Октоберленд

1 ПУТЯМИ ТРОЛЛЕЙ

Н’драто проследил Рииса через Ткань Небес к краю чернильной воды, полной гниющих корней. Стоя под двойной колонной с крылатым сфинксом на каждой капители, он разглядывал в зеркале болота сплетающиеся струи звездных дымов, отраженных в глубине, и не мог найти в мозгу ни одной зацепки, чтобы вытащить из сердца надежду. Его дичь сбежала.

Убийца повернулся и оглядел лежащую в развалинах Ткань Небес. Скелеты тварей, из которых высосали жизнь одержимые безумием крови призраки, висели среди болтающихся лиан и провалов черного камня, тихо сияя в темноте. Н’драто подумал, не вернуться ли в глубины храма, чтобы поискать путь Чарма в Новый Арвар. Удастся ли это сделать, когда в путях бушует пожар?

Он извлек из кожаной перевязи извещатель и послал шифрованное предупреждение Дому Убийц о том, что по Ирту распространяется огонь Чарма. Ответ пришел незамедлительно:

Выполни свое задание.

Н’драто, вздохнув, сел на потрескавшиеся каменные ступени и вытащил нож, которым рубил Котяру на части. Сняв с клинка жесткие синие волосы, прилипшие с кровью, он вложил их в амулет-искатель. Тонкий холодный указатель в хрустальных линзах показал на перевернутое небо в черной воде.

Перед тем как начать собирать бревна и лианы на плот, он снова открыл извещатель и послал шифрованный сигнал сестре:

Надо поговорить.

Ответа не было, и это его встревожило. Всю свою профессиональную жизнь они держали этот канал открытым, даже когда работали над противоречащими друг другу заданиями. Н’драто считал Нетте своей ученицей, и она всегда внимательно относилась к его инструкциям. Его руководство было ключом к ее быстрому восхождению в роде. Молчание Нетте могло значить только одно.

«Нет знания, спасающего от финального исхода», — процитировал он про себя «Талисманические оды», чтобы унять внезапную боль в сердце.

Суровое воспитание взяло свое, и Н’драто собрал в единый ком бушевавшее в нем горе и отложил этот пакет в сторону, чтобы заняться им в более подходящее время. Сейчас он должен был выполнить задание, поэтому взялся мастерить плот.

Дым рассвета поджег небо, планеты замерцали на этажах эфира исчезающей ночи, когда извещатель коснулся его беззвучным гудением вызова. По частоте было видно, что его вызывает сестра.

— Нетте! Почему ты не ответила раньше?

— Вынужденное молчание. Даже сейчас не могу говорить долго.

— Ты не передала код вынужденного молчания. — Резкостью в голосе он хотел вывести ее из этого глухого спокойствия. — Что случилось?

— Сейчас не могу сказать.

— Ты известила Дом? — спросил он, вставая на собранный им плот. — Они знают, что ты делаешь?

— Выполняю свое задание — защиту маркграфини.

— У тебя голос — иной. — Он сел на плот и посмотрел на огоньки, указывающие направление. — Ты говоришь из Нового Арвара — из замка. Что ты там делаешь? Поч принял сестру обратно?

— Не могу говорить. Я вижу, что ты на Ткани Небес. Ты выследил Котяру?

— Да. Я послал рапорт, Дом тебя проинформирует. Когда будешь с ними говорить, спроси про пути Чарма. Сама поймешь, что я имею в виду. И поосторожнее в этом городе призраков. У моего нанимателя есть ресурсы.

— В чести смерти нет.

На этой мрачной цитате она оборвала связь. Долгую секунду Н’драто сидел неподвижно, думая, почему это она решила закончить разговор изречением Дома — поговоркой, которой обычно поминали тех, кто погиб на задании. Безмятежный, почти отрешенный тон ее голоса опровергал возможность, что она приносит себя в жертву. И все же она действительно в замке своего врага. Она не выдала кодовой фразы, сообщающей об опасности или работе под контролем, значит, решил Н’драто, она все же знает, что делает.

И только потом, плывя по черной воде и ловя ветер парусом, натянутым между рогами ветвистого сука, он заподозрил неладное. Тогда он вызвал Дом — под предлогом сообщения информации о перемещении троллей среди Рифовых Островов, — но на самом деле хотел узнать о Нетте. И ему передали, что она не подавала сведений с той минуты, как объявила о своем намерении проникнуть в замок, чтобы увести оттуда маркграфиню.

Защищенный лиственным навесом и держа в руках шкоты от паруса, Н’драто пожалел, что спросил у Дома указаний, вместо того чтобы броситься путями Чарма в Новый Арвар. Теперь же ему надо сначала выполнить задание, и только потом можно будет выяснить, что с сестрой.

Движение на берегу острова отвлекло его от тревоги о Нетте, и он направил линзы искателя на зеленый хаос берега. Посреди болотных растений, на массивных сучьях огромных деревьев, погруженных в воду, он снова заметил троллей.

Они шли туда же, куда и он, и Н’драто подумал, что тролли за ним и охотятся. Только когда он наклонился обвести плот вокруг черной воды, где стоял на страже болотный ангел, Н’драто заметил, что тролли кишат не только на островах, но и в воде. Металлический блеск их тел резко выделялся в темной толще. Если бы они охотились за ним, они бы уже давно взяли плот на абордаж.

— Вы движетесь в моей тени, — сказал он вслух клыкастым мордам и запавшим глазам, проплывающим мимо. — Вы тоже выслеживаете волхва? Я его ловлю искателем, а вы как? Или вы не чувствуете его, а просто… Если я перестану двигаться, будете вы знать, где его искать?

Чтобы проверить свою теорию, Н’драто свернул в сторону от направления, указанного искателем, и оказалось, что он держит путь к Рифовому Острову с палисадом бревен — Гнилому Болоту. Тролли тоже сменили свой маршрут.

— Ах вы черти! Вы с моей помощью хотите найти волхва. Но почему? Откуда вы знаете, что я его ищу — разве что… — Холод сковал ему ребра. — Разве что телепатия гоблинов вас ведет?

Мысль, что гоблины как-то проникли в его разум, тревожила, и Н’драто решил, что надо попытаться сбросить их телепатическую хватку. Он причалил плот к Гнилому Болоту и побежал в открытые ворота к призматическим палаткам из целебного холста. По сообщениям Дома он знал, что после отъезда Поча и Шаи Малиа остров необитаем, и еще он знал, что там осталось много чармоносных предметов. Он собрал все, что смог: целебные опалы, перевязи с амулетами, пояса наговорных камней — и сунул все это в ящик жезлов силы, который Поч бросил впопыхах, спеша в убежище Нового Арвара. Поверх всего этого он уложил взрыватель с таймером и ушел тем же путем, что прибыл.

Возле его плота из болота лезли тролли, покрытые водой и травой. Несколькими очередями из чармострела он превратил ближайших из них в плавающие мешки внутренностей и конечностей, извивающихся на песке.

Н’драто оттолкнулся и поплыл вокруг Гнилого Болота, заводя орду троллей поближе к острову. Когда таймер подорвал взрыватель, все Гнилое Болото вспыхнуло бурей чармового огня. Ударная волна обесцветила все до крика небесной белизны, и плот понесся по болотной воде сквозь дождь крови и град костей.

2 ЛОЖНАЯ ЗВЕЗДА

Пожар Гнилого Болота полыхал над неровным горизонтом ложной звездой. Риис Морган увидел его за много лиг, далеко к северу, когда дрейфовал на своем плоту к Мари Гоблинов. Сейчас он стоял на каменистом берегу, куда движимый силой Чарма был причален его плот, и любовался ослепительным зеленым светом за деревьями. Он подумал, не чармовый ли это путь взорвался от огня, который непреднамеренно зажгла Изра под землей.

— И так взорвется весь Ирт? — спросил Риис у своей тени. — Я принес гибель этой планете?

Звезда медленно потухла, и он мрачно отвернулся к резким очертаниям темных лощин, холмов, покрытых гниющими лианами поверх темных топей, пугающих пустошей, дымящихся паром в коричневеющем свете дня. Весь ландшафт был усыпан костями драконов. Над частоколом огромных ребер парили чайки. Огненные змеи сверкали, переползая грязные лужи, где смешались болотная жижа и драконова кровь.

Амулетные сапоги, которые натянул Риис на Гнилом Болоте, отпугивали змей и многоножек, и сейчас он шагал по этой фантасмагорической сцене, подгоняемый силой своих жезлов. Вонь гниения не душила Рииса, потому что перевязь амулетов окружала его слоем чистого воздуха.

Защищенный наговорными камнями, он без труда шел через марь по выступающим камням и позвонкам драконов как по мосткам над грязью. Со всех сторон висели шторами бороды мха, переплетения лиан, шкуры драконов, содранные с крыльев, вывернутых из суставов и повисших на деревьях. В этой полумгле он шел вперед и что-то искал — он сам пока не знал, что именно.

В дуплах у вершин гудели пчелы, мелькали стрекозы, постоянно петляя в воздухе, водяные птицы стояли на одной ноге как бело-розовые фонари, окруженные мрачными деревьями. Он чувствовал свое родство с этими созданиями. Они, как и он, все время искали, и все время одно и то же — что поесть. Его же целью была не еда — иначе бы он остался на Темном Берегу с существами своего мира. Он пришел на Ирт в поисках возрождения того, что потерял на Земле — в поисках пищи для голодающего своего духа.

Тот же дух сейчас гнал его все дальше в глубь Мари Гоблинов. Восстав из смерти в том соленом озерце на Ткани Небес, он увидел промелькнувшую гоблинскую кладку, спрятанную среди этих некротических озер. Его вина, что они возродились в этом мире. Он вслепую искал волшебства и силы вместе с Кавалом, и так они бессознательно служили почитателю дьявола Даппи Хобу, тому, который выпустил Худр’Вра на Ирт. Разоренные его вторжением доминионы ослабели, и гоблины смогли напасть. Это его вина. Но чего хотят эти гоблины? Зачем они используют телепатию для разрушения того, что построил Чарм?

Прыгая среди корней и костей дракона, он вспомнил синий цветок во дворце черепов. Гоблины не поленились построить этот храм, посвященный — чему? Утраченной более горячей реальности? Красоте мира, который они хотят полностью подчинить себе?

Весь день и всю ночь преследовали Рииса эти мысли. Он вспоминал Бульдога, лишенного памяти на Темном Берегу, и Джиоти, оставленную защищать город без его помощи. Он так многим был обязан каждому из них, и все же, шлепая сейчас по болоту, не мог ничего им предложить, кроме собственного упорства.

Сквозь биолюминесцентные ярусы джунглей россыпью рубинов пробивался рассвет. В этом красном свете Риис вышел к соляному куполу, белому, как меловой дом земной Луны, увиденному в посмертном сне Котярой. То, что он искал, было здесь — это он сразу понял и поспешил, перепрыгивая через кожистые кольца драконовых кишок, зацепившихся за сучья при падении огромных зверей.

Риис стал кружить среди мшистых камней около соляного купола. Он часто останавливался и прижимался лицом к хрустальной поверхности, заглядывая через сетку трещин. Но ничего не видел. Обойдя полный круг, он влез по неровной поверхности, скрипя сапогами по соляной крошке. Показалась трещина, в которую можно было протиснуться, и он влез туда ногами вперед.

В воздухе стояла едкая вонь, и даже амулеты перевязи не могли полностью ее отфильтровать. Одновременно жгучий и прохладный воздух окружил его как ощущение из какого-то другого мира. Риис оказался на спиральном выступе, вырезанном в крошащемся камне, и присел над обширным амфитеатром. Внизу, купаясь в сиреневом свете утра, спали сотни гоблинов. Маленькие, голые, кукольные тела валялись разбросанные среди комьев соли и стеклистых минеральных аккреций.

Жутковато прохладный и палящий воздух был будто придавлен тяжестью их душ. Риис ощущал, как выворачиваются внутри него их сны. Тонкий снег ложился на его разум, леденил мышцы. Он отпрянул, прижавшись плечами к неровной стене, чтобы не поскользнуться и не упасть среди этих тел.

Свет сочился через розовеющие трещины в куполе на скользкие тельца, блестящие лысые головы, сморщенные конечности. Они горели розовым пламенем в пятнах грязи — угольки, тлеющие в золе. Жар их снов поднимал душу Рииса из-под купола черепа, выше купола соляной пещеры, выше синего купола неба — в пылающее неистовство Извечной Звезды.

Гоблинам снилась прошлая жизнь в виде крошек-эльфов. В синих торах плыл запах горящих благоуханий, уходя в нефритовые тени. Крошки прятались в кронах и перистых папоротниках, глядя на мощеный сад, где кружились золотые листья. В мраморном бассейне сада купала раздутый живот молодая женщина с длинными прядями коричневых волос. Яркие локоны разметались пламенем по зеленоватой воде под колоннами храма в лиловых сумерках неба.

Риис пытался вырваться из этого сна. Он знал эту женщину. Она была создательницей миров… И крошки-эльфы смотрели, как она сплетает волшебство. Они знали, что это делается для обучения дитяти, когда оно будет рождено, чтобы показать ему свет и тьму, добро и зло. Но крошки-эльфы решили использовать ее силу иначе: спуститься в ее волшебный сон и жить там не как простые эльфы, а как боги.

Заставив себя открыть глаза, Риис глянул на спящих в грязи гоблинов. У них получилось. Они проникли в этот холодный мир, и их горячие разумы занимала идея уничтожения тех, кто единственно мог бросить вызов их божественности. Они не были злы. Они — Милые, ищущие свой собственный мир, где могли бы обрести свободу для своих нагих телец.

3 ТА РАДОСТЬ В СМЕРТИ

Измазанная экскрементами гоблинов, Джиоти шла неровной походкой по лужайкам замка, подняв лицо к лучам Извечной Звезды. Остаточная телепатия от проведенного с гоблинами времени наполняла голову смутными шумами — всеми мыслями, что окружали ее. Она слышала кипарисы, пульсацию десяти-двенадцати сердец каждого из них. Деревья думали о просыпающемся дне и химическим шумом разговаривали друг с другом о том и о сем — о лучах дневного света сквозь кроны, о текущих из каменной почвы кислотах и об усвоении прошедшего ночью дождя, передавали слух о сокососущих насекомых, что завелись на деревьях с подветренной стороны.

Джиоти ощущала деловитое возбуждение комаров и мух, вылетавших за едой и сексом, усталость трав, придавленных ее ногой, горе белки, у которой сова украла бельчонка, радостные крики той самой пирующей совы. На секунду она ощутила ту радость в смерти, что была главным оправданием жизни, и испытала отвращение.

Сжимая голову руками, она бежала среди деревьев к глайдерной стоянке, которую Овери Скарн расчистила на гребне рядом с замком. Услышав умом людей, она пряталась в тени деревьев или пригибалась под прикрытие кустов.

Все еще тяжело дыша после резкого спуска по увитой плющом стене, она лежала в зеленой тьме, и голова была полна запахом суглинка и лишайника чащи и еще — странными видениями, внутренней связью с гоблинами, открывшейся в ней. Она видела сотни их, охваченных диким терпением, глубоким как сон, ожидающих в белой известняковой пещере, и тельца их дергались в снах далекой страны, лежащей за Краем Мира.

Она вспомнила, как они жили крошками-эльфами, вечными младенцами леса, детьми, сияющими улыбкой под тенями облаков и под выступами скал; их маленькие, но мощные тела одеты в молочай и мальву, украшены кусочками осиных гнезд и осколками древних светильников. Они вспоминали, как прятались в саду владычицы и крались под деревьями, под взлетающей спиралью ломоноса и висящими розами, белыми и желтыми, где кружились пчелы, пьяные от нектара…

Джиоти стала тереть лицо сухими листьями до тех пор, пока их горькие смолы не сломали заклинание гоблинов. Сначала на четвереньках, потом пригнувшись, она пробиралась сквозь подлесок, обдирая руки и лицо и радуясь боли, возвращавшей ее обратно в собственное тело.

Видение гоблинов отступило, и Джиоти поняла, что надо выбираться из Нового Арвара, пока злобные создания снова не взяли ее под свою чарующую власть. У них был голод к наговорным камням, жажда Чарма, чтобы расширить пределы своей телепатии, и они позвали на помощь. Разум Джиоти заспешил, стараясь убежать, но думать стало вдруг трудно.

Толпа, собравшаяся в сердце, вопила громче — как никогда раньше. Это были ее собственные мысли, телепатия бессознательных голосов пульса и сердцебиения. Сокрушительная рапсодия страхов, сомнений и гнева заполонила ее и отвлекала своей притягательной силой. Чтобы заглушить эти голоса, нужен Чарм. Джиоти дышала со стоном, когда вышла, прихрамывая, из подлеска и направилась к недостроенному ангару.

«Ты слабачка и сопливая трусиха. Смотри, как ты быстро спасовала перед претензией Поча, как охотно уступила свое законное место, с каким малодушным рвением!»

Рабочих в ангаре еще не было. Она слышала их и нескольких охранников вдалеке — они завтракали среди штабелей бревен и огромных оранжевых машин. Их мысли дребезжали мелким дождичком, далеко не такие громкие, как ее собственные внутренние голоса.

«Из-за твоей мягкотелости страдают все. Нетте принесла себя в жертву гоблинам, чтобы ты могла уползти в кусты. Ты спасовала перед трудностями и обрекла весь свой город!»

Джиоти пыталась не слышать бормотания обвинении и заставила себя действовать вопреки страху. Она пересекла летное поле, где опалубка все еще удерживала камни, и вошла в ангар. Прошла мимо аэролета — машины с синими парусиновыми крыльями, тросами управления, стабилизаторами и чармовым двигателем. Телепатия вела ее мимо ящиков с разобранными пока аэролетами, туда, где слышался разговор двух часовых.

«Их там двое! Обоих тебе не снять. Они вооружены чармострелами и тесаками, и у них чармовая броня. У тебя нет оружия и ни единого жезла силы. Остановись, вернись в кусты, пока еще можно…»

Джиоти не хотела нападать на собственную стражу, но знала, что выбора нет. Они служат Почу, а Поч служит гоблинам — для него они «Милые», и для нее чуть не стали таковыми, только Нетте успела ее освободить. Ради Нетте, ради надежды остановить гоблинов, как бы ни была мала надежда, она бросилась в атаку.

Выйдя из-за ящиков, она услышала шум тревоги в толстых черепах стражников, услышала, как заколотились у них сердца, увидела гримасу удивления на каменных лицах, которая тут же сменилась агрессией. Тот краткий миг, когда они увидели оборванную женщину, покрытую гоблинской слизью, и узнали в ней свою маркграфиню, позволил ей приблизиться на дистанцию удара. Она перехватила руку ближайшего стражника, когда он потянулся к чармострелу, вывернула ему запястье и резко ударила в гортань.

Второй успел выхватить оружие, но Джиоти сумела, опершись на первого, падающего на землю, взметнуть ноги ножницами. Один ботинок выбил чармострел из руки стрелка, второй угодил ему в грудь.

Стражник, получивший удар ногой, стукнулся лбом о бетонный пол и лежал, оглушенный, пока она подхватила его оружие. Джиоти вскочила на ноги и подкрутила мощность заряда так, чтобы стрелять парализующими разрядами, но в этом не было необходимости. Оба стражника лежали, корчась от боли, и она содрала с них чармовую броню, не встретив сопротивления.

«Тебе повезло. Ты их застала врасплох — но остальные наверняка слышали возню…»

Джиоти надела амулетную перевязь, и телепатические голоса резко смолкли. Она надела еще и две тяжелые чармовые брони. Как она и боялась, другие часовые услышали шум нападения и бежали через летное поле вместе с рабочими. Не сбиваясь с шага, она хлестнула по ним парализующими зарядами, поразив в ноги двух охранников из трех.

Третий припал на колено для стрельбы, и она дернулась в сторону, будто для прыжка, но неожиданно повернулась обратно и выстрелила, попав охраннику в голову, когда он обернулся стрелять туда, где она только что была. Рабочие повернулись и побежали прочь.

Джиоти залезла в кабину ближайшего аэролета и задвинула дверцу. Легкую конструкцию сотрясла дрожь двигателя, и винты завертелись, сливаясь в блестящий круг. Джиоти выкатила машину на поле, старательно объезжая оглушенных часовых. Выехав на полосу, она дернула ручку на себя и подняла машину в вертикальный полет, вихрем устремившись в небо.

4 КРАСОТА И РАВНОВЕСИЕ

Извечная Звезда пылала в бездонной голубизне белым ацетиленом. Джиоти купалась в ее лучах, избитое тело исцелялось под воздействием наговорных камней в амулетной перевязи. Вскоре царапины на лице и на руках зажили, тошнотворный страх, внушенный телепатией, исчез. Она на миг прислушалась к себе и обрадовалась, что обвиняющие голоса удалились.

Вновь обретя форму и уверенность, Джиоти позволила себе подумать о Нетте и других, кто оказался в опасности: Поч, Риис, Новый Арвар, весь Ирт. Вернуться за Нетте она не могла. Слишком сильны были гоблины. Но она дала себе слово, что жертва Нетте не станет напрасной.

Ей вспомнилось мучительное видение в кустах около замка. Где-то в доминионах лежат сотни гоблинов, видя сны о своей прошлой жизни до того, как темный отец соблазнил их вторгнуться на Ирт. Численность их увеличивала угрозу, и Джиоти решила найти и уничтожить гоблинов. Прилипшую к штанам паутину она заложила в искатель, найденный в перевязи.

Направляющая прохлада амулета показала обратно на Новый Арвар и тех гоблинов, что поймали ее в ловушку. Она подняла аэролет выше и отлетела от зеленых горизонтов Илвра. Дальше к югу холодная нить в амулете отвернулась от города и показала на Марь Гоблинов.

Пролетая сквозь ресницы перистых облаков, Джиоти шла по этому направлению поверх зеленых просторов джунглей, потом над сверкающими очертаниями моря, пока не оказалась под вечер над болотистыми пятнами и оспинами озер Мари Гоблинов.

Янтарные косые лучи из штормовых туч эфирными лестницами спускались вниз, и вершины деревьев пылали, как пропитанные пламенем фитили в восковой тьме влажного леса. В ветвях Джиоти заметила труп дракона, толстый от раздутых травяных камер. Соляной купол белел среди трясины как череп великана.

Она облетела его сверху, потом посадила аэролет на ближайший галечный берег. Чармострелами, взятыми у часовых из Нового Арвара, она взорвет этот храм зла. Джиоти сунула оружие в петли перевязи на спине и прихватила запасную перевязь для подпитки чармового огня, который собиралась зажечь. Потом она вышла и встала в лиловом свете, собираясь с духом, чтобы войти в этот страшный купол.

Пролетая мимо, она заметила в соляной кровле приличную трещину, и теперь влезла по стене к этому разлому и протиснулась внутрь. Она оказалась на осыпающейся полке и осторожно глянула вниз, на нагромождение клейких детских телец. Вонючий воздух ударил в нос, и пока Джиоти не включила жезлы силы, ее чуть не стошнило. Все равно запах еще чувствовался, и она, скривившись от омерзения, оглядела все помещение.

При свете из щелей и дыр купола она увидела сотни гоблинов, как они и являлись ей в видении. А посреди их пухлых маслянистых телец пылал столб штормового сияния, лиловый свет человека, мужчины в амулетной куртке и украшенных камнями сапогах. Риис!

Сердце забилось, радуясь, что он жив, и удивляясь, что он здесь. Но Джиоти боялась звать его по имени, чтобы не разбудить дремлющих гоблинов. Она привлекла его внимание, помахав обручем с осветительными алмазами.

— Джиоти! — вскричал Риис, и голос его гулко загремел под сводами. — Иди сюда! Иди к Милым!

Джиоти осторожно стала спускаться по спиральной полке, уводящей к разбитому полу. Чем ниже, тем сильнее проникал в нее жар гоблинов, их вонь и их сны.

И снова она вспомнила, что этих захватчиков видела как крошек-эльфов в их собственном мире деревьев. Они мелькали в золотарнике, одетые в лепестки цветов, вооруженные ножиками из чертополоха, пробираясь в сад безымянной дамы…

Нет!

Она уже это видела. Она знала, куда ведет это видение, и второй раз туда не пойдет.

Сосредоточившись на призмах штормовой дымки, ведущей от треснувшего купола вниз, она разбила чары. Когда Джиоти спустилась к испачканным большеголовым куклам, сверху ударил гром, и дождь водяной пылью посыпался сквозь дыры купола.

Джиоти ловко прошла среди дергающихся гоблинов, чуть расталкивая их сапогами, чтобы было, куда ступить.

Риис стоял перед Милыми на коленях, собирая воду в ладони и смачивая мерзкие лбы гоблинов.

— Смотри, Джиоти, какие они милые, какие маленькие.

Обернув Рииса прихваченной с собой перевязью, Джиоти включила все жезлы силы. Прилив Чарма высвободил его из-под чар гоблинов, и лицо его вздрогнуло в тревоге.

Он моргнул, будто не сразу ее узнав с обрезанными волосами и с измазанным лицом.

— Джио?

Он вскочил, схватился за нее и, разинув рот, стал разглядывать валяющихся гоблинов, их отвратительные покрытые грязью тела, вдыхая поднимающиеся от них мерзкие миазмы.

— Джио, как ты меня нашла?

Джиоти схватила его в объятия, и наконец-то поверила, что это не иллюзия, не телепатический симулякр гоблинов. Она ткнулась лицом ему в шею, на миг забыв страх перед тем местом, где они находились.

— Я пришла их уничтожить, — сказала она, когда подняла к Риису блестящие от слез глаза, — а нашла тебя.

Она потянула его прочь от спящих гоблинов, туда, к стене.

Он радостно шел, вцепившись в нее и упиваясь ее голосом.

— Мой мастер оружия Нетте сказала мне, что Котяру видели в Брисе. Больше о тебе сведений не поступало.

Риис начал рассказывать про Изру и про то, как его похитили в Моодруне, но Джиоти его остановила. Она показала подбородком в сторону, и Риис, повернувшись туда, увидел тощую фигуру с острым, как лезвие секиры, лицом и с запавшими черными глазами.

— Ты?!

Джиоти полезла за чармострелом, но мрачный человек в черных одеждах покачал лысой головой:

— Оружия не нужно. Если бы я пришел вас убивать, вы бы меня не увидели.

5 ПРИХОД СТРАННЫХ СОЗДАНИЙ

— Ты убил Изру! — Риис ткнул пальцем в Н’драто. — И чуть не убил меня.

Убийца бесстрастно оглядел грязные тела у ног, воняющие, как сама смерть.

— Я ошибся. Маркграфиня, волхв, Дом Убийц отзывает отданный относительно вас приказ. Во искупление смерти ведьмы я внесу вклад в Сестричество.

— И что удержало твой нож, Н’драто? — подозрительно спросила Джиоти.

Худощавый сунул руку под мантию и усилил поток Чарма в своих жезлах, ослабляя мерзкую вонь и поток теневых голосов, шепчущих прямо в голове, поющих успокоительную песнь крошек-эльфов; голосов, так разогревающих кровь, что судьба становилась вином и опьяняла.

— Мы, люди Дома Убийц, — не безмозглые бандиты. Я заподозрил, что мой наниматель — не тот, кому мне положено подчиняться. Как оказалось, тролли шли за мной, чтобы найти волхва. Твоей смерти хотят гоблины, Риис Морган, — а Дом Убийц не служит гоблинам.

— Тебя наняла Шаи Малиа, — поняла Джиоти и увидела тень согласия в резком лице убийцы. — Она марионетка гоблинов. И мой брат тоже. А теперь и твоя сестра.

Ноздри Н’драто дрогнули, выдавая удивление.

— Нетте заодно с этими чудовищами? Я не верю.

— Она пожертвовала собой, чтобы спасти меня. — Джиоти шагнула к матовой хрустальной стене, потянув за собой Рииса, подальше от человека в черной мантии с пуговицами эбеновых глаз. — Я оказалась здесь, потому что она заняла мое место. Эта тягучая слизь, которой я вымазана, — помет гоблинов. Твоя сестра прямо сейчас в нем тонет.

Н’драто опустил голову, чтобы скрыть ужас. Ни его обучение, ни опыт его к такому не подготовили.

— Я должен немедленно вернуться в Новый Арвар — но чармовые пути горят.

— Сестричество сжигает эти мосты, чтобы сдержать гоблинов. — Риис поднял глаза на дождь, сочащийся сквозь трещины купола в столбах синего штормового света, и подумал о Бульдоге и о пути на Землю. — Надо отсюда выбираться, пока тролли нас не нашли.

— Не страшись, я пока что предупредил появление троллей. — Н’драто вдруг оказался рядом. — Пойдемте со мной. Дом Убийц составил карту почти всех чармовых путей между доминионами, и, может, еще найдется открытый пока проход в Новый Арвар. Отведите меня к сестре.

— Нет. — Джиоти показала на грот со спящими гоблинами. — Я прилетела уничтожить эту орду.

Н’драто покачал головой:

— Я не могу уничтожать этих созданий другого мира без разрешения моего Дома. А если я спрошу, они узнают, что с Нетте, и могут отказать мне в попытке ее выручить. Я не могу рисковать. Оставьте пока что этих гоблинов и пойдемте со мною в Новый Арвар.

— А почему мы должны тебе верить? — Риис смотрел с явной опаской. — Тебя послали нас убить.

— Оглядитесь. — Убийца обвел взглядом кучу гоблинов. — Меня вы боитесь больше, чем их?

Джиоти непреклонно задрала подбородок:

— Ты иди, если должен. Но мы не уйдем, пока они не будут мертвы.

Черные глазки убийцы прищурились:

— Если я останусь, я буду отвечать перед моим Домом. За Нетте я согласен ответить, но не за гоблинов. — Он пододвинулся, в руке его блеснул металл. — Раз вы не отведете меня к Нетте, дайте мне этого гоблинского помета зарядить искатель, и я найду ее сам.

Джиоти повиновалась, и Н’драто соскреб липкую ватообразную массу с ее штанов и забил в линзы искателя.

Маркграфиня исподтишка выдернула нитку из его мантии. Н’драто это почувствовал, но не подал виду. Он знал, что она хочет зарядить свой искатель и пойти потом за ним к чармовому пути, спрятанному на Мари Гоблинов. Получив, что хотел, Н’драто вложил в руку Джиоти желтую монету.

— Это выведет вас к ближайшему пути Чарма.

И убийца ушел, не прощаясь. Эбеновая мантия развевалась, пока он поднимался по соляным ступеням к трещине в куполе. Он нырнул в нее и исчез как тень.

Снаружи бурная ночь качала бесчисленные тени среди терзаемых ветром деревьев, ударов молний и косых полос дождя. Н’драто спешил, не замедляя хода. Амулеты защищали его, а опыт и умение позволяли обходить сверкающие скопления огненных змей и хлесткие тени гигантских многоножек — он шел к аэролету маркграфини.

Под хлещущими струями дождя и раскатами грома Н’драто завел двигатель и повернул машину против ветра. Ни Риис, ни Джиоти не слышали, как он взлетел.

Он летел сквозь деформированную тьму бури, а под ним появлялись странные создания, какие-то огромные личинки, химеры со щупальцами, невиданные доселе существа из зловонных глубин болот. Они своим рычанием перекрывали грохот бури, вздымали волокнистые головы к зыбким сполохам неба и вздрагивающим макушкам деревьев. Н’драто встрепенулся при виде чудовищ, на встречу с которыми он обрек маркграфиню и ее консорта.

А потом все его внимание сосредоточилось на буре. Глубоко в ночи Н’драто посадил машину на опушке леса у окраины Нового Арвара. Вскоре убийца добрался при свете молний до широких соединенных между собой канализационных труб, опорожнявших кишки города. Он полез по ним, как паук, вися вверх ногами над хлюпающими сточными водами.

По трубам, где нельзя было видеть поворотов, он прошел в канализационную сеть замка. Всю дорогу сопровождала его мелодия капель, пока он не пробился через изоляционный фильтр в катакомбы вентиляции. Здесь индикатор амулета показал на вентиляционные шахты, идущие по каменным стенам вверх, в комнаты гоблинов.

Нетте висела вверх ногами в паутинном коконе. Н’драто увидел ее через вентиляционную решетку в полу, затянутую паутиной. Он выбил решетку и вышел в зловонную комнату. Тут же у него в куртке стали лопаться жезлы силы, раскалываясь пополам — это Чарм вытягивался из них, — и в ноздри забилась тяжелая вонь.

Лысые, раздутые, бледные младенцы смотрели на него, пятеро из них сгрудились в углу, у каждого один налитый кровью глаз смотрел пристально, зрачок расширен, а веко второго глаза опущено, расслаблено, его пятнистая кожа подергивалась. Крошечные рты изогнуты грустной и злобной улыбкой.

Н’драто вынул чармострел, направляя его на паутинный покров. Он полз по этой кремовой слизи, и Чарм истекал из него. Тело отяжелело, неуклюжие руки отказывались шевелиться, онемевшие пальцы не могли оттянуть зарядный боек и нажать на спуск. Страх захлестнул его — и отхлынул.

Как занимается рассвет в мрачном небе, так и в нем всколыхнулась радость. Он выпустил рукоять оружия и сел в густом и ароматном шелке Милых. Он смеялся пустой полноте своего бытия, своей совершенной сущности.

Черные глазки засверкали весельем, и он улыбался в облаках херувимов, смеялся тем ужасам, которые умел наводить в других, чтобы любить себя. Все это кончилось. Он более не убийца, он даже не человек более. Он просто здесь, с Милыми, свободный от всего, чем он был.

6 АНГЕЛ СУДЬБЫ

Гоблины оплели Н’драто своими радостными нитями и подвесили к потолку. Это заняло много времени, потому что они двигались медленно в этой холодной реальности, далеко от жаркой своей родины внутри Извечной Звезды. Замедленность движений происходила еще от грусти, от одиночества. Им не хватало своего лесного дома, прежней жизни крошек-эльфов. Темный отец обманом заманил их спуститься в сон его жены. Он сказал, что они будут как боги — но не сказал, что они будут как боги среди демонов.

Вот так гоблины воспринимали людей — как демонов, которые дрались и убивали друг друга за землю и Чарм, которые загребали себе побольше, когда их собратья голодали и даже умирали от голода. Ни один крошка-эльф не сделает такого с другим созданием, тем более своего рода.

Темный отец обманул их, и сейчас возврата не было. Они слишком остыли, чтобы выбраться обратно из этого сна. При таком холоде легче было спать, плести сновидения о счастливых днях среди листвы, где радость настолько переполняла их, что они даже не сознавали своего счастья.

Зачем темный отец так поступил с ними? Затем, что мог это сделать. Безымянная, создавшая эти миры, верила, что готовит оболочку знания для рождения своего дитяти. Она думала, что младенцу будет лучше родиться в свет, свет его матери, пролитый в пустоту и заполнивший холодную тьму своим теплом и энергией.

Темный же отец хотел взрастить свое дитя в глубине ночи, где тьма двигалась как огромная черепаха времени, распространяя собственную тень с настойчивостью, которая каждую эпоху погружала в забвение, каждый век задувала как свечу. И там младенец научится создавать свой собственный свет. Юной душе придется научиться рождать собственную надежду, собственное лицо времени, собственные светлые зеркала звезд, собственную дорожную карту небес. Это трудный путь, путь неизвестности, который ведет к силе, — путь темного отца.

Это знание гоблинов не утешало. Они хныкали в печали и улыбались грустно друг другу — дураки, знающие, что их оболванили. Ничего им не оставалось, как смириться с собственным жребием и бороться всеми силами и хитростью со злом, заполонившим этот мир. Таков был ангел судьбы гоблинов — биться против чудовищной судьбы демонов.

Поэтому они связали демона Н’драто. Покрытая сонными выделениями их тел, его зловонная шкура сияла, он висел как луна, мешок слоистых лунных лучей, сплетенных вместе — еще один сон, которого не хотел никто.

Извергая яичные массы из отверстий между ног, гоблины готовились общаться с этим демоном. Это была нелепая работа, неприятная каждому из них, и все же ее надо было сделать, чтобы продолжать битву. Скользкие скорлупы яиц выступали из тел эктоплазменными пузырями, пульсируя бурлящими внутри телепатическими химикатами.

В ужасе обняв друг друга, гоблины ждали. Сердца их бились, как маленькие зверьки. Они сбились в кучу, храбрясь, все за одного. Прибыв на Ирт, они поняли, что любовь — не пение птиц, как они когда-то думали. Любовь — зверь с мощными челюстями, как сама смерть.

С шипящим хлопаньем яйца выпустили свою гормональную начинку. Демон, пойманный последним, конвульсивно дернулся, когда пары проникли в его череп и проложили новые пути в его злобном мозгу.

Гоблинов охватил страх. В мозгу Н’драто они прочли о его вторжении в меловой дом спящих собратьев и взвыли. Крики и плач зазвенели как колокол на лесной поляне, летя через весь лес и лиги морских просторов к спящим.

Проснитесь! — кричали гоблины, ибо увидели волхва и его подругу, Джиоти, в пещерном храме. — Проснитесь и защищайтесь! Демоны среди вас!

Схватившись друг за друга, гоблины погрузились в собственный питающий аромат, усиливая свою телепатическую мощь. Они с ее помощью через весь мир дотянулись до безмозглых зверей, чей пустой разум лучше всего держал их команды.

Тролли! Тролли, быстрее к Дому Гоблинов!

Дождь набросил сети на Марь Гоблинов, вылавливая древесные альковы и дымную подстилку болота по настоятельному приказу гоблинов. Из бочагов и топей полезли тролли — гуманоиды с металлической кожей и запавшими глазами на клыкастых мордах.

Молния повесила свой фонарь, и серебристый свет затрепетал, погас и снова зажегся поодаль. При этой безумной иллюминации тролли сбились в кучу, шлепая под дождем к соляному куполу, где лежали потревоженные гоблины.

Они зашевелились и стали пробуждаться. Сны, полные слоистых облаков и шелестящих полей перистой травы, растаяли. Затрепетали и открылись пятнистые веки, дергаясь в пылающих вспышках молний, что пробивались сквозь трещины купола, дрожа от холода.

Какие-то огненные языки заметались между ними, и гоблины сжались от страха, увидев среди себя двух демонов.

Слившись воедино, разум гоблинов рванулся наружу — а двое демонов, крадучись, бродили между ними, раскачивая светящимися алмазами и расставляя на земле страшные кристаллы пойманного Чарма, камни изгнанного света. И этот единый разум гоблинов вскрикнул.

7 СВЕТ В ГОЛОВЕ

Всю свою жизнь Овери Скарн была слишком бедна и не могла позволить себе достаточно Чарма, чтобы стать красивой. Сейчас, когда у нее были все средства «Шахт Бульдога» и Нового Арвара, не хватило времени пройти сложное лечение, которое сняло бы с нее лишний жир.

Однако она сделала себе наговорный пояс, который придавал ей неотразимую сексуальную привлекательность. Одни только экстатические топазы и гранаты восторга обошлись в целое состояние, потому что на полный обхват их пошло втрое больше, чем обычно. И расходы на колдовскую проволоку, необходимую, чтобы адекватно объять все складки жира, почти убедили ее плюнуть на пояс и пройти курс удаления жира.

Но время сейчас было драгоценнее осветительных алмазов. Из всех доминионов шли сообщения о страшных последствиях непрекращающихся атак троллей и огров. Поля и фермы уничтожались, добыча минералов прекращалась по всему Ирту. В ближайшие дни голод и отсутствие Чарма могут положить конец талисманической эре. Люди будут вынуждены жить, как жили миллионы лет назад, промышляя собирательством, привязываясь на ночь к деревьям и залезая в пещеры, чтобы ночной прилив не унес их во сне. Но те, кто будет владеть наговорными камнями, получат такую власть, какой никогда не было у пэров.

И все время Овери Скарн уходило на бешеные усилия накупить от имени «Шахт Бульдога» как можно больше наговорных камней. Располагаясь в промышленной столице, в Заксаре, «Шахты Бульдога» уже закупили имеющийся запас талисманических товаров у самих производителей. А владея Новым Арваром, городом, не тронутым Гоблинской Войной, она обладала неограниченными ресурсами для бартера.

И только время ее ограничивало. Разрушение доминионов шло слишком быстро, с такой спешкой, что Ирту грозила анархия в течение ближайших пятидесяти дней. Нужно было больше времени, чтобы накопить наговорные камни и перекупить шахтные концессии у их теперешних владельцев. Но как можно смирить ярость гоблинов?

Одетая в длинную юбку оранжевого атласа с отделкой из синих кружев, затянув вокруг могучей талии полоски левитационного жемчуга, придававшего походке легкость, Овери Скарн расхаживала перед окнами своих покоев. Серебряные облака, растянутые в перистые полосы, сияли над шпилями замка, извещая о грядущей буре. Утренний свет, как в бриллиантах, играл на стеклянных панелях и падал к ногам Овери, отражаясь от натертого светлого паркета.

Она подошла к открытому гардеробу с морозными стеклами, где на стенах были барельефы пляшущих сатиров и фавнов, и встала за наговорным поясом, который там висел. Под льющимся из окна светом его лучистые узоры экстатических топазов и извивы спиралей гранатов восторга сверкали чистым золотом.

— Ты знаешь, Скарн, что ты должна делать.

Она отошла от сверкающего пояса и обратилась к нему, как к себе самой:

— Я буду знать, Овери, если ты мне скажешь. Не считай, что я все за тебя буду продумывать.

Левитационные жемчужины позволили ей изящно вернуться обратно за пояс.

— Ты кокетничаешь, Скарн, потому что думаешь, будто ты сама делаешь всю работу. Но если бы не я, ты бы вообще не имела полезной информации. Это я должна столько отдавать от себя самой, чтобы выяснять истинную природу вещей. А скоро опять постучат, и мне опять придется отдавать.

— Не хочу спорить с тобой, Овери, — ответила она себе, снова выходя и становясь лицом к поясу. — Да, тебе приходится использовать себя ради нашей выгоды. Но припомни, когда мы еще не были богатыми, это я продвинула нас от клерка при чармодельне и до управляющего фабрикой, а потом и на руководящую позицию в «Шахтах Бульдога». Это все сделала я, добилась сообразительностью и предприимчивостью, ибо кто бы соблазнился на такое безобразное создание, как мы с тобой?

— Как ты, Скарн. А не я, — возразила она, выставив перед собой пояс. — Пока я это ношу, я — Овери прекрасная, Овери неотразимая. И разве мы с тобой в качестве Овери не должны знать, почему Новый Арвар не пострадал от гоблинов?

Она выпустила пояс и прошлась задумчиво.

— Да, Овери, мы знаем из твоих источников, добытых похотью, что Поч и его мегера — марионетки гоблинов. И все же у меня есть два возражения против надежд, которые ты на эти источники возлагаешь, Во-первых, как мы можем быть уверены, что известное тебе не станет известно и другим? Если другие доминионы заподозрят, что мы прячем гоблинов, Новый Арвар будет превращен в груду щебня вихрем чармового огня.

Подняв к подбородку блестящий пояс, она ответила себе:

— Пояс этот — наговорный, глупая ты Скарн. Мой источник самого себя не проинформирует, не то что других.

В дверь постучали тихо и ритмично.

— Ага! Вот, Скарн, можешь посмотреть, как работает этот пояс.

Она отпустила ткань и шагнула назад.

— Погоди, Овери. Прежде чем наденешь свое любимое наговорное изделие, скажи мне — почему всегда я должна иметь дело с маркграфом и его женой? Ты так горда своим наговорным поясом, почему тогда ты ими не вертишь?

— Внезапность, Скарн. Внезапность — самое мощное оружие на войне. — Она обернула вокруг себя пояс и с трудом застегнула крючки пухлыми пальцами. — И не сомневайся, что мы выиграем эту войну с гоблинами, Скарн. Мы должны ее выиграть — иначе все, добытое нашими тяжкими трудами, будет утрачено. Доминионы должны быть повержены, это так, но не уничтожены. В нужный момент мы бросим в дело наш обильный Чарм, раздавим гоблинов и сами захватим Ирт. И будем править, как королева.

Она махнула двери, чтобы та открылась, и вошел стражник — крупный мужчина в красно-золотом мундире. Он встал на колено прямо в дверях, и Овери Скарн жестом велела ему подняться и распростерла перед ним свои объятия. Когда она сомкнула руки вокруг его тела, навеянный Чармом восторг пронял его насквозь.

— Расскажи, Ройдан. Расскажи все, что ты видел.

Ройдан с бычьей шеей дернул себя за ворот, в нетерпении поскорее раздеться. Поток Чарма от наговорного пояса так зажег его, что дышать было трудно, и он проговорил, задыхаясь:

— Овери, возлюбленная! — Он ткнулся лицом в ее морщинистую шею, голос его зазвучал глухо. — Гоблины ничего не подозревают. Ничего, совсем ничего! — Он склонился к ней пылающим лицом. — Над ними на чердаке колдовские проволоки видят все и слышат все, и делают это так тонко, что ничего нельзя заподозрить. Совсем ничего!

Она помогла ему снять штаны.

— Ты очень хорошо поставил проволоку, мой милый Ройдан. Не зря же ты сын чармодела. Это знание всегда пряталось у тебя в уме, надо было лишь его уговорить проявиться. Но теперь скажи мне, что ты видел после наших последних объятий?

Щетинистые рыжие волосы Ройдана щекотали ей подбородок — он ткнулся лицом ей в грудь.

— Джиоти Одол сбежала — ее освободила ее мастер оружия, Нетте. Сама Нетте теперь висит в сетях гоблинов вместе с другим убийцей — он пришел выручать ее и был пойман…

— Тихо! — Мысли Овери заметались. — Почему ты мне раньше не сказал?

— Раньше? — Ройдан поднял грубое лицо, охваченное восторгом. — Ты мне велела забыть все до той минуты, когда ты меня позовешь. Я и забыл.

С шипением досады она сунула его этой дурацкой мордой обратно в уютную мягкость собственной груди.

8 И

И когда она получила от Ройдана ожидаемое удовольствие и отпустила его, снова приказав забыть об их связи, тогда Овери сняла пояс дрожащими пальцами. Как ни наслаждалась она плотской радостью, которую обеспечивал ей пояс, собой она не была довольна сегодня. В комнате гоблинов висят двое убийц, а это значит, что вскоре Дом Убийц пошлет других узнать, что случилось. Такой неудачный поворот событий обязывал ее ускорить выполнение своего плана.

Взяв из шкафа красную нейлоновую сумочку, она вышла из комнаты и быстро пошла по коридорам, скрипя желтыми туфлями по натертому полу. Возле двойной двери покоев маркграфини она кивнула часовому. Доля в лесной торговле позволила ей купить доступ в каждый угол замка, и сейчас Овери Скарн вошла без стука.

Поч и Шаи Малиа сидели на замшевом диване, одетые в брюки из парашютного шелка и пуловеры с рисунком, закинув ноги в кроссовках на кожаные оттоманки. Сердоликовые чаши на треножниках стояли по обе стороны, наполненные крендельками и картофельными чипсами. На низком столике перед ними стояли недоеденная пицца и лежал ворох ярких обёрток от шоколада между двумя турмалиновыми пепельницами, полными окурков. На лице маркграфа были зеркальные очки, а жена его скрывала слезящиеся от дыма глаза за темными очками на пол-лица. Только дрожащий телеэкран освещал зашторенную комнату.

Шаи Малиа встала, возмущенная бесцеремонным вторжением Овери Скарн, но Поч остался сидеть, не отрывая застывшего взгляда от телевизора.

— Сядьте, леди Шаи, — сказала Овери Скарн и жестом указала на диван, выключив телевизор. — Я пришла не бросать вам вызов. Вашим титулам ничего не грозит, ваш доход от наших различных предприятий не уменьшился. Я не принесла вам никакой беды, нет, я пришла поделиться с вами новым и самым чудесным даром с Темного Берега.

Шаи Малиа не села.

— Нам хватает твоих даров, Скарн. Теперь мы требуем твоего уважения.

— Прошу вас, леди Шаи, сядьте. — Овери Скарн пододвинула мягкое кресло с вышитым грифоном к столику с телевизором и села сама. — Я женщина деловая. Все, что вы от меня получаете, вы должны заработать.

— Так ты считаешь, что ты нами владеешь? — Шаи Малиа выпустила клуб дыма и загасила окурок в пепельнице. — Ты считаешь себя столь могущественной. Я хочу, чтобы ты поднялась с нами наверх. Я хочу там кое-что тебе показать, что заслужит твое уважение.

— Я не пойду наверх, — сказала Овери Скарн непререкаемым тоном и положила нейлоновую сумочку на стол рядом с пиццей.

— В прошлый раз, когда ты поносила моего мужа, ты намекала, что знаешь, почему гоблины щадят Новый Арвар. — Черный безглазый взгляд Шаи Малиа недобро посмотрел на Овери Скарн. — Что тебе известно?

— Я знаю только одно — гоблины не трогают этот город, — ответила толстая женщина, наблюдая за своими миниатюрными отражениями в изогнутом темном пластике. — Что-то в джунглях Илвра их пугает. Если я сообщу об этом пэрам, они явятся сюда в поисках причины, и ваша автономия кончится.

Шаи Малиа переглянулась с мужем.

— Пока что пэры слишком заняты защитой собственных доминионов, — продолжала Овери, — но если с ними заговорю я, глава «Шахт Бульдога», они прислушаются. И поэтому с вашей стороны было бы мудро не слишком высокомерно со мной обращаться. Пока что нам повезло остаться незамеченными гоблинами. Если же пэры обратят на нас внимание, наверняка то же сделают и их враги, гоблины.

Шаи Малиа села, стараясь не показать, что ответ Овери ее успокоил.

— Я все же думаю, тебе стоит подняться с нами наверх и посмотреть, что у нас там.

— И что это? — невинно поинтересовалась Овери Скарн, играя каштановым локоном.

— Моя жена говорит об убийце, которую мы поймали, — ответил Поч, опередив Шаи Малиа. — Мастер оружия, Нетте, вернулась и дала моей сестре сбежать. Джиоти захватила аэролет и покинула город.

— А вы еще ругали меня за попытку ее убить, когда она проникла в замок! — Овери Скарн погрозила Почу пальцем. — Я вас же пыталась защитить. Она знает, что это «Шахты Бульдога» подписались под вашей претензией на титул. То, что мы сделали, было незаконно, и если она представит регенту свои возражения, вы утратите все, что сейчас у вас есть.

— И ты тоже, — напомнила ей Шаи Малиа. Из-под диванной подушки она извлекла хромированный пистолет и направила его на Овери Скарн. — А сейчас нам самое время подняться наверх.

— И запереть меня там с Нетте? — Толстуха удачно скрыла страх презрительным смехом. — Я вам нужна сейчас живой и свободной более, чем когда-либо. Дом Убийц наверняка захочет узнать, что сталось с этой самой Нетте — а у меня есть средства откупиться от их ненужного расследования. Кроме того, если вы меня убьете или запрете, «Шахты Бульдога» вынуждены будут изучить мои счета, и тогда всплывет, что я была спонсором титула Поча. Пока я отвечаю за счета и связи, мы можем использовать наше богатство и отбивать любые претензии Джиоти на титул.

Поч протянул руку и взял у жены пистолет.

— Шаи, она права. Ее интересы совпадают с нашими.

Шаи Малиа неохотно отдала оружие.

— Мы хотим от тебя уважения, Скарн. Его мы заработали, выслушав тебя и позволив тебе жить. Это ясно?

Поч сунул пистолет под диванную подушку и улыбнулся Овери Скарн извиняющейся улыбкой.

— Ведь мы должны уважать друг друга, как ты думаешь?

— Абсолютно верно. — Овери почтительно наклонила голову, потом подняла ее с лукавой улыбкой на губах. — И не забывайте, что я ваш торговый представитель на Темном Берегу. Война Гоблинов не будет тянуться вечно. Когда она кончится, мы будем импортировать все эти товары в доминионы. Мы откроем новую эру на Ирте. А тем временем вы можете сами наслаждаться этими прелестями. — Она раскрыла сумочку. — Вот, посмотрите, что я сегодня принесла вам.

Она очистила на столе место между смятыми банками из-под колы и выложила стеклянную трубочку, газовую зажигалку и несколько желтоватых то ли клыков, то ли грубых камешков цвета слоновой кости, а может быть, комочков лежалого сыра.

— Это куда более редкая вещь, чем табак. Экстракт горного растения под названием «кока», специально подготовленный для курения.

Овери вложила в стеклянную трубку кусочек экстракта коки и нагрела конец трубочки в пламени зажигалки. Кусочек расплавился в булькающую смолу, и Овери втянула молочные пары из трубки, показывая подозрительной Шаи Малиа, что это не яд. Потом выдохнула с довольным стоном и подала прибор Почу.

Когда маркграф и его жена тоже затянулись дымом и откинулись на диван, ощущая легкость в голове, Овери Скарн включила телевизор.

— На Темном Берегу говорят, что под коку все идет лучше. Я оставлю вас вдвоем наслаждаться моим подарком. — Она отступила к двери, остановилась и повернулась: — И если этот дым вам понравится, вы мне скажите, и я вам организую еще. Для вас я это сделаю.

9 ТЕНЬ С ТЕНЬЮ

Аромат увядших яблок и ритуальное пение выплескивались прохладным сквозняком из открытой двери водонапорного бака. Внутри янтарный ореол двух толстых черных свеч озарял круглый зал тусклым сиянием очага. Корни деревьев свисали с потолочных балок — сами себе лес — на них болтались гирлянды сушеных цветов, мятных побегов, венки опавших листьев, сушеные фрукты со старушечьими лицами; лианы и сухие лозы висели перепутанными проводами.

Октоберленд!

Так назывался этот прохладный осенний уголок в жаркой августовской ночи на крыше в сиянии Манхэттена. Буль это понял, понял и многое другое.

Шкуру с него содрали, он блестел алым мясом, обнаженными упругими мышцами, сверкающими от крови, белые связки очерчивали мокрые контуры тела. Он был одет болью — а больше ничем. Поднятый волшебством Нокса, Буль стоял без меток зверя, сорванных с его мощного тела, обнаженный до целлофана фасций. Окровавленные оболочки сухожилий дергались от боли, лишенный губ рот изгибался в беззвучном крике, вытаращенные глаза в ободранных глазницах смотрели в ужасе.

Теперь Октоберленд исполнит обряд, который сделает Нокса молодым. Буль знал это с телепатической ясностью, переданной ему злым волшебником. Двенадцать собрались — и Мэри Феликс была среди них! И они отдадут свою силу, мощь своей жизни, чтобы преобразить своего Хозяина из старой развалины в юношу.

Нокс танцевал вокруг Буля. Накинув на себя мохнатую шкуру Бульдога, он крался быстрыми шагами, на спине подпрыгивала темно-желтая грива, оскаленные клыки ярко горели на фоне обугленного лица. Как африканский шаман, он согнулся под шерстью и двигался с дикой грацией зверя.

— Иди! — выкрикнул он, и боль вспыхнула в обнаженных мышцах Буля с новой силой. Оставляя красные следы, ободранный человек мучительно прошел по толю крыши и взобрался по деревянным ступеням Октоберленда.

Мэри Феликс чуть не упала в обморок, увидев его. Она ждала в круге с остальными одиннадцатью членами ковена, на месте Девы. И когда вошел Нокс в шкуре Бульдога, сгорбившись, как огромный хищник семейства собачьих, а за ним вошел Буль, ободранный до хрящей и связок, держащих челюсть, она взвизгнула.

Крик повис над ней высоко, будто она падала. Но этого не случилось. Тень Мэри удержала ее. У каждого из двенадцати под тенью была еще одна тень. Эти стоящие тени были астральными телами участников ковена, зловещими ангелами, которых она уже видела в северных лесах. Теперь у нее был свой зловещий ангел, и этот ангел придержал ее за плечи, когда вошли Нокс и Буль.

Эти ангелы были волшебством Нокса, обернутым в жизненную силу каждого участника ковена. Мэри глянула через плечо и увидела собственное лицо, демонически вытянутое, с расходящимися глазами, заостренными ушами, но выцветшее до тени, как древняя фотография или старая икона. Жалобно всхлипнув, она повернулась обратно, к меховому Ноксу и гладкому Булю, красному и скользкому как тюлень.

Буль увидел Мэри и отвернулся от ужаса в ее глазах. Ту же смесь отвращения и страха он увидел и в лицах остальных. Такого ритуала им никогда еще не приходилось выполнять. Ухмылялись только тени у них за спинами. Он тоже знал, что эти тени — те самые злобные ангелы, которых он видел в лесу. Но там они были белыми, как снег. Здесь же — цвета копоти с серым оттенком, темные, как преддождевые тучи. В скользких глазах, как кусочки сумерек, сиял зеленый свет, а длинные лица зловеще скалились, как летучие мыши.

От крика Мэри поющие члены ковена замолчали. Белые церемониальные мантии тихо трепетали в дуновениях холодного воздуха, идущего от обсидианового алтаря, из грязной урны с измазанным смолой краем.

— Октоберленд есть жатва, — прогудел Нокс, обходя круг снаружи.

— Листья падают, дух воспаряет, — простонали в ответ члены ковена.

— Октоберленд есть жатва.

— То, что полно, должно опустеть.

— Октоберленд — Октоберленд!

— Все, что живет, должно умереть.

Нокс вошел в круг рядом с Мэри Феликс и отбросил мантию звериных меток. Огромная шкура с широкими конечностями взлетела над алтарем и загорелась пламенем — зеленым пламенем — взрывом Чарма. Холодное пламя расширилось в лучистое кольцо над ковеном и сгорело, отдав свою силу теням, что стояли за каждым из двенадцати.

Тени стали ярче, засветились белизной как нетронутый снег, а люди перед ними попадали ниц, сбитые с ног магией, что лилась в их астральные тела.

Купаясь во вспышке белого света, Мэри почувствовала, как цветное зрение исчезает у нее. Молодое тело задрожало, доски перед глазами вспушились как туман, как губка, пропитанная пустотой — это была дымка атомов, составлявших пол. Полыхающий взор злобных ангелов вытолкнул Мэри за пределы человеческих возможностей. Она упала в атомный прибой, что грохотал над пустотой вселенной и лепил из своей пены физический мир.

Остальные одиннадцать тоже были с ней, опустошая себя, как она, перетекая в злобных ангелов, стоящих за спиной у каждого. Ангелы выпивали жизнь своих захваченных внезапно хозяев. Мэри и все остальные становились тоньше, прозрачнее, выцветая в ничто, опустошаясь, развеиваясь как туман — их энергию впитывали живые тени, которые приставил к ним Нокс. Мэри хотела крикнуть и знала, что другие тоже хотят кричать, но энергии у них не осталось. Они прожили свою жизнь.

Буль стоял возле Мэри Феликс, не в силах ей помочь. Им владела боль, а болью владел Нокс. Когда маг взмахом руки велел ему войти в круг, Буль шагнул мимо Мэри и подошел к пятиугольному алтарю. В кованой металлической урне стояла вертикально черная игла. Нокс вытащил ее и начал петь на языке столь древнем, что лишь голос самого Нокса еще мог произнести эти слова.

Повиснув между лучистыми ореолами толстых черных свеч, из руки Нокса смотрела на Буля ядовитая игла. Со всех сторон пододвинулись злобные ангелы, пробираясь между мертвыми телами своих хозяев. И с ними пришли воспоминания Буля.

Уже наполовину он был призраком, но его жизнь мелькнула перед ним как в калейдоскопе. Он вспомнил Ирт. Снова увидел крутые улицы, лестницы дорог, резные крыши и дымные фабрики Заксара, города на утесах. Вспомнил свою жизнь вора, оттуда воспоминания потянулись дальше, в детство, в заросшие сумахом трущобы заводской окраины. Он тогда жил диким зверенышем среди фабрик, подбирая еду на пустырях и во дворах, иногда крал ее с подоконников, с птичьих кормушек на домах, где обитали рабочие. Всю свою жизнь он бегал по этим угловатым переулкам и кривым лестницам, по каменным полкам, где все время сочилась вода. И потом, перед этой жизнью, вспомнилась ему преджизнь…

10 У ЛУНЫ ЕСТЬ КНИГА

На Неморе, среди Светлых Миров, кобольды своим волшебством сливали гаметы разумных смертных и животных. Так появлялись зверолюди. Когда-то в прошлом, задолго до сиротского детства Бульдога, кобольды Неморы соединили пса и смертного и создали его предков. Его кровь это помнила. Из этих воспоминаний древних хранилищ его тела Нокс извлек весь Чарм ободранного человека.

Буль дернулся в судороге, став простым смертным. Такое разделение смертного и зверя было бы невозможным в горячей реальности Светлых Миров. Но магия Нокса родилась на Темном Берегу, и ее холодная убедительность, накопленная за семь тысяч лет, умела извлечь из тела Бульдога Чарм его меток зверя, оставив лишь смертную мякину.

Ноксу нужен был животный Чарм, ибо им он мог управлять. Если бы он взял и людской Чарм жертвы, он бы загрязнил себя ее человеческой сутью, а это ему было не надо.

Черная игла засветилась животным Чармом, взятым у Буля. Нокс величественно маршировал вокруг алтаря, воздев сияющую иглу. Подойдя к Деве, он осклабился, показав стоящему над ней злобному ангелу мелкие зубы. Потом он повернулся к Весам, и сверкающая игла с шипением втянула в себя эффлювиальный дым злобного ангела. Тело Весов шлепнулось, как выброшенная на берег рыба, и церемониальная мантия обвисла на горсточке пепла.

Нокс стал выше, мощнее от набранной жизненной силы. Он приблизился к Скорпиону, и снова мелькнула игла. Злобный ангел исчез, поглощенный разгорающейся аурой Нокса. Пустое тело Скорпиона рухнуло на доски и превратилось в собственную пепельную тень. Черная пыль посыпалась с лица и рук Нокса, оставляя графитовый след на его пути к Стрельцу. Силуэт ангела наклонился к Ноксу, жаждая поглощения, желая войти в его магическое сияние.

Ударила ядовитая игла, дым ангела воссиял вокруг Нокса, распростертое тело рассыпалось пеплом. Телесные тона возникли на лбу Нокса, щетина показалась на лысине. Вбирая в себя силу жизни очередного члена ковена, он становился все моложе и сильнее. Старая некротическая кожа слезала, и постепенно появлялось на свет тело юноши. Когда Нокс втянул в себя силу Льва и встал снова перед Девой, на ее злобного ангела гордо смотрело загорелое лицо, и длинные черные волосы рассыпались по широким плечам.

— Ты не умрешь, — провозгласил он, показав в улыбке великолепные зубы, — ибо с тобой, Мэри Феликс, я построю Мэйленд, ковен моей новой весны. — Миндалевидные глаза, карие и ясные, спокойно смотрели в злобное лицо астральной тени. — Спустись и подними ее, дабы и Мэйленд поднялся с нею.

Злобный ангел повиновался. Его призрачный силуэт влился в простертое тело Мэри, и она встрепенулась, приходя в себя. Как лунатик, она встала на ноги, и ангел отступил от нее, трепеща крыльями в воздухе, как папиросная бумага над горящей лампой.

Мэри заморгала, пытаясь понять, где она. Красивый мужчина, стоящий перед нею — это был омоложенный Нокс. Это она поняла не только по черной игле в его руке, но и по резкой команде, которой он подозвал ее ангела. Они вдвоем шагнули к алтарю, и ангел обернулся к ней ее собственным лицом, только жестоким и резким. Тень взяла в руки пламя свечей и взорвалась яркой солнечной пылью, став шаром пыльцы, окружившей пепельный круг.

Благоуханный бальзамический ветер развеял пепел, оставив лишь одиннадцать мантий с пятнами сажи.

— Октоберленда больше нет, — объявил Нокс мелодичным голосом и бросил иглу на окровавленное тело Буля. От ее прикосновения Буль вспыхнул синим пламенем, оболочкой вертящихся газовых языков и летящих искр. Тело не шевельнулось — огонь его не коснулся, выгорала лишь остаточная волшебная сила.

С хлопком наступила тьма, погасив весь свет в лишенном окон зале ковена. Синяя ночь вдруг встала в дверях, из которых выходил Нокс. И снова тьма поглотила все, когда он закрыл дверь.

Мэри вдохнула росистую прохладу и свежесть мшистого ручья, опьяненного вешней водой. Не было ни искорки света, слышалось только завывание дымохода на гребне крыши — и ни звука больше. Мэри шагнула вперед, нащупывая алтарь. Ее рука коснулась липкой плоти, и раздался резкий вскрик Буля.

Прикосновение Мэри разбило чары Нокса, и Буль забился с мучительным воем. Он очнулся, охваченный болью, вопил каждый кусочек содранной кожи. Так невыносим был его крик, что Мэри отшатнулась, упала наземь и замерла.

Снаружи молодой Нокс вытянул руки до отказа, будто обнимая этот крик — крик рождения его новой жизни. Боль не убьет Буля на месте. Этот человек явился со Светлых Миров, и на Темном Берегу ему не так-то легко умереть. На это уйдет время. Но после его долгих страданий и неизбежной смерти Нокс будет единственным обладателем его Чарма. С таким Чармом сила молодости сохранится у него на много столетий.

Безумные крики стали тише. Нокс опустил руки, потряс ими как боксер перед очередным раундом. Он стоял в свете луны и городских огней, ощущая мышцы на костях, трогая сам себя, сгибая и разгибая суставы, подпрыгивая от радости. И испустил волчий вой.

— У луны есть книга, — запел он из песни, которую пела ему в детстве мать в грязной деревне. — У луны есть книга, и на каждой странице записаны в ней имена псов.

Он рассмеялся в семитысячелетнюю даль, и ему ответило эхо из синей дымки гор Загроса.

— Внеси мое имя в эту книгу, мать! — крикнул он на диалекте своего детства. — Я — кочевник столетий. Я — пес вечности!

Он с радостным воплем запрыгал в лабиринте дымовых труб и воздуховодов. Потом встал на колени и снова завыл в небесную синь, отражающую буквы закона:

Слабые наследуют землю — сильные возьмут небеса.

Он встал и легкой походкой стал обходить крышу. С осанкой царя обозревал Нокс город. Казалось, перед ним был Вавилон, который выводил случайный узор света, чтобы написать о важном под небесами. Походка Нокса стала быстрой, пружинистой, он вспомнил песчаные террасы, покрывающие разорванные библиотеки и развалины, где когда-то текли райские воды. И он рассмеялся разрушительной силе времени — сами пророки стали всего лишь песком пустыни.

Буль орал из водонапорного бака, как кочевник, укрощающий верблюда, потом крик сменился хныканьем и молчанием. Смерть танцевала во тьме зала ковена, уводя Буля в недожизнь, в пещеры ада, где храмовые города империй стояли как монументы из дерьма. А Нокс танцевал на крыше, танцевал, смеялся и снова танцевал в такт слышимой во всем его существе внутренней музыке, и звезды были его победными струнами.

Он остановился у парапета крыши и радостно посмотрел на огни города. Это был холодный огонь Геенны, лишенное жара сияние места жертвоприношения. Как полярные сияния завешивали пустоту над алтарем планеты, как в северной тайге и тундре жизнь замирала, смиряясь перед камнем, так и здесь камень поднимался служить разуму. Нокс своей жизнью соединил крайности. Он принес очень старое в очень новое, и теперь мир будет ему подчиняться.