее здание школы, что стоит напротив, через дорогу.

С кончиной хозяина дела на ферме пошли на убыль. Без твердой мужской руки ветшали строения и дом в имении, прекратилось поступление денег из Богородска, уволилась прислуга. Анна Яковлевна вынуждена была продать дом в Тюмени. В 1911 году она вышла замуж за ялуторовского мещанина Ф.В. Краузе с надеждой, что супруг, моложе по возрасту, чем она, всерьез займется запущенным хозяйством.

Надежда оказалась тщетной. По свидетельству местных жителей новый хозяин занимался только собой, распродал многое из имущества, к труду крестьян относился с пренебрежением. Все рушилось и гибло. Может быть, поэтому новый «родственник» не был воспринят Вардропперами, и они перестали посещать опустевшее поместье. Затем наступили времена великих перемен, за которыми, как известно, следуют столь же великие неопределенности. В первые годы гражданской войны ялуторовская мещанка А.Я. Памфилова-Краузе бросила имение и, вслед за отступавшими частями белых, оказалась в Тобольске, где и скончалась в эпидемию тифа в 1920 году. По окончании гражданской войны чернореченский двухэтажный особняк с сохранившейся мебелью и библиотекой (цвет. илл. 262 ) национализировали и передали в ведение губернского земельного управления. Вскоре, как водится, дом сгорел. Дети Памфиловых, повзрослев, разъехались по России и другим странам. Позже, в советские годы, в бывшем имении размещался исправительный дом, затем заводик по сухой перегонке дерева. Сейчас земельный участок принадлежит учебному заведению из Тюмени. Как и прежде, благоухают сосновый бор, вековые ели и тополя. Сохранила свою чистоту и прозрачность вода в пруду. Меж деревьев проложены дорожки, по вечерам они освещаются фонарями, стоящими на стилизованных металлических стойках. Работает пасека, летают пчелы с угрожающим гулом. Оба берега пруда интенсивно застраиваются дачниками. На крышах шикарных особнячков можно видеть приметы текущего времени: спутниковые антенны...

В моей разбухшей папке под названием «Памфилов» хранятся стихи одной из дочерей А.Ф. Памфилова Маргариты Алексеевны под названием «Сожженная усадьба». Их прислала мне из Петербурга ее внучка Агнеса Андреевна Солюс (Агнеса – через одно «с»!). Стихи написаны в 1921 году и навеяны событиями гражданской войны, итогом которых стала гибель чернореченского поместья. Вчитайтесь в эти грустные строки:

А теперь пришло время рассказать о курьезе, мною упомянутом в самом начале этого раздела. Как-то при деловой встрече доцент нефтегазового университета А.И. Баикина сообщила мне, что она переписывается с потомком Памфиловых и Вардропперов Зыряновым Александром Васильевичем из Екатеринбурга. Доктор экономических наук, профессор А.В. Зырянов, заведующий кафедрой организации и управления коммерческой деятельностью Уральского государственного экономического университета, хранит в своем архиве много интересных документов, касающихся судеб семей Вардропперов и Памфиловых, их пребывания в Тюмени и на Черной Речке. Он располагает фотографиями имения, членов семьи и некоторыми воспоминаниями о Вардропперах, в том числе – зарубежных родственников.

Я сделал попытку наладить знакомство с помощью писем, телефонных разговоров, встреч и взаимного обмена имеющимися материалами. И вот тут-то на меня обрушилась масса сенсационных новостей. Прежде всего, выяснилось, что мать Александра Васильевича Елизавета Алексеевна Шишко (1887–1957) – старшая дочь Анны Яковлевны и Алексея Федоровича Памфиловых. Оказалось, что выходцы из Великобритании и Шотландии – сибирские семьи Вардропперов, Гуллетов, Ятесов (Yаtеs), а также тюменских предпринимателей Памфиловых – в процессе делового и просто человеческого общения породнились. Дочери из одних семей выходили замуж за сыновей других. В частности, женой екатеринбургского и тюменского предпринимателя Ф.Е. Ятеса, владевшего заводами в Екатеринбурге, Сухом Логу, в Тюмени и Заводоуспенке, была дочь Памфиловых Нелли. Как итог: родственные связи оставили свои следы не только в Тюмени, но и в Екатеринбурге, Санкт-Петербурге, в Сибири и на Урале, в Лондоне и в Шотландии. Особый интерес вызвала рукопись А.В. Зырянова под названием «История семьи Вардроппер» (22 страницы). Многие ее материалы оказались для меня совершенно новыми и неожиданными. Так, предшественником тюменского судостроительного завода Г.И. Гуллета был чугунолитейный и механический завод в Екатеринбурге, принадлежавший ему же и его компаньону К.И. Таксу. После отъезда в Тюмень и пуска там нового завода семья Гуллета в 1870 году продала завод Ф.Е. Ятесу, как оказалось – дальнему родственнику Гуллета. Удивительное переплетение судеб! Поражает величайшей степени национальная корпоративность: предприятия передавались не в случайные руки, а, по возможности, родственникам.

Взволновали и другие факты. Со студенческих времен я много лет был знаком с бывшим ректором Свердловского горного института профессором Б.А. Носыревым, бывал у него в гостях в доме в Банковском переулке. Горный институт мы закончили почти одновременно. Мог ли я предполагать, что его супруга Елена Михайловна – внучка Анны Яковлевны Памфиловой-Вардроппер? Недавно из Екатеринбурга мне позвонил ее сын Михаил Борисович Носырев – правнук Вардропперов. Последователь профессии отца, М.Б. Носырев работает в Горной академии (бывший Горный институт) деканом инженерно-экономического факультета, доктор наук, профессор. Он сообщил, что располагает десятком акварелей Черной Речки, фотографиями зданий имения и семьи Памфиловых, включая снимок Агнесы Вильгельмовны Вардроппер.

Благодаря инициативе моих новых знакомых я по электронной почте стал общаться с правнучкой А.Ф. Памфилова А.А. Солюс из Санкт-Петербурга. Она щедро поделилась со мною фотографиями семьи Памфиловых и воспоминаниями своей бабушки Маргариты Алексеевны Памфиловой-Солюс. Возможен визит в Тюмень потомков Памфиловых профессоров А.В. Зырянова и М.Б. Носырева, которые много лет мечтали навестить Черную Речку. Надеюсь получить по итогам этой встречи новые интересные сведения.

СУДОСТРОИТЕЛИ ВАРДРОППЕРЫ

В первой и второй книгах «Окрика ...» мне уже приходилось писать о семье Вардропперов, ее яркой роли в судьбе Тюмени, сибирского судостроения и пароходства. После публикаций я получил несколько интересных откликов от людей, в той или иной мере осведомленных в деталях об истории этой семьи. В частности, из Лондона (!), куда невероятными путями дошло содержание моих поисков и где проживают дальние родственники Вардропперов, меня (лестно было услышать!) записали в «сибирские эксперты» по пребыванию в наших краях знаменитой семьи.

Из упомянутой рукописи А.В. Зырянова, любезно мне предоставленной, стало известно, что история появления в Сибири подданных Великобритании имеет давнее начало. В 1830-х годах в шотландском городе Абердине проживал капитан дальнего плавания и специалист по строительству судов Роберт (Джероб) Вардроппер. Он родился в конце XVIII столетия. В его семье родились несколько детей, в том числе сыновья Эдвард, Томас и Джеймс. В наше время исторический кафедральный Абердин называют «цветком Шотландии», он считается самым чистым городом Британии и одним из ее культурных центров. Здесь еще в 1495 году был основан Королевский колледж. Девять замков Абердина из семидесяти в Шотландии входят в знаменитое Кольцо замков.

В поисках предпринимательской удачи отец и его старший сын Эдвард, как и многие их соплеменники из Великобритании в те времена, в 1868 году переселились в Россию, выбрав Тюмень, да так и остались здесь, обрусев, навсегда. Томас, как только возмужал, в будущем также связал свою судьбу с Тюменью.

Младший из сыновей Джеймс (в России его звали Яковом) в Россию перебрался несколько позже. Сначала он приобрел акции английской концессии на Ленских золотых приисках в Восточной Сибири. Вместе с женой Агнесой Вильгельмовной (илл. 263) он отправился на Лену. Поездка на лошадях заняла несколько недель, была изнурительной. Жизнь и работа в далекой глуши, вдали от цивилизованного мира разочаровала привыкших к элементарному комфорту шотландцев. Концессия испытывала финансовые затруднения, ее прибыльность не оправдала надежды держателей акций. Вардропперы после трехлетнего проживания в Сибири оставили прииски и отправились на родину.

На обратном пути они остановились в Екатеринбурге, где встретились с английской семьей Ятесов. После взвешенного обмена мнениями молодой инженер Яков Вардроппер принимает решение остаться в России и заняться традиционным для семьи делом – судостроением. Поскольку в Екатеринбурге и окрестностях судоходной реки не было, он выбирает ближайшую сибирскую водную магистраль реку Туру и едет в Тюмень, присоединившись к компании отца и старшего брата. В Заречье он покупает каменный дом на берегу Туры, строит пристань на участке берега выше по течению от монастыря, рядом с пристанью Гадалова. В 1887 году Яков Вардроппер приобретает два деревянных дома в приходе Ильинской церкви на углу Иркутской и Успенской улиц с обширным земельным участком. На нем разбивается роскошный сад. Сейчас на его месте стоит гостиница «Нефтяник». В зрелые годы дочь Памфиловых Маргарита Алексеевна Колотилова, внучка Агнесы Вильгельмовны, написала яркие стихи об этом доме Вардропперов и цветущем при нем саде:

В год приезда в Тюмень Вардропперов в 1868 году отец и его старший сын закладывают судоверфь, третью в городе. Их предшественниками были англичане Гаке и Гуллет (1863) и нижегородский пароходовладелец У. Колчин вместе с купцом И. Игнатовым из города Белева (1864). Благодаря усилиям этих судостроителей в речном флоте Сибири произошла полная замена весельного и парусного флота паровыми судами, а Тюмень стала центром судостроения за Уралом и главной базой пароходства на сибирских реках. Достаточно сказать, что с 1844 года по 1917-й в Обь-Иртышском бассейне плавал 251 пароход, из них 192 были построены в Тюмени.

Предпринимательские успехи семьи Вардропперов были отмечены вскоре после основания верфи. Она так и называлась – Вардропперовская. Так, в 1871 году на Тюменской публичной выставке отец и сын показали оборудование литейной мастерской и кузницы, паровую водокачку для пароходов, медные краны и сигнальные свистки, соломорезки, пружины и масленки, лебедки и мн. другое. Итогом показа продукции на выставке стала большая серебряная медаль. В губернии и за ее пределами энергичные предприниматели становятся известными не только как судостроители, но и в качестве пароходовладельцев. После кончины главы семьи фирму возглавили сыновья. Основную ответственность за благополучие предприятия взял на себя старший брат Эдвард. На верфях, ему принадлежащих, к началу XX века трудилось более 100 рабочих. Братья основали пароходную компанию под своей фамилией («Товарищество братьев Вардроппер»). Они строят особый тип шхун, приспособленных для плавания в открытом и обширном водном пространстве для освоения сибирских рек, вплоть до Обской губы. Их звали «вардропперками». Братья организуют рыбную концессию, налаживают торговые операции. За товары, необходимые на Севере, Вардропперы получают меха, рыбу, ездовых собак. Расширение производства коснулось в первую очередь деревянных барж.

К этому времени Вардропперы обладали обширным капиталом, буксирами «Юг», «Восток», «Запад» и несколькими баржами, плавающими на линии Тюмень – Павлодар – Барнаул. Кроме того, в Тюмени им принадлежало несколько жилых домов, где размещалась разросшаяся семья. Из них к нашему времени мало что сохранилось. Здравствует пока деревянное здание с резными наличниками окон по улице Советской, 15 (быв. Серебряковская, 17). Другой дом, в соответствии с адресной книгой и списку домовладельцев г. Тюмени за 1898 год, принадлежал Агнесе Вильгельмовне (Васильевне) Вардроппер и стоял на улице Хохрякова,15 (быв. Успенская) на углу Челюскинцев (Иркутская, 19). Его снесли сравнительно недавно при планировке площадки под гостиницу «Нефяник». По рассказам старожилов города Вардропперы располагали еще одним деревянным домом. Он и сейчас стоит на углу бывших улиц Садовой и Большой Разъездной. Семье принадлежал также дом в Заречье, но из-за ежегодных весенних разливов Туры и трудностей сообщения с городом (мостов через Туру не было) от него пришлось отказаться.

Словом, Вардропперы устраивались в Тюмени всерьез и надолго. Росла их известность не только в Сибири и России, но и в Европе и за ее пределами. Так, в 1885 году Э.Р. Вардроппер принимал в Тюмени знаменитого американского журналиста и путешественника Джорджа Кеннана. В поездке по Сибири американский журналист предпринял обследование сибирских каторжных тюрем. На страницах книги «Сибирь и ссылка», получившей распространение во всем мире, автор самыми добрыми словами, которые я уже приводил в предыдущем тексте, описал свой визит к шотландцу.

Вардропперы принимали путешественника в собственном доме на углу улиц Садовой и Большой Разъездной (Дзержинского, 17 – Сакко). Остатки некогда роскошной усадьбы с ухоженным садом сохранились^-до нашего времени. Благодаря саду Вардропперов улица до переименования называлась Садовой. Не вернуть ли ей привычное имя так же, как поступила городская администрация с другой улицей города – Первомайской (Голицынской)? Установка здесь на доме Вардропперов мемориальной доски, посвященной Кеннану, напрашивается сама собой. Впрочем, журналист, немало сделавший для популяризации Тюмени в западном мире, бывал и в здании реального училища, встречался с И.Я. Словцовым.

Спустя некоторое время, в сентябре 1897 года, Э.Р. Вардроппер сопровождал адмирала С.О. Макарова в плавании от берегов Норвегии к устью Енисея. Путешествовали на пароходе «Иоанн Кронштадтский», принадлежавшем сибирской золотокомпании. На корабле Вардроппер в течение всего рейса создавал адмиралу необходимые условия и удобства для проведения гидрометрических исследований. С Макаровым он проследовал в Енисейск. Несколько позже Э. Вардроппер вместе с И.И. Игнатовым, городничим

А.А. Мальцевым и другими влиятельными людьми Тюмени встречали адмирала в Тюмени на пристани, где пришвартовался пароход «Тобольск». Несомненно, знакомство со столь влиятельными людьми весьма способствовало рекламе фирмы и ее продукции, а самому Вардропперу – укреплению его общественного положения.

Расширяя производство, Вардропперы обратили главное внимание на ту сферу деятельности, которая не испытывала конкуренции. В первую очередь это касалось производства деревянных барж. С этой целью в 1888 году Вардропперы основали в Тобольской губернии на реке Тавде в деревне Жиряково Андроповской волости Тюменского уезда судоверфь по строительству судовых корпусов и барж. Верфь располагала литейным цехом и кузницей, паровой машиной на одном котле, лесопилкой и мукомольной вальцовой мельницей. Благоприятное обстоятельство – удобная связь по речной магистрали с промышленным Северным Уралом, позволило расширить торговлю лесом, особенно с предприятиями Богословского горного округа.

Выбор Вардропперами судоходной реки Тавды как района приложения предпринимательских усилий в условиях первоначального накопления капитала оказался весьма удачным, поскольку на этой реке, превосходящей по водному балансу Туру в несколько раз, не было судоверфей. Рядом располагались мощные лесные массивы, благодаря чему производство барж оказалось самым дешевым в Тюмени. Соседняя деревня Жиряково (илл. 264) поставляла предприятию рабочий люд. Верфь через деревню была соединена с ближайшей магистралью грейдированной и мощеной гравием дорогой, проезжей в любую погоду и обсаженной березами. Дорога, кстати, как и столетние березы, сохранились до сих пор, пережив и верфь, и деревню (илл. 265). Жиряково стояло на высоком берегу поймы величественной реки Тавды в окружении сосновых лесов и живописных холмов. В наше время деревню можно отыскать только на карте: на месте бывших жилых домов остались кусты черемухи, запущенные огороды да покосившиеся столбы линий электропередач.

Тавдинская судоверфь в Жиряково на многие годы пережила своих создателей. После окончания гражданской войны она была национализирована и продолжала выпуск барж до 1930 года, после чего производство их прекратилось, а верфь с основным оборудованием перебазировали в город Тавду. Здесь, на более удобном месте, где водная магистраль пересекалась железной дорогой, год спустя родилась и работает в наши дни Тавдинская судоверфь – преемница Жиряковской. Любопытно, что на ней в послевоенные годы для Тюменской пристани был изготовлен двухэтажный причальный дебаркадер, обслуживавший пассажирские суда. Долгие годы он украшал речной порт города (илл. 266).

Осенью 1995 года мне с моим помощником удалось побывать в Жиряково и осмотреть остатки верфи. От деревни, стоявшей на высоком берегу поймы реки Тавды, ничего не осталось. Совершенно необъяснима причина, по которой люди покинули этот благодатный уголок нашего края. Кругом леса, необыкновенная по красоте берегов широкая Тавда, холмы, придающие местности уральский колорит, чистейший воздух и непривычная для горожанина тишина. Кажется, сама природа подсказывает человеку, где следует устраивать места отдыха, санатории или курорты ... Между берегом реки и крутым обрывом мы обнаружили аллею из двух строго параллельных рядов сосен. Тут же обнаружились остатки каменных фундаментов лесопилки и мельницы, свайное поле пристани и верфи, отсыпанная песком дорога, которая одновременно служила дамбой, защищая строения от паводка. Но самое интересное ждало нас впереди: рядом с кирпичными фундаментами на берегу стояли вальцовая мельница, изготовленная на заводе Гуллета, огромное коническое сито и рельсы из Богословска 1903 года выпуска. Лопатки и решетки сита, омедненные дробильные валки (илл. 267) и шнеки механической мельницы со всеми необходимыми рукоятками управления оказались в столь благополучном состоянии, что собственные мысли о перевозке этого добра в Тюмень, как памятника сибирской техники, показались нам вполне здравыми.

Несколько слов о быте и увлечениях Вардропперов. Семья выписывала английские газеты, в частности, «Financial Times». Церковные праздники Вардропперы отмечали дважды: в семейном кругу – по западному католическому обычаю, с русскими друзьями и коллегами – отдельно. У Вардропперов останавливались многие иностранцы, посещавшие Тюмень. В библиотеке областного краеведческого музея хранятся книги на английском языке с дарственными надписями их авторов Вардропперам. Подрастали дети. У Джеймса (Якова) их было шестеро: сыновья Яков (Yates), Арчибальд, Альфред и Роберт, дочери Анна, в будущем – Памфилова, и Маргарита Вардроппер, в замужестве – Ятес. Не все сыновья пошли по стопам отца. Третье поколение Вардропперов, получив в столице и за рубежом высшее образование, либо отошло от предпринимательства, либо, продолжая семейные традиции, стало судостроителями и капитанами судов. Они осуществили мечту родителей: по торговым делам добирались до Лондона морским путем.

Джеймс Яковлевич увлекался естествознанием, стал ученым агрономом. В 1905 году он приобрел в Москве дом и перед отъездом подарил Тобольскому музею свою орнитологическую коллекцию. Летом 1909 года он участвовал в экспедиции Российской академии наук на Полярный Урал. По ее итогам прочитал публичную лекцию в краеведческом музее Тобольска. Альфред Яковлевич вел с Н.Л. Скалозубовым и А.Ф. Памфиловым переписку, в которой освещал итоги своих путешествий по северным районам Тобольской губернии. Он также способствовал пополнению Тобольского музея своими экспонатами. В документах 1910-х годов Вардропперы часто упоминаются как государственные служащие. Так, в 1906 году Арчибальд Вардроппер служил помощником управляющего Тюменского судостроительного завода, арендованного Ф.Е. Ятесом (Жабынский завод). В 1911 году в Тюмени существовала посредническая контора, принадлежащая одному из Вардропперов.

Влиятельная англоязычная колония в Тюмени стала обширной и дружной. Кроме Вардропперов в городе проживали подданные Великобритании Гуллеты, Гаксы, Пирсоны, Ятесы и Джонсы. О Гуллете и других его компаньонах мне приходилось рассказывать в первой книге «Окрика ...», о Ятесе – речь впереди, а вот о Джонсах я мало осведомлен. Знаю только, что глава семьи Иван Васильевич также вел предпринимательскую деятельность, и, судя по богатому двухэтажному дому с каменным низом (илл. 268), имел неплохие ее результаты. Дом, недавно реставрированный, сохранился до нашего времени по улице Кирова, 35. Он стоит почти напротив Театра кукол. В городе И.В. Джонс председательствовал в двух Обществах: Тюменском вольном пожарном и Взаимного вспомоществования приказчиков. По тем временам такого рода общественные должности поручались авторитетным людям. И. Джонс скончался 14 марта 1911 года.

Между тем, кризис сибирского пароходства, разразившийся в конце 1890-х и начале 1900-х годов, заметным образом повлиял на финансовое состояние судоверфей Вардропперов, упали заказы на баржи. Что говорить о Вардропперах, если даже несравнимый по мощности завод Пирсона и Гуллета в Тюмени был закрыт. В 1906 году Э. Вардроппер оказался вынужденным продать мельницу в Жиряково владельцу магазина мануфактурных товаров В.Н. Маркодееву из соседней деревни Андрюшиной. Спустя еще несколько лет тот же Маркодеев скупает верфь на Тавде целиком вместе с лесопилкой. К 1909 году за Вардропперами сохранились только транспортные перевозки с участием двух буксирных пароходов и одиннадцати барж.

Яков Робертович (Романович) Вардроппер умер в Тюмени в 1899 году, Эдвард Робертович – спустя десятилетие, в 1909. После кончины Эдварда Робертовича все производственные дела перешли в руки Агнесы Вильгельмовны. Без кипучей инициативы мужчин, основателей крупного дела и традиций, она оказалась в затруднительном положении. Накануне первой мировой войны обостряются межгосударственные отношения. Как итог: производственным хлопотам стал мешать настороженный взгляд властей на иностранцев. Не избежала этих неприятностей подданная Великобритании А.В.Вардроппер. В областном архиве хранится ее переписка с управлением Томского округа путей сообщения и тобольским губернатором за 1912–1913 годы. Из нее следует, что власти препятствовали иностранным предпринимателям развитию каботажного плавания по рекам Западной Сибири со ссылкой на соответствующие правительственные постановления. Надо полагать, здесь не обошлось без теневого вмешательства тех сибирских судовладельцев, которые видели в «Товариществе братьев Вардроппер» серьезных конкурентов.

Агнеса Вардроппер в своем ходатайстве к тобольскому губернатору указывала, что во многих деловых начинаниях на протяжении не одного десятка лет ее семья в судостроении, в освоении и переработке рыбных богатств в низовьях Оби занимала положение пионеров. Эта деятельность оживила северный край и создала там крупную отрасль промышленности. Губернатор поддержал просьбу о разрешении плавания, но на всякий случай отправил письмо в столицу в Министерство внутренних дел. Там разрешили продлить время ликвидации «Товарищества», но не более. Агнеса Вардроппер продала все свое недвижимое имущество, кроме дома по улице Иркутской. Но и в нем, чтобы поддержать свое финансовое положение, в августе 1914 года пришлось сдать в аренду часть помещений купеческой вдове М.М. Кузнецовой под частную типографию. Накопившиеся неприятности не могли не сказаться на здоровье А.В. Вардроппер. Она скончалась в 1915 году, пережив своего супруга на 18 лет.

Дом перешел к ее сыновьям Роберту и Джеймсу. Они продолжили рыбный промысел на Оби. Во время их отсутствия домашними делами занималась их тетка Христина Робертовна Вардроппер-Юрганова. Весной 1919 года во время отсутствия братьев их хозяйство было национализировано. Впрочем, «национализировано» – громко сказано. Бесхозное имущество просто растащили по соседним домам. С уловом рыбы Роберт и Джеймс оказались в руках колчаковских войск. Те, как и красные власти, реквизировали и рыбу, и суда. В облархиве сохранилось письмо Роберта Вардроппера из Красноярска, тогда уже советского, в Тюмень. Его содержание проливает свет на причины расставания Вардропперов с родным городом.

«Дорогая тетя! Посылаю это письмо с военной почтой. Наш караван провели мимо Тобольска. Там шел бой в нескольких верстах от города. Здесь зазимовали наши два парохода с баржами. При отступлении белые пограбили нас немного, а теперь, должно быть, вся рыба поступила в губпродком. Если найдете возможным, то напишите, что делается с домом, ничего о нем не знаю. Ребята, было, поехали домой, да вернулись, потому что не имели советских денег. Нельзя ли заявить, кому следует, что мы были увезены сюда не по своей воле?» А в акте комиссии по национализации я встретил такую въедливую фразу: «В возвращении имущества Вардропперам решено отказать, как бежавшим ...». Пришлось братьям в составе американского госпиталя вернуться на историческую родину в Англию. Российская эпопея Вардропперов закончилась полным фиаско.

Исключая дотошных любителей и знатоков географии, основная масса читателей вряд ли подозревает, что в Карском море есть остров, открытый в конце девятнадцатого столетия и названный в честь Эдварда Робертовича Вардроппера (1847–1909) – известного тюменского предпринимателя. Дело в том, что в 1893 году Э.Р. Вардроппер, будучи в Санкт-Петербурге, внял просьбе норвежского исследователя Арктики Ф. Нансена, готовившего плавание на судне «Фрам», и поставил экспедиции ездовых собак. В благодарность за услугу Нансен назвал один из открытых им островов именем Вардроппера. Вот так и появился на карте Арктики малоприметный объект, носящий имя нашего земляка. Он находится в восточной части Карского моря на 84-м меридиане, разделяющем Тюменскую область и Красноярский край, северо-западнее Пясинского залива (западное побережье Таймыра) в шхерах Минина. На нем сооружен маяк. Координаты острова можно найти в «Морском атласе», т. 1, с.8: 74° 40' северной широты и 83° 40' восточной долготы.

СПИЧЕЧНЫЕ МАГНАТЫ СИБИРИ

Мне уже приходилось писать в предыдущих изданиях «Окрика памяти» (Тюмень, издательство «Слово», 2000 г., кн. 1, с. 93, «Ошибка краеведа») о выдающемся представителе отечественного краеведения, уроженце зауральского города Шадринска Владимире Павловиче Бирюкове (1888–1971). Он известен на Урале и в наших краях как оригинальный собиратель народного фольклора, как писатель и пытливый ученый. Краевед неоднократно бывал в Тюмени и Тобольске, многие его публикации посвящены истории Тобольской губернии. Подобно Словцовским чтениям в Тюмени, в Челябинске проводятся Бирюковские конференции. Незадолго до своей кончины В.П. Бирюков выпустил в Свердловске книгу «Уральская копилка» (Средне-Уральское издательство, 1969). После приобретения она стала для меня настольной, к ней постоянно приходилось обращаться за справками и в поисках тематики исследований. Так произошло и на сей раз. Сравнительно недавно я перебирал в своем собрании журналов прошлых лет подборку «Уральского следопыта» за 1963 год. В одном из номеров обнаружил статью В.П. Бирюкова, которая раньше как-то прошла мимо моего внимания. Ее название – «История на этикетках». Статья содержит сведения об истории возникновения промышленного производства спичек в Екатеринбурге и Тюмени в последней трети XIX и начале минувшего века. Текст написан со знанием технологии спичечного дела и, как всегда у Бирюкова, занимательно. Статья украшена фотографиями этикеток на коробках разных лет, включая дореволюционные годы. С изумлением читаю: «В конце 1880-х годов, кроме «опасных » спичек, в Екатеринбурге стали изготовлять еще и безопасные. Их называли «шведскими». Они уже походили на современные. Но еще раньше шведские спички начали делать в Тюмени. Года два назад в деревне Пилигримовой Тугулымского района нашли спичечный клад. При разборке старинного полуразрушенного дома рабочие обнаружили пакет, а в нем коробочки из-под спичек. На этикетках, их было четыре вида, сохранилась надпись «Шведские спички». Другие надписи гласили, что они изготовлены в Тюмени в 1867 году. В каждой коробке укладывалось спичек по 75 штук».

Но это же сенсация: кто бы мог подумать, что в Тюмени производство спичек было налажено в далеком 1867 году! Я никогда не слышал о таком событии и не встречал каких-либо указаний в литературе. Либо это очередной мой просмотр, либо тут что-то не так... Нарастающие сомнения всегда были для меня стимулирующим поводом для интенсивных поисков. Может быть, поэтому, когда приходилось рыться в архивных документах, в первую очередь искал не столько необходимые для меня факты, сколько противоречия, рождающие эти самые сомнения. Возникающее вслед творческое возбуждение заставляло забывать об усталости, о продолжительности рабочего дня. Нетерпеливое ожидание истины и ответов на поставленные вопросы ускоряло поиски настолько, что нередко ответы находились невероятно быстро. А может, мне просто везло? В любом деле без везения не обойтись. Повезло и на сей раз. Нет, производства спичек в 1867 году, как и на протяжении всего XIX столетия, в Тюмени не было. Здесь В.П. Бирюков ошибся. Он принял дату основания спичечной фирмы из Екатеринбурга, напечатанную в начале 1900-х годов на тюменских этикетках, за начало выпуска тюменских спичек. По-видимому, свою ошибку Бирюков обнаружил после выхода журнала из печати, и эту статью с неизбежными поправками, неплохо, кстати, написанную, спустя шесть лет постеснялся включить в упомянутую книгу. Ну а как же все обстояло на самом деле? Тщательный просмотр документов из областных архивов Тюмени и Екатеринбурга, стимулированный сомнительными фактами из статьи В.П. Бирюкова, позволил выяснить историю тюменских спичек на вполне основательном уровне.

... Если встать на высокий обрывистый берег реки Туры в самом начале улицы Володарского, то перед вами раскинется величественная панорама Заречья. Передний план противоположного берега по улице Береговой занимает фанерный комбинат (илл. 269). Мало кто знает, что в скором времени, если быть точным – в мае 2004 года, заводу исполнится сто лет. Именно тогда, в начале минувшего века, в Тюменскую городскую Думу поступила просьба из Екатеринбурга от акционерного общества спичечных фабрик «Ворожцов и Логинов» с предложением открыть в Тюмени свой филиал. Письмо подписал председатель правления Василий Иванович Логинов (ГАТО, Ф.И.–1, оп.1, д. 272, л. 28 – 32). В затянувшейся переписке заявителям пришлось преодолеть обычную российскую тяжбу с чиновниками Думы и убедительно доказать несомненную полезность фабрики для города. На первоначальный отказ, мотивированный запретом Думы с 1883 года на размещение заводов в пределах городской черты (каково, а?!), уральцы ответили обещанием использовать в производстве безотходные технологии, установить зарубежные машины высокой производительности и обеспечить рабочими местами несколько сотен тюменцев. Убедительные аргументы повлияли на позицию чиновников. Положительное решение Думы, заинтересованной в притоке в городскую казну крупных налогов от деятельности фабрики, вскоре, в июле 1904 года, состоялось. Городской нотариус Н. Албычев заверил думский документ губернской гербовой печатью. В.И. Логинов приобрел на берегу реки площадку между Береговой и Большой Заречной улицами по соседству с Вознесенской церковью, садом Пеньевского и кожевенным заводом Решетниковых. На этом месте прежде располагалось имение братьев Каменских, а до них – сохранившийся каменный цех бывшего завода купца П.И. Трусова (илл. 270).

Управляющий заводом Н. Тихонов разместил здесь корпуса, приступил к строительству причала и деревянного здания под контору. Контора сохранилась до нашего времени. Причал предназначался не только для отгрузки готовой продукции, но, главным образом, для вылавливания из воды и складирования стволов осинового леса – исходного материала спичечного производства. Осина в изобилии росла в верховьях Туры и Тавды. Ее транспортировка сплавом по реке стала необычайно экономичной. Собственно, решение В.И. Логинова о переносе фабрики из Екатеринбурга в Тюмень было продиктовано этими выгодами. По настоянию Думы на кромке берега реки сооружается круглая двухэтажная водонапорная башня на каменных столбах. Главное ее назначение, кроме производственных нужд, состояло в подаче воды на случай возникновения пожара в цехах. На многие годы башня внесла некоторое разнообразие в унылый речной пейзаж уездного города (илл. 271). Позже на ней соорудили ветряк, его движение передавалось насосу. Возле одного из цехов на металлической вышке установили второй ветряк с электрогенератором (см. панораму Заречья, илл. 272). Он виден на фотографии между двумя заводскими трубами. На скате крыши ближайшего к берегу производственного корпуса крупными буквами было начертано слово «СПИЧКИ». В наше время такие надписи на крышах зданий обычно предназначаются для информации летчиков пожарных самолетов. В начале XX века такой возможности из-за отсутствия авиации не было. Я долго не мог понять назначение столь странной рекламы, пока однажды не оказался на противоположном берегу реки напротив завода. С высокого берега крыши домов в низменном поле Заречья просматривались как на ладони. Вот и воспользовались хозяева фабрики дополнительной возможностью, предоставленной самой природой, для рекламирования своей продукции. Надо учесть, что в те времена стационарных мостов через реку не было. Перемещение путника до другого берега превращалось в трудно разрешимую проблему. Остроумный рекламный прием, использованный В.И. Логиновым, в подобных условиях оказывался как нельзя кстати.

В.И. Логинов сдержал свое обещание, официально выданное им городской Думе. Спичечная фабрика была оборудована не только по последнему слову техники, но и представляла собой образцовую и хорошо спланированную озелененную площадку с компактным расположением цехов. По периметру завода высадили деревья и кусты, разбили цветочные клумбы. Старые кирпичные корпуса перестроили и расширили. Солидной реконструкции подвергли паросиловую установку, по тому времени самую мощную в городе. Завод не только органично вписался в центральную часть Заречья, но и стал ее украшением и доминантой (илл. 273).

Пришла пора рассказать о самом В.И. Логинове (не позже 1842–1907, илл.274). В 1914 году в Екатеринбурге в типографии газеты «Уральская жизнь» по инициативе акционерного общества «Василий Логинов» была издана брошюра под названием «История спичечного производства» с указанием, кстати, тюменских адресов фабрики. Из текста удалось узнать некоторые подробности судьбы будущего спичечного короля. Василий Логинов родился в Вятке. В молодости нанялся маляром в Шадринск и Екатеринбург, а затем перешел на извозный промысел. В Сысертском заводе впервые познакомился с ручным изготовлением спичек на небольшой фабрике Белоносова.

Молодого человека более всего поразил необыкновенный спрос на спички. Почуяв выгоду, он сделал продажу спичек своим основным занятием. Товар тайно приобретал в родной Вятке у братьев Ворожцовых. Тайно потому, что в середине века производство спичек, как и водки, монополизировало государство. Несмотря на запрет, частники, особенно в Вятке, становились основными поставщиками спичек. Накопив первоначальный капитал, Логинов в 1867 году решается на строительство своей фабрики. К этому времени, начиная с 1859 года, частное производство спичек было легализовано правительственным распоряжением.

На западной окраине Екатеринбурга но Московскому тракту в районе Иоанно-Предтеченской церкви В.И. Логинов арендовал старую кузницу. Мастером по производству стал двоюродный брат Яков Логинов, которого Василий Иванович переманил из Вятки. Поначалу и рабочая сила была оттуда же. Предприимчивый хозяин расширил кузницу и построил новые цеха. В условиях конкуренции постарался избавиться от ручного труда и поставил новейшие германские лесопильные, щепальные, соломо-ленторубильные станки и автоматические сортировочные, краскотерочные и коробочно-клейные машины – всего до сотни различных наименований механизмов. Германские машиностроительные фирмы из Берлина и Бадена на много лет стали партнерами уральского фабриканта. На заводе работали паровые машины и собственная локальная электростанция для освещения цехов. По свидетельству современников («Путеводитель по Уралу», изд. В.И. Чекана, типография газеты «Урал», 1901) фабрика представляла собой образцовое предприятие. Чистые и просторные помещения, много зелени и света, льющегося с потолков, механизированная доставка леса по рельсовым путям. Особенно поражала посетителей машина по изготовлению коробок для спичек, из которой готовые изделия «вылетали так быстро и много, как пчелы из улья». При фабрике работали приемный покой с доктором и фельдшером, чайная и библиотека. Общее количество работающих – более 500 человек. Внешний вид завода мне удалось разыскать на виньетке почтового бланка акционерного общества (илл. 275). Пристальное внимание уделялось рекламе товара. Так, еще в начале своей деятельности Логинов выпустил рекламную открытку, которую можно было бы использовать и в качестве почтовой. Изящностью вкуса она не отличалась, но как исторический документ представляет несомненный интерес. Внизу отпечатан текст: «Спичечное акционерное общество «Васший Логиновъ» в Екатеринбурге», а справа – «Литографiя А.Будакова въ Екатеринбурге» (илл. 276, с разрешения Тюменского областного краеведческого музея).

Первоначальная производительность фабрики в 4 тысячи ящиков в год возросла до 30 тысяч в 1886 году, а после объединения с соседней фабрикой М.А. Ворожцова – до 100 тысяч. Чтобы иметь представление о содержимом ящика, замечу, что в нем размещалась одна тысяча коробок. Таким образом, годовая производительность завода составляла около 7 миллиардов спичек. Они поставлялись в Сибирь, Китай, Бухару, экспонировались на многих российских и международных выставках и получали заслуженные награды, продавались на Ирбитской и Ишимской ярмарках. В 1887 году спички Логинова стали изготовляться по безфосфорной технологии, заимствованной из Швеции. Спичечные этикетки тех лет непременно отражали это неординарное событие и крупное техническое достижение (илл. 277). В том же году в Екатеринбурге состоялась Сибирско-Уральская научно-промышленная выставка. В.И. Логинов оригинально представляет продукцию своей фабрики. На зависть конкурентов и к удовольствию публики из спичечных коробков он выкладывает красочный макет корпусов завода и получает за «шведские», или безопасные спички первую в своей деятельности бронзовую медаль. Позже наград будет много, включая международные: Париж, Брюссель, Антверт... Заводские корпуса фабрики «шведских» спичек до сих пор стоят в Екатеринбурге по улице Репина недалеко от спортивной арены. В 1920-е годы еще сохранялось название одной из соседних улиц – Спичечников. Позже ее переименовали (?) в Пирогова – хирурга. Фабричное здание Логинова сохранилось также в районе Площади 1905 года на улице Урицкого (бывш. Богоявленская).

Объединение в 1898 году капиталов двух конкурирующих в Екатеринбурге фирм позволило создать акционерное общество «Ворожцов и Логинов». Исполнительным директором компании стал старший сын Логинова Степан Васильевич (1864–1918). В будущем его роль в становлении спичечного дела в Тюмени станет решающей. На обложках прейскурантов появилась рекламная виньетка с изображением медведя с пучком травы в зубах на фоне географической карты России и промышленного пейзажа (илл. 278). Альянс с Ворожцовым, финансовое положение которого существенно пошатнулось, продолжался недолго. Он вынужден был выйти из состава директоров акционерного общества. На его место избрали С.В. Логинова-наследника. С тех пор деятельность и предпринимательский талант С.В. Логинова приобретают в руководстве фирмой все большее значение.

В 1906–1907 годах по уральским фабрикам прокатилась волна забастовок. Смута не обошла и владения Логиновых. Волнения, стресс, неприятности со смежниками, понесенные убытки – все это отражается на здоровье активных людей. От сердечного приступа уходит из жизни Логинов-старший. Все заботы о судьбе компании сосредоточились в руках Степана Васильевича. Сменилось и название фирмы, сохранившее память о ее основателе: «Василий Логинов». Ее эмблемой стал орел, держащий в когтях коробку спичек (илл. 279). В том же году под давлением конкурентов С.В. Логинов принимает решение об организации Сибирского картеля спичечных фабрикантов, объединившись с томскими наследниками купца А.Кухтерина. Через год, как итог нарастающей концентрации капитала, в столице империи образовался Всероссийский синдикат «Русское общество спичечной торговли» (РОСТ). С.В. Логинов как признанный лидер спичечного производства и умелый защитник корпоративных интересов сибиряков входит в Совет РОСТа.

Развивая производство и снижая затраты на фрахт, Степан Логинов первоочередное внимание обратил на Тюмень как на город, расположение которого в торговом отношении было более благоприятным по сравнению с Екатеринбургом. В верховьях Туры и Тавды он откупил участки с преобладанием осиновых лесов. Плоты из деревьев сплавлялись к причалу тюменской фабрики. Достигнутое в Тюмени удешевление производства заставило Логинова почти полностью свернуть в Екатеринбурге изготовление спичек и перенести его целиком в Тюмень. Сибирский город стал центром спичечной монополии С.В. Логинова. В Екатеринбурге он оставил только производство упаковочных фанерных ящиков для спичечных коробок. Такие же ящики готовились по заказам кондитерских и чайных фирм. Кроме того, он наладил выгодное и высокопроизводительное машинное изготовление папиросных гильз (до 50 тысяч штук за рабочую смену). В 1912 году Логинов построил в Тюмени корпус по выпуску первой в Сибири специальной фанеры и стал основателем этого вида продукции.

Массовое производство спичек в Тюмени началось в 1906 году. На фабрике работала собственная типография, где печатались оригинальные многоцветные этикетки для наклейки их на спичечные коробки. Известны несколько вариантов сюжетов (цвет. илл. 280). Одна из этикеток показана крупным планом (цвет, илл. 281, с разрешения Тюменского областного краеведческого музея им. И.Я. Словцова). На ней изображены медали, которыми награждена продукция Логиновых, и орел, держащий в лапах Почетный крест международной выставки 1905 года в Брюсселе – награду, которую Логиновы ценили превыше всех остальных. И неслучайно. Она обошла родоначальников безопасных, без фосфора, спичек из Швеции, которые были вынуждены довольствоваться наградой поскромнее. Крест присутствует и на этикетке со львом. Существует вариант сюжета с орлом. Он отличается расположением медалей в виде полукруга. На всех этикетках указан город, в котором размещена фабрика – Тюмень, и год основания фирмы–1867. Среди медалей наибольший интерес представляют те награды, которые получены после 1906 года. Это награды выставок в Миллерово (1907), Криворожье (1907 и 1909), в Единцах (1909) и в Ростове-на-Дону (1909). Легко догадаться, что эти медали заслужили тюменские спички. Екатеринбург их уже не выпускал.

О семье Логиновых в Екатеринбурге и Тюмени осталась добрая память. Отец Василий Иванович жил скромно и экономно. Отличался уживчивым характером, доброжелательным отношением к партнерам. Капитал от прибыли тратил только на развитие производства. Его сын Степан числился в меценатах и в попечителях совета торговой школы, избирался церковным старостой. Руководил и поддерживал материально Екатеринбургское общество велосипедистов и любителей физического развития. Увлекался фотографией почти профессионально, отпечатал каталог своих снимков – более 400 видов. Будучи образованным человеком, следил за новинками науки и техники, был близко знаком с выдающимися инженерами и представителями науки, в том числе – с зарубежными. Так, в своем доме на Богоявленской улице в Екатеринбурге он открыл представительство Акционерного общества русских электротехнических заводов Сименса и Гальске. Общался с руководителем Общества Леонидом Красиным, нашим земляком.

Революционные события 1917 года и смута гражданской войны привели к спаду производства. Достижения и успехи прежних десятилетий стали невостребованными. Как и отец, С.В. Логинов страдал сердечной недостаточностью, болезнь обострилась, ив 1918 году в возрасте 54 лет он скоропостижно скончался. Его сын Н.С. Логинов в июне 1919 года предпринял попытку эвакуировать часть оборудования с отступающими войсками адмирала Колчака. С приходом Красной Армии фабрики в Екатеринбурге и Тюмени оказались национализированными. Наступил советский этап спичечного производства. Тюменский завод преобразовали в спичечно-фанерную фабрику «Пламя» (илл. 282) с подчинением окружному промкомбинату. Производство, разрушенное в годы гражданской войны, удалось восстановить и запустить только в 1921 году. В октябре 1926 года газета «Трудовой набат» с гордостью писала об установке автоматической «мазальной» машины. Она покрывала бока спичечных коробок специальным составом. При трении покрытия и головки спичка воспламенялась. Кстати, на показанной фотографии, на которой изображены инженерные и административные работники фабрики, присутствует Г.Т. Огибенин (третий справа, второй ряд сверху). О нем мне приходилось писать в предыдущих книгах «Окрика». Сын талантливого тюменского фотографа Т.К. Огибенина, инженер-химик, один из первых в Тюмени доцентов автодорожного института, он трагически погиб в застенках НКВД в годы предвоенных политических репрессий.

Изменилось содержание этикеток. Прежние дореволюционные и весьма престижные награды постарались забыть. Рекламный текст отражал либо смычку деревни и города (илл. 283), либо злобу дня: «Трудящийся! Твой долг подписаться на второй заем индустриализации», «Подпиской на третий заем индустриализации ты помогаешь осуществлять пятилетний план» и тому подобное. Лицевая сторона коробки заполнялась изображением белого медведя на фоне северного сияния. Как можно предполагать, далекую от столицы Тюмень тогда, как, впрочем, нередко и теперь, кто-то ассоциировал с медведями, бродящими по улицам города... К 1934 году спичечная фабрика выделилась из состава фанерно-спичечного комбината с прямым подчинением Наркомлесу (илл. 284). Вскоре фабрику закрыли, все производство перевели в Туринск. Только в годы войны на короткое время фанерный комбинат возобновил изготовление специальных гребенчатых спичек из отходов шпона, предназначенных для военных целей. С их помощью поджигалась горючая смесь при ударе стеклянных бутылок о броню немецких танков.

В авиастроении военных лет руководство страны существенную роль отводило тюменской фанере. Не хватало рабочих. Их заменили школьники города. Кроме авиационной фанеры ребята делали деревянные корпуса для противотанковых мин, минометные лыжи и лопаты. Мемориальная доска, установленная на одном из административных зданий завода, свидетельствует о значительном вкладе комбината в победу над Германией. К нашему времени о вековой истории спичечно-фанерного комбината напоминают старые кирпичные корпуса завода да деревянное двухэтажное здание конторы по улице Береговой (илл. 285).

ЗАИМКА КОЛМАКОВЫХ

В середине 60-х годов минувшего столетия мне довелось случайно приобрести в букинистическом магазине Тюмени книгу Д. Кеннана «Сибирь и ссылка», изданную в Санкт-Петербурге в 1906 году. При чтении книги, значительная часть которой отведена нашему краю и, в частности, Тюмени конца XIX века, меня немало удивило описание Кеннаном заимки братьев Колмаковых под Заводоуковском. Да и сам автор книги не скрывал своего изумления, встретив в сибирской глуши цивилизованное и столь обстоятельно выстроенное промышленное селение. Невозможно удержаться, чтобы не процитировать Кеннана:

«Отъехав с сотню верст от Тюмени, как раз за деревней Заводоуковской, мы под вечер сделали привал на два часа в имении богатого заводчика Колмакова, к которому у меня было рекомендательное письмо. Я очень удивился, найдя в этом глухом уголке столько удобств, вкуса и роскоши. Дом был бревенчатый, всего в два этажа, но большой и очень удобно обставленный. Окна выходили на искусственное озеро и чудеснейший сад с подстриженными изгородями, извилистыми дорожками, обсаженными кустами крыжовника, смородины и цветами. На конце сада находилась большая теплица, полная гераней, кактусов, апельсинных и лимонных деревьев и всевозможных сортов тропических растений. Тут же вблизи – большой парник, где зрели огурцы и дыни. Посреди сада стояло четырехугольное здание футов 60 длины и 40 – 50 ширины, почти сплошь застекленное и с земляным полом, служившее, по словам Колмакова, чем-то вроде зимнего сада и приютом в холодную и ветреную погоду. В этом миниатюрном хрустальном дворце приютилась целая роща пальм и бананов, среди которых бежали извилистые дорожки, окаймленные цветочными клумбами. Там и сям в зелени виднелись удобные садовые кресла и скамейки. Деревья, цветы и кустарники росли не из кадок, а прямо из грунта. Получалось такое впечатление, как будто уголок тропического сада покрыт стеклом. «Кто бы подумал, – сказал мистер Фрост, усаживаясь в плетеное кресло, что мы в Сибири будем сидеть в тени пальм и банана?».

Прочитав такие восторженные строки, невольно задаешься вопросом: а что сохранилось к нашему времени? Еще труднее усидеть в городе и не отправиться на место бывшей заимки. Намерение побывать в Заводоуковске удалось реализовать не сразу, а только когда у меня появилось собственное средство передвижения, сначала «Москвич», а потом «Жигули». Были и другие поводы для посещения этого интереснейшего в историческом отношении города. В частности, неоднократно пришлось совершать поездки для выяснения сведений о планерном заводе и его директоре А.С. Москалеве, работавшем в Заводоуковске в годы войны с Германией. Немало времени было потрачено и на поиски материалов о школе военных лётчиков, также связанной в своей работе с военным временем. Запомнилась одна из встреч с местным знатоком истории города Сергеем Павловичем Захаровым в июле 1991 года. От него удалось узнать много интересного о заимке братьев Колмаковых. Но об этой поездке расскажу несколько позже, а пока стоит кратко вспомнить о династиях Колмаковых, их заслугах перед сибиряками.

Я не ставлю перед собой задачу дотошным образом выяснить все тонкости генеалогического ряда рода Колмаковых. Решение ее – дело непростое, здесь необходимы специальные исследования, далеко выходящие за рамки содержания книги. Многочисленная семья Колмаковых настолько разрослась, что можно говорить лишь о ее отдельных ветвях в Заводоуковске и Тюмени, в Тобольске и Бийске, Омске, Барнауле и в других местах. По некоторым сведениям Колмаковы пришли в Западную Сибирь из уральских скитов под Невьянском. Первые упоминания фамилии Колмаковых относятся ко второй половине и концу XVIII столетия. Тюменский купец Колмаков Данило Егорович (род. в 1755) имел семерых детей: Аграфену (1777), Петра (1779), Михаила (1783), Герасима (1787), Ефима (1789), Козьму (1790) и Наталью (1792). С них и пошел по Сибири род Колмаковых. Наиболее богатым среди Колмаковых считался тюменец Антон Васильевич. Двухэтажный деревянный дом, когда-то ему принадлежавший, сохранился в Тюмени по улице 25 лет Октября (Ильинской) на крутом берегу Туры. Он до сих пор служит украшением улицы. Остатки былой роскоши интерьера здания и чугунные литые стойки парадного крылечка, который своими ступеньками смотрит на Туру, ненавязчиво напоминают нам вкусы и архитектурные пристрастия минувших поколений. А.В. Колмаков владел собственным пароходством и вел торговые дела с Монголией, Китаем и даже Северо-Американскими Соединенными Штатами. После его кончины в 1912 году его капитал перешел к вдове и четырем внукам и оценивался в 4,5 миллиона рублей.

Заводоуковское торгово-промышленное товарищество «Братья Колмаковы» ведет свое начало с 1844 года, когда два брата-старообрядца Степан и Григорий устроили мукомольную мельницу и салотопенное заведение возле своей заимки и раскольнического скита в сосновом бору на реке Ук недалеко от села Уковский завод Ялуторовского округа. В полуверсте от заимки располагалось село Звездочетово (Глазуново). Под заимкой в Сибири обычно понимают однодворное поселение с земельным участком вдали от освоенных территорий, занятое на правах первого владения. А скит – это келья или общежитие, построенное отшельниками в отдалении от православных монастырей. Главное сооружение скита – молельный дом. Как вспоминают современники, молельня у Колмаковых имела много ценных старинных икон, сохранившихся со времен церковного раскола. Раскольники, или старообрядцы, или двоеданцы, или кержаки, а можно было бы их назвать и русскими протестантами, не признавали церковные обряды с их роскошью и пышностью. Не было у них и назначенных служителей церкви. Их избирали на сходе демократическим путем из числа наиболее авторитетных, умудренных опытом жизни и уважаемых жителей.

Гонения официальной церкви оказали на раскольников заметное влияние. Это были гордые, независимые, работящие и предприимчивые люди. Рассказывают, что Степан Колмаков, высокий, крепкого сложения старец с седой бородой, имел среди старообрядцев непререкаемый авторитет, с презрением относился к «никоновцам», не подавал им руки. Носил длинный черный кафтан. На содержание разросшегося скита и молельни уходили немалые деньги. С этой потребности и началась предпринимательская деятельность отшельников. Сначала братья работали в паре, а после гибели Григория в пожаре Степан Колмаков стал полновластным хозяином заимки. Среди раскольников всегда ценилась грамотность, благодаря которой от поколения к поколению удавалось передавать содержание молитв, историю раскола, а также сохранять в целости и сохранности старинные церковные книги. При выборах священнослужителя, кроме всего прочего, учитывались умения читать и писать. Вот почему трех своих сыновей (Кирьяк, Фома и Арсений) С.Колмаков не оставил без образования. Старший из них, Кирьяк Степанович, окончил Сельскохозяйственную академию в Москве, имел звание ученого агронома, был председателем Ялуторовского отдела Московского общества сельского хозяйства (илл. 286). С 1895 года он избирается попечителем сельской народной школы в поселке Уковский Завод. В ней, с его помощью и при содействии помещика П.В. Иванова из имения Благодатное близ Падуна, создается учебный сельскохозяйственный музей под руководством учителя Г.И. Назарова, бывшего агрономического смотрителя Пермского земства. На сельскохозяйственной выставке в Кургане в 1895 году школа, музей и учитель были отмечены поощрительным призом за первый в губернии и удачный опыт приобщения учеников и местного населения – крестьян к сельскохозяйственным знаниям.

Сыновья не только продолжили начинания отца, но и существенно приумножили размеры своей предпринимательской деятельности. В сферу их влияния вошли Тюмень и Тобольск, Тара и Омск, Ишим, Ялуторовск и Мокроусово. В Тюмени они имели собственный кирпичный двухэтажный дом (илл. 287) на углу улиц Царской (Республики) и Голицынской (Первомайской) рядом с Торговой (Центральной) площадью. Здание сохранилось до нашего времени, в нем размещается поликлиника. Первый этаж дома арендовала фирма Колокольниковых, а на втором размещалась главная контора товарищества. Младший из братьев Арсений постоянно проживал в Тюмени, полностью переключившись на торговые операции. Он входил в состав Тюменской городской Думы и, наряду с городничим А.И. Текутьевым, был одним из инициаторов письма в Правительство с обоснованием необходимости проведения железной дороги от Тюмени на Омск. Другой Колмаков, Кирьяк, ездил в 1909 году в Санкт-Петербург и, пользуясь своими связями, пробил-таки именно этот вариант, похоронив другие: через Ирбит и Шадринск.

Колмаковы владели пакгаузами в Тюмени и пароходами для перевозки грузов и товаров собственного производства по Иртышу, Тоболу и Туре. Кирьяк и Фома, как и сын Григория Колмакова Федот Григорьевич, постоянно проживали в заимке. Вместе с Кирьяком Степановичем он входил в руководство и в состав пожизненных членов Ялуторовского отдела Московского общества сельского хозяйства. Перечень продукции был впечатляющим. Колмаковы поставляли зерно и крупчатку, патоку, пряники и кренделя, свечи, сало и топленое масло, мыло, деготь и др. (илл. 288). Все это делалось в цехах фабричного поселка, один внешний вид которого вызывал удивление посетителей (илл. 289). Так, в 16-м томе энциклопедии «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Западная Сибирь», изданном в 1907 году, дается подробное описание фабрики. Крупчатая вальцовая мукомольная мельница в шесть этажей названа огромной (илл. 290). Глядя на это действительно грандиозное сооружение, диву даешься, каким образом смелым строителям удалось предотвратить развал бревенчатой конструкции под действием невообразимо огромного собственного веса деревянной громадины. На первом нижнем этаже находилось управление шлюзами, на втором – жернова и транспортер, третий и последующий этажи были отданы под сортировку. Ручные работы по перемещению зерна и муки исключались полностью. Мельница простояла до весны 1947 года и была разрушена ледоходом и половодьем не из-за своего износа, а по недосмотру нерадивых служителей, забывших вовремя открыть шлюз и спустить излишки воды. В 1941–1945 годах паровое хозяйство мельницы, в состав которой входил мощный котел системы «Братья Бромлей», трансмиссии, шкивы и турбины исправно служили в качестве энергоцентра авиационного планерного завода А.С. Москалева.

Оснащение мукомольного процесса отличалось техническими новшествами, о которых мне не приходилось слышать, если сравнивать их с подобными нововведениями в других аналогичных мельницах того же времени. Судите сами. На мельнице имелись шелковые и металлические сита, вентиляционные самовейки и ветровой шкаф, самотрясы, щеточные машины, аппараты для перемешивания и другие приспособления. Кроме мельницы, стоящей над плотиной пруда, на фабрике имелись мыловаренное и пряничное заведения, кирпичное здание общественной столовой (илл. 291), больница с фельдшером и аптека. В 1896 году на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде продукция салотопенного завода получила бронзовую медаль. На территории поселка были сооружены кирпичные склады, сохранившиеся доныне (илл. 292), двухэтажный каменный дом, выстроенный братьями для своей матери. Сейчас в нем размещаются несколько семей (илл. 293). Как мне рассказывал С.П. Захаров, он вынашивал идею переноса местного краеведческого музея в это старинное здание. К сожалению, кроме трудностей с переселением жильцов, существовало опасение, что музей, если его разместить в доме, расположенном вдали от центра города, будет испытывать дефицит посетителей. Внушительное двухэтажное бревенчатое здание, в котором проживали братья Колмаковы (илл. 294), упомянутое Д. Кеннаном в своей книге, в советские годы служило просвещению. В нем размещалась школа, и улица, на которой она стояла, получила название Школьной. К этому времени все близлежащие поселки, включая бывшую заимку, вошли в границы Заводоуковска.

По воспоминаниям старожилов, сыновья, в отличие от отца, высокой нравственностью не отличались.

Можно привести для подтверждения сказанного такой случай. В 1909 году в Заводоуковск после окончания Лесной академии в Санкт-Петербурге приехал лесничий Янковский – основатель образцового лесного хозяйства в Заводоуковской лесной даче, образованный и авторитетный специалист. Он построил в 1910–1915 годах в сосновом бору недалеко от вокзала лесничество – двухэтажное деревянное здание (илл. 295). Особняк после гражданской войны приспособили под туберкулезный санаторий. Строгий лесничий не раз конфликтовал с Колмаковыми как из-за недозволенных порубок леса, так и после лесных пирушек заводчиков с приезжими дамами. По слухам, Янковский погиб в предреволюционные годы вскоре после ссоры с одним из Колмаковых. Его нашли застреленным в сосновой роще.

По другим сведениям, он работал по лесному делу в Заводоуковске до конца 1920-х годов. В годы гражданской войны судьба братьев Колмаковых сложилась печально. Арсений погиб в 1918 году, похоронен в заимке. Фому расстреляли в 1921-ом. Следы Кирьяка затерялись... При национализации имущества Колмаковых из жилого дома вывезли шесть телег со старинными иконами и книгами. Их местонахождение неизвестно. В березовой роще близ заимки находится место погребения Колмаковых. Мраморные памятники и плиты с могил сняли в 1925 – 27 годах для нужд Заводопетровского стекольного завода.

А теперь я возвращаюсь к моей встрече в 1991 году с неоднократно упоминавшимся в тексте С.П. Захаровым. Он предложил экскурсию по колмаковским местам. Сначала мы осмотрели парк. Судьба его незавидная. После гражданской войны на территории заимки организовали совхоз. Помещения бывшей фабрики заняли механическим цехом, электростанцией, кузницей и пожарной. Затем заимку передали зерносовхозу села Новая Заимка. Частая смена владельцев способствовала бесхозяйственности, безразличию к богатейшему уголку природы. Парк – памятник сибирской садово-парковой архитектуры XIX столетия, стал медленно умирать. Оранжерея – хрустальный дворец с экзотическими заморскими растениями, погиб в гражданскую войну. Еще в конце сороковых годов лесной массив парка сохранялся в первозданном виде, несмотря на незаконные порубки сосен в военные годы. Здесь росли кедры и липы, сосны и ели, березы и ясень, тополя и черемуха. Из центра парка к периферии расходились тенистые аллеи. Искусственный пруд площадью в половину гектара соединялся протокой и истоком с рекой Ук. Вода постоянно обновлялась, не застаиваясь. В довоенные годы, когда заимка принадлежала Падунскому спиртзаводу, ухоженный парк и пруд были любимым местом отдыха жителей Заводоуковска. Звучал духовой оркестр, на хорошо освещенном пруду катались на лодках. Зимой на льду работал каток. В лесном массиве росли необычные для местных условий трава и цветы, их аромат доносился до посетителей еще на подходах к парку. Решением Тюменского облисполкома еще в 1968 году парк отнесли к охраняемому ботаническому объекту. К сожалению, многое с тех пор утрачено. Высох и зарос болотной растительностью пруд, просела и местами размыта дамба, по замкнутому кольцу ограждавшая границы пруда. Ничего не осталось от мельницы и плотины, питавшей пруд проточной водой. В русле реки торчат только сваи бывшей плотины. Парк и сейчас еще производит солидное впечатление, но грусть о его былом величии оставила в душе тяжесть, до сих пор меня не покидающую. Поблагодарив единственного хранителя парка и отведав у гостеприимного хозяина Захарова шанежек с чаем, мы с моим спутником В. Ефремовым покинули Заводоуковск.

Говорить о возрождении парка с оранжереей, плотины и пруда в наше тревожное время – дело безнадежное. Городу Заводоуковску такие затраты не под силу, а других заинтересованных организаций или богатых предпринимателей не отыщешь. И все же сохраняется, возможно, наивная, надежда, что в будущем, хотелось бы – недалеком, благодарные потомки-сибиряки найдут силы и финансы для восстановления былого величия заимки Колмаковых.

ЩЕРБАКОВ – ПОТОМСТВЕННЫЙ ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН

Начиная с 1970-х годов мне довольно часто приходилось бывать в соседнем Тугулыме. Там в книжном магазине всегда можно было приобрести краеведческую литературу, в те годы щедро издаваемую в уральских издательствах. В Тюмени такие книги появлялись редко. Как-то раз, в очередную поездку, я решил посетить в этом районном центре Свердловской области местный краеведческий музей. Тогда он размещался в комнатах Дворца культуры. Меня радушно принял его организатор и заведующий Р.И. Мичуров. По его рассказам возле стендов и экспонатов музея, в течение которого забывают о времени и посетитель и экскурсовод, я понял, с каким страстным краеведом, патриотом своего района и увлеченным человеком я имею дело. Мы не только познакомились, но и подружились настолько, что много лет переписывались друг с другом, обменивались материалами и мнениями, мечтали о совместной экспедиции по непростому поиску старинного обелиска на бывшей границе Пермской и Тобольской губерний. О значимости этого обелиска для сибирской истории мне уже приходилось говорить в разделе о посещении нашего края А. Гумбольдтом. Не однажды Мичуров бывал в Тюмени, посещал Музей истории науки и техники Зауралья при индустриальном институте.

Каждое свое посещение районного центра я обязательно совмещал со встречей с Романом Ивановичем. Он неоднократно приглашал меня на местные праздники: открытие картинной сельской галереи, празднование 300-летия Тугулыма, торжества в деревне Гилево – родине генерала армии И.И. Федюнинского. Незадолго до одной из поездок в Тугулым мне довелось побывать в селе Заводоуспенском, где меня интересовали судьбы старинного завода, давшего название этому селению, и его основателей. Кроме того, я собирал материал о посещении Заводоуспенки уральским писателем Д.Н. Маминым-Сибиряком, моим земляком, произведениями которого я неизменно восхищался. По публикациям певца уральской природы мне было известно, что Дмитрий Наркисович был близко знаком по Екатеринбургу с семьей основателя фабрики по производству бумаги А.И. Щербаковым, детям которого он давал частные уроки. Собственно, поездка Мамина-Сибиряка в Успенский Завод стала возможна благодаря личному приглашению Щербакова. Немаловажными для меня я считал и поиски материалов о самом Щербакове, многие годы предпринимательской деятельности которого прошли в Тюмени.

Как к знатоку своего района, я намеревался обратиться к Мичурову за справками об этом заводе. Он тут же в моем присутствии раскрыл шкаф, достал внушительные подшивки местной газеты «Знамя труда» за 1984 и 1985 годы. Оказалось, что в газете на протяжении этих лет печатались с продолжениями две повести бывшего учителя Заводоуспенской школы, а затем журналиста из Верхней Тавды И.Е. Лозы, написанные в далеком 1952 году. Первая их них под названием «Были варнацкого села» рассказывала о рождении завода, тогда еще винокуренного, в семидесятых годах XVIII столетия. Хозяином предприятия стал уральский заводчик из Верхотурья Максим Походяшин, тот самый, который несколько ранее основал винокуренный завод в Падуне близ Заводоуковска. Изыскательская партия Походяшина еще в 1740 году обследовала и нанесла на карту место будущего завода в 15 верстах к юго-западу от сел Балдинского и Черной Речки на слиянии трех рек. Им дали названия Айба, Катырла и Никитка. С 1792 года завод перешел в казну. С этого времени до отмены крепостного права в России Успенский Завод стал местом ссылки каторжан. Вторая повесть «Очерки и воспоминания по истории села Заводоуспенского» освещала более поздние времена, когда в 1884–1886 годах завод приобрел А.И. Щербаков с намерением переоборудовать его в бумажную фабрику.

Прежде чем продолжить рассказ, несколько слов следует посвятить судьбе знаменитого на Урале и в Зауралье верхотурского купца и заводчика XVIII столетия Максима Максимовича Походяшина (1729–1781), имя которого неоднократно встречалось во всех книгах «Окрика ...». Ему принадлежат заслуги основателя многих горных производств и заводов, включая зауральские, а также Богословского горного округа, во все времена теснейшим образом связанного с Тобольской губернией. Походяшин происходил из простой семьи, но благодаря незаурядному уму и цепкой предпринимательской хватке еще в молодые годы выбился из ямщиков в ряд самых богатых людей России. Тобольский историк П.А. Словцов в своих трудах дал сочную характеристику этого купца – экстравагантного выходца из народа. «Стяжавший безмерное богатство собственной промышленностью, достиг памяти как оригинал любопытный. Сын ямщика, безграмотный, основатель огромных и разнообразных заведений, он содержал в Верхотурье богатый дом, обучал своих детей по образцу дворянскому, а сам одевался как простолюдин, ходил в смуром кафтане с заплатами, сверху в армаке и черках». В Верхотурье М. Походяшин имел огромный жилой дом с тремя десятками комнат. Подсобные строения занимали целый квартал. Рассказывают, что необычную резиденцию купца не без охоты посещал тобольский губернатор Д.И. Чичерин (1720–1780). Столь же заинтересованно Чичерин принимал Походяшина у себя в столице Сибири.

Вернемся, однако, к основной теме нашего повествования. Концентрат сведений, которые удалось почерпнуть из газет с помощью Мичурова, существенно облегчил мне решение краеведческих задач. Отдаю должное участию, оказанному мне моим коллегой Мичуровым, без внимания которого сроки поисков материалов наверняка бы затянулись на неопределенное время. Кроме того, этот параграф – проявление благодарной памяти о Мичурове, трагически погибшем в 1992 году и похороненном в Тугулыме. Этот неугомонный искатель старины много сделал для истории нашего края. Достаточно сказать, что кроме районного музея широко известен в Тюмени музей генерала армии И.И. Федюнинского в его родном селе Гилево на границе двух соседних областей – это детище Мичурова. Когда вы, читатель, будете в Тугулыме, обратите внимание на дорожный знак у въезда в село с надписью: «Тугулым – родина Героя Советского Союза генерала армии Федюнинского». Сооружение знака – инициатива Мичурова.

Какова же была судьба Щербакова и его фабрики в Заводоуспенке? Много позже описываемых событий, связанных с моим общением с Мичуровым, мне довелось познакомиться с двумя публикациями краеведа из города Тары и преподавателя местного педагогического колледжа А.А. Жирова. Статьи публиковались в сборнике «Известия Омского краеведческого музея» (Омск, 1999, выпуск 7) и в журнале «Югра» (Ханты-Мансийск, 2000, №7–12) под одинаковым названием «Писчебумажное производство в Сибири». В статьях, полностью дублирующих друг друга, много внимания уделено судьбе династии Щербаковых. Материалы оказали мне ценную подсказку в тех случаях, когда в поисках, как мне казалось, я оказывался в тупике. Интерес к ним подогревался еще и потому, что автор в 1994 году побывал в Заводоуспенке и, подобно мне, ознакомился с газетными публикациями И.Е. Лозы. К сожалению, делая добросовестную ссылку на тугулымскую газету, Жиров не постеснялся переписать дословно целые абзацы текста статей, принадлежавших Лозе, самонадеянно полагая, что до районной газеты у читателя, менее дотошного, руки не дойдут ... Естественно, первое благоприятное впечатление от публикаций оказалось смазанным.

Сибирская династия Щербаковых ведет свое начало с Ивана Ефимовича Щербакова (1804–1879), выходца из крестьян Бутаковской волости Тарского уезда. Предприимчивый молодой человек к 30-летнему возрасту числился тобольским купцом третьей гильдии. Жесткйй по натуре, он мало считался с этикой и моралью деловых взаимоотношений. Так, в 1840 году, потеснив управляющего Екатерининским винокуренным заводом, расположенным вблизи Тары, он становится его хозяином. Управляющим, кстати, был дед знаменитого иркутского коллекционера и библиофила Г.В. Юдина С.М. Юдин. Как известно, в начале минувшего века Г.В. Юдин продал свое уникальное собрание в США, и оно до сих пор считается украшением и гордостью библиотеки Конгресса. Небезынтересно также, что С.М. Юдин-старший последние дни своей жизни провел в Ертарском заводе, сравнительно недалеко от Тюмени, и там похоронен на местном кладбище.

В 1855 году И.Е. Щербаков, к тому времени купец первой гильдии, добивается присуждения ему звания почетного гражданина. Старший сын Щербакова Алексей Иванович (1840–1912) в 60-е годы учился в Санкт-Петербургском университете. Поначалу он не проявлял особого интереса к предпринимательству, чему в немалой степени способствовало безбедное пребывание в столице. Малообразованный отец, зная цену своей неграмотности, настаивал на получении сыном высшего образования и денег на расходы не жалел. Увлечение студенческого сибирского землячества новыми революционными веяниями, распространяемыми Герценом в журнале «Колокол», не обошли и А. Щербакова. Последовал арест и высылка в Тару (илл. 296). Остепенившись, особенно после отхода от активной деятельности отца, потомственный почетный гражданин А.И. Щербаков – купец первой гильдии, стал автором смелых предпринимательских проектов. Он строит в Таре кирпичный завод, складские помещения, расширяет винокуренный завод и лесопилку, оборудует причал на Оби для собственной речной флотилии. Область его финансового влияния, кроме Тары, расширяется и на другие места. Он владеет добычей соли в киргизской степи и в Семипалатинске, а в конце семидесятых годов, будучи мало удовлетворенным своей деятельностью в удаленной от торговых путей Таре, переезжает в промышленную Тюмень.

Переезд означал новый, наиболее продуктивный этап деятельности энергичного, образованного и не лишенного прогрессивных взглядов предпринимателя. Здесь он создает совместно с купцами Д.И. Смолиным из Кургана и братьями Айтыкиными из Тары «Сибирское фабрично-торговое товарищество Алексея Щербакова и Компания». Уже из названия была понятна руководящая роль и видна финансовая составляющая Щербакова в товариществе. Начинание на новом месте знаменуется глобальным проектом Щербакова, немало удивившем современников. Он на деле, а не на словах, каких в те годы произносилось немало, участвует в первых попытках прокладки Северного морского торгового пути из Сибири в Европу. Совместно с тюменскими купцами А. Трапезниковым, П. Функом и Э. Вардроппером при поддержке городской Думы он добивается разрешения на морские торговые операции через Обскую губу, Карское и Баренцево моря. Выезжает в Лондон, фрахтует несколько судов, загружает их машинами и отправляет флотилию из Гулля в устье Оби. Навстречу из Тюмени, Барнаула и Бийска вышли пароходы с сибирской пшеницей. К сожалению, Ледовая обстановка в Карском море оказалась для англичан непреодолимой. Суда вернулись в Англию, а пшеницу пришлось разгрузить в Тюмени. Несмотря на неудачу, смелая попытка Щербакова навсегда осталась в истории освоения Северного морского пути.

В Тюмени А.И. Щербаков узнает о продаже полузаброшенного винокуренного завода в селе Земляном, в будущем – Заводоуспенке. Посещает село, осматривает остатки завода, представляющие собой деревянные постройки, склады, мельницу, контору и плотину с огромным прудом. Узнает настроение сельчан, изнывающих от безработицы, убеждается в наличии дешевой рабочей силы и достаточных запасов высококачественной воды. Обстоятельное обследование позволило принять взвешенное решение о строительстве фабрики по производству бумаги. Щербаков объявляет населению деревни о начале найма работников. Почему он решил остановиться на бумажном производстве, а не на возрождении винокурения? В Сибири к тому времени бумажных фабрик не было, и можно было не опасаться конкуренции. Наоборот, винокуренные заводы дымили почти повсюду.

Щербаков ломает деревянную рухлядь бывшей винокурни и строит двухэтажный каменный корпус фабрики с пристройками и котельную. Усиливает плотину и закупает новейшее английское оборудование. Монтирует мощный энергоблок с паровыми машинами и турбиной, равным которому в окрестностях долгое время не было. Строит каменную Успенскую церковь, давшую название поселку при заводе, и больницу на несколько коек. Не жалеет денег для строительства жилья для служащих, инженеров и рабочих. В 16-м томе энциклопедии «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Западная Сибирь» (Санкт-Петербург, изд.А.Ф. Девриена, 1907) дается весьма лестная характеристика фабрики. Читаем:

«Фабрика хорошо оборудована в техническом отношении и снабжена всеми необходимыми аппаратами усовершенствованных систем, имеет паровое отопление и электрическое освещение».

Для сравнения можно заметить, что в то время уездный центр Тюмень не имел централизованного электрического освещения.

Но главное, что было сделано им для селян, вместе с обходительным отношением к простым людям, это создание в поселке несколько сот рабочих мест. Село ожило в течение трех лет, которые понадобились Щербакову, чтобы возродить завод и выдать первую продукцию.

Строительством корпусов завода руководил расторопный и толковый уральский инженер из промышленного Екатеринбурга. Из города, куда Щербаков в 1884 году перебрался с семьей в целях распространения своего предпринимательского влияния и для налаживания более тесных связей в Центральной России. В Екатеринбурге он приобрел собственный дом. В Заводоуспенке появился кирпичный завод, вскоре выросла шестигранная фабричная труба высотой почти 40 метров, сохранившаяся до нашего времени как символ былого возрождения Заводоуспенки. Из года в год росла выделка бумаги, повышалось ее качество, множились дивиденды. В немалой мере успеху предприятия способствовала подготовка специалистов из жителей поселка, их ознакомительные поездки в столицу на осмотр аналогичного бумажного производства. Свежую струю в технологический цикл фабрики внес приехавший после стажировки на бумажных заводах Западной Европы (Англия, Бельгия, Германия) сын Щербакова инженер Виктор Алексеевич. Он стал директором фабрики. Его деятельность запомнилась энергичным обновлением машин и энергохозяйства. Он же перевел правление товарищества в Тюмень (илл. 297). Как видно из официальной виньетки «Товарищества ...», продукция фабрики неоднократно отмечалась медалями ряда выставок. В Тюмени был приписан пароход «Тарянин», принадлежавший Щербаковым, и складские помещения. Дирекция фабрики наладила в Тюмени кооперацию с Жабынским механическим заводом И.И. Игнатова на Мысу, где ремонтировались бумагоделательные машины и механизмы. Бумага охотно приобреталась со складов товарищества в Ирбите и Тюмени, Екатеринбурге и Тобольске, в Томске, Иркутске и в других сибирских городах.

Промышленные успехи Щербакова в полной мере не оценены потомками тарского и тюменского заводчика. Почти забылась и память о нем, несмотря на то, что в Тюмени по оценке имеющегося недвижимого имущества он занимал третье место среди крупнейших купцов города. В Таре до недавнего времени стоял внушительный двухэтажный дом с мезонином семьи Щербаковых (илл. 298) и усадьба при нем по улице Никольской (Советской). После отъезда из Тары А.И. Щербаков передал строение в аренду, затем его занимало казначейство (илл. 299), а с 1912 года здесь размещалась местная поземельно-устроительная партия. В советские годы помещение занимали городские власти. Дом сгорел в 1980-х годах. В Тюмени Щербаков владел несколькими домами. Один из них, приобретенный в 1884 году, стоял на Большегородищенской улице в приходе Михайло-Архангельской церкви. Спустя 11 лет дом был продан дворянину П.М. Функу. Другое жилое здание располагалось на пересечении улиц Ишимской (Орджоникидзе) и Томской (Осипенко). Наиболее известен щербаковский особняк на центральной улице города – Царской (Республики) в месте ее пересечения с Телеграфной (Красина) улицей. В этом здании с начала минувшего века и по сей день находится телеграф (илл. 300). Надо только помнить, что Щербакову принадлежала угловая часть здания. Позже построили центральную вставку, которая объединила щербаковский дом с соседним особняком в единый ансамбль телеграфа, сохранившийся доныне.

Удачливая деятельность отца и сына Щербаковых на ниве бумажного производства не осталась без внимания со стороны конкурентов. Среди них особой хваткой отличился красноуфимский, а затем екатеринбургский купец с английским подданством Фома (Иван) Егорович Ятес. Вместе с братом, своим компаньоном, он выстроил бумажную фабрику на реке Пышме в селе Курьи, недалеко от Сухого Лога. Увеличивая выпуск качественной бумаги, он постепенно стал завоевывать сибирский рынок. В то же время бумажная фабрика Щербакова, расположенная вдали от крупных населенных мест, постоянно ощущала нехватку главного сырья – тряпья. Попытки использования местного леса не привели к успеху. Объемы и качество выработанной бумаги падали. В 1902 году А.И. Щербаков был вынужден продать фабрику Ф.Е. Ятесу. Руководство фабрикой перешло в руки его сына В. Ятеса. История Заводоуспенки и ее фабрики вступила в новую фазу. О семье и династии Ятесов будет рассказано в следующем параграфе.

В советское время бумажная фабрика (илл. 301 и 302) была ориентирована на выпуск дефицитной и тончайшей конденсаторной бумаги. Такая продукция находила применение на радиозаводах как прокладка для конденсаторов и как изоляционный материал – в электропромышленности. Бумага поставлялась, в частности, на Тюменский завод АТЭ. В лучшие для завода времена поселок процветал, его население достигало 8 тысяч. Работали Дом культуры и краеведческий музей. С конца 1980-х годов фабрика переживала трудные времена. Внутренний рынок был насыщен конденсаторной бумагой, ее производство стало убыточным. Попытка замены продукции на так называемую самокопировальную бумагу спасло положение ненадолго. Потребность в такой бумаге резко уменьшилась к середине 1990-х годов, когда в стране в массовом порядке произошел переход на компьютерное обеспечение и организацию печатных работ. Производство затухало, а население Заводоуспенки уменьшилось вчетверо.

Многое в судьбе семьи Щербаковых еще предстоит выяснить. Мне неизвестны подробности жизни сына А.И. Щербакова, бывшего управляющего фабрикой в Успенском Заводе. Хотелось бы поместить здесь портрет А.И. Щербакова, но найти его в Тюмени пока не удалось. Возможно, для этого придется продолжить поиски в Екатеринбурге. В Тюмени в Заречном районе есть улица Щербакова, переименованная в 1966 году из Мостовой, и названная так, разумеется, не в честь знаменитого купца и промышленника, а в память подвига старшего сержанта милиции Ф.В. Щербакова. Согласитесь, что когда на уличных табличках не указывается заслуга или должность именуемого лица, то возникает неприятное ощущение двусмысленности. Таких улиц в Тюмени множество: Попова (какого?), Макарова, Кузнецова и т.д. Система наименований требует коренного пересмотра.

ДИНАСТИЯ ЯТЕСОВ

При изучении материалов по истории промышленности Урала и Зауралья края мне постоянно приходилось сталкиваться с именами семьи Ятесов из Великобритании. В Екатеринбурге недалеко от вокзала по улицам Верхотурской и Основинской при пруде на речке Мальковке Ятесам с семидесятых годов XIX столетия принадлежал крупный механический завод, он до сих пор работает и выпускает продукцию, включая военную. В годы, когда им владел один из Ятесов, Иван Егорович, предприятие носило название то механический и судостроительный, то котельный и чугунолитейный завод (илл. 303). Из рекламного объявления можно узнать подробнейший перечень заводской продукции. Фотография производственных корпусов завода конца XIX столетия помещена мною во второй книге «Окрика ...» на странице 337. К 1897 году Ятес существенно расширил производственные помещения, увеличил количество токарных, строгальных, сверлильных, болторезных и других станков. За все время существования завода он никогда не испытывал недостатка в заказах: показатель, весьма характерный для прогрессивного руководства и инженерно-технического корпуса предприятия. Для Нижнего Тагила, например, завод поставлял прокатные станы и воздуходувки, для Лысьвенского, Кыштымского и других заводов – паровые машины. Алапаевский завод получал строгальные станки, золотые и платиновые прииски Среднего Урала – насосы и дробилки, и мн.др. В 1892 году на заводе построили пароход «Сокол» (позже его назвали «Святой ключ», а затем «Страдалец») для «Товарищества Верхне-Иртышского пароходства и торговли». В Тюмени с начала XX столетия Ятесы владели Жабынским механическим заводом на Мысу, который перешел к ним после прежнего владельца и основателя завода И.И. Игнатова. О писчебумажных фабриках Ятесов в Курьях и Заводоуспенке мною уже говорилось.

Кто они – Ятесы, каким образом эти предприимчивые люди из Великобритании оказались в России, вдалеке от родины, какова их судьба после 1917 года?

Ответы на эти непростые вопросы я искал много лет. Скудность сведений не позволяла мне обнародовать их и выйти с ними в печать. И только совсем недавно, после знакомства с профессорами из Екатеринбурга А.В. Зыряновым, Б.А. Носыревым, потомками Памфиловых и Вардропперов, а также с их родственницей из Санкт-Петербурга А.А.Солюс, о которых мне уже пришлось рассказывать, удалось в сравнительно короткий срок существенно пополнить мои познания. Коллеги щедро поделились со мною своими воспоминаниями и записками их родителей, фотографиями, добросовестно и терпеливо отнеслись к некоторым моим, как я понял позже, достаточно назойливым просьбам и пожеланиям. За проявленное внимание ко мне и терпение я весьма признателен и благодарен моим корреспондентам.

Первое упоминание в Екатеринбурге о Ятесах (Yates) относится к концу 1860-х или началу 70-х годов XIX века. Четверо молодых англичан – три брата и племянник: Томас, Джон, Альберт и Вильям, наслышанные о богатствах Урала, приехали в его столицу с наивным намерением организовать с английским размахом выгодную добычу золота в окрестностях города. Неприятное чувство разочарования чужестранцам пришлось пережить сразу же, поскольку богатые месторождения золота давно прибрали к рукам русские предприниматели. Альберт вернулся на родину, а старший брат Томас (на русский лад его чаще всего называли Фомой Егоровичем, реже – Иваном Егоровичем), воспользовавшись отъездом своего родственника Г.И. Гуллета в Тюмень, приобрел у него в Екатеринбурге машиностроительный завод. Предприятие было расширено и обновлено в техническом отношении. Он же способствовал устройству в городе механической мастерской для Вильяма. После тщательного, в английском стиле, изучения конъюнктуры уральского рынка Фома Ятес совместно с Джоном (или, как встречается в документах, с Джеком) строит бумажную фабрику на реке Пышме в окрестностях известного курорта Курьи близ Сухого Лога (илл. 304). К этому же времени относится женитьба Ф.Е. Ятеса на Маргарите Вардроппер из Тюмени – дочери инженера-судостроителя Я.Р. Вардроппера и его супруги Агнесы Вильгельмовны. Екатеринбургские родственные и промышленные связи старший из братьев Ятесов Фома Егорович распространил, как видим, и на Тюмень. Они ему пригодились в дальнейшем.

Джон (Джек, Yach) в свою очередь породнился с тюменской семьей Памфиловых, женившись на одной из дочерей – Елене (илл. 305). Несмотря на разницу в возрасте почти в три десятка лет, Джон выглядит на фотографии не старше своей супруги. Бумажную фабрику в Курьях Ятесы построили с учетом новейших достижений английской промышленности и в такой степени, чтобы не только противостоять конкурентам, но и превзойти их по всем показателям. Надо отдать должное братьям: преодолевая трудности чисто российского характера, своего они добились. Проживая в Курьях, Джон Ятес содержал гам строения курорта возле минерального источника, сад, сосновую рощу, гостиницу с благоустроенными номерами, оркестр, библиотеку и курзал. Возможно, впервые на Урале Д. Ятес построил при фабрике очистные сооружения для воды, сбрасываемой в Пышму.

Окрепнув в финансовом отношении, Ф.Е. Ятес приобрел в центре города в тупике Почтовой улицы внушительный двухэтажный особняк. Он сохранился до нашего времени и находится почти рядом с почтамтом (Пушкинская, 19) на задах памятника изобретателю радио А.С. Попову. Здание возвели в 1830-х годах по проекту знаменитого уральского архитектора М.П. Малахова. С 1841 года особняк приспособили под почтовую контору с комнатами для приезжих. Дом знавал многих интересных людей России и Урала. Здесь останавливались на пути в Сибирь декабристы. В феврале 1892 года в этом доме Ятесы устроили первую в Екатеринбурге телефонную станцию на 100 номеров, а спустя четыре года, почти вслед за изобретением Люмьеров, продемонстрировали уральцам необыкновенные возможности кино. Эти примеры свидетельствуют о высокой технической информированности Ятесов, их заинтересованности в приобретении новинок цивилизации.

О человеческих качествах Ф.Е. Ятеса известно немного, а то, что сохранилось в памяти потомков, весьма противоречиво. С одной стороны, в традициях XIX столетия уральские заводчики подвергали рабочих нещадной эксплуатации. Не были исключением и предприятия Ятеса, на которых не однажды вспыхивали забастовки.

Разумеется, хозяин не мог руководить своими фабриками непосредственно, он это делал через управляющих делами. А они порой радели не только за интересы владельцев, но и за собственный кусок прибыли. Рабочие это видели, их недовольство росло. С другой стороны, существуют опубликованные материалы, в которых современники рассказывают о Фоме Ятесе с теплотой и уважением, особенно когда речь шла о семейном круге. Бывшая домработница Ятесов так вспоминала о своем хозяине («Урал», 1980, №12, с. 22). «...Сам-то он был шибко обходительный, называл меня только на «Вы»... Вот, надо что-то погладить, он приказывает: «Эрар (Ирина), поставьте утюг близко печки» Забавный был такой!». Любопытно, что русским языком Ф. Ятес в совершенстве так и не овладел ...

В полном соответствии с рыночным принципом («сильный побеждает слабого»), Ф.Е. Ятес в 1902 году скупает на торгах акции обанкротившейся фабрики А.И. Щербакова в Заводоуспенке и становится ее владельцем (илл. 306). Управляющим фабрикой назначается сын Ятеса-старшего Вольтер Иванович, или по некоторым документам – Владимир Фомич. Как и отец, он всю свою жизнь имел подданство Великобритании, что в страшные годы гражданской войны спасло ему жизнь. В отличие от отца, Вольтер заработал своим недостойным поведением в Заводоуспенке, где он проживал постоянно до 1918 года, незавидную репутацию пьяницы, хама и бабника. Былое уважение к хозяину, какое наблюдалось во времена Щербакова, жители села утратили. Молодой Ятес ликвидировал льготы для увечных рабочих фабрики, установленных Щербаковым, с презрением относился к простым труженикам, снизил оплату труда.

Вместе с тем, фабрика не только не закрылась, но и продолжала выпускать разнородную продукцию даже в годы первой мировой войны. В.И. Ятес помнил и ценил достижения предыдущего хозяина и на рекламных проспектах, особенно на первых порах, чтобы не отпугнуть оптовых покупателей, указывал имя А. Щербакова, бывшего владельца предприятия. Дальнейшее развитие фабрики стало возможным за счет расширения ассортимента бумаги, а также безостановочных поставок исходного сырья, возможности которых у Ятесов были несравненно более высокие, чем у Щербакова (илл. 307). Весь Урал был окутан агентами Ятесов но сбору тряпья. Будет небезынтересен перечень продукции: бумага почтовая, писчая, книжная, картузная (!) и мундштучная. Не была забыта газетная и товарная, чайная, бюварная и альбомная, бутылочная и оберточная бумага. Выпускались блокноты, конторские книги, конверты и кошельки, тетради и талонные книжки. Фабрика на Пышме под Сухим Логом дважды отмечалась медалями на выставках: в Москве в 1882 году и в Екатеринбурге пять лет спустя на Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке.

Первые годы XX столетия для екатеринбуржца Фомы Ятеса ознаменовались наивыгоднейшей сделкой с тюменским купцом первой гильдии И.И. Игнатовым, владельцем судостроительного Жабынского механического завода на Мысу. Игнатов, будучи в преклонном возрасте, решил сосредоточить свои усилия на руководстве организованного им объединения пароходовладельцев Обь-Иртышского бассейна «Товарищество Западно-Сибирского пароходства». В 1905 году он сдал в аренду свой завод (илл. 308) Ф.Е. Ятесу, и к нему перешло реальное владение судоверфью. Ее управляющим стал В. Стивенс, а помощником – А. Вардроппер. Как и в Заводоуспенке, социальное положение рабочих ухудшилось. В 1905–1907 годах на предприятии произошли забастовки. Требования рабочих сводились к вежливому обращению с ними, к прекращению незаконного увольнения их товарищей, к отмене штрафов. Строительство речных судов, тем не менее, продолжалось с возросшей интенсивностью. К началу второго десятилетия минувшего века появились суда с двигателем внутреннего сгорания – теплоходы. Обвальный спад производства произошёл в годы первой мировой войны. Накануне революции 1917 года завод продали с молотка, а в первые годы советской власти его национализировали.

В Тюменском областном архиве хранятся интересные документы, относящиеся к 1892–1896 годам (Ф. 353. ОпЛ.Д. 227). Судя по их содержанию, еще один из екатеринбургских Ятесов по имени Василий (Фридрих) Егорович еще в 1892 году, на десятилетие раньше своих братьев, пробился на хлебный тюменский рынок. Он арендовал у крестьян деревни Парфеново возле Московского тракта недалеко от полотна железной дороги участок земли. На нем он соорудил сначала ветряную раструсную мукомольную мельницу «в три постава», а затем в 1897 году добился разрешения у тобольского губернского механика П.С. Голышева на сооружение паровой машины с котловым хозяйством. Удивляет демократичность принятия решения. Голышев отказался от какого-либо ответа заявителю, пока не получит согласия схода мужского населения деревни. Мужики в составе 41 человека собрались, составили протокол за подписью сельского старосты и дали согласие на аренду земли сроком на тридцать (!) лет. Главное условие, поставленное ими, состояло в том, чтобы помол зерна для жителей деревни выполнялся в первую очередь. В.Е. Ятес, о котором мне почти ничего не известно, построил целый городок. В его состав входили контора, жилой дом владельца мельницы, паровая и ветряная мельницы, котельная, навесы и сараи для зерна, мучной амбар, конюшни, коровник и птичник. Производственную площадку щедро озеленили.

Вольтер Иванович Ятес владел фабрикой в Заводоуспенке до января 1918 года. Совет народного хозяйства Тюменского уезда не только национализировал фабрику, но и конфисковал все личное хозяйство и утварь управляющего. Официальное обращение В.И. Ятеса с просьбой оставить за ним личных лошадей, коров и дорожную повозку осталось без внимания. Пользуясь гражданской неприкосновенностью как подданные другого государства вся семья Ятесов возвратились на родину в Англию. Джон Ятес, один из основателей писчебумажной фабрики в Курьях, поселился в предместье Лондона. Все пришлось начинать с нуля. Он открыл ресторанчик, а когда понемногу окреп, то приобрел свой дом (илл. 309). На фотографии рядом с Д. Ятесом стоит его сын, а справа – племянница, родная тетка профессора из Екатеринбурга А.В. Зырянова. В годы второй мировой войны младший сын Д. Ятеса, тоже Джон, был летчиком королевского военно-воздушного флота и погиб в бою в июне 1941 года.