Глава 15

Стук, резкий стук, грохот в дверь квартиры напугал Нину. Она вскочила, толкнув стол, от чего кусочки стекла, которые она так старательно разобрала по размеру, цвету и фактуре, вновь перемешались. В это время дня она никого не ожидала и работала над новой композицией. Из магнитофона лилась «Маленькая ночная серенада», а она сама во всю мощь легких распевала «Песню мельника», совершенно не в тональности, и чудесный вальс Сондхейма звучал, как атональное произведение Стравинского. Сэм, мирный дневной сон которого был грубо нарушен, залаял.

— Какого черта?..

— Нина, открой. Это я, Исайя.

Нина посмотрела в глазок и распахнула дверь.

— Кто впустил тебя в подъезд?

— Кто-то выходил — да какая разница? Даже ты мне не доверяешь! — Он был в ярости.

— Разумеется, доверяю. Да что происходит? Выпьешь чего-нибудь?

— Да, тройной «Лонг-Айленд».

— Сейчас одиннадцать утра. Это немыслимо.

— Шутка. Полагаешь, у меня нет чувства юмора? Я что, полный идиот?

Это был совсем не тот Исайя, которого она знала.

— Сядь, — скомандовала Нина. — Рассказывай, что случилось.

— Вот! — Он протянул ей изжеванный экземпляр журнала «Нью-Йорк».

— Ты бесишься оттого, что один из псов сожрал журнал? Так прекрати гулять с питбулями.

— Ни один из моих, как ты их называешь, кстати, неправильно, «питбулей» этого не делал. Не будь су-у-укой и выслушай.

Нина терпеть не могла, когда ее называли сукой, не важно, с какой интонацией. Услышав это слово, она всякий раз морщилась. Обращение из той же серии, что и «цыпочка». Нина никогда не назвала бы себя феминисткой, она вообще ненавидела ярлыки — как будто не каждая женщина хочет одинаковой с мужчинами оплаты за одинаковую работу, избирательных прав, свободы жить и действовать. Но, Боже Всемогущий, если фильм не про автогонки, кунг-фу или голые сиськи — это для «цыпочек». Если вы настолько сильная, жесткая и бескомпромиссная женщина, что создали многомиллиардную империю, вас отправляют в тюрьму! А если у вас есть собственное мнение, вы просто сука или су-у-ука, то есть по-собачьи «мама».

— Да, я «су-у-ука» и горжусь этим.

— А я черный и этим горжусь.

— Именно так. Хотя у тебя нет никаких прав меня так называть.

Ее слова и тон, которым они были произнесены, пробились сквозь его истерику.

— Прости, Нина. Просто я очень расстроен, и мне показалось, что ты меня не слушаешь.

Минута молчания, пока они принимали и прощали друг друга.

— Сука, — наконец фыркнул он.

Нина расхохоталась, села и посмотрела на выделенный заголовок. «Можно ли доверять собачьим нянькам?» Она понадеялась, что Исайя не заметил, как ее лицо мгновенно стало мертвенно-бледным. Но Исайя просто сидел, вытянувшись и скрестив ноги, устремив глаза в потолок и запрокинув голову, так что его дреды свисали почти до пола.

— Поверишь…

— Тихо! — Нина сделала вид, что внимательно читает, пытаясь восстановить дыхание.

Он почесал Сэма за ухом.

— Они думают, что соб…

— Тихо! — вновь шикнула на него Нина. Он выпрямился:

— Ты не могла бы, мать твою, поторопиться и прочесть эту долбаную статью, чтобы мы могли, мать их так, обсудить ее?

Нина поднялась, ушла с журналом в спальню и прикрыла за собой дверь. Она едва дышала. Не может быть, чтобы Исайя знал! Но сегодня утром она рылась в квартире у Квинтов и наткнулась…

После прошлого обыска прошло много времени, и Нина предвкушала успех. Да, каждый день она заходила чуть дальше, видела чуть больше, прислушивалась чуть внимательнее. Но всегда чуть-чуть не до конца. Возможно, именно волнение подтолкнуло ее — убежденность Клэр в том, что она отрицает собственную жизнь, или предстоящее свидание с Дэниелом. У кого-то на такой случай припасен шоколадный батончик. А она, спустив с поводка Кинга, вошла в квартиру, влекомая серебряной шкатулкой на каминной полке в гостиной. Роскошная комната, простая и элегантная, что удивительно, учитывая, сколь хлопотливо хозяева заботятся о своей собаке. Этого пса кормили свежей органической говядиной и обряжали в пальто, когда на улице холодало.

Но самый большой сюрприз ждал Нину впереди.

Утреннее солнце падало на серебряную шкатулку, так что она, казалось, светилась изнутри. Итак, Квинты на работе, Нина шагнула в гостиную и открыла шкатулку. Она была набита косячками, идеально свернутыми, аккуратно уложенными, как сардины в банке, полностью готовыми к употреблению. Нина припомнила времена, когда курение травки было частью альтернативного образа жизни. Вы курите траву — значит, вы крутой. Ныне это стало принадлежностью массовой культуры, сошло со сцены, погибло — скоро можно будет купить в супермаркете. Вот поэтому в Америке никогда не будет революции, подумала Нина, потому что все, в конечном счете становится достоянием всех. Что, конечно, хорошо с демократической точки зрения. Если не превращается в противоположность.

Итак, нет дыма без огня, и следующим пунктом стал холодильник. Она пошла в кухню, и инстинкт ее не подвел. Три стеклянные банки, вроде тех, в каких хранят варенье, герметично закрывающихся, до краев наполненные травой.

Что ж, если есть недуг, должны быть средства первой помощи, и Нина направилась в хозяйскую ванную. В аптечке обнаружились все самые современные препараты, представленные на рынке. Амбиен и паксил, ксанакс и велбутрин, золофт и перкоцет, прозак и валиум, викодин и ативан. У них был даже кломикалм, успокоительное для собак.

Да, в эту игру можно играть всей семьей.

Подозревая хозяев в более значительных грехах, Нина заглянула во встроенные шкафы в спальне, в ящики тумбочек, в комоды. Но ничего контрабандного более не обнаружила. Вибратор и несколько сексуальных игрушек, но, в общем, не о чем говорить. У Кайев она видела гораздо больше поразительных забавных приспособлений. У тех Кайев, хозяев сумасшедшей, воющей на луну, лающей на самолеты, гоняющейся за инопланетянами Люси, помесь колли и бог знает кого.

И она ушла.

Но прежде стянула один косячок из серебряной шкатулки на камине. Сейчас она выдвинула ящик тумбочки, и — да вот он.

Она поискала в статье свое имя, в ужасе от того, что кто-то вывел ее на чистую воду. С облегчением поняв, что ничего подобного не случилось, она расслабилась, и ей тут же стало противно. И оттого, что журнал пишет о такой ерунде, как будто не существует вещей поважнее, но гораздо более оттого, что почувствовала себя подлой воришкой.

Нина решила в следующий же раз, когда возьмет Кинга, вернуть косячок на место. Она действительно зашла слишком далеко. Рыться в вещах — это одно, но брать их — совершенно другое дело.

Когда Нина вышла из спальни, Исайя дремал на террасе в одном из старых шезлонгов.

Она присела рядом с ним, тихонько подтолкнула:

— Исайя…

Он распахнул глаза. Придя в себя и осознав, где он, кто перед ним, Исайя подскочил и тут же спросил:

— Ну что, ты знаешь кого-нибудь, кто занимается тем дерьмом, что описано в статье? Собачью няньку, которая роется в шкафах? Или занимается сексом в чужой квартире? Примеряет чужую одежду? Хоть одного?

— Нет, ни одного, я точно такого не делаю. А ты? Каждый, кого я знаю, следует принципу «вошел и вышел». Кем надо быть, чтобы творить подобное?

— Заниматься любовью на полу! Да я чувствую себя виноватым, если приходится зайти пописать!

— Да, я тоже! — Нина чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Она вся взмокла.

— Какое дерьмо! Клевета! Настоящая клевета! Верно?

— Как мне кажется, они говорят о парочке собачьих нянек, чьи забавы, по их предположениям, свойственны всем, занимающимся в Нью-Йорке подобным ремеслом, и на этом основании стряпают клеветническую статью. И все для того, чтобы привлечь читателей!

— Ага, но даже для них это ниже некуда. Мне надоело, надоело, надоело! Нас унижают и оскорбляют за то, что мы осмелились выполнять работу, на которую мало кто отваживается.

— Бывает и хуже. Ты не читал статей о горничных и нянях, которые якобы воруют или спят на работе? Или бесконечно смотрят телевизор и болтают по телефону. Нас будто считают бывшими уголовниками! Мы бывшие заключенные!

— Я и есть бывший зэк, — сказал Исайя, и оба рассмеялись. — Знаешь что? — начал он, поднимаясь и окидывая взглядом парк. — Я организую профсоюз. Точно, детка, говорю тебе. Я намерен объединить всех собачьих нянек Нью-Йорка — нет, Америки…

— Всей Северной Америки, мира!

— Чтобы создать профсоюз, защищающий наши права и заработную плату.

Нина внимательно посмотрела на Исайю. Он сумеет, наверняка! Ей стало стыдно.

Минут через пять Исайя ушел, и Нина вернулась к своей работе. Понадобится время, чтобы сосредоточиться. Она именно так представляла себе процесс творчества: освободить голову от мусора — от того, чего стыдишься, что необходимо сделать, что нужно сказать, от того, как Дэниел посмотрел на нее, от мыслей, что нужно купить короткую юбочку, вымыть туалет, вернуть похищенное. Опустошить голову! И обратно — в королевство камешков, стеклышек, проволочек, цвета, фактуры, чувств и достижений. Далеко-далеко от ее реальности.

Зазвонил телефон. Песенка «Впустите клоунов».

— Алло.

— Это я, Клэр. Я могу прийти? Мне нужно кое-что тебе рассказать.

— Мне тоже. Я сто раз звонила тебе. Пыталась…

— Я первая!

— Почему это? На каком основании ты лезешь вперед? — возмутилась Нина.

— Потому что это я тебе звоню.

— И что? Значит, я адресат, и вежливо будет пропустить меня вперед.

— Нет, я не слушаю, — заявила Клэр и принялась орать в трубку: — Да-да-да-да-да-да!..

— Ладно, рассказывай.

— Я иду.

Раздался звонок в дверь.

— Не клади трубку, ко мне кто-то пришел, — быстро проговорила Нина и, положив телефон на стол, кинулась к домофону: — Кто там?

— Это я, Клэр.

— Но как… — Нина недоуменно переводила взгляд с телефона на дверь, совершенно обескураженная.

— Да впусти же меня! — проорала Клэр в телефонную трубку и домофон одновременно.

Нина нажала кнопку, отключила телефон и вернулась к двери в ожидании стука. Слышно было, как Клэр бежит по лестнице. Нина распахнула дверь. Подруги обнялись, причем Клэр запыхалась и вспотела (причина для подобного должна была быть крайне серьезная), и они разом заговорили.

— Меня позвали обратно! — прошептала Клэр.

— У меня сегодня свидание с Дэниелом! — прошептала Нина.

Обе взглянули друг на друга и испустили двойной вопль. Да такой, что разбудили бы весь дом, если бы кто-нибудь умудрился задремать в этот жаркий, душный полдень.

Загрузка...