Окрик памяти. Книга третья

Когда тебе перевалило за семьдесят, каждодневные впечатления о жизни все более и более складываются из воспоминаний о детстве, годах юности, о родине – твоем месте рождения, и думах о прожитом. И если в такие минуты ты взялся за перо, то без рассказа о себе обойтись невозможно. Отчетливо сознаю, что подобный рассказ, да еще от первого лица, может неизбежно вызвать недобрую усмешку читателя («не похвалишь самого себя, то кто же это сделает?» или «каждый кулик хвалит свое болото»). Должен успокоить того, кто перелистывает книгу, что упоминание своего имени на этих страницах – это лишь некоторый литературный прием, с помощью которого я получаю возможность непринужденно рассказать о других замечательных именах, связанных с судьбой тюменского края.

БЕЛЫЕ ГОРЫ – КОЛЫБЕЛЬ УРАЛЬСКОЙ ПЛАТИНЫ

Я родился на Среднем Урале недалеко от Нижнего Тагила в поселке Черноисточинском. По соседству с ним располагается заводское селение Висим – родина известного уральского и любимого мною писателя Д.Н. Мамина-Сибиряка (илл. 453). Он многократно бывал в зауральских краях (Ирбит, Камышлов, Заводоуспенка), печатал в местных газетах, в том числе – тюменских, свои очерки и, как итог сибирских впечатлений, выбрал себе литературный псевдоним «Сибиряк». Обратите внимание: псевдоним выбран не типа «Уралец» или «Уральский», на выбор которых он, казалось бы, имел больше оснований, а именно «Сибиряк». В 1912 году тюменская газета-еженедельник «Ермак» от 10 ноября поместила печальное и сочувственное сообщение о кончине Д.Н. Мамина-Сибиряка. Краткий некролог гласил: «Тяжелая доля в юности, голод и холод студенчества привели к сравнительно ранней и болезненной кончине. Это обычная участь наших писателей, исключения редки». Далее отмечена роль писателя как непревзойденного рассказчика для детей.

Когда в редкие часы отдыха я перечитываю произведения Мамина-Сибиряка, то с особым волнением отношусь к описаниям природы его и моих родных мест. «Милые зеленые горы! Когда мне делается грустно, я уношусь мыслью в родные места, мне начинает казаться, что и небо там выше и ясней, и люди там такие добрые, и сам я делаюсь лучше». На эти горы я, как и молодой Мамин, с восхищением смотрел в годы своего детства, исходил их с родителями и друзьями вдоль и поперек. Летом с фотоаппаратом, весной и осенью с ружьем, зимой – на лыжах (илл. 454). В военные и послевоенные годы, когда увлечение фотоделом стало моим своеобразным хобби, если не сказать больше – болезнью, перевел на снимки гор и рек сотни стеклянных фотопластинок и десятки метров фотопленки. Сам снимал с помощью простейшего самодельного фотоаппарата, сам составлял из того, чем располагала местная аптека, рецепты проявителей для пластинок и печатал фотографии. Тогда же увлекся минералогией и собрал неплохую коллекцию уральских минералов. В 1965 году, будучи деканом нефтегазопромыслового факультета ТИИ, вспомнил о своих поисках минералов у себя на родине и организовал туда первую студенческую геологическую практику. Мои студенты облазили карьеры рудника, знакомые мне с детства, и обзавелись собственными находками минералов.

Когда я учился в школе, изучение творчества Д.Н. Мамина-Сибиряка в программу отечественной литературы, к сожалению, не входило. Случайное знакомство с «Аленушкиными сказками» и «Рассказами охотника» писателя в поселковой библиотеке впервые открыло мне глаза на грани его таланта. Мы, школьники, жившие рядом с Висимом, и представления не имели, что все описанное Маминым-Сибиряком происходило тут же, в наших местах. Знаменитый Емеля-охотник бродил с ружьем по тем же тропинкам, по которым мы не раз проходили, да и сам Емеля имел живой прототип из Висима. Даже комары из «Аленушкиных сказок» были те же, что донимали нас каждое лето. Печально, что наши школьные учителя литературы не только не подсказали нам имя знаменитого земляка и названия его произведений, но, скорее всего, и сами не знали о причастности писателя к нашим местам.

С 1959 года поселок Висим располагает музеем памяти Д.Н. Мамина-Сибиряка. В музее бережно хранится все, что связано с жизнью и деятельностью певца Урала. Напротив родительского дома установлен памятник писателю (1962). На нем надпись: «Великому земляку». Его имя носит драматический театр в Нижнем Тагиле. В Екатеринбурге также есть музей Мамина-Сибиряка, а в нише стены старого здания библиотеки имени Белинского с середины 1910-х годов установлен бюст (илл. 455). Помнит своего выпускника и здание бывшей духовной семинарии в Перми (илл. 456). В 1980-х годах я выписывал газету «Советское Зауралье» из соседнего Кургана. В одном из ее номеров за июнь 1985 года с удовольствием и, пожалуй, удивлением прочел стихи поэта А. Виноградова «Висим (из уральской тетради)». Автору удалось посетить родину Мамина-Сибиряка. Свои дорожные впечатления от поездки мимо Черноисточинска в Висим он талантливо описал следующим образом (даю отрывок).

Изучение сложной родословной семьи Маминых показывает теснейшую ее причастность к Тобольскому краю. Предки Маминых происходили из деревни Маминой Камышловской слободы. Дед Матвей Петрович – коренной екатеринбуржец, в городе прошло его детство. В юные годы он был отдан в Тобольскую духовную семинарию – первое на Урале высшее учебное заведение для подготовки служителей культа. С 1825 года служил дьяконом в Екатеринбурге. Здесь в 1827 году родился отец Дмитрия Мамина – будущего писателя, Наркис Матвеевич. Мать Анна Семеновна, в девичестве Стефанова, по происхождению имела отношение к плененному во времена Петра Великого шведу Воинсвенскому. Когда в 1722 году В.Н. Татищев побывал в Тобольске, он отобрал из пленных шведов горных мастеров, среди которых был и прадед Мамина-Сибиряка. Почти все Мамины и Воинсвенские пошли по церковному делу. О своем отце Д.Н. Мамин-Сибиряк говорил: «Если могли быть хорошие священники, то папа был одним из них». А вот выдержка из письма на имя матери, отправленного молодым Маминым в октябре 1882 года. «Бесконечно благодарен, мама, тебе и покойному папе за то воспитание, которое я получил, за эту обстановку, трезвую, трудящуюся, честную, в которой вырос».

Малая известность среди школьников ожидала и другого замечательного писателя из Нижнего Тагила А.П. Бондина, в тридцатые годы обласканного самим А.М. Горьким. В городе на берегу пруда работает музей Бондина в доме, в котором он жил до своей кончины в 1939 году. Сборник охотничьих рассказов Бондина «В лесу» написан сочным языком и с чисто уральским юмором. Со сборником меня еще в детстве познакомили мои родители. Рассказы я перечитывал множество раз. Описания природы окрестностей Нижнего Тагила, а это моя родина, и быта заводских рабочих семей постоянно напоминают мне Средний Урал, в какой-то мере смягчающие ностальгические чувства по родному краю и по ушедшим временам.

Из Висима приехал к нам в Тюмень в конце XIX столетия знаменитый тюменский фотограф Т.К. Огибенин. Он оставил заметный след в истории светолетописи города Тюмени: снимки, видовые почтовые открытки, фотоиллюстрации в старинных книгах. Уроженец Тюмени, знаток платинового дела геолог Н.К. Высоцкий (1864–1932, илл. 457 и 458) многие годы посвятил свое научное творчество изучению закономерностей распределения платиновых россыпей. Он работал в окрестностях Черноисточинска по долинам рек Висим, Мартьян (илл. 459), Сулем, Тагил и их притоков. В архиве Высоцкого и в его книгах о геологии платины, известных во всем мире, хранятся фотографии, физические и геологические карты этого благодатного уголка Урала, известного под названием Белых и Веселых Гор. Карты составлены в начале минувшего века самим Высоцким.

Посмотрите на карту этих гор (цвет, илл. 460). Кажется, сама природа позаботилась о том, чтобы в сравнительной близости от высокоразвитого Нижнетагильского промышленного района сохранился этот заповедный уголок природы. Он ограничен с востока рекой Тагил, текущей в меридиональном направлении. С запада, также почти на север, несет свои воды знаменитая Чусовая. В кругообразной долине между гор разместился огромный Черноисточинский пруд размером 4,7x8,3 километра со скалистыми и заросшими лесом островами (илл. 461). Пруд – не природное образование, его создал в середине XIX столетия местный умелец-гидротехник из крепостных К.К. Ушков (1783–1859). К этому имени я еще вернусь. На северном берегу пруда находится исток реки Черной с поселком, объединившим в своем имени название реки и ее истока. В юго-западном углу карты на слиянии рек Шайтанки и Висима приютился Висимо-Шайтанский завод или просто – Висим. На северо-востоке в 20 километрах от Черноисточинска расположен Нижний Тагил с его многовековыми производственными, научными и культурными традициями. Город на западной его окраине от станции Кедун-Быково (до революции – Узловая) через Черноисточинск связан с Висимом и Висимо-Уткинском на реке Чусовая узкоколейной железной дорогой. Она была построена владельцами металлургических заводов Нижнего Тагила в 1880-х годах и предназначалась для перевозки железных изделий к пристаням на Чусовой. Далее грузы переправлялись через Пермь и Каму в Центральную Россию. Этим же путем, кстати, молодой Д.Н. Мамин (еще только Мамин!) отправился на учебу в Пермь. Наконец, с юга район ограничен сравнительно молодым поселком Левиха, городом Кировградом и поселением Верхний Тагил с примыкающими к нему Веселыми Горами убежищу старообрядцев с их скитами в XVII – XVIII веках (горы Старик-Камень, высота 732 метра, Рябиновая, Шайтан).

Местность гористая, высота местных вершин под названиями Абрамиха, Острая и Юрьева гора, Ермаковая, Широкая и др. достигает 250 – 750 метров. Одна из самых высокая гор – Белая (712 метров) дала название горной цепи, протянувшейся по меридиану. В отдельные годы с прохладным летом на ее вершине круглый год сохраняется снег. Отсюда и произошло название горы. Цепь упомянутых гор служит не только водоразделом бассейнов рек Тагила и Чусовой, но и границей двух континентов – Европы и Азии. На перевале по грунтовой дороге между Черноисточинском и Висимом установлен соответствующий монумент (илл. 462). Фотография сделана осенью 1976 года.

Черноисточинский завод основан Акинфием Демидовым в 1726 году. Завод объединял три предприятия. Кроме Черноисточинского в его состав входили соседние цеха Авроринского и Антоновского заводов. Первое упоминание о заводе в печати появилось в знаменитой книге В.И.-де-Геннина «Описание уральских и сибирских заводов» (1734) с приложением плана завода и запруды. На первоначальном поселении здесь были выходцы-старообрядцы из Устюга и Нижнего Новгорода, Семенова на реке Кержень, Сольвычегодска, Костромы и Галича. На восточную окраину России за Урал приверженцы старой веры переправлялись потаенными дорогами. Уральские заводчики, включая Демидова, охотно брали на работу этих беглецов. Они были надежными и отличными работниками («радетельны в заводской работе»), имели склонность к поискам всевозможных полезных ископаемых. Все заводское дело на Урале поставлено руками староверов-кержаков. Благодаря их аскетизму уральские заводчики накапливали первоначальный капитал, не прибегая к традиционному, например, для США, способу получения наживы ограблением. По преданию на озере Черном, предшественнике Черноисточинского пруда, на острове Сосновом стоял дом Никиты Демидова. В нем Демидов проживал во время посещений Черноисточинска. Позднее дом перенесли в Нижний Тагил. Необычные для местных лесов тополя и остатки каменного фундамента, поросшего крапивой, сохранились на острове до нашего времени. В середине XIX столетия в поселке появилась православная община из переселенцев из Тулы и Чернигова. В 1862 году они построили каменную церковь.

На Висимо-Шайтанском и Черноисточинском металлургических заводах в XIX столетии работали многие выдающиеся инженеры и техники. Так, в 1860-х годах управляющим Висимским заводом и платиновыми приисками служил выдающийся уральский новатор Константин Павлович Поленов (1835–1908), выпускник физико-математического факультета Московского университета. В Висиме он подружился с семьей Маминых и способствовал ее переезду в Нижнюю Салду. В романе Д.Н. Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы» К.П.Поленов стал прототипом Константина Бахарева. Позже, возглавляя металлургический завод в Нижней Салде, близ Нижнего Тагила, Поленов прославился строительством первой в России бессемеровской фабрики, технологический процесс которой был настолько улучшен, что получил во всем мире название «русского бессемерования». На здании проходной завода установлена мемориальная доска с текстом: «Здесь – родина русского способа бессемерования малокремнистых чугунов, открытого выдающимся русским металлургом К.П. Поленовым в 1867 г.».

Он изобрел способ закалки стальных железнодорожных рельсов (1875) и усовершенствовал рельсопрокатное производство. Демидовские рельсы по своему качеству превосходили аналогичную продукцию всех остальных заводов России. Один из таких рельсов, выпущенных Поленовым в 1875 году, экспонируется в Музее истории науки и техники. Имя К.П. Поленова прочно связано с историей электрического освещения. В 1870 году задолго до Яблочкова он изобрел и наладил на заводе свой способ электрического освещения от гальванических батарей. Сущность изобретения история не сохранила. Можно лишь предполагать, что это были лампочки накаливания. О степени освещения с их помощью можно судить по удачному применению Поленовым лампочек в проекционном фонаре. Имя К.П. Поленова отражено в БСЭ.

С 1825 года в долине реки Сухой Висим крестьянином Соловьевым из деревни Захаровой случайно при поисках золота была открыта россыпная платина. Это был первый в Европе платиновый прииск. Когда в 1829 году Александр Гумбольдт проезжал по Уралу, он посетил Черноисточинск и Висим. В долине Висима в его присутствии был найден самородок платины весом свыше 8 килограммов. Для сравнения: самый большой самородок платины, найденный в этих местах, достигал 9,5 килограмма. Сопровождавший Гумбольдта профессор-минералог Берлинского университета Г. Розе опубликовал в Германии в 1837 году сведения о платиновых россыпях Висима и впервые высказал соображения о их генезисе. Гостеприимные хозяева приисков в честь знаменитого путешественника устроили званый обед и потчевали Гумбольдта шампанским. Но гость предпочитал пить рябиновую настойку, названную им Uralwien-ом.

В 1892 году профессор Петербургского университета геолог А.А. Иностранцев (1843–1919) обнаружил здесь первое в мире коренное месторождение платины в дунитах. Впрочем, вернее было бы написать «впервые описал и опубликовал» сведения о коренной платине. Еще в середине XIX века местный старатель Ивановских, кстати, мой дальний родственник, отыскал в скалах коренное залегание платины. Оно представляло собой гнездо диаметром около трети метра, в котором наблюдались вкрапленники самородной платины в виде зерен из угловато-острых, а не привычно окатанных кристаллов. Ивановских долго держал в тайне свое открытие.

– Опять у Ивановских мак толкут, – говорили соседи, прислушиваясь к стуку в сарае.

А это семья дробила в ступе горную породу с платиной. Как-то навеселе проболтался Ивановских о находке. Рудную жилу полиция опечатала и она отошла к заводчикам. К началу XX столетия на промывке на приисках песков, содержащих платину (илл. 463), работало в летний сезон до 17 тысяч старателей (илл. 464). Тогда же с целью снижения объемов ручного труда использовали механизированную промывку песков с помощью драг (илл.465). Небезынтересно, что один из элементов периодической системы Д.И. Менделеева рутений (от латинского Ruthenja – Россия), предсказанный ученым, был обнаружен в 1894 году русским химиком К.К. Клаусом в остатках платиновой руды из Висима. Село Елизаветинское стало родиной русских хризолитов – зеленого граната, самоцвета Урала. В окрестностях Черноисточинска впервые на Урале обнаружен минерал волосатик – ценный поделочный камень. В древней Греции его называли «Волосами Венеры».

Кстати, о Менделееве. В 1899 году он совершил путешествие по Уралу и посетил Нижний Тагил. По дороге из Кушвы проехал мимо станции Сан-Донато на окраине города. Название станции напомнило ему своего ученика по Петербургскому университету П.П. Демидова – владельца заводов (илл. 466). Проживая во Флоренции, Демидов, в память о ней, назвал полустанок по имени своего почетного титула и имения возле Флоренции. Менделеев давно мечтал побывать в Нижнем Тагиле, надеялся на доброжелательный прием, намеревался встретиться с Демидовым или, по крайней мере, познакомиться с управляющим его заводами А.О. Жонес-Снонвилем. Кроме всего прочего, Менделеев был лауреатом Демидовской премии. Жонес-Спонвиль тепло встретил ученого, показал ему господский дом, сад с великолепным видом пруда и сторожевой башней на Лисьей горе напротив завода. Большое впечатление на ученого произвел геологический музей, старейший на Урале (с 1840) и размещенный тут же в доме с образцами минералов, руд, различных сортов каменного угля, изделий из местного металла. Особое восхищение вызвали рельсы и металлические пруты, сплетенные в холодном виде в спираль без каких-либо следов трещин: признак хорошей вязкости и высокого качества тагильского металла.

Показали хозяева и заводскую лабораторию, неплохо оснащенную по тому времени. В городе ученый осмотрел гору Высокую с железным рудником и карьером, по соседству – металлургические заводы по производству железа (илл. 467) и меди, побывал на рудниках и шахтах (см. илл. 468 на стр. – ). Жонес-Спонвиль передал Менделееву материалы о других заводах, в том числе по Висимо-Шайтанскому и Черноисточинскому.

В 1885 году Нижний Тагил посетил при поездке в Сибирь Дж. Кеннан. Он с восхищением описал образцовую горнозаводскую железную дорогу и современное здание вокзала в городе. Нижний Тагил дал Уралу и России множество замечательных имен. Е.Г. Кузнецов (1725–1805) создал уникальные астрономические часы. Они ежедневно отмечали восход и заход Солнца, фазы Луны, год, месяц и число. В механизм часов умелец вмонтировал орган на 6 мелодий и действующую модель заводского цеха. Часы до сих пор хранятся в музее города. Всему миру известны братья Черепановы, пионеры паровой техники в России. Скромный врач П.В. Рудановский (?–1888) в конце XIX столетия был избран в число академиков Парижской академией наук за труды по методике раннего выявления опухолей мгновенным замораживанием кусочка ткани. За атлас строения нервной системы человека Казанский университет присудил ему ученую степень доктора медицинских наук. В Тагиле впервые на Урале в 1858 году открылось фотоателье, раньше, чем в Екатеринбурге.

Черноисточинский железоделательный завод работал до конца десятых годов XX столетия. Здесь плавилось железо со знаменитой маркой «Соболь». Движущую силу для завода создавали 11 вододействующих колес по 150 сил каждое и 5 турбин по 520 сил. По объему производства завод долгое время занимал второе место на Урале после Нижнетагильского. Здесь в 1875 году, на год раньше, чем в Нижнем Тагиле, была сварена первая мартеновская сталь. Из стали мартеновской печи сделаны паровые котлы для пароходов Обь-Иртышского бассейна по заказу тюменского завода семьи Гуллетов. Освоение прогрессивного метода производства качественного металла оказалось возможным благодаря давним заводским традициям: максимального использования всего передового в мировой металлургии. Их заложил в конце 1820-х годов техник Фотий Ильич Швецов (1805–1855). По его начинанию на Черноисточинском заводе наладили производство железа по «аглицкой методе». Ф.И. Швецов познакомился с А. Гумбольдтом при посещении ученым Нижнего Тагила. Пораженный инженерными способностями техника, Гумбольдт ходатайствовал перед властями и Демидовыми об освобождении Швецова от крепостной зависимости. С судьбой Черноисточинского завода связана деятельность талантливого механика Федора Абрамовича Шептаева (1798 – ?). Он изобрел листокатальную машину для прокатки железа, позволившую избавиться от ручной отбивки. Ручные железообрезные ножницы Шептаев заменил вододействующими.

В историю демидовского Урала вошел выдающийся гидротехник крепостной крестьянин Климентий Константинович Ушков. Талантливый и предприимчивый владелец водяной мельницы и «плотинных дел мастер» из Черноисточинска путем самообразования освоил начала геометрии, геодезии, строительного дела и гидрометрии. Каждую зиму уровень воды в прудах Черноисточинского и Тагильского заводов падал до критической отметки, при которой вододействующие колеса и турбины вставали. Ушков в 1841 году предложил увеличить подпор воды, глубину и объем прудов строительством четырехкилометрового отводного канала («канавы») на реках Черной и Чауж. Решение задачи осложнялось тем, что уровень воды в реке был ниже уровня в озере. С помощью дополнительного пруда Ушков поднял этот уровень на 5 метров. Канал располагался возле Черноисточинска в том месте, где сейчас находится железнодорожный полустанок Канава. За счет системы затворов, перемычек и плотин, дополнительных прудков и дамб, шлюзов и канала (илл. 469) воду реки Черной удалось повернуть в небольшое озеро Черное, которое, благодаря гениальному замыслу Ушкова, стало обширнейшим прудом площадью 30 квадратных километров и с огромным запасом воды. В 1848 году гидросистема была введена в строй. Ушков создал ее силами и средствами своей семьи. В награду просил только об одном: освободить его и сыновей от крепостной зависимости. Гидротехническая система исправно работает до сих пор, удивляя инженеров своей необычностью. По свидетельству очевидцев, единственным прибором, которым пользовался Ушков для оценки стока воды и особенностей рельефа, был простой берестяной бурачок, наполовину заполненный водой. По отклонению ее поверхности относительно отвеса устанавливался наклон местности. Не меньшее удивление вызывает выбор и сооружение Ушковым миниатюрной плотины пруда. Невероятную массу воды в нем удерживает сооружение небольшой высоты и длиной всего несколько десятков метров. Ушковский канал – уникальный памятник истории техники, взят под охрану государства. В музее Нижнего Тагила хранится макет канала, его продольный профиль, измеренный Ушковым, бюст гениального гидротехника. Творение мастера «плотинных дел» описано в очерке Д.Н. Мамина-Сибиряка «Платина».

В 1976 году в Черноисточинске отмечалось 250-летие поселка и завода. Мне довелось побывать на этом торжестве (илл. 470). При встречах с дальними родственниками прояснились некоторые подробности генеалогического древа нашей семьи. Фамилия Копылов весьма распространена на Урале и в Сибири. Как-то, перелистывая книгу «История Отечества. Век XVI – XVII» (Москва, 1987), с удивлением прочитал следующие строки. «Копылов Дмитрий – начальник отряда томских казаков из 50 человек, посланного в 1636 году томским воеводой на Лену для «приискания новых землиц» и сбора ясака. На Алдане в 1638 году построил Бутальский острожек выше впадения в него реки Маи. Однако население этого района уже было обложено мангазейскими и енисейскими служивыми людьми, пришедшими сюда раньше. Пришлось искать неосвоенные земли восточнее Алдана».

Один из основателей нашей семьи Назар Копылов (1820 – ?) отличался спокойствием, рассудительностью и необыкновенной физической силой. Мой отец Копылов Ефим Спиридонович рассказывал, что однажды Назар свернул на землю за рога бешеного быка. Лошадь, если она не справлялась с грузом, он выпрягал. Затем брал в руки оглобли, оглядывался вокруг (стыда не оберешься, если люди увидят!) и вытаскивал телегу вместо лошади. В торговых поездках зимой на Ирбитскую ярмарку встречные обозы не имели возможности объезда из-за узости заснеженных дорог. Существовало неписаное правило: съезжает с дороги тот обоз, у которого лошадей и саней меньше. Так вот и повстречались два обоза неподалеку от Ирбита. В одном из них находился Назар. Спор о том, кому съезжать в снег, к согласию не привел. Послышались крики с взаимными угрозами. Начавшуюся было драку с применением топоров Назар остановил по-своему. Он сбросил в сугроб за узду одну из встречных лошадей с санями, затем – другую... Конфликт разрешился сам собой, споры прекратились.

У Назара был сын Ксенофонт (1856–1896). В его семье родился мой дед Спиридон Ксенофонтович (1886–1968). Многочисленная семья его включала 13 детей (илл. 471). Один из них, второй по старшинству – мой отец (1909–1995). Спиридон Ксенофонтович отличался набожностью, неистово хранил кержацкие устои, имел непререкаемый авторитет среди верующих. Было время, когда его пытались уговорить возглавить старообрядческую общину. Старообрядцы, как известно, были беспоповцами («каждый себе священник»), отрицали иерархию церкви, призывая «строить монастырь в душе каждого мирянина», а не воздвигать роскошные храмы. Обладая склонностями и любовью к технике, Спиридон Копылов много лет работал на руднике Левиха мастером компрессорной станции. Станция отличалась образцовой чистотой. Меня, школьника, постоянно тянуло туда к деду. Я любовался кафельным полом, огромными компрессорами с их ровным и ненавязчивым рабочим гулом, миганием стрелок на таинственной комбинации измерительных приборов.

В 1929 году мой отец женился на уроженке Черноисточинска Нине Ивановне Рябининой (1910–1970). В предвоенные годы семья проживала сначала в санатории Руш на реке Тагил возле Нижнего Тагила, а затем в селе Нижние Таволги – родине уральской глиняной игрушки. С 1938 года мы поселились на руднике Левиха. Его живописные, среди гор, окрестности не поддаются описанию (илл. 472). Рудник находится к югу от Черноисточинска в 20 километрах. Здесь электроразведкой в 1927 году были открыты несколько меднорудных месторождений, работали четыре шахты. Помню, работая в летние школьные каникулы в геологоразведочной партии, я с удивлением знакомился с электрофизическим оборудованием геофизиков тех лет в виде полутораметрового диска, обмотанного проволокой. В первой половине 1930-х годов для привлечения на рудник квалифицированных инженеров там велось строительство роскошных, как у современных «новых русских», деревянных коттеджей на два этажа. Быстро выросли благоустроенный поселок, сосновый парк со стадионом и обзорной башней с винтовой лестницей, возвышающейся над вековыми соснами. Районный центр город Калату и его медеплавильный завод соединили с Левихой узкоколейной железной дорогой, часть которой от Калаты до поселка Карпушихи была построена еще в 1916 году. За стройкой нового медного рудника в конце 1920-х годов внимательно следил председатель ВСНХ СССР В.В. Куйбышев, наш земляк. В своем докладе на XVI съезде ВКП(б) в 1930 году он упоминал Калату и Левиху.

К сожалению, годы расцвета рудника, «уральского Клондайка», как назвали его американцы, побывавшие в Левихе, совпали со временем репрессий. Начало строительства Левихи проходило под руководством одного из видных организаторов советской промышленности Пятакова, вскоре репрессированного. В район приехал С.М. Киров. Он отменил многие распоряжения Пятакова, в том числе «расточительные» расходы на инженерные особняки. Прервал стройку железной дороги, кратчайшим путем соединявшей рудник с железнодорожной трассой Уральской горнозаводской дороги. Законсервировал сооружение обогатительной фабрики. «Достижением» поездки стало переименование города Калаты в Кировград ... Вслед за этим последовали репрессии «вредителей» и «врагов народа». Был арестован и сгиб в лагерях управляющий медеплавильного завода А.А. Литвинов, бывший директор Ленинградского завода «Севкабель». Такая же участь постигла начальника треста «Левихастрой» инженера Руздана, обвиненного в пропаганде буржуазного образа жизни, который он наблюдал, будучи в командировке в США. Неизвестны судьбы репрессированных директора Левихинского рудника Пономаренко, участника гражданской войны, и первооткрывателя Левихинского медного месторождения геолога А.В. Ефремова и мн. др.

В Левихе в 1939 году я поступил в первый класс средней школы (илл. 473). Накануне летом того же года всей семьей мы побывали в селении Старая Утка на реке Чусовая в гостях у младшей сестры моей мамы. Впервые в жизни увидел такой крупный город как Свердловск. Обратный путь домой на перекладных проходил через деревню Галашки, Висимо-Уткинск, Висим и Черноисточинск. Хорошо помню, как в Галашках ночью в полной темноте, полагаясь только на чутье лошади оказались на бревенчатой плотине. Лошадь фыркнула и остановилась, не желая двигаться дальше. Отец спустился с телеги и ужаснулся: внизу около ног лошади зиял провал из вымытых бревен, далеко внизу шумел поток воды. Еще шаг – и мы все оказались бы в пропасти.

... Военные годы запомнились многим. Как-то в нашей школе прошел слух, что в райцентре, что в трех десятках километров от Левихи, должна пройти американская кинокартина «Багдадский вор» на цветной кинопленке. Никогда ранее нам не приходилось видеть цветной кинофильм. Уговорили классного руководителя и всем классом поехали в Кировград смотреть красивую киносказку. В конце 1941 года школа получила благодарственную телеграмму, подписанную Сталиным. В ней выражалась признательность за сбор теплых вещей для Красной Армии. Вскоре в школу пришла посылка от Сталина. В ней находился символический подарок: немецкий неуклюжий и огромной величины зрзац-валенок. Среди школьных учителей в годы войны было много эвакуированных из западных районов. Это были эрудированные специалисты, оставившие заметный след в нашем воспитании.

В годы войны напротив нашего дома построили концентрационный лагерь для политзаключенных. Несколько бараков огородили высоченным забором с колючей проволокой. По углам стояли вышки с охранниками. Население собирало для солдат воюющей армии теплую одежду, а охранники имели новехонькие полушубки и были вооружены автоматами ППШ, которых так не хватало на фронте. К 1944 году политзаключенных сменили пленные немцы и румыны. На работу в шахты их водили строем под командой немецких офицеров и с духовым оркестром. Поначалу охранников было очень много. Постепенно их становилось все меньше и меньше, пока они совсем не исчезли. Все отдали на откуп дисциплинированным немецким офицерам, которым разрешили носить полную военную одежду. Между немцами и румынами часто возникали драки. В первые месяцы после Победы румын отпустили домой раньше немцев. Бывшие военнопленные погрузились в товарные вагоны и с красным знаменем (!) отправились на родину.

В 1946 году меня за хорошую учебу поощрили поездкой в летние каникулы в Кунгурскую ледяную пещеру. Помню, как с собой приходилось везти набитые провиантом рюкзаки, поскольку при существовавшей тогда карточной системе питание в дороге и на месте исключалось. Тогда же отменили, наконец, запрет на приобретение частных радиоприемников. В Свердловске отец впервые приобрел приемник «Рекорд-46» (илл. 474) – событие, неординарность которого нынешнему поколению оценить невозможно. В Левихе в 1949 году я окончил школу и стал студентом Свердловского горного института, теперь – горно-геологическая академия в Екатеринбурге. В первые свои студенческие годы каждое лето в каникулы приходилось помогать семье. Работал в Кировградской и Левихинской геологоразведочных партиях и в геологосъемочной партии одного из академических институтов Москвы под руководством известного геолога В.П. Логинова, специалиста по рудам цветных металлов. Его партия работала в Левихе и в ее окрестностях. Логинов привлек меня, фотолюбителя, к съемкам обнажений горных пород. В памяти остались фотографии вулканических бомб. Когда на молодом, в геологическом понятии, Уральском хребте еще существовала вулканическая деятельность, такие бомбы из твердых фрагментов извержения погружались в текущую лаву и «замерзали» в ней. На снимках обнажений округлые бомбы четко выделялись на фоне другой по цвету горной породы. Уникальные фотографии были опубликованы Логиновым в начале 1950-х годов в одном из академических журналов геологической серии со ссылкой на мои снимки. Это была моя первая научная публикация.

ХОРОШО, КОГДА ЧТО-ТО ЕСТЬ ВПЕРЕДИ

В феврале 2002 года по случаю моего 70-летия редакция газеты «Тюменские известия» в лице ее корреспондента Е.В. Сусловой обратились с пожеланиями взять у меня интервью. Вопросы – это от Е.В., ответы – мои. Представленный ниже материал в какой-то мере облегчает для меня задачу рассказа о себе, которую нередко ставят передо мною мои читатели и студенты.

Е.В. – Виктор Копылов. Имя, известное каждому взрослому тюменцу. Доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники, почетный гражданин Тюмени, преданный своей земле, непревзойденный краевед, восстанавливающий историю нашего края.

Один из отцов Тюменского индустриального института, первый декан его нефтегазопромыслового факультета, а посему основатель высшего нефтяного технического образования в Тюмени. После – проректор по научной работе ТИИ, зав. кафедрой, ректор.

Автор шести изобретений, способствовавших скорости и качеству строительства нефтяных и газовых скважин, в том числе мирового уровня. Написал более 700 печатных трудов, в том числе 27 монографий.

В 1954 году, после окончания с красным дипломом Свердловского горного института, получил престижное распределение – на вузовскую кафедру. Но через два года добровольно покинул ее. Из-за глубокого убеждения: «Тот, кто учит, должен знать во сто крат больше тех, кого учит».

Девять лет работы на производстве, инженером по бурению в Уральском геологическом управлении, дали ему прочную основу, помогли собственным опытом проверить истинность мудрого изречения: «Техника – это практика, обдуманная наукой».

Протестант по натуре. Человек завидного азарта и упорства, во всем стремящийся дойти до сути. Исповедует кредо: «Загружай свой мозг непрерывной напряженной работой, как и мышцы. В этом – залог долголетия». Видимо, поэтому всю жизнь трудился по 18–19 часов в сутки, а научные статьи писал не только за рабочим столом, но и на больничной койке, на верхней полке вагонного купе, на отдыхе...

Поклонник русских романсов и поэзии Вероники Тушновой...

Любимая классическая музыка – 2-й концерт для фортепьяно с оркестром К. Сен-Санса.

Е.В. – Виктор Ефимович, если откровенно, вы для меня – глыба... Не знаю, как подступиться, как не упустить главного в вашей судьбе. И все же начнем. Предлагаю – со дня сегодняшнего. Сейчас, насколько мне известно, поглощены работой над третьим томом книги «Окрик памяти» (на мой взгляд, красивый, не затертый образ, как пишете, позаимствованный вами у петербургского писателя Я. Гордина). Что она для вас – подведение итогов пройденного?

В.Е. – В какой-то мере да... Решился, наконец, собрать под книжной обложкой все свои газетные публикации, увидевшие свет не только в Тюмени, но и в Челябинске, Свердловске, Перми и Соликамске, Ишиме и в других местах. Поначалу работать было легко. «Сгребешь» их, словно в один «стог сена», потом начинаешь «соломинки» перебирать: где-то стыковки нет, где-то повтор...

Когда вышел первый том, оказалось, что много материалов просто осталось на письменном столе. Пришлось замахнуться на продолжение, поначалу о котором и не помышлял. Справился с ним тоже довольно легко. А вот для третьего тома, над которым сейчас мучаюсь, намечены только темы, которые необходимо было разработать в течение ближайших пяти лет. Но пришлось делать это за несколько месяцев. Поджимали жесткие сроки договора.

Взял отпуск, за который где-то половину тома удалось написать. В общем-то результатами доволен: не будь такой «палки», с задачей мог бы вообще не справиться. У меня впереди не так уж и много времени. Надо успеть исполнить задуманное. А тем у меня хватит, наверное, лет на сто...

Е.В. – Сегодня вы возглавляете научно-исследовательский институт «Истории науки и техники Зауралья» Тюменского нефтегазового университета. Здравствующий при нем музей тюменский профессор Федор Селиванов по праву назвал «музеем Копылова». А с чего начиналось это богатейшее хранилище, аналогов которому нет на всем протяжении от Урала до Дальнего Востока?

В.Е. – Начиналось все с геологического музея. Он был создан в 1965 году. Тогда я был деканом нефтегазопромыслового факультета Тюменского индустриального института. Помню, мы с профессором Иваном Викторовичем Лебедевым, кстати, первым профессором-геологом ТИИ, ездили в деревню Каменка, где Тура вымыла кости ископаемого носорога. Вот они-то и стали первыми экспонатами.

Сегодня геологический музей объединен с Музеем истории науки и техники. Последний появился в 1883 году. Любопытная, кстати, история...

Я тогда был ректором института. Получил строжайший приказ из Министерства: создать комнату боевой и трудовой славы. Их в то время везде организовывали – в каждой школе, в каждом учреждении. Ходили туда по принуждению. Словом, скучища! А рапортовать о выполнении приказа надо...

Приходит как-то ко мне абитуриент. Выпускник 21-й школы. Поступал в МГУ, но получил на вступительном экзамене одну четверку. По конкурсу (а они были по тем временам дикие!) не прошел. Вернулся в Тюмень и очень расстраивался: «Эх, Москва... Там – культура, знаменитые театры, выдающиеся ученые, а тут что?»

Конечно, с его пятерками мы его приняли без экзаменов! Я ему задал вопрос: «А где Д.И. Менделеев родился?» – «Как где? В Санкт-Петербурге», – ответил юноша. Меня осенило: «Господи, да наша молодежь ничего не знает об истории науки и техники, об интереснейших людях нашего края»...

Вот так мы и начали собирать музей, отрапортовав о нем, как о боевой комнате.

Сейчас у нас целое учреждение, существует научно-исследовательский институт, внутри него – музей. Я числюсь директором НИИ на общественных началах. Все должности прошел в высшей школе, вплоть до ректора, а вот директором никогда не был...

Еще мальчишка, испытали, когда установили у себя в огороде, между домом и баней, два шеста с примитивной антенной, и неожиданно раздался голос Левитана: «Сегодня на фронтах...».

В.Е. – Было такое дело. В 1941 году, с началом войны все владельцы радиоприемников на всей территории Советского Союза обязаны были сдать свою технику в местные отделы НКВД. Боялись, что будут ловить вражеские «голоса». Тогда еще не было глушилок...

Мне, десятилетнему школьнику, откуда было знать об этих запретах? А техническая литература у меня была. Случайно, помню, купил у лоточницы подборку журнала «Радиолюбитель», еще 20-х годов, которую зачитал до дыр. По описанию и сделал приемник. Настроил его. Обыкновенный наушник, как у телефона, положил на дно эмалированной кружки, и он зазвучал как громкоговоритель. Голосом Левитана. До Москвы–1200 километров, детекторные приемники в лучшем случае принимают на расстоянии 100 – 200 км, а тут с такой громкостью – Москва... Весь класс, помню, сбежался. Все поражались, я – в первую очередь. Думал: наверное дело в антенне. И только после войны, уже учась в Свердловском горном институте, случайно узнал, что в самом начале Великой Отечественной радиостанция имени Коминтерна из Москвы была переведена в Свердловск, от которого до нашего поселка было как раз сто километров. Естественно, сигнал был мощный.

Е.В. – Виктор Ефимович, не донесли на вас?

В.Е. – Никаких последствий. У НКВД я, как ни странно, пользовался уважением.

Е.В. – Не может быть!

В.Е. – Может, сейчас расскажу. У меня был Джульбарс. Немецкая овчарка. Умница!.. И вот как-то приходит ко мне работник местного отдела НКВД с повесткой: «Ваша собака мобилизуется в Красную Армию для борьбы с немецкими танками»... Представляете, сколько было слез! Самое интересное, что и собака поняла, что нас разлучают. Я долго ее не отдавал, убегал в баню, закрывался в ней. Энкавэдэшник приходил к нам раза три – четыре, уговаривал по-хорошему. Под конец уже мать стала увещевать: «Ничего не поделаешь, война есть война»... Жалко было, но отдал свою собаку. До сих пор помню ее взгляд...

Е.В. – Как и взгляд того тетерева, раненного на охоте. Он вас пронзил. И вы, тогда еще юноша, «бросили ружье. Навсегда». А после, в интервью, прокомментировали: «Так жестоко воспитывают горы, леса, родная природа, о которой тоже собираюсь написать...» Если честно, эти слова помогли мне взглянуть на вас по-другому... Невольно вспомнился Михаил Пришвин (кстати, тоже имеющий к нашему городу самое прямое отношение, а к поиску его места жительства в Тюмени вы, Виктор Ефимович, приложили огромные усилия). У писателя среди его философских миниатюр есть размышления о мире Желанном и мире Долженствующем. Вы никогда не испытывали на себе «борьбу двух связей: как хочется и как надо?»

В.Е. – Интересный вопрос. Я его немножко иначе сформулирую: «Что такое свобода?» Философы на него давно ответили. Есть свобода выражения мыслей, но есть и свобода поступков. Это разные понятия. Здесь изволь, как замечал Плеханов, быть в пределах «осознанной необходимости»... Определение, справедливое даже для автомобилиста: ты свободен, можешь ехать куда угодно, можешь и спешить, но если на перекрестке в силу стечения обстоятельств загорелся красный свет – изволь подчиниться и встать.

Человек как свободная личность может действовать по своему усмотрению в круге, очерченном моралью, нравственностью, законами государства. Но стоит ему выйти за этот круг – и вот он уже, в лучшем случае, анархист, в худшем – бандит. К сожалению, у нас даже в XXI веке многими это еще не понято...

Наверное, ответил на ваш вопрос? Мало ли что мне хочется, какие бури в душе, изволь быть в пределах... Примерно так каждый порядочный человек живет и должен жить.

Е.В. – И все же... Среди подборок газетных публикаций натолкнулась на информацию об очередном пленуме обкома КПСС, это был апрель 1985 года. Среди выступавших на нем есть фамилия Копылов, ректор ТИИ. А рядом, на полях, приписка, видимо, ваша: «Выступал, отказавшись от цензуры текста... В декабре в состав ОК КПСС избран не был. Опасен».

В.Е. – Опасен – громко сказано. Я был членом КПСС, в общем-то дисциплинированным. А то, что был неудобным, – это точно... Слишком часто имел собственное мнение. Был такой случай. В бытность мою ректором. Неприятный и для меня, и для вуза. Тогда существовала мода ставить во всех областных центрах памятники Ленину. Вот и в Тюмени решили воздвигнуть. Тот, что на Центральной площади.

У нас шло громадное строительство студенческой столовой. Забор стоял. По существовавшим в те времена канонам надо было вписаться в строку Главтюменьпромстроя и успеть огородить место строительства забором. Это давало надежду, что объект рано или поздно будет сооружен. Я был спокоен. И вдруг узнаю, что ограждение разбирают и переносят к... Ленину. Вроде бы малозначащее событие, но оно нам обошлось потерей 3 – 4 лет. Институтский корпус на ул. Мельникайте огромный, на всю армию студентов один буфет. Ребята ходили голодные... Об этом пожаловался в обком, даже на пленуме об этом сказал и – попал в неидейные нелюбимчики. Как, мол, так, тут памятник Ленину...

Е.В. – ... а вы о какой-то студенческой столовой печетесь...

В.Е. – Кстати, это была одна из причин, почему я добровольно ушел с поста ректора. К слову, когда я вступил на эту должность, у нас в ТИИ было всего два доктора наук, когда завел разговор об отставке, их работало уже тридцать. Ни один вуз России таких показателей роста за полтора десятилетия не имел.

Мы без конца «тащили» в институт все новинки, все передовое. Первыми создали вычислительный, телевизионный центры, студенческий научный центр, который скопировали многие вузы страны, лабораторию стереоскопии, дистанционное обучение по телевидению в северных городах области и мн. др. Так еще со времен первого ректора, профессора Анатолия Николаевича Косухина, повелось. Удивительный был человек.

До назначения ректором он был секретарем парткома и доцентом кафедры сопротивления материалов Уральского политехнического института. В апреле 1964 года Анатолий Николаевич и ваш покорный слуга, тогда доцент Свердловского горного института, единственный в этом вузе нефтяник, сосватанный на должность декана нефтегазопромыслового факультета Тюменского индустриального института, приехали в «столицу деревень». Шла кладка четвертого этажа здания на Центральной площади города, бойницы окон были пустые. Тогда меня охватил ужас, а сейчас все вспоминается с удовольствием. Удивляюсь, как в кратчайший срок смогли подобрать крепкий состав преподавателей (приходилось «собирать» их по всей стране). Представляете, какая была работенка!.. В сентябре мы начали занятия. До сих пор поражаюсь, как мы, когорта молодых тюменских шестидесятников, за несколько месяцев создали вуз с самым большим приемом на первый курс среди всех высших учебных заведений Советского Союза.

Е.В. – Как удавалось побеждать в те, самые первые, самые трудные и, видимо, самые счастливые для вас годы?

В.Е. – Конечно, главная заслуга в успехах – А.Н. Косухина. Он умел смотреть очень далеко вперед. Рассуждал так: если организовывать такой нефтяной вуз, надо идти необычным в отличие от других путем. Начинать набор не с 75 абитуриентов, а сразу с 1500. Иначе никогда специалистами Западную Сибирь не оснастим. Он понимал: сейчас весь город живет проблемами вуза, обком партии делает все, только бы создать поскорее институт. Но пройдет три – четыре года, поставим специалистов на поток, и уже подобного внимания не будет. Так оно и случилось. Если бы не эта позиция первого ректора ТИИ, неизвестно, какова была бы судьба индустриального института, нефтяной промышленности Сибири, да и государства в целом.

Е.В. – Виктор Ефимович, «быть или не быть» в геологии, в бурении, в Свердловском горном институте, видимо, перед вами такого выбора не существовало. Ведь с отрочества вы работали в геологической партии, где трудился и вернувшийся с фронта отец. А когда на вашей сугубо «технарской» стезе возникло краеведение?

В.Е. – Сам с трудом различаю, когда это случилось. Во-первых, я родился в таком краю (Нижний Тагил Свердловской области), который издавна считался одним из центров русской промышленности не только на Урале, но и в России. С детства знаком с заводским производством. В Нижнем Тагиле, например, некоторые старинные заводы, цеха, домны сохранились еще со времен Демидова.

Е.В. – Насколько знаю, ваши предки приехали в эти места по приглашению самого Демидова?

В.Е. – Да, вместе с ним. В начале 18-го столетия. В моем родном поселке Черноисточинск было три «конца». («Концы» – это, на местном изречении, районы поселка). Если читали Мамина-Сибиряка (кстати, я его земляк), его роман «Три конца», то имеете представление о кержацких, туляцких и хохляцких районах поселка. Три армии работников привез Демидов с собой для обустройства своих заводов.

Эти три «конца» жили обособленно друг от друга. Резко отличались по характеру, образу жизни. Мои предки – кержаки – выделялись необыкновенной опрятностью, крепостью семейных уз, почитанием старших, трудолюбием, верностью древним религиозным обычаям, характерным для староверов, протестантским характером. Упрямые были очень. Наверное, это упрямство у меня в генах заложено. Если за что-то возьмусь, к примеру, за какую-то тему, то уж добью ее, чего бы это мне ни стоило. Пусть даже до изнеможения дойду...

Так вот, мое знакомство со старой техникой, интерес к ней еще в детстве отложились в подсознании.

Е.В. – И удивление перед ней? Ведь ваше педагогическое кредо – «воспитывать удивлением»...

В.Е. – Вот именно! Ну как не испытаешь удивление, не ощутишь в себе эту искорку молчаливого восклицания «Надо же!», когда учитель тебе говорит: «Видите завод в Нижнем Тагиле, Высокую гору, где железняк добывают? На нем бывал Менделеев». Мой родной Черноисточинск и Висим посещал знаменитый немецкий естествоиспытатель Александр Гумбольдт, осматривал добычу платины. Задумаешься об этом, сидя за школьной партой. Сколько лет прошло, а я помню!..

У нас в Музее истории науки и техники есть стенд, посвященный Брадису, знаменитому автору четырехзначных таблиц, члену-корреспонденту Академии педагогических наук, профессору Тверского и Псковского пединститутов. Юность провел в наших краях, был а Туринске, в Березове и Тюмени в 1911–1919 годах. Написал свои таблицы в Тобольске.

Когда ко мне приходили учителя математики и узнавали об этом факте, то всплескивали руками... Действительно, скучнее этой книжки с тангенсами, котангенсами, логарифмами ничего придумать невозможно. Но как бы смотрели на нее те же тюменские школьники, если бы знали, что ее автор бродил по улицам города, в котором они живут... Ярчайший пример, как знаменитые имена воздействуют на психику молодого человека. И как это может запомниться на всю жизнь...

Е.В. – Виктор Ефимович, если б можно было все начать сначала, что бы изменили в своей жизни?

В.Е. – Отвечу вопросом на вопрос: «Как вы представляете свою жизнь, если бы родились мальчиком?»

Е.В. – Не представляю.

В.Е. – Вот и я не могу представить свою жизнь иначе. Не так, как ее провел. Я ею удовлетворен. Буду уходить без особых сожалений. Конечно, были огорчения, несчастья. Восемь лет назад в возрасте 37 лет умер сын. Ушли родители, некоторые мои сверстники, друзья по школе, вузу... Случались неприятности по работе. Но, в общем, своей судьбой доволен. Главное – что задумывал, того добился.

Е.В. – И все ж еще не вечер. Что впереди?

В.Е. – Где-то прочитал: «Хорошо, когда что-то есть впереди». Ожидание настоящего, ожидание грядущего, ожидание новизны... Надежда на будущее дает стимул для работы, для творчества (впрочем, не люблю это слово: слишком высокопарно), помогает жить и идти вперед!..

ИЗ НЕВЫСКАЗАННЫХ МОНОЛОГОВ И ДНЕВНИКОВ

За многие годы в моем архиве накопились папки, в которые я складывал торопливые (чтобы не забыть!) записи своих мыслей. Они рождались как реакция на те или иные текущие события, происходящие на моей работе, в вузе – ректором и преподавателем, в регионе и стране. Там же, в папках, хранятся периодически возобновляемые дневниковые записки. Возможно теперь, по прошествии десятилетий, они как исторические документы, могут представить некоторый интерес. В конце каждого фрагмента записей указан год, когда совершалась их фиксация на случайном листке, на свободном от текста краю газеты, на визитных карточках, салфетках и других случайных бумажках, оказавшихся под рукой.

Собрал в одну папку множество газетных материалов о культе личности, о недостатках в промышленности и сельском хозяйстве, о социальной «справедливости», о правовом положении людей и т.п., и пришел к выводу, что социализма у нас не было, нет и не будет. Этого не хотят и там, наверху, в ЦК КПСС, и в его окружении. Если после 60 лет «новый» общественный строй не сумел создать наивысшей производительности труда, не смог решить для народа социальные проблемы, не создал авторитет в глазах всего мира, то «новый» ли это строй? Не преждевременно ли он создан? В истории еще не было случая, чтобы новый строй по прогрессивности отставал от предыдущего.

Советская система вынуждала крупных руководителей производства, науки, культуры, военного дела и т. п. бороться за неоднократные присуждения им всевозможных орденов и почетных званий (Герои Труда, лауреаты всевозможных премий и т. д.). Тщеславие ли здесь играло роль? Нет! С этими регалиями человек был вхож в верха, мог пробить что-либо из проблем производства или финансирования. Кроме того, это были знаки внимания к человеку со стороны ЦК: наш, свой, еще не в опале... Ф.К. Салманов как-то говорил мне, что не будь он Героем Социалистического Труда и прочее, то его за финансовые нарушения давно бы посадили в тюрьму.

Общество, в котором человеческие эмоции подавляются во имя «высших» теорий и идей, неизбежно приходит к догматизму и алогичности. Поэтому важно воспитывать у студентов, будущих руководителей производства, уважение к своим эмоциям и эмоциям окружающих. Именно этого так не хватает современной советской системе образования.

Психология лозунга «Без дыма нет огня» рождает атмосферу подозрительности на всех уровнях государственной и партийной работы. Отсюда система анонимок, одобряемая и поддерживаемая сверху («кое-что подтверждается»), доверие не к людям, а к бумажкам, в том числе кляузным. Вред анонимок отдельные ответственные работники начинают понимать лишь после получения анонимок, увы!, в собственный адрес.

Лозунг: «Планы партии планы народа!» А почему не наоборот?

Обычно полагают, что воспитание мировоззрения студентов есть забота кафедр общественных наук. Такой взгляд на воспитание верен лишь отчасти, поскольку мировоззрение это не столько масса тех или иных знаний, сколько стечение чувств, ассоциаций, связей, объединенных в единое целое. Следовательно, выработкой правильного мировоззрения студента должен заниматься весь коллектив высшего учебного заведения, в том числе выпускающие кафедры.

Партийное руководство вузами, как таковое, на должном уровне отсутствует. Оно подменяется копированием методов Министерства образования: проверки, сборы статистических данных и т. п. Так легче, не нужно ломать голову, создавать новые традиции (этого там наверху боятся больше всего: «не нами заведено, не нам и отменять»). Как итог – волюнтаризм. Даже подведение итогов социалистического соревнования идет по команде сверху, а не на основе объективных количественных показателей.

Много говорят о техническом прогрессе, но молчат (стыдливо?) о том, что в стране с 1920-х годов сгущена недоброжелательная атмосфера вокруг ученых, инженеров и вообще людей с высшим образованием. Ломать надо это, но мало кто понимает такую необходимость. Вспоминаю женщину-юриста, в звании майора, составившую обвинительный акт по части бесхозно разбросанных свай на месте строительства будущей институтской столовой.

– Почему их не складируете?

– Нет подъемного крана в институте.

– А студенты для чего существуют? Навалятся скопом и уберут!

– Студентов, барышня, я калечить не позволю.

– Будь моя воля, – вскипела майорша, – я бы всех ученых разогнала, бесполезные они люди, а наука их никому не нужна!!

«Повышение ответственности, усиление контроля...» – все только и говорят об этом, когда речь идет о первых руководителях. Когда же,, наконец, будут говорить о рациональной помощи им в их многотрудной и неблагодарной работе.

Совсем немногие секретари парткомов вынесли неожиданное испытание властью. Может, потому, что из-за кратковременности срока избрания не успели узнать ее бремя?

Стала модной словесная трескотня на тему «программно-целевого» подхода ко всему на свете. Если в деле удача – она объясняется правильным использованием этого метода, неудача – его неумелым применением. Я с высочайшей подозрительностью отношусь к людям, для которых подобная трескотня есть средство самоутверждения или создания вокруг собственной персоны некого ореола таинственности, значительности, недоступного простым и невежественным смертным. На поверку, как правило, такие люди не в состоянии организовать дело или порядок, даже на собственном рабочем столе, не говоря уже о предприятии в целом или об отдельном его участке.

Западники, особенно англичане, любят с гордостью говорить: «У нас свобода слова», если даже и не очень верят в справедливость этой фразы. У нас никто и никогда не решался сказать такое же...

От бесконечных проверочных комиссий институту нет никакой пользы: отделы перестают заниматься текущей работой и готовят бесконечные справки. Ошибки в спешной текущей работе накапливаются для следующих проверок. Таким образом, комиссии всегда загружены, не остаются без работы, а у тех, для кого пишутся акты, создается впечатление постоянной плохой работы проверяющихся. Все должно быть в меру.

Форма обмана государства: обучение студентов на устаревшем оборудовании.

Что только не «выкидывают» твои подчиненные! Один из сотрудников института написал заявление об увольнении по причине того, что «ректор не здоровается с ним за руку».

Вузы постоянно упрекают в том, что они занимаются не настоящей наукой, а так называемой хоздоговорной («мелкотемность, мелкопроблемность, сиюминутность»). Главная-де цель последней – дополнительный заработок сотрудников. Оставим в стороне и не примем во внимание упреки в дополнительном заработке: он честный. Но как же у нас власти, особенно партийные, боятся этих «дополнительных» заработков, даже у рабочих! Те, кто упрекает, забывают, что вузы поставлены в такие условия, когда других научных работ и быть не может: ассигнования по бюджету на науку, вернее – «просвещение», составляют 50 тысяч рублей в год, а хозяйственные договоры дают 2 миллиона, и в любое время эту сумму можно увеличить в 2 – 4 раза.

Председатель Тюменского горисполкома звонит мне – ректору поздно вечером на квартиру.

– Вы знаете о том, что завтра город по вашей вине остается без хлеба?

– А в чем дело?

– Вы не послали на хлебозавод необходимых там, в ночную смену, 40 студентов!

До каких же пор прорехи и недостатки руководства предприятий и колхозов будут затыкать студентами и школьниками?

Конкурсная система подбора кадров в вузе способствует привлечению преподавателей не только по профессиональным качествам, но и для комплектования коллектива единомышленников на всех уровнях – от кафедры до декана.

Хозяйствовать, хозяйничать... Сколько разного смысла в двух почти одинаковых словах!

Противоборство, соперничество, склоки между отдельными преподавателями приносят куда больший вред, чем ошибки в воспитании студенчества. Вот почему единство педагогического коллектива – такая ценность, ради которой стоит пойти на то, чтобы освободить коллектив от чрезмерно задиристых и склочных. С другой стороны, истинно талантливые люди, включая профессоров, редко обладают ангельскими характерами. Где и как выбрать и найти золотую середину?

Смотрю фильм Тарковского «Андрей Рублев» Символическая сцена, характерная для Руси всех времен: мастер в лаптях, вельможи – в соболях. Так и сейчас: ученые, артисты, инженеры, писатели – мастера, а нищие, особенно если они пенсионеры.

Академик М.А. Лаврентьев (1900–1980) в бытность свою председателем Президиума СО АН СССР (1957–1975) получил грубое замечание от первого секретаря Новосибирского ОК КПСС. Партийному боссу не понравились убогие вестибюли корпусов академических институтов. На что академик мгновенно среагировал следующим образом:

– Классные рысаки выводятся вне зависимости от того, в каких конюшнях они содержатся!

Обшарпанные коридоры Ленинградского университета, в котором мне не раз приходилось бывать, не без грусти подтверждают слова академика.

Однажды знакомый корреспондент местной газеты спросил меня: когда я нахожу время для занятий краеведением? Ответил: субботы-воскресенья и отпуск. Надо было еще добавить: в дни выздоровления после болезни, когда ты уже на ногах, голова не болит и она светлая, но врачи еще не решаются выписать тебя на работу.

Сидим с супругой в кинотеатре. Рядом двое молодых людей и девушка. Рассматривают мою книгу «Бурение? Интересно!» и не подозревают о своем соседстве с автором. Не знаю, как они оценили книгу, но уже одно чтение ее, интерес к ней, даже в кинотеатре, приятны. Жалею, что не задал нейтральный вопрос, относящийся к их впечатлению о содержании книги.

Одна из необычайных сложностей в работе крупного руководителя – многократное и мгновенное в течение всего рабочего дня переключение внимания с одной темы разговора на другую. Посетителю при этом наплевать, устал ли ты, распухла ли за день у тебя голова ... Ему подай удовлетворяющее его решение, человеческое отношение, внимание к его просьбе...

Писать – для меня не только форма отдыха ума или смены занятий с той же целью. Это какая-то постоянная болезненная необходимость освободить голову от непрерывно рождающихся мыслей. Способ освобождения один – записать их. Но тут же в голове рождаются новые, и круг событий начинается сызнова.

Бедность и необустроенность вузов привела, кроме всего прочего, и к тому, что в руководящих и административных средах – от ректоратов и министерств до обкомов КПСС – наибольшее признание получают там не выдающиеся ученые (руководители кафедр, факультетов и вузов), а изворотливые хозяйчики, способные избавить ректорат, обком и др. от забот, связанных с оказанием помощи в обустройстве и оснащении вузов и их подразделений.

Об одном из высоких партийных руководителей. Любить людей ему не было дано, а вот невзлюбить – это стало прочным и длительным.

Бороться за дело так, чтобы нервная энергия не тратилась понапрасну, следует только в тех случаях, когда останется след на годы (строительство, книги, статьи). Все остальное – суета.

Для чего становятся докторами наук? У одних – это способ войти в круг ученых, у других – трамплин на будущее, мечта о более высокой оплате труда, об аспирантах, удовлетворение собственного тщеславия, наконец... Для третьих, а они мне более всего по душе, – это возможность быть независимыми в выборе тематики научных исследований. У таких все лучшее в печати появляется после защиты докторской диссертации.

В стране все засекречено, нас постоянно держат в страхе: «как бы чего не разгласить!» Вспоминается кончина генсека Л.И. Брежнева. В ОК КПСС осторожно отвечают на телефонный звонок: «Генеральный умер, но официально об этом сообщать нельзя – не было правительственного заявления». А между тем весь город, даже в школах, знали о случившемся. Президент Рейган, например, прислал в Москву свое соболезнование спустя 1,5 часа после печального события.

Будучи ленивым по природе своей, мне необходимо постоянное подталкивание во всем: сроками, руганью, собственной изобретательностью. Даже длительные пешеходные прогулки стараюсь совершать так, чтобы поначалу подальше уйти от дома: уж назад-то в любом случае дотопаю...

У тебя появились недруги, завистники и недоброжелатели, значит, ты идешь верным путем. Хвала этому индикатору! Подобно другому, который гласит, что надо любить своих врагов, они не дадут тебе застояться.

Как славно поработалось! Прирос с наслаждением к стулу, даже забыл о существовании телевизора...

В 1960-е годы, мы, тюменцы-шестидесятники, объединенные впечатляющим порывом в кратчайшие сроки создать на тюменской земле первый за Уралом нефтяной вуз, жили необычайно дружно. Веселились вместе, шутили, писали безобидные эпиграммы. Вот одна из них, сочиненная на меня профессором Б.А. Богачевым:

В конце 1960-х годов меня, тогда ректора, пригласил к себе в кабинет первый секретарь ОК КПСС Б.Е. Щербина. Не зная о сути и содержании предстоящей беседы, не без робости открываю дверь. «Первый» мрачен так, каким я его еще не видывал. Затянувшееся молчание... Наконец, Борис Евдокимович выдавливает из себя.

– Только что говорил по телефону с ЦК, обругал меня Кириленко...

– За что?

– Да вот, послал лес на Украину в обмен на несколько вагонов фруктов для праздничного новогоднего стола тюменцев. Для себя, что ли сделал?

Вероятнее всего, я случайно был первым из тех, кто вошел в его кабинет вслед за неприятным разговором с высоким начальством, и расстроенному человеку надо было кому-то и что-то высказать из наболевшего. Потом начался деловой разговор, о содержании которого я уже забыл, но этот, простой и на равных, запомнился мне на многие годы, как и сам Б.Е. Щербина – не в партийном, но в общечеловеческом облике.

Миниатюры о природе и путешествиях.

Без ощущения комка в горле и сдержания слез, до боли в висках невозможно представить себе жизнь во всем ее великолепии.

Погода, как пьяница, не просыхала…

Зима затянулась: в марте начались февральские метели…

Идет торжественное заседание по случаю праздника 8 Марта. На трибуне докладчик: «... В этот солнечный весенний день, вместе с первыми весенними цветами...». А на дворе – 25 градусов по Цельсию ниже нуля! Стекла окон полностью закрыты инеем.

Прелесть летнего города: изгороди из чугунных решеток, никогда не стареющие, всегда милые моему сердцу... И зелень – на их черном фоне.

Иду по асфальту, подсыхающему после дождя. В лужах – голуби. Надо видеть изящество голубиного существа, когда оно пьет воду! Гордо изогнув шею так, чтобы клюв был горизонтален, птица мелкими глотками наслаждается влагой. Красоту линий ее тела можно сравнить разве что с лебедиными.

В Тюмени живу почти четыре десятилетия. Впечатляет не столько эта цифра, сколько высаженные мною деревья осенью 1964 года во дворе дома по улице Ленина, 65. Сажал метровые, почти голые, без сучьев палки, не надеясь, что они выживут. А сейчас там выросли тополя, липы и березка. Да такие, что достигли высоты четырехэтажного здания! Точно также любуюсь взрослыми деревьями на Центральной площади города. Я их видел когда-то как кустики высотой не более полуметра.

После жары и продолжительной засухи впервые льет весенний дождь – ливень. Изголодавшиеся по влаге тополя излучают терпкий, горьковатый запах – признак начала лета. Этот отрезок времени так же короток, как и цветение яблонь. Он оставляет в душе ноющее чувство грусти о скоротечности бытия...

Оклеветанный цветок. Стоит в моем кабинете цветок из рода кактусовых, или что-то в этом роде, время от времени он украшает наше соседство появлением розово-красных тюльпанчиков. Ежедневно и с удовольствием ухаживаю за ним: поливаю, обрываю засохшие листья, похожие на осоку, любуюсь совершенством форм ярких колокольчиков. Кто-то сказал мне, что название цветка – «выскочка». В самом деле, стоит только вечером появиться из земли ножке будущего цветка, как к утру ее длина достигает 15 – 20 сантиметров. Как-то от одной из посетительниц я узнал, что цветок этот при цветении извещает о предстоящем несчастии. А цвел он постоянно, на протяжении всех летних месяцев. Ну не могут же несчастья быть столь непрерывными! Как будто бы ничего после разговора не изменилось, по-прежнему проявляю о растении заботу, но... чувствую в душе какой-то странный непривычный холодок...

Не так ли и о людях начинаем с осторожностью или отчуждением думать и относиться после первого навета за глаза?

Из автомобильной экскурсионной поездки по Уралу в августе 1988 г.

...Деревня в 6 домов, на одном из них, обычном деревянном строении, огромная вывеска – «Универмаг».

...Там же на обочине дороги стоит знак ограничения скорости «70 километров в час». Дорога вся в ухабах, избита колеями, в лучшем случае мой «жигуленок» движется со скоростью, не превышающей пешеходную...

...Маленькая деревенька, в центре – крестьянская изба с вывеской: «Кафе «Эльбрус». На большее воображения не хватило. Это – на Урале-то?..

...Уральский асфальт – не ирония. Оказалось – бетонка, стыки плит на которой исправно считает твоя спина.