Октоберленд

1 ИЗГНАННИКИ УЛИЦ

— Ты не обязана оставаться со мной, — сказала Джиоти Нетте из Дома Убийц. — Я более не маркграфиня, и ты теперь можешь служить мастером оружия моему брату.

Они были одни в комнате совещаний за залом аудиенций, где Джиоти объявила своему персоналу о смене власти. Брат решил составить правительство из своих людей, и Джиоти последними своими распоряжениями в качестве маркграфини устроила своих людей на хорошие должности в лесопромышленных и сельскохозяйственных концессиях города — всех, от экономических советников до поваров. Для каждого она побеспокоилась найти новое место в корпорациях, занимавшихся разработкой окрестных джунглей. Только Нетте осталась без назначения.

— Простите меня за слишком откровенные речи, леди Одол, — ответила Нетте с подчеркнутой, но спокойной почтительностью, — однако ваш брат нестабилен. Если снять с него куртку с амулетами, он превратится в лепечущего идиота — я в этом уверена. Служить ему я не могу. А вам не следовало так легко уступать. Почему вы не позволили мне провести тщательное расследование источника его средств?

— Потому что я и без того знаю, что источник подставной. — Джиоти приглушила отдающийся в пустой комнате голос. — Если бы мы стали проверять Поча, он бы поднял большой шум, чтобы прикрыть нелегитимность своих претензий. Он бы поднял все корыстолюбивые силы, для которых я — препятствие к использованию служебного положения. Все, кто требовал небесного причала и промышленных дорог в джунглях, встали бы на его сторону. Это было бы восстание.

— Которое мы быстро подавили бы. — Нетте встала за креслом и решительным жестом руки завертела его. — Вы по-прежнему популярны. На нашей стороне войска, прочесывающие джунгли, и дорожные патрули.

Джиоти оперлась на стол.

— Тот, кто организует возвышение Поча, меньше всего заботится о популярности — только о власти. Террористические акты, взрывы, бунтующие толпы, заказные убийства — они пойдут на все. Погибнут люди. А я не хочу превращать Новый Арвар в бойню.

— И потому отдали вашему брату отстроенный вами город. Сейчас он начнет работать вовсю, и не ради блага народа. — Нетте приподняла белесую бровь. — Вы этого хотите?

Джиоти опустила подбородок на грудь.

— У меня нет выбора — сейчас нет. — Она подняла глаза на женщину из Дома Убийц. — Неужели ты думаешь, что гоблины случайно щадят наш город?

— Да, они нападали в каждом доминионе, на каждый крупный город и почти на все поселки и деревни. — Нетте обошла кресло и встала перед низложенной маркграфиней. — Вы хотите сказать, что гоблины пощадили Новый Арвар, потому что поддерживают вашего брата?

— Не знаю. — Джиоти выпрямилась, поглядела в тонированные окна, на сплющенный диск Извечной Звезды, затененный цветным стеклом. Ей трудно было поверить, что она больше не правитель доминиона, и она стиснула зубы, заставляя себя ощутить грубую явь момента и истину происшедшего.

И снова перед ней стояла крепко сбитая женщина, глядя на нее с холодным вниманием.

— Гоблины? — Джиоти разжала кулаки, до тех пор сжатые у боков. — Теперь это проблема Поча, а не наша. А мы можем удалиться и смотреть, что будет дальше. Придет время, и Риис вернется с Бульдогом. Старые долги будут прощены, и незаконный источник денег Поча можно будет без риска разоблачить. А к тому времени мы, наверное, будем больше знать о гоблинах и их военной авантюре.

— И как вы предлагаете нам удалиться, госпожа? — спросила Нетте, еле шевеля губами, не сводя глаз с молодой женщины. — Куда мы направимся?

— Прежде всего прекрати называть меня госпожой. Я уже не маркграфиня. Я просто Джиоти. — Она хлопнула Нетте по плечу. — И я еще раз повторяю, что ты не обязана оставаться со мной.

— Герцог, лорд Дрив Укский, послал меня служить вам мастером оружия. И я думаю, что в изгнании я буду нужна вам даже больше, чем была нужна во власти… Джиоти. — Нетте накрыла лежащую у нее на плече руку квадратной ладонью. — Так куда мы удалимся? В джунгли? Или отправимся в Дорзен и сообщим о случившемся непосредственно лорду Дриву?

— Никуда мы не поедем, Нетте. Останемся здесь. — Джиоти убрала руку, чтобы показать на пространственную световую карту. — Город послужит нам убежищем. Он достаточно велик, и в нем много разных районов. А я знаю в этом городе каждый уголок, каждую улицу и переулок. Мы станем уличными бродягами, спрячемся в трущобах и оттуда будем следить за моим братом.

— Тебя узнают, — скептически заметила Нетте.

— Ты так думаешь? — Джиоти не отрывалась от карты, рассматривая лабиринты переходов и связок, древесных парков и многоярусных границ. — Здесь нет старожилов — иммигранты со всех концов Ирта решили начать новую жизнь в Новом Арваре. И они меня не знают так, как знали те, кто жил здесь раньше. — Джиоти тронула золотую заколку, удерживающую волосы короной. — Без этого пучка и в другой одежде я буду обычной безымянной женщиной, приехавшей искать работу. Я буду зваться Джио, а ты — ты будешь моя сестра Нетте.

— Но здесь оставаться опасно. — Мастер оружия встала за спиной Джиоти и почти прошептала серьезным, даже зловещим тоном: — Если гоблины как-то связаны с возвышением твоего брата, они своей телепатией тебя найдут и уничтожат. Если даже это не гоблины, все равно — тот, кто стоит за спиной Поча, захочет твоей смерти. Живая ты представляешь слишком большую угрозу. И к тебе подошлют убийц.

— Тогда хорошо, что за мной тоже присматривает убийца. — Джиоти тепло улыбнулась, благодарно глядя на женщину в мягких доспехах и маскировочной тоге. — Замок мы покинем немедленно. Поедем с конвоем к Моодруну, а как только скроемся из виду, вернемся пешком. Если пройдем через лагеря лесорубов, патрули в джунглях даже не заметят нас в рядах рабочих.

Джиоти собрала чемоданы с одеждой и сундуки с амулетами, погрузила их на борт пассажирского трейлера в конвое и отбыла из Нового Арвара вместе с Нетте. Поч и Шаи Малиа наблюдали за ее отъездом из окна эркера замка, а Овери Скарн — непосредственно с платформы возле стоянки, желая убедиться, что своими инвестициями наверняка купила изгнание бывшей маркграфини.

Когда колонна выехала с городского виадука на окруженную джунглями дорогу, Джиоти обрезала волосы так, что они едва закрывали уши. Потом она выбрала амулеты, которые возьмет с собой, а остальные отправила на адрес общежития ведьм в Моодруне. Когда колонна остановилась перед парком мемориала зверств, Джиоти вывесила на двери личной кабины табличку с просьбой не беспокоить и вместе с Нетте незаметно выскользнула наружу, примкнув к шумной группе синеволосых эльфов, убегающих из джунглей Илвра к ракетным площадкам Моодруна, к безопасности внешних миров.

2 ПОБЕГИ СВЕТА

— Она уехала! — Поч резко повернулся от окна эркера и радостно подпрыгнул. — Я маркграф! И никогда мне больше не надо будет ее слушаться — никогда!

Шаи Малиа сняла вуаль и бросила ее к подножию круглой кровати.

— Ты отлично сработал, Поч. Ты просто молодец.

— Настолько, что ты согласна выйти за меня, Шаи? — Поч взял ее за плечи, на широком веснушчатом лице расцвела улыбка, веселые глаза смотрели из-под упавших на лоб огненно-рыжих волос. — Мы вместе будем править Новым Арваром и Илвром. У тебя будет тот же статус, что был у заклинательницы Рики, что дразнила тебя нескладехой. Ты будешь соправительницей и маркграфиней!

— Да, мы поженимся. — Смуглое лицо склонилось к нему, блестящие черные локоны рассыпались по плечам, миндалевидные глаза прикрылись тяжелыми веками. — Но титула я не приму. Я буду счастлива просто быть твоей женой. Ты будешь править единолично — единственный хозяин доминиона.

— Да, хотя бы по титулу. — Он беспомощно поднял брови. — А на самом деле хозяин — «Шахты Бульдога». Без их денег…

— Денег! — Она рассмеялась и вспрыгнула ему на руки, прижавшись всем своим миниатюрным телом, и жарко шепнула в ухо: — Есть власть посильнее денег.

— Чарм, — согласился он. — Чарм и любовь.

— Именно, Чарм. — Она чуть прикусила мочку его уха. — Чарм вертит миры вокруг осей. А любовь — ха! — Она спрыгнула с него прочь. — Что говорят о любви «Висельные Свитки»? «Любовь — это вопрос». Интересно, может ли любовь летать? Может она нас поднять над самими собой? Или она нас бросит?

— Но ведь ты любишь меня, Шаи Малиа? — Тревога проступила на упрямом лице Поча, и он протянул руки к женщине.

Она дала себя поймать и прижалась к нему.

— «Отрывок любви» говорит: «Любовь — это полнота пустоты». Кем я была бы без любви?

— Мерзкой девчонкой на попечении заклинательницы Рики, — рассмеялся Поч.

— Горькая правда. — Она скривилась и ущипнула Поча за курносый нос. — А ты, мой заботливый дурачок? Кем бы ты был без любви?

— Хранителем Гнилого Болота, отшельником в топях среди Рифовых Островов Нхэта. — Он притянул ее поближе и вдохнул коричный запах ее собольих волос. — Твоя любовь привела меня туда, где мы сейчас. Ты сделала меня маркграфом. Но между нами и «Шахтами Бульдога» любви нет. Они ставят на нас деньги, и Овери Скарн вскорости здесь появится инструктировать нас, какие первые эдикты она хочет от нас получить — на благо своих предприятий.

— Да, Овери Скарн. — Голос Шаи стад задумчив, и она, подвинувшись плотнее, уютно потерлась о Поча спиной. — Милый, милый Поч. Как ты думаешь, что хочет сказать отрывок, когда сообщает нам, что «Любящие ждут поступи Охотника и едят из его руки»? Можешь сообразить?

— Я, знаешь ли, сын маркграфа. — Он подтянул Шаи к кровати и сел, устроив ее у себя на коленях. — Пусть я для тебя дурачок, но необразованным меня не назовешь. — Он стал подбрасывать ее на коленях. — Охотник с большой буквы означает смерть. А любящие едят с его руки, потому что они — его ищейки, ведущие хозяина к добыче. А добыча смерти — ну, это то, что получается от любви — младенцы, дети, ибо все, что рождено, должно рано или поздно умереть.

Она повалила его на кровать и села верхом.

— Да, ты отлично понимаешь этот отрывок.

— Ты — ты что, предлагаешь мне убить Овери Скарн? — Поч, пораженный этой ужасной мыслью, приподнялся на локтях.

— Ой, что за порочный разум! — Она рассмеялась и толкнула его обратно на кровать. — Нет. Я тебе не предлагаю никого убивать. Ты — маркграф. Для тебя убивают другие. Я только сказала, что есть власть посильнее денег. Чарм, любовь, смерть.

В дверь постучали.

— Это она! — Поч спихнул с себя Шаи Малиа и вскочил на ноги, оправляя смятые штаны и приводя амулеты в порядок. — Войдите!

У двери стоял мускулистый охранник в красно-золотом геральдическом мундире стражи замка, а рядом с ним — деревянный бочонок с темными латунными обручами и зубчатыми заклепками.

— Госпожа Малиа просила доставить этот предмет, как только он прибудет.

— Внесите, — приказала Шаи Малиа, не вставая с постели. — Поставьте в середине комнаты и можете быть свободны.

Охранник выполнил команду, и как только дверь за ним закрылась, она вскочила с кровати. Поч придержал ее и показал туда, где на бочке было написано место отправления: Нхэт.

— Наверное, от твоей тетки — заклинательницы. — Он в сомнении покачал головой. — Пусть ее откроют чармоделы. Может, там что-то зачарованное.

Шаи Малиа оттолкнула его в сторону, закатив глаза к небу.

— Ты повсюду видишь зло, Поч. Мучения во Дворце Мерзостей точно свели тебя с ума.

Она сняла с пояса наговорный рубин и стукнула им по бочке сверху.

— Вот, видишь? Нечего там бояться. Я лично упаковывала эту бочку и послала ее так, чтобы она прибыла к нашей свадьбе. Там наши друзья — наши Милые.

Латунные обручи лопнули, и клепки бочки распались, открыв слипшихся грязных кукол — пять штук — маленьких и лысых, как Младенцы. Едкая вонь хлынула наружу, и Поч поперхнулся от собственного крика:

— Гоблины!

— Тебе обязательно употреблять такие вульгарные названия? — нахмурилась Шаи Малиа. — Это наши Милые.

Младенцы зашевелились и встали на беспомощные ноги, чуждые, нереальные, уродливые фигурки из тяжелого сна. Крошечные морщинистые ручки потянулись к Почу, грязные ручки и голые тела с распухшими животами, измазанные грязью, воняющие старой гнилью — потянулись к нему. Глаза смотрели в разные стороны, набухшие веки сходились, не смыкаясь, над радужками, как трещины в стекле. А крошечные рты беззвучно открывались и закрывались, в чем угадывался намек на улыбку — радостную и злобную.

Шаи Малиа встала перед ними на колени и взяла их на руки. Они вцепились в нее ручонками. Головы-луковицы, слишком большие, чтобы долго держаться прямо, припали к грудям женщины и опустились к ней на колени.

— Иди сюда, Поч! Иди сюда и возьми наших Милых вместе со мной.

Поч, шатаясь, в ужасе попятился. Сырная вонь забивала ему легкие. Он хотел дотянуться до двери и выбраться в коридор, но дверь от него пятилась. Она была далеко-далеко, ему не дойти. С полным ртом крика он свалился на колени.

— Да не смотри ты так тревожно, Поч! — искристым смехом рассмеялась Шаи Малиа. — Это наши Милые. Они нам помогут. У них есть сила помощнее денег. Вот это я и пыталась тебе сказать.

Поч задрожал всем телом, пытаясь стряхнуть то, что держало его в этой опоганенной комнате. Складчатые рты кукол изогнулись острыми улыбочками, струйки черной слюны свесились из углов губ. Непроницаемые оранжевые веки затрепетали. И вдруг Поч ощутил себя внутри этих голов-луковиц — в темноте, лишенной пространства и времени, в темноте такой силы, что она закрывала собой миры и все побеги света.

3 ОКТОБЕРЛЕНД

Летние грозовые облака громоздились над горизонтом Манхэттена. Небоскребы стояли на фоне лилового света, точно боги монолитного времени — их древний ритуальный порядок современная эра осознала лучше своих предков.

Мостовые парили, дрожь тепловых потоков сливалась с водянистым отражением от тротуаров и туманами в концах улиц. А с крыш спускалась дымка, повисающая над жарким дымным городом.

В водонапорной башне с ясеневой обшивкой ждал иной мир. Как только дверной молоток простучал три раза, открылась резная дверь и оттуда пахнуло осенью. С клубом древесного дыма вылетели желтые и багряные листья, подуло ветром, несущим горную прохладу и печаль обнаженных деревьев.

Ковен Октоберленда окружал своих членов вечной порой листопада. Мечтательной прохладой тянуло с балок, где висели сучья, шелестя пожелтевшими листьями. Морозящий поток воздуха шевелил тотемы, вырезанные из яблок и высушенные до морщин. Куклы из кукурузных початков в ярких лохмотьях танцевали среди паутины и пауков, изображая из себя эльфов-скоморохов, подобно крошечным черным марионеткам. В дымном воздухе смешивались вересковые ароматы пучков скрученных трав и бузинных стеблей, усики мелких засушенных цветов укрывали стены, подобно рваному шутовскому кафтану.

Члены ковена в церемониальных туниках сидели на корточках в алом круге, заключавшем в себе большую пентаграмму. В Октоберленде все носили зодиакальные имена, и каждый был избран за качества того знака, который он представлял. Овен со сверкающим лбом и курчавыми серебристыми волосами сидел на востоке, избранный служитель, предводитель своего стада. Слева от него расположились Рыбы — бледная женщина с черными волосами, известный специалист по биологии моря и член правления городского аквариума. Справа от Овна сидел Телец — банкирша с карими бычьими глазами и широкими плечами. Она недовольно глядела на Нокса, который в черном облачении стоял у мшистого пятиугольного обсидианового алтаря.

— Я учуяла тебя той ночью, хозяин, — буркнула Телец, и ее африканские черты угрожающе нахмурились. — Я чуяла, что ты идешь за мной — будто мое время кончилось, и я могу тебе послужить лишь жаром моей крови. Так это было?

Нокс наклонился над алтарем, застеленным покрывалом полночной синевы с вышитыми полумесяцами, и ответил широкоплечей женщине взглядом гадючьих глаз.

— Так это было. Мне нужен был жар крови, чтобы призвать мертвых, чтобы узнать больше о магическом пришельце со Светлых Миров — о Бульдоге.

— Подразумевалось, хозяин, что нас не отправляют на мясо, пока мы еще годимся. — Телец ударила себя кулаком в грудь. — Я все еще сильна. Ты меня испугал, когда я почувствовала, как твой разум решает принести меня в жертву. Ты меня испугал, и в этом не было необходимости.

Остальные сидящие в круге согласно забормотали, и Нокс взял в руку потрескавшийся смолистый посох, узловатый от наплывов, и так ударил по дощатому полу, что задрожали грибные наросты.

— Тихо, вы! Мы на собрании. Говорить можно только по одному. — Он кивнул женщине, все еще прижимавшей к груди сжатый кулак. — Ты права, Телец. Жар твоей крови не был нужен. Я нашел другого. Но если ты полагаешь, что я не могу списать тебя, когда захочу, то ты сильно ошибаешься.

Снова беспокойный шепот прошел по толпе, и снова Нокс грохнул посохом об пол.

— Я до сих пор этого не делал, потому что не было нужды ломать наш круг. Но сейчас особенный момент. И волшебство, которое я вам покажу, вы никогда раньше не видели.

Нокс прислонил посох к алтарю и полез в мерзкого вида урну, стоящую на тарелке кованого коричневого металла. Оттуда он вытащил иглу длиной с палец, покрытую черной смолистой слизью.

— Мне нужен жар крови. — Он повернулся на пятках, показывая кругу капающую ядом иглу. — Мне нужна сила, чтобы притянуть к себе Бульдога. Кто даст мне жар своей крови?

— Не разрушай круг, хозяин, — взмолился Скорпион. — Давай мы вытанцуем дьявола и этот жар пустим в твое заклинание.

— Нет. — Нокс положил иглу на алтарь между двумя толстыми черными свечами. — Ни один танец не вызовет дьявола достаточно сильного, чтобы привести Бульдога. Он — существо из реальности более горячей. Мне нужен прямой жар крови, ничем другим этого зверочеловека не достать. Кто согласен отдавать мне за все, что отдал я вам? Кто?

Никто не шевельнулся, но Телец заскулила, потому что хозяин глядел прямо на нее.

— Я еще слишком молода, — стала она протестовать. — Я тебе служила всего только двадцать лет, я могу прослужить еще двадцать, я знаю, что могу.

Череп Нокса осклабился, показав мелкие разноцветные зубы.

— Двадцать лет полного здоровья. Двадцать лет удовлетворения любого каприза. В чем тебе было отказано? И почему ты теперь отказываешь мне?

— Есть другие, которые служили тебе дольше! — Телец таращила глаза, пытаясь его убедить. — Возьми одного из них! Возьми Близнецов! Возьми Льва! Они уже тридцать и сорок лет наслаждаются твоими дарами!

— Но они не усомнились в моем праве брать жар их крови. — Правой рукой он поднял с алтаря отравленную иглу. — Я со всеми вами был щедр. Деньги, положение, здоровье, свобода от потерь у вас и ваших близких. Кто бы дал вам это все, если не я?

— Хозяин, я прошу прощения! — Телец прижалась лбом к доскам пола, и когда она подняла голову, на щеках ее блестели бисерины слез и пота. — Ты был щедр. Но я еще очень молода. Возьми кого-нибудь из старших, не меня.

— Я могу взять из вас кого хочу и когда хочу! — Улыбка, исказившая распадающееся лицо Нокса, превратилась в гневную гримасу призрака. — Никто из вас не приведен в круг силой. Все служат, понимая, что жар их крови принадлежит мне. Кто-нибудь не согласен?

Круг молчал.

— Вот и хорошо.

Нокс направил заостренную смерть на Тельца, и рот женщины раскрылся в беззвучной горестной мольбе. И тут дернулась рука Нокса, игла полетела через плечо и вонзилась в глаз ни о чем не подозревающей Деве. Самая младшая в ковене, двадцатилетняя женщина с льняными волосами, свалилась навзничь, пару раз дернулась и застыла.

— Быстро, не правда ли? Милосердно быстро. — Нокс оглядел круг озабоченным взглядом. — А теперь и надо быстро, пока не ушел жар крови. Он нам нужен, чтобы призвать спутницу Бульдога — пусть займет место в нашем круге.

Лев и Весы смотрели, раскрыв рты, на лежащую между ними мертвую женщину.

— Не надо за нее переживать, — посоветовал Нокс, шагнув к покойнице и опускаясь возле нее на колени с коричневым металлическим блюдом в руке. — За четыре года, которые она мне служила, она овладела силой исцелять любого, кого касалась, и касалась она многих сотен, которых избавила от страданий и верной смерти. Я уверен, она бы не пожадничала для меня на жар своей крови.

Нокс вытащил иглу из пробитого глаза, и за ней вышла эффлювиальная нить пылающего жара крови. Эту нить Нокс намотал на иглу, потом выложил трепещущую эктоплазму в металлическое блюдо, чтобы снова погрузить иглу в пронзенный глаз и вытащить еще немного сияющей силы жизни, и при этом на лице у него была улыбка мумии.

4 СШИВАЯ НЕБО И ЗЕМЛЮ

Бульдог проснулся, и собственное лицо ощущалось как-то странно. Он сел среди перистой травы, так быстро колышущейся на ветру, что на миг ее движение показалось иным языком, иным родом речи. На фоне затянутого ватой неба стояла Мэри Феликс, обладающая красотой юности, и он смотрел на нее с бесстрастным вниманием, отмечая волну каштановых волос, бледную кожу, подрумяненную на руках, где кончались закатанные рукава клетчатой рубашки. Солнце подсветило ей лоб и щеки, и веснушчатое лицо казалось ярким, точно под бременем пламени.

— Я заснул. — Бульдог застонал, вставая. — Что с нами было? Я не помню.

Мэри повернулась к нему лицом, темные глаза блеснули слезами.

— Я знаю, кто ты.

Бульдог наклонился к ней:

— Кто? Кто я?

— Ты человек со звериными метками, с Ирта. — Она прикусила губу и слегка покачала головой. — Ты ничего не помнишь?

Он покачал головой одновременно с ней.

— Ирт — это место, откуда ты родом. Планета на краю Бездны. Тебе эти названия ничего не говорят? — Она вглядывалась в его лицо, ища признаки воспоминания, но оранжевые глаза смотрели на нее из костных ям, затуманенные непониманием. — Бездна — это пропасть, отделяющая Светлые Миры от Темного Берега, где мы с тобой сейчас находимся. — Она нахмурилась, увидев, что он не помнит. — Теперь я это знаю. Твое волшебство перенесло всю твою память в меня.

— Мое волшебство. — Бульдог посмотрел на свои тяжелые руки с черными ладонями и мохнатыми кистями. — Какое волшебство?

— Ты родом из… — Она взяла его руки в свои. — Из далеких-далеких времен. Из начала всего. Твой мир создан не из этого холодного вещества, но из света. Когда ты упал сюда вместе с другими — Котярой и Джиоти… — Снова она попыталась увидеть вспышку узнавания в его глазах, но не увидела ничего. — Ты упал в эту тень своих родных миров из света. У тебя есть сила лепить наши тени — наш мир.

Бульдог прищурился, пытаясь понять.

— Почему же я не могу заставить себя вспомнить?

— Тебе легче лепить тени, нежели свой собственный свет.

Мэри держала его руки, зная, кто он, и чувствовала ветер в собственных жилах, будто сейчас улетит раньше, чем все это случилось, но все же это должно будет случиться. В прошлой жизни она настолько привыкла к рациональным размышлениям, к научному образу мыслей, что все это казалось ей более чем нереальным. Это просто разрушало ее личность.

Она была готова доказывать существование саскватчей, но то, что ей открылось, отрицало все ее предыдущие убеждения относительно самого понятия существования. Она все еще хотела разобраться, что же сделало ее молодой, что наполнило ее знаниями иных миров, — и все-таки она была убеждена, что никогда этого не узнает. Она ощущала глубину, уходящую далеко за пределы слабого света ее разума, историю, которая не уместится в мозгу.

— Твои друзья ушли, вернулись на Ирт, — говорила она. — Пока они были здесь, почитатель дьявола Даппи Хоб подчинил их себе и не дал использовать их волшебную силу. Но его тоже больше нет — он взят обратно на Ирт и убит в Габагалусе.

— Откуда ты все это знаешь? — Бульдог стиснул ее руки, будто хотел выдавить из нее знание. — А я был с ними, пока они не вернулись обратно?

— Нет — этого нет в твоих воспоминаниях. — Она склонила голову и посмотрела на бьющий сквозь хвою солнечный свет, потом снова повернулась к нему. — Твое присутствие привлекло внимание одного мага с Темного Берега, Нокса. Он очень стар, и он хочет, чтобы ты омолодил его, как омолодил меня.

Бульдог прищурился сильнее:

— Этот маг — Нокс — он пришел к тебе?

— Когда ты спал, он пришел ко мне в виде фантома. — Вздохнув, она выпустила руки Бульдога. — Он наложил на меня чары. Тобой он управлять не может, ты слишком для него силен. Но даже сейчас, пока мы говорим, он плетет мерзкое заклятие, чтобы притянуть меня к себе. Я не смогу сопротивляться. А если ты попробуешь помешать ему волшебством, я погибну.

— Тогда мы пойдем к нему вместе. — Бульдог стряхнул с себя нерешительность. — Я его сделаю молодым. Где он?

— Бульдог, это будет не так просто. Есть еще кое-что. — Она беспомощно подняла руки. — Есть гоблины.

Зверочеловек склонился и заглянул в ее светлые глаза, увидев в них слезы.

— Отчего ты плачешь?

— Потому что если мы пойдем к Ноксу, он тебя использует. — В досаде Мэри пнула ногой кочку травы. — А если он это сделает, гоблины Ирта получат путь в этот мир.

— Гоблины — они плохие?

— Очень плохие. — Обеими руками Мэри вцепилась в руку Бульдога. — Таких отвратительных созданий я никогда не видала. У них сильный и злобный ум, и если они попадут на Темный Берег, то поработят весь мир. — Она вцепилась так крепко, что чуть не оторвала ноги от земли. — Я решилась. Я должна погибнуть.

— Что?

— Я убью себя, чтобы Нокс не смог привести тебя к себе. — Она твердо встретила взгляд Бульдога. — Без тебя, без якоря, гоблины окажутся слишком слабы, слишком малы, чтобы перейти Бездну.

— Ты в этом уверена? — Бульдог приложил ладонь к ее пораженному горем лицу. — Здесь вокруг полно рассыпанной магии. Может быть, ты что-то спутала.

— Нет, я не спутала. — Она выпустила руку Бульдога и утерла слезы с лица. — Я видела гоблинов. Я видела Нокса. И я помню Ирт и твою жизнь на Ирте.

— Тогда погибать должен я, а не ты.

Бульдог бросил тоскливый взгляд на темный лес, который, казалось, освещен изнутри, оттуда, где солнце отражалось от бегущего ручья, и пожалел, что не остался с другими, с этими саскватчами, счастливый в своем незнании.

Мэри снова схватилась за него.

— Тебе не надо умирать. Ты должен уйти отсюда, вернуться на Ирт. Тогда гоблины и Нокс не смогут тебя использовать.

— Как? — Он безнадежно глянул в небо, будто должен был взобраться к облакам. — Как мне перейти Бездну?

— Есть пути Чарма — коридоры, соединяющие Темный Берег со Светлыми Мирами. Их создал почитатель дьявола Даппи Хоб, когда жил здесь. — В блестящих от слез глазах появилась надежда. — Если мы найдем такой путь раньше, чем Нокс найдет нас, ты будешь свободен.

— А ты? — Бульдог тряхнул головой, отбрасывая с глаз рассыпанную ветром гриву. — Теперь, когда Нокс наложил на тебя заклятие, тебе нельзя здесь оставаться.

Глаза Мэри затуманились, и она отступила на шаг.

— Я бы пошла с тобой, но не могу. Его заклятие меня убьет. Но ты должен уйти — иначе весь этот мир в опасности.

Бульдог отказывался, Мэри настаивала, и они продолжали свой спор, шагая по лугам. Когда день стал меркнуть, Мэри открыла рюкзак и достала пакет сушеных фруктов и орехов.

— А мяса у тебя нет? — с жалобной надеждой спросил зверочеловек, в досаде, что не может ничего вспомнить и вся его волшебная сила не может этого изменить.

Холодным огнем он оглушил в траве зайца, выпотрошил и ободрал его когтями. Рубиновый камешек солнца уже повис в деревьях, когда Бульдог поджарил зайца на сучьях.

— Мы спорим уже много часов, — буркнул он. — Я устал от слов.

— Тут больше нечего говорить, — согласилась Мэри, нервозно грызя сушеный абрикос. — Разумным решением было бы ехать в Манхэттен и искать чармовые туннели Даппи Хоба. Все равно туда призывает нас Нокс своим волшебством. Я знаю, что утром почувствую его силу.

— А он знает о гоблинах? — спросил Бульдог. — Они входят в его злобный план — или он о них понятия не имеет? Может, его можно будет уговорить?

— Может быть. — Мэри вздрогнула. Зеленый свет сумерек пролился над просторами, сшивая небо и землю. — Но я думаю, что если бы Нокс мог видеть гоблинов, ему бы и твоя магия не понадобилась.

5 ДВОРЕЦ ЧЕРЕПОВ

Дождь моросил по призматическим деревьям Бриса и стекал струйками по веткам, заполняя низинки между корнями в лесной подстилке. Радужные листья подобно цветным отражениям плавали в лужицах, и несколько раз Изра наступала, казалось бы, на твердую землю, но оказывалась по пояс в воде. Котяра, ловко передвигавшийся по узким верхушкам корней, перепрыгивая от дерева к дереву, одной рукой вытаскивал ее из топи, другой — хватался за свисавшие ветки.

— Куда мы идем? — спросил он, стирая капли дождя с кустистых бровей и нетерпеливо глядя на ведьму. — Как мы найдем гоблинов?

— На юг, — лаконично отвечала Изра, внимательно глядя под ноги.

— Ты вообще-то знаешь, что делаешь? — ворчал Котяра. — И я не хочу носить эти звериные метки, если можно без этого обойтись.

— На юг, — повторила Изра, — на Марь Гоблинов. Туда изгнали этих тварей после войны. С тех пор никто их не видел, и я думаю, что они до сих пор там. И нападения начались на юге, возле Мари.

— А разве не туда приходят умирать драконы? — Перемазанный грязью Котяра вывел ведьму к дерновине. — Если бы гоблины там были, о них бы давно сообщили собиратели драконовой кости.

— Марь — это лабиринт прудов, топей и озер. — Плащ Изры из колдовского шелка отражал дождь, и даже ее ноги остались чистыми и сухими. — Собиратели драконовых костей далеко не всегда возвращаются — поэтому так драгоценен их товар. Считается, что они гибнут в зыбучих песках или попадаются гигантским многоножкам и огненным змеям. Но слухи предупреждают и о гоблинах.

— Не понимаю, почему нельзя было лететь на юг на дирижабле, — раздраженно буркнул Котяра, показывая на сочащийся сквозь кроны дождь, похожий на струны серебряной арфы. — Я промок до костей.

— Никто не должен тебя видеть. — Изра взобралась к нему на гребень дерновины, откуда были видны верхушки других холмиков, плавающие в лесном тумане. — Гоблины — телепаты. Они тебя не чуют, пока ты — Котяра. Но если тебя увидят другие… вообще-то у меня есть агатовый провальник, устройство, избирательно стирающее память, но его нельзя использовать на нескольких разумах сразу. Гоблины вполне могут учуять лишенный тела Чарм, пересекающий доминионы, и понять, что это ты. Тут же за нами погонится целая орда троллей.

После этого Котяра перестал жаловаться на сырость, хотя в мыслях его перемешивались досада, замешательство и тревога за Джиоти и Бульдога. В образе Котяры путешествие на Темный Берег было бы труднее, а поиски друга — опаснее. А если ведьмы не вернут ему человеческий облик, что станется с ним и с Джиоти? Единственное возможное решение было связано с будущим, где нет гоблинов и нет сомнений, и потому Котяра сосредоточился на предстоящей ему задаче.

Ночью дождь перестал, и на следующий день начался спуск по каменистой тропе между цветущими радужными деревьями, пыльца которых порхала в воздухе огненными пылинками. Валуны на темно-оранжевых склонах поблескивали от покрывавшего их светящегося мха; заросшие гроты расщепленных скал сияли как потоки лавы. Лес сверкал под лучами Извечной Звезды, промытые дождем деревья полыхали радужной сеткой преломленного света.

К полудню Изра с Котярой вышли на лучезарную поляну, где на широкой лестнице чудовищными грудами, похожими на колонны, громоздилось более десяти тысяч черепов людей, эльфов и огров.

— Дворец черепов, — выдохнула Изра. Она глянула в глаз Чарма и не увидела поблизости опасных тварей.

— Работа троллей. — Котяра показал на отпечатки когтей в размягченной дождем земле. — Это сделали тролли.

— Нет. — Изра отвела с глаз вуаль, чтобы лучше рассмотреть мерзкое зрелище. — Тролли — грубые хищники, у них бы не хватило на это воображения. То, что мы видим — это ужасный гений гоблинов. Это по их наущению тролли построили вот это — святилище террора.

Риис не мог отвести глаз от страшного нагромождения костей.

— Чтобы собрать столько черепов, им надо было разорить каждый поселок к югу от Горы Сзо.

— Это подтверждает то, что я слышала по извещателю. — Изра отступила обратно в сверкающий лес. — Пойдем отсюда.

— Подожди. — Он шагнул ближе, медленно, как зачарованный. — Я хочу посмотреть, что они поместили в это святилище.

По булыжникам черепов он влез наверх и заглянул внутрь страшной колонны. В неровном свете парил туман и дымка костной пыли. Единственный луч света выхватывал из полутьмы гору скелетов, измазанных могильной землей, а в самом центре рос одинокий цветок. Бархатная синева его лепестков пламенем горела в полумраке. Он сиял чуждой, нездешней яркостью — цветок, проросший из сна.

Глядя на окружающие столбы безглазых мертвецов, Котяра понял, что наваленные черепа расположены так, чтобы закрыть любое освещение, кроме этого единственного луча яркого Чарма. В течение дня полоска света падала под разными углами, но всегда на синий цветок.

— Зачем?

— Гоблины — существа другого порядка, — ответила стоявшая сзади Изра. — Они не с Ирта. Кто в наших мирах может понять, как они думают?

— А какой порядок их породил? — Котяра осторожно отодвинулся от цветка, оказавшись на костяных ступенях в успокаивающем свете дня. — Откуда взялись эти гоблины?

Изра взяла его за руку и повела вниз по ступеням, обратно к радужному лесу.

— За Краем Мира, выше нашего неба, есть другой уровень реальности.

— Где живут Безымянные, — подхватил Котяра. — И создательница наших миров — одна из них.

— Мало кто знает о создательнице миров — о том, что вся наша реальность есть сон существа более горячего. — Мозаика радуг играла на полупрозрачном покрывале ведьмы. — Реальность существует в виде уровней. Каждый уровень, что выше нашего, ближе к Извечной Звезде, к Началу Всего — и он горячее, содержит больше Чарма, больше света. Некоторые говорят, что уровням нет конца. И в каждом уровне есть свои миры, обитатели которых для более холодных уровней являются богами.

— А гоблины — они пришли на Ирт из горячей реальности Безымянных?

— Легенды говорят, что они среди Безымянных — крошки-эльфы. — Изра отодвинула пучок лиан, глазами Чарма на плече ища наиболее удобный путь сквозь лес. — Когда создательнице миров впервые стала сниться наша реальность, некоторые крошки-эльфы, недовольные участью низших существ своей реальности, спустились в эти более холодные миры, думая, что будут здесь богами. Но сон был шире и сильнее, чем они, и управлять им полностью они не смогли — не смогли и покинуть его. С тех пор они во злобе стремятся подавить все прочие создания, рвущиеся к господству. Только их малочисленность не дает им опрокинуть все деяния людей, эльфов и кобольдов. По крайней мере так говорит предание.

Тени облаков над головой стали темнее.

— Почему же они тогда не поднялись обратно?

— Легенды говорят, что они не могут. — Дуновение ветра оповещало об угрозе дождя. — Пути Чарма не ведут в высшие реальности — обычно не ведут. На Темном Берегу у почитателя дьявола Даппи Хоба ушло двести тысяч дней на открытие пути обратно на Ирт. А гоблины — крошки-эльфы, не волшебники.

— Крошки-эльфы. — Котяра невесело хохотнул. — Это так безобидно звучит. Маленькие лукавые духи, бесенята леса.

— Если они крошки-эльфы, то легенды объясняют этот священный цветок во дворце черепов. — Изре пришлось повысить голос, чтобы перекричать птичий гвалт в кронах, когда миновала тень облака. — Гоблины почитают жизнь, они ненавидят ее разумность. Чужие разумы — для них насмешка над тем сознанием, что привело их сюда, изгнало из мира, который им принадлежал.

6 ВОЛШЕБНЫЕ КОМНАТЫ

Поч ощутил внутри себя лес, и он заблудился на его заросших тропах. Он снова и снова выходил на одну и ту же поляну, где крошки-Милые сидели в луче дневного света, созерцая единственный синий цветок.

Хотя Поч и счел их отвратительными, не до конца зачарованный их волшебством, он с неутолимой жаждой тянулся к ним, когда видел их. Они были так полны смертной красоты, так благоухали ароматами трав, что он кричал от радости в их присутствии.

Они были столь прекрасны, что мир не мог вынести такой красоты. Вот почему они прятались в этом лесу, который был у Поча внутри, где их не видел никто, кроме него самого и Шли Малиа. Мир не понимал их и называл гоблинами. Мир хотел уничтожить их. Но здесь они были в безопасности. Они знали, что он принесет им наговорные камни, которые нужны им, чтобы продолжить войну за выживание, справедливую войну.

Глядя на их маленькие тельца, на ласковые лица, светящиеся скрытым светом, Поч понимал, что это сон, который не кончится никогда, никогда его не покинет — сон, от которого можно умереть. Он хотел остаться на этой пронизанной светом поляне с Милыми, впитывать их драгоценные улыбки, любоваться их глазами, чистыми, как летнее небо. Но им нужно было, чтобы он нашел путь из леса, вернулся в мир теней, убийц и страха. Он должен был найти путь наружу, чтобы принести еще наговорных камней, дабы они продолжали безопасно жить в прекрасном и мирном сне, в волшебных комнатах безмятежности, где они растут, как цветок.

Он шел сквозь скелетное молчание теней. Чтобы не начать снова кружить, он избегал света и направлял свой путь по самым темным лесным дорожкам, где цветы не раскрывались, где цвет у стволов деревьев казался лунным. Он шел долго, и лишь бесконечность ветра замыкала его одиночество, пока не увидел ее, одетую в покрывала ведьмы. И к ней он побежал по серому, каменистому цвету. Уходящие вверх деревья бросали угрюмые тени, тусклые как кость. Она стояла среди этих теней, завернувшись в покрывала. И у ног ее в нити света горел синий цветок.

Он протянул к ней руки, но не успел коснуться ее вуалей, как понял, что это не его возлюбленная Шаи Малиа. Слишком она была крупна, слишком широка в плечах. Вуали разлетелись, и на него глянуло сшитое лицо, покрытое шрамами.

Электрическим ударом рванулся из него крик и прервался судорожным вздохом, когда Поч увидел, что стоит рядом с ней. Перед башней черепов вставал на дыбы злобный человек со звериными метками — синим мехом, рысьими глазами и остроконечной клыкастой мордой.

В страхе, что они раздавят синий цветок, а с ним — прекрасный сон, принадлежащий Милым, Поч бросился к чудовищам — и проснулся, весь дрожа.

Шаи Малиа держала его в объятиях. Они находились в плюшевой приемной рядом с главным залом аудиенций. В детстве он много раз ждал здесь своего отца, лорда Кеона, чтобы выполнить ту или иную церемониальную функцию. Поч завертел глазами, оглядывая красные бархатные стены, обрамленные синим деревом, тяжелые темные кресла, духовую обивку с вышитыми семейными гербами.

— Почему мы здесь?

— Милые теперь в бывших покоях твоей сестры, в нашей спальне, — напомнила ему Шаи Малиа тихим шепотом. Она кивнула охраннику в геральдическом красно-золотом мундире стражи замка, и тот отступил в боковой портал, который вел в закоулки писцов, где Поч в детстве часто играл в прятки. — Я велела ему принести тебя сюда, чтобы принять агента «Шахт Бульдога» в зале аудиенций. Нам же не надо, чтобы она беспокоила Милых?

Он потер лицо ладонями, возвращая чувствительность онемевшей коже.

— Они так… так прекрасны.

— Да, правда ведь? — Миндалевидные глаза сияли от счастья. — Я знала, что ты их полюбишь.

— Но мы должны их защитить. — Он схватил я за ее вуали, и они разошлись по обе стороны от смуглого улыбающегося лица. — Они такие хрупкие. И я видел — точно не знаю что, но что-то злое.

— Расскажи мне, — попросила она с тревогой. — Что ты видел?

— Милые — такие прекрасные, такие невозможно прекрасные, на лесной поляне. — Голос его звучал как во сне. — Мы нужны им, ты и я, Шаи! И не только этим пятерым. Я ощутил еще сотни их — они спали, убаюканные холодом этого мира. Они же привыкли к теплу внутри Извечной Звезды! Вот почему проснулись только пятеро. И мы должны принести им наговорные камни, чтобы они усилили свою телепатию. Им надо защититься! За ними охотятся другие! Ведьма — страшная одноглазая ведьма с покрытым шрамами лицом. И человек с метками зверя, злобное создание с синим мехом…

Большими пальцами обеих рук Шаи Малиа погладила его по лбу, прогоняя озабоченность.

— Вот так. Забудь этот кошмар. С нами Милым ничего не грозит. Вот почему я их сюда привезла. Я знала, что ты будешь любить их так же глубоко, как я.

— Вернемся к ним, — настойчиво попросил Поч. — Я хочу принести им Чарм и играть с ними в волшебной комнате.

— Тише! — Шаи Малиа тронула висящий на шее кварц, который вдруг стал прозрачным. — Кто-то нас подслушивает. Тише. Мы потом поговорим.

Поч отцепил кварц и приложил к глазу Чарма у себя на плече. В эбеновом пространстве глаза Чарма он увидел, кто подслушивает: чиновник двора с длинным лицом и в высокой шляпе, украшенной наговорными камнями, как пирог цукатами. Определив его, Поч прицепил кварцевую подвеску к жезлу силы колдовской проволокой и провел жезлом над собой и Шаи Малиа, опуская завесу молчания. Кварц подвески снова затуманился.

— Теперь он нас не слышит. — Голос его звучал глухо в ватном окружении Чарма. — Это был астрософ.

— Разумеется. — Шаи Малиа лукаво улыбнулась. — Я его позвала в зал, чтобы он нас обвенчал. И он, наверное, интересуется, куда мы девались. Я думаю, ты не возражаешь.

— Не возражаю? — Поч заморгал удивленно и притянул ее к себе. — Я так давно этого желал! Не могу поверить, что ты сама это устроила.

Она прижалась к нему щекой.

— Я же сказала, что выйду за тебя, когда ты станешь маркграфом.

— Но разве ты не хочешь большой церемонии? — Поч отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза. — Можем устроить что-нибудь получше астрософа. Пусть нас обвенчает чародей. Да можно даже мастера-чародея с Календаря Очей позвать!

— Нет, Поч, нет. — Она отвела его длинные рыжие волосы назад, открывая лицо. — Подумай о Милых. Им нужна наша забота, а пышная церемония нас только отвлечет. Астрософ вполне годится.

Поч кивнул, и недовольная гримаса озабоченности сменила на его лице сонливость.

— Милые — откуда они? Как ты их нашла? И что — что конкретно можем мы для них сделать?

— Защитить их, Поч! — Пораженная его вопросом, она отодвинула голову от него. — Они же такие маленькие, такие деликатные. А родом они из-за Края Мира. Крошки-эльфы из сада Безымянных.

— Из-за Края Мира, из короны Извечной Звезды. — Поч произносил это вслух, смиренный благоговением. — Они из другого времени, другого уровня бытия. Неудивительно, что они так поражают нас красотой. Как ты их нашла?

— Случайно, любимый. — Она сияла готовностью поделиться своим открытием. — Они забрались на Ткань Небес.

— Брр! Противное место. — Поч передернулся. — Они из сада попали в самое неприятное место Ирта. Их там могли сожрать призраки.

— Могли, но я услышала их во сне, когда была с тобой на Гнилом Болоте.

— Почему ты мне тогда не сказала?

Она наклонила голову в ответ на столь глупый вопрос.

— И что бы ты тогда мог для них сделать? Ты был всего лишь хранителем. А теперь — теперь ты маркграф. У нас есть замок, город, и весь Илвр, который может встать на их защиту.

— Да. — Он прижал ее теснее, исполненный той же решимостью. — Крошки-эльфы пришли на Ирт строить волшебные комнаты в опасное время. Им нужна наша защита и наша поддержка. Ты понимаешь, Шаи? Они наши дети!

7 ИСКУССТВО НАЕМНОГО УБИЙЦЫ

Пройдя свадебный обряд, Поч сидел в зале аудиенций с Овери Скарн. Тучная женщина устроилась рядом с резным креслом маркграфа на скамье слушателя — узкой доске, нарочно сделанной неудобной, чтобы просители не задерживались надолго. Они болтали, а просторный зал кипел суетой — танцовщицы с лентами, жонглеры с горящими факелами, представители лесопилок, купцы и их семьи, — вся публика, постоянно толкущаяся в зале аудиенций и неожиданно оказавшаяся на бракосочетании маркграфа.

Шаи Малиа ушла сразу после обряда, сообщив мужу, что собирается заглянуть к Милым. Он хотел бы пойти с нею, но Овери Скарн было необходимо немедленно распорядиться насчет своей инвестиционной компании, чтобы начать лесоповал в таких масштабах, которых никогда бы не допустила маркграфиня. Пока они с Почем обсуждали подробности, Шаи Малиа отступила в темную нишу, освещенную единственным горящим фонарем. Там ее ждала высокая худая фигура — мужчина в плаще, с ястребиным профилем и бусинками черных глаз.

— Вы Н’драто? — Сквозь газ вуалей Шаи Малиа увидела легкий кивок и тяжелый взгляд. — Подтверди.

Шершавый голос человека произнес слова, которые сообщили Шаи Малиа в Доме Убийц:

— Чтобы стереть память, я целую тебя в лоб.

В качестве платы она предложила Дому Убийц одну пятую от всех доходов лесных концессий Илвра за пять тысяч дней. Крутая цена даже за искусство наемного убийцы, но необходимость задачи оправдывала затраты.

— Я санкционирую перевод средств, как только у меня будут доказательства успеха вашей работы.

— У вас есть то, что я требовал? — Н’драто протянул руку в шелковой перчатке, такой тугой, что она казалась нарисованной на коже.

— Думаю, этого должно быть достаточно. — Шаи Малиа положила ему на ладонь фарфоровую коробочку не больше ногтя. — Я сама собрала это с ее подушки.

Н’драто отступил в текучую тень дымного фонаря и безмолвно исчез. Мгновение спустя Шаи Малиа шагнула вперед посмотреть, куда девался убийца, и увидела коробочку в нише перед нефритовой статуей Богини. Крышка была снята, прядь волос исчезла.

Волосинки были связаны в амулет-искатель. Как и подозревала жена маркграфа, искатель показал, что Джиоти Одол находится в пределах города. Н’драто вышел из замка через служебный вход, вернувшись в заросшую крапивой канаву, откуда и появился. Сняв с изгороди фольговые пластины, рефлекторы Чарма, которыми он обманул сторожевые амулеты, Н’драто накинул их на плечи.

Обвешанный пластинами как мантией, он зашагал вниз с холма, где стоял замок, и слился с сумерками, заполненными светом планетной пыли и звездных скоплений, льющимся сквозь густые кроны. Следуя указаниям амулета, он двинулся по склонам парковых холмов за замком. На ходу он сложил фольговые пластины, и силуэт его потускнел, посерел, стал как дуновение ветра на лужайках.

Избегая конусов оранжевого света ламп, он вошел в редкую рощу над дорожками замка. Вскоре он миновал стелу и обелиск каменного мемориала, где были написаны имена погибших родственников маркграфа, мертвецов, в честь которых воздвиглись из руин эти дома и улицы. Он вполне понимал, что его наняли уничтожить половину того, что осталось от этой когда-то почитаемой семьи.

Вдоль мостовых, обсаженных пламенными деревьями, он спустился с высот замка, переходя улицу лишь тогда, когда черная пелена бегущих облаков закрывала горящие луны в паутине звездных дымов. Люди бродили группами по бульварам и болтали на углах улиц, но никто его не заметил.

Искатель вел его между домами, вздымающимися в ночь беспорядочными искривленными бастионами. Он покинул элегантные высоты и спустился в бедные окраины города за линией деревьев.

Мощеная дорога кончилась, и лишь узкие песчаные дорожки вились среди ребристых складов, лесопилок и сараев. Лесорубы и пильщики, направлявшиеся к себе в бараки или в шумную пивную, вылезали из джунглей в неясный свет фонарей на шестах.

Возле припаркованных трейлеров с гигантскими грязными колесами сидели водители, выставив ноги в сапогах на дерево контейнеров, и охраняли дневную добычу от браконьеров, а их напарники тащили из пивнушки еду и выпивку. Никто из сторожей не заметил крадущуюся фигуру Н’драто. Он прошел между ними, за их спинами — быстрая черная рябь, едва заметная глазу, мелькнула и ушла.

Джиоти он нашел за пивной, под окном с жестяным подоконником и ржавой рамой. Одетая в штаны из оленьей шкуры, сапоги и порванный передник без амулетов, она выглядела обычной работягой. Склонив голову, она грызла кусок хлеба и не увидела, как Н’драто присел на штабель старого потускневшего кирпича.

Он соразмерял свое продвижение с шумными выкриками из пивной, беззвучно скользя среди ржавых мусорных ящиков. Узкий проход привел его к Джиоти, и он, подходя ближе, вытащил клинок. На миг он остановился осмотреться, где ее охрана.

Никого не увидев, он ощутил тень сомнения, миг тревоги, потому что он знал: Дом Убийц назначил Нетте защищать последнюю представительницу Дома Одол. Раньше, чем сомнение могло бы его сковать, рука отошла назад и быстро повернулась, направляя черный клинок в незащищенное горло Джиоти.

Из мусорного ящика выскочила рука в перчатке, сбив ему удар. Нож клацнул по жестяной панели над головой Джиоти — она вскочила и увидела, как Нетте встает из мусорного ящика и толкает какую-то темную фигуру к другому. На миг они сцепились, потом тень вывернулась и исчезла в полумраке трейлеров.

Нетте стряхнула прилипшую грязь с черной куртки и шагнула к Джиоти.

— Ты отлично справилась, — сказала она удивленной спутнице. — Ты его подманила достаточно близко, чтобы я его разоружила. Жаль, что я его не смогла убить. Он очень искусен — он мастер.

— Ты его знаешь? — Джиоти всмотрелась через поле темноты между высокими деревьями и кустарником, отражавшее огни двора, безуспешно выискивая там признаки сбежавшей тени. — Ты очень точно предсказала его нападение.

Несколько секунд назад, когда они сидели на кирпичном штабеле за едой, Нетте вдруг шепнула Джиоти, чтобы та вела себя так, будто ничего не происходит.

— Откуда ты знала? — спросила Джиоти. Поглядев в глаз Чарма, спрятанный в складках рваного передника, она ничего не обнаружила, кроме ветра и ночных зверей. — Кто этот убийца?

— Н’драто. Он мастер, и его смертоносное искусство намного превосходит мое. Но я слишком хорошо его знаю, чтобы поддаться на его удочку. — Ее брови удрученно вздрогнули. — Он — мой брат.

Джиоти выпрямилась в изумлении:

— И ты могла бы его убить?

Нетте твердо ответила:

— Мы — наемные убийцы. Моя работа — защищать тебя. Я ее не сделала.

— Ты спасла мне жизнь.

— Нет, я подвергла ее опасности. — Нетте открыла руку в перчатке и показала золотую монету, обрамленную ведьминым стеклом. — Искатель. Я забрала это у него. В нем твой волос.

— Мой волос? Откуда?

— Есть только один верный ответ. — Нетте опустила голову. — Я недостаточно очистила замок перед нашим отбытием. Твой брат…

— Поч никогда бы не нанял убийцу! — твердо произнесла Джиоти. — На меня — нет. Я его знаю не хуже, чем ты знаешь своего брата.

Нетте посмотрела острым взглядом, потом сунула искатель в карман куртки.

— Кто-то очень дорого заплатил за твою смерть, Джиоти. Мастера заказных убийств — не дешевые работники.

— Он все еще где-то там. — Джиоти всматривалась в бесформенную темноту джунглей. — Что будем делать?

— А что нам еще делать? — Нетте подняла нож убийцы и протянула его Джиоти. — Надо его найти.

8 ОЧНУВШИЙСЯ МЕРТВЕЦ

Мир замедлялся в желании, как только Мэри Феликс глядела на юг. Нокс звал ее в Октоберленд занять место в круге его ковена. Во всех остальных направлениях повисала серость, оцепенение, безнадежность, и она вместе с Бульдогом двигалась на юг. Они быстро шли по дорогам лесовозов, отступая в лес, когда с ревом проносились машины.

По пути она стала рассказывать ему все, что узнала о его магической силе с Ирта и о Светлых Мирах, описывая мешанину культур под Извечной Звездой с тщательностью, выработанной годами научной работы.

— Кобольды, эльфы и люди — это три основные антропические культуры там, откуда ты явился. В число людей я включаю и саламандр Габагалуса, которые явно имеют человеческую природу. Но мне очень сомнительно, можно ли считать антропоидами огров. Они, несомненно, разумны, но их разум наименее близок к человеческому из…

Она умолкла на полуслове, увидев его чудовищно изменившееся лицо — это лишило ее голоса.

— Твое лицо… — Она остановилась и в ужасе попятилась, так что каблуки глубоко вонзились в гравий. — У тебя вид… совсем другой.

Бульдог дотронулся до своего лица, и пальцы его задрожали в пустоте, где раньше была выступающая пасть.

— И руки!

Мех на руках поредел, а черные ладони обрели охряный цвет. Бульдог согнул пальцы, чтобы увидеть когти, но когтей не было. Он так и сел прямо в придорожный бурьян. Со вчерашнего дня он ощущал себя по-другому, будто лицо у него чужое, а внутренности натягиваются и перемещаются, но не обратил внимания на странные ощущения в странной ситуации.

— Ты теряешь метки зверя! — Мэри присела рядом с ним и огладила его жесткий профиль.

Он сидел неподвижно, пока она пальцами ощупывала его человеческие черты. Изнутри себя он достал силу, но пришлось лезть глубже, чем раньше, и сила эта между пальцами казалась не такой плотной.

— И волшебная сила уменьшается.

Мэри посмотрела на руки — не вернулась ли старость. Руки остались молодыми.

— Ты не изменилась, — заверил ее Бульдог. Он тронул себя за плечи, отметив, что косматый мех сменился жестким волосом. — Наверное, я истощил собственное волшебство.

Она коснулась его, и под волосяным покровом ощутила тепло кожи.

— Это очень интересно, но я не понимаю, что происходит.

— И что мы будем делать? — Бульдог провел пальцами по гриве и обнаружил, что она редеет. — На кого я похож?

— На здоровенную гориллу, но все же человеческой породы. — Она встала и ощутила, как натянулось заклятие, наложенное на нее Ноксом. — Мне надо идти, иначе мне станет плохо.

— У меня еще осталась кое-какая волшебная сила. — Он резко поднялся на ноги — босые ноги, вдруг ставшие меньше и ноющие от усталости. — Может быть, я смогу сломать цепь, которая тебя держит.

Они сошли с дороги и нашли среди деревьев скрытую лужайку, поросшую лопухом и крапивой. Бульдог собрал между ладонями всю силу, которую мог удержать.

Но что с ней делать?

Он бросил этой силой в Мэри, и у нее быстрее забилось сердце, сознание прояснилось — но настойчивый зов из Октоберленда остался. А когда она отступила от Бульдога на шаг, он показался ей меньше и не таким косматым.

— Не действует. — Она помогла ему выбраться из кустов на дорогу. — Как ты?

У него на миг закружилась голова, и он согнулся, переводя дыхание. Когда он распрямился, ему пришлось стянуть штаны на поясе.

— Кажется, моей волшебной силы больше нет. — Он посмотрел на коричневую кожу рук и светлые проблески волос. — У меня хотя бы остался язык, который ты понимаешь, и тело, которое вроде бы уместно в этом мире.

— Ты слегка не так окрашен. — Она обошла его кругом, оглядывая массивные мускулы, мощные плечи. — У людей с коричневой кожей обычно не бывает ни светлых волос, ни оранжевых глаз.

Он открыл рот и провел языком по зубам.

— И резцы тоже куда-то девались.

— И клыков больше нет. — Она приложила к животу сжатый кулак. — Пойдем, я должна двигаться. Может быть, поймаем попутку и достанем одежду в ближайшем городке. На тебя будут глазеть, но никто не подумает, что ты из другого мира.

Они побрели дальше по проселку, и через два часа их догнал попутный грузовик. Он притормозил, чтобы их подобрать, но потом водитель рассмотрел гиганта в одних штанах и прибавил газу. Мэри сердито подпрыгивала, выкрикивая ругательства, а Бульдог сел на обочину, расставив босые ноги.

— Давай лучше пойдем, — сказала Мэри, держась за живот. Заклятие усиливалось.

— Как далеко и куда мы вообще забрели?

— Не знаю. Двадцать миль, если не тридцать. — Мэри глянула на небо, чтобы определить, который час, и заметила человека между деревьями на той стороне дороги. Он был высокий, с длинным лицом, и странная одежда будто мерцала в тени деревьев. — Кто это?

Бульдог встал и перешел дорогу. Фигура казалась знакомой. Человек обернут серебряными лентами и золотой фольгой, висевшей мишурными полосами. Кажется, они встречались в каком-то сне. Что-то было знакомое в румяном лице и рыжей бороде, коротко стриженной и открывавшей угловатую челюсть.

— Кто ты? — спросил Бульдог, и не успели еще слова выйти из его рта, как он заметил, что сквозь незнакомца просвечивают деревья. Он отпрыгнул.

— Не бойся. — Призрак махнул рукой, предлагая подойти, — Я мертв, это правда. Но твоя сила пробудила меня. Я с Ирта, как и ты. Меня зовут Кавал.

— Я тебя уже видел…

— Я хотел предупредить тебя о Ноксе, но его магия оказалась сильнее. Я, к сожалению, всего лишь привидение. Я прячусь в небе. — Образ Кавала бледно просвечивал среди лучей солнца. — Теперь твоя сила истощена. И я пришел предупредить тебя…

Мэри упала на колени посреди дороги, почти согнувшись пополам.

— Я не могу туда идти. Нокс наполняет меня болью, стоит мне даже об этом подумать.

Кавал отодвинулся, и его тело приобрело существенность, оказавшись в более густой тени.

— Иди, Бульдог. Оставь ее. Нокс не даст ей быть в моем присутствии.

Бульдог пошел в лес за Кавалом.

— Ты чародей?

— Да. — Силуэт Кавала дрожал, будто готовый раствориться в пустоте. — Я прожил долгую жизнь на Ирте и набрал достаточно Чарма, чтобы пережить переход через Бездну в этот холодный мир. Но чем меньше я тебе буду об этом рассказывать, тем для тебя будет лучше.

— Я потерял волшебную силу, — признал Бульдог. — Я не понимаю.

— Волшебную силу ты потерял именно потому, что понимаешь. — Кавал колыхнулся ближе, сверкая, как вода. — Весь твой Чарм — в твоей памяти. Когда ты все забыл, ты мог бросаться лишним Чармом. Но теперь — теперь ты отдал свои воспоминания этой женщине. Твой Чарм растрачен. И хуже того — чем больше она будет рассказывать тебе об Ирте и жизни на нем, тем сильнее ты будешь уменьшаться, пока не станешь призраком, как я. Только у меня есть ресурс чародейства, которого у тебя нет. Когда ты станешь призраком, то заснешь в лихорадке перерождений, и твой Чарм, твоя жизненная сила целиком перейдут в животные формы этого холодного мира.

Бульдог в ужасе вытаращился на фантома.

— Что я могу сделать?

Кавал мрачно сверкнул глазами.

— Ты стал смертным существом на Темном Берегу. Что бы ты ни делал, тебе придется делать это как обыкновенному человеку.

9 ФИОЛЕТОВЫЙ АСТРАЛ

Чем дольше говорил чародей, тем тоньше становился. Он стал уже карандаша, будто глядел на Бульдога из щели в другой мир. Скажи он еще слово — и вытянется в струну, растянувшуюся от звезд до центра Земли. Он молчал, хотя Бульдог бомбардировал его вопросами, на которые мучительно хотелось ответить.

В глазах Кавала физический мир прозрачно сиял. Бульдог, деревья, солнечные пятна дороги, где сидела, свернувшись калачиком, женщина — все выцветало на фоне темно-синего неба, пустоты фиолетового астрала, где даже пылинки материальной не было. Пустота поглощала Кавала, но он не боялся.

Он знал, что предупреждение, сказанное им Бульдогу, относится и к нему. У него мало осталось Чарма, и если он не наберет нового, его личность будет растянута в тонкое волокно и порвется. Лопнувшие концы образовавшейся струнки рассеются в этом холодном мире, и он будет поглощен калейдоскопом местной жизни, вращающимся узорчатыми кристаллами, в которых отражаются и преломляются цветы с пчелами, кролики и волки, люди и их судьбы. Кавал умрет, Чарм его рассеется туманом в пустоте, возрождаясь в глинистых грядках грибов, в сердцевине стволов деревьев.

И этого он хотел. Он слишком долго прожил в заключении мозговой ткани. Даже став призраком, он хранил повторяющийся узор нейронов, рефлекторные дуги, исходящие из долей мозга, гиппокампуса, продолговатого мозга, хранил нейрофибриллярные контуры утраченного тела — свою старую тюрьму. Пришла пора освободиться от прошлого.

Но перед тем, как дать себе свободу, он решил выполнить религиозный долг и закончить жизнь так, как полагается в Братстве Мудрецов и Сестричестве Ведьм — разделить себя между Тремя Слепыми Богами. Во время его учения и последующей долгой жизни они вели его. Он знал о таинственном будущем, ожидающем на Темном Берегу, только то, что они уже здесь и снова поведут его, будет ли он знать об этом или нет.

Смерть уже взяла его тело и дожидалась, когда заберет остальное. Случай тоже был поблизости, видимый в исток-ценной завесе физического мира, покачивающийся в верхушках деревьев при каждом дуновении ветра, безумный и непредсказуемый, как всегда. Но отдать себя им он не мог, пока не выполнит обязательства перед третьим богом — Справедливостью.

Этот бог требовал, чтобы круг был замкнут. Даппи Хоб привел его на Темный Берег, чтобы Кавал помог почитателю дьявола вернуться на Ирт. Но вмешался слепой бог Случай, и слепой бог Смерть взял Даппи Хоба в танец на океанском дне Габагалуса. А Кавал остался на Темном Берегу, чтобы удовлетворить слепого бога Справедливость и замкнуть круг.

Замкнуть круг…

Кавал отплыл прочь от Бульдога. Чародей не ожидал, что сумеет разрушить талисманическую работу, проделанную Даппи Хобом — города, сети электропередач — этот массивный амулет планетного масштаба, открывший пути Чарма через Бездну в Светлые Миры. У Кавала не хватило бы сил даже начать демонтаж такого ужаса. Он решил, что удовлетворит слепого бога, если вернет Бульдога домой — на Ирт.

Он плыл по прозрачной дороге, вокруг плескался фиолетовый астрал. Дорога дрожала и тряслась, размываясь в дюжину дорог. На некоторых лишь уверенный свет солнца плыл вместе с тенями. По другим шли экипажи, в обе стороны, и пылевые шлейфы тянулись как дым литейной. Дым кончался, когда джип, пикап или трейлер останавливался рядом с полуголым звероподобным мужчиной, держащим на руках молодую женщину, — и тогда взрывалось будущее.

У чародея не хватило бы Чарма проследить за всеми этими машинами, понять, куда они едут. У него была сила лишь на то, чтобы выбрать одну. Он почтил слепого бога Случая, направив Чарм наугад в одну из машин, идущих по дороге вниз — фургон с треснувшим ветровым стеклом и засохшей на бортах грязью. Он вдохнул уверенность, силу и доброжелательность в его водителя — старика механика, охваченного иррациональным, но неудержимым желанием вернуться в город и закончить покраску изгороди на заднем дворе — работу, которую он слишком долго откладывал.

Фургон подъехал к Бульдогу и Мэри Феликс, и чародей к тому времени уже вытянулся в ниточку толщиной с волос, дрожащую от напряжения. Он загудел в резонанс с пустотой, фиолетовый астрал встряхнул его волнами, и волны разорвали мираж физического мира.

Но Кавал еще не умер. Тонкий, как нить звездного света, туго гудящая в темноте, чародей еще пребывал в мире. Из глубины темнейшей синевы полного ничто он видел, как Бульдог внес Мэри в фургон.

Плечей Бульдога коснулась струйка воздуха, когда дверца захлопнулась, машина выплюнула гравий из-под колес и поехала. Бульдог услышал голос, который обращался к нему:

— Послушайте, что с этой леди?

— Съела что-то не то, — простонала Мэри Феликс, садясь. Они ехали на юг, хватка заклинания сжалилась над ней, и она смогла глубоко вздохнуть. — Мне уже лучше.

Суровые глаза старика прищурились в зеркало заднего вида, загорелый лоб сочувственно сморщился.

— А кто вы, люди, и зачем забрались в такую глушь?

— Туристы, — ответила Мэри, благодарно глядя на Бульдога. — У нас лодка перевернулась, и все утонуло. Даже его одежда! — Она попыталась засмеяться и удивилась сама, насколько ей лучше. — Вас нам Бог послал. Наверное, у нас был ужасный вид — никто не хотел останавливаться.

Водитель завел вежливый разговор, и Мэри радостно подхватила. Бульдог слушал, будто издали. Настороженность его сменилась упрямым удивлением, и он все рассматривал свои руки, торс, ноги. Как песчаная скульптура, медленно тающая под ветром, форма его тела постепенно менялась, приобретая человеческие пропорции.

— А вас, мистер, как зовут?

— Гм… Буль.

— Вам чертовски повезло, Буль, выжить в порогах с таким течением, что с вас одежду сорвало.

— Чертовски повезло. — Голос его звучал странно для него самого.

Мэри стала расспрашивать водителя о его семье, и Булю была предоставлена полная свобода трогать свои ногти и рассматривать запястья, изучать линии судьбы на желтых ладонях. Он чувствовал, что поймать эту машину ему как-то помог чародей Кавал. Но помог он этим или сделал хуже?

Проселочная дорога потянулась вверх, и сквозь грязные окна виднелись другие дороги, перерезающие лес. Бульдог плыл по артериям мира людей, по реальности, где сильнее всего его страшили первые, кто ему помог.

Саскватчи чуяли зло в этих созданиях. Он это тоже ощутил, когда впервые коснулся Мэри Феликс. Он вошел в гнездо зла. А зло вошло в него. Он стал таким, как они. Буль разглядывал обнажившие руки, и сердце сжалось при виде того, как они слабы. Если бы саскватчи увидели его сейчас, то бросились бы прочь..

Он потянулся за собственной силой. Она еще была, таилась во внутренней темноте, но стала очень маленькой. Ее едва хватало на одну горсть, даже на горсть этой маленькой руки. Он ощутил свою силу в смертной тьме, маленькую, как жемчужина, и вспомнил слова чародея: «Твой Чарм растрачен зря».

— Эй, Буль, что с тобой? — спросил водитель. — Вид у тебя такой, будто сейчас тебя вывернет.