Он, она и ...собака

Глава 22

Итак, у Нины был секс с Дэниелом. С тем самым Дэниелом, в которого она сначала влюбилась, о котором мечтала, с которым занималась любовью в своих фантазиях. Но это был вовсе не тот Дэниел, что отчитывал гнусного типа в льняном костюме, что играл для нее на тромбоне, помогал ей как родственник, когда случилось несчастье с ее коленом, не тот, кто целовал ее на террасе. Тот Дэниел, которого она знала, вовсе даже не Дэниел, а Билли, брат-близнец Дэниела. Этот Билли, добрый, мрачный, интересный и нудный, сдержанный и душевный, поборник морали, лгал ей. Несколько месяцев.

И вот теперь она влюблена в лживого ублюдка.

Но занималась сексом с ублюдочным братцем лживого ублюдка.

И хотя она чувствовала себя дурой и была в ярости, то есть разъяренной дурой, она должна была все же признать, что, пожалуй, ощущает себя помолодевшей. Как в те времена, когда училась в колледже и совершала много-много-много сексуальных ошибок. (Но всегда безопасных — это единственное, за чем она строго следила. Секс должен вас будоражить, а не убивать.) Разница состояла в том, что тогда не о чем было жалеть. Сейчас же она чувствовала и боль, и раскаяние, и гнев, будто какой-нибудь урод в «хаммере» подрезал ее, заставив резко свернуть, и от этого пострадал Сэм, или Боно, или Мими, или Клэр — кто-то, кого она всем сердцем любила.

Но виноват ли в этом урод в «хаммере»? Или виновата она? Не слишком ли быстро ехала? Может, вертела головой по сторонам, вместо того чтобы смотреть на дорогу? Или отвлекалась на разные глупости, болтала по телефону, меняла диск, вместо того чтобы следить за дорожными знаками?

Она хотела бы заявить, что не виновата, но действительно влюбилась в парня по дурацким причинам. Хотя позже влюбилась в его близнеца уже по причинам вполне достойным. Как же неприятно и неловко обвинять! Насколько легче быть обиженной и страдать… Она обманута. Она занималась сексом в результате обмана.

И пора было идти гулять с собаками.

Впрочем, собаки и все остальные могут отправляться ко всем чертям.

Она собиралась оставаться здесь, в своем душе, под потоком горячей воды, стекавшей по лицу вперемешку со слезами, еще не меньше часа. Но не могла. Или могла? Она ведь собачья нянька, и это святая правда.

Никаких уловок, лукавства, притворства. Или все-таки? На нее всегда можно рассчитывать, если нужно погулять с собакой. Это правда? А разве она не временно занимается этой работой, пока решает, что делать с собственной жизнью? Разве она не лжет, когда говорит, что это и есть ее жизнь? Разве не были полным и абсолютным враньем ее слова о том, что она ничего больше от жизни не хочет?

Раньше она боялась, что ее выведут на чистую воду — выяснится, что она неталантлива, неумна, вообще ничего собой не представляет.

Но разве это не было ложью? Разве не ложь — притворяться, что ничего не ждешь, не имеешь никаких стремлений? Как страшно признать свое стремление чего-то достигнуть — а потом страдать от провалов и утрат или, что хуже, быть недостойной этого! С горы падать больнее, чем с кочки. Настоящей смелостью было бы признать, что чего-то стоишь, что талантлива, и доказать это. Это и есть страшная тайна Нины? Она честолюбива, считает себя особенной, знает, что талантлива, прекрасна и необыкновенна. Но Боже упаси признаться в этом, произнести вслух, жить, подтверждая это. Поскольку она трусливая кошка. Или в ее случае собака. Трусливая. Вот так просто.

Мошенница, самозванка. Как Билли — Дэниел.

И она сделала то, что на ее месте сделала бы любая обиженная и разгневанная женщина. Улеглась в постель. Насухо вытерлась, надела трусики и очередную университетскую футболку, опустила жалюзи и свернулась калачиком под одеялом.

Она проспала двенадцать часов.

Пропустила утренние прогулки. Проснулась только потому, что Сэм и Мими вскарабкались на кровать, толкали ее, облизывали и скулили. Им нужно выйти. Немедленно.

Она поднялась, переоделась, вывела псов на коротенькую прогулку, позволив им справить нужду и немножко побегать. Колено сгибалось с трудом и чуть подрагивало, но слушалось исправно. Вернувшись домой, она накормила собак, налила им свежей воды и вновь улеглась в постель. Сэм смотрел на нее участливо, понимая, что дела плохи.

Первый звонок раздался в девять утра. Она слышала, как сработал автоответчик и тупой гнусный голос Джима Осборна орал, что Люка уже навалила на полу кучу и так далее и тому подобное.

Нина уменьшила громкость телефона, повернулась на другой бок и натянула на голову одеяло.

Через две минуты раздался следующий звонок. А потом еще один, и еще, пока она наконец не догадалась позвонить Исайе. Его не оказалось дома, и она оставила сообщение:

«Привет, это я, Нина, и я устала как собака, так сказать. Ха-ха-ха! Прошу тебя погулять вместо меня. Сделаешь, ладно? Надеюсь, это ненадолго. Полагаю, на пару дней. Не знаю. Просто не могу встать с кровати. И выйти из дому. В ближайшем будущем. Спасибо. Всех буду направлять к тебе. Спасибо. И не звони мне. Я буду спать, ладно?»

Потом сменила запись в своем автоответчике на следующую:

«Привет, это Нина, которая гуляет с собаками. У меня непредвиденные обстоятельства — ничего серьезного, — но в течение нескольких дней я не смогу гулять с вашими питомцами. Пожалуйста, звоните Исайе Уоллесу, 579-2120. Он очень хороший, надежный и ответственный. Э-э… спасибо. Пока».

Потом она позвонила хозяевам тех собак, с которыми гуляла постоянно, и либо поговорила с ними лично, либо оставила сообщение с номером телефона Исайи.

Через двадцать семь минут с делами было покончено. Если б она знала, как легко быть ответственно безответственной, может, осуществила бы это раньше.

И пошла спать дальше.

Когда Нина проснулась, на часах было пять пополудни. Проснулась она с тяжелой головой, глянула на часы и удивилась: как же быстро пролетел день! Сэм и Мими, по обе стороны кровати, таращились на нее, высунув языки и виляя хвостами, как полицейские собаки, обнаружившие мертвое тело.

— Привет, ребята. Мамочка проснулась.

Сэм гавкнул.

— Ладно, ладно, — пробормотала Нина. Натянула старые шорты, ботинки и вывела псов на улицу. Жаль, что она не может попросить Исайю гулять еще и с ними, тогда можно было бы вообще не выходить из дому.

Дома она разделась. Стоя у холодильника, съела йогурт и банан и вернулась в кровать.

До шести утра она спала. Сэм и Мими тоже мирно дремали у нее в ногах. Прозвенел будильник. Нина побрела в ванную.

И только там она сообразила, что кто-то трезвонит в домофон. Нина решила не обращать внимания. Нелегкая задача. Дз-з-зинь, дз-з-зинь, дз-з-зинь — несмолкаемый трезвон.

Она присела на унитаз, поднялась, бросила взгляд в зеркало. Дз-з-зинь, дз-з-зинь, дз-з-зинь!

Да… Выглядит она дерьмово. А чувствует себя еще хуже.

Дз-з-зинь, дз-з-зинь, дз-з-зинь. Снова, и снова, и снова.

Она доковыляла до двери и нажала кнопку домофона.

— Пошел вон! — с ходу рявкнула она в трубку.

— Впусти меня, — донесся голос Клэр.

— И меня! — Голос Исайи.

Они что, оба внизу у подъезда? Вот совпадение! Нина впустила их, открыла входную дверь и поставила воду для кофе. В ее планы не входило просыпаться окончательно, но все-таки гости пришли.

Она услышала шаги на лестнице, стук и звук открывающейся двери.

— Нина, где ты, черт побери? — позвала Клэр.

— Она здесь. Посмотри-ка на нее. Девушка в полном дерьме, — констатировал Исайя.

— Я тоже рада вас видеть, — отозвалась Нина, стоя у раскрытого холодильника. — Что это вы, ребята, поднялись ни свет ни заря? Сейчас только шесть, а?

— Мы беспокоились, — сообщила Клэр.

Нина переводила взгляд с Клэр на Исайю, с Исайи на Клэр и пыталась привести мысли в порядок. Она несколько растерялась, не понимая, кто здесь кто и что вообще происходит.

— Ребята, вы?..

Улыбка на лице Клэр по ширине и великолепию вполне могла соперничать с мостом «Золотые Ворота». Она обняла Исайю за талию, а тот обнял ее за плечи.

— Да, мы! — радостно заявила Клэр. И улыбнулась Исайе. Тот в ответ расцвел совершенно сумасшедшей ослепительной улыбкой.

«Боже правый, а ведь эти двое влюблены!» — подумала Нина. Ее затошнило.

— Как замечательно! — воскликнула она. — Но где, как вы…

— Здесь, — доложила Клэр. — Когда ты повредила ногу. Я пришла, а Из…

— Нет, ты как раз уходила, а я пришел…

— Из? — недоверчиво переспросила Нина. — Ты называешь его Из?

— Вообще-то, — Клэр покраснела, — я называю его Иззи.

— Я всегда считала тебя примерным еврейским мальчиком, — хмыкнула Нина.

Исайя тряхнул дредами и расхохотался:

— А мне все равно. Пусть называет как хочет. И они вновь улыбнулись друг другу.

— Я пошла в кровать, — буркнула Нина, повернулась и двинулась в спальню.

— Э, мамаша, не так быстро, — заволновался Исайя.

— Не смей уходить, — возмутилась Клэр.

Нина обернулась, встала руки в боки, как нахальный подросток, которого вот-вот начнут допрашивать родители о его похождениях.

— Что с тобой? — спросила Клэр. — Ты провалялась в постели два дня. Ты заболела? Врача вызывала?

Нина молча устремилась в спальню.

— Я с тобой разговариваю! — крикнула Клэр и поспешила следом, волоча за собой Исайю. — Что происходит?

Нина забралась в постель и натянула одеяло до подбородка. Если с ней разговаривают как с ребенком, тогда и она будет себя так вести!

— Я переспала с Дэниелом, — пробурчала она, вовсе не по-детски.

Клэр улыбнулась:

— Ни-на-а! Это чудесно! — Она присела на кровать рядом с Ниной, поправила ей прядь волос надо лбом. — Но я не понимаю…

— Это был не Дэниел. Я перепутала. Это был его брат. Близнец.

— Что?

— Я переспала с Дэниелом, но он оказался не Дэниел…

— Погоди-ка, — перебил Исайя, присаживаясь с другой стороны кровати. — Ты хочешь сказать, что у Дэниела есть брат-близнец и ты переспала с ним?

— Не совсем так. Дэниел — это вообще не Дэниел, а Билли, брат-близнец Дэниела. Но я этого не поняла, поэтому когда Дэниел ко мне пришел, я решила, что он Билли-Дэниел, а не Дэниел-Дэниел, и переспала с ним. Но это был Дэниел, а не Билли, а я не знала. А на самом деле мне нравится Билли. Нравился.

— Шекспир! — восхищенно протянула Клэр. Нина, не находившая в этом ничего смешного, лишь бросила на подругу короткий взгляд, злобно сощурившись.

— И что, хороший был секс? — осведомилась Клэр.

— Да не в этом дело! — простонала Нина. — И кстати, так себе.

На этом месте Сэм и Мими, не желая оставаться в стороне, вспрыгнули на постель и устроились в ногах у Нины. Теперь на одной кровати сгрудились трое взрослых и две собаки.

— И потому ты пребываешь в постели, забыла о своих обязанностях, перестала мыться, уж прости за откровенность, короче говоря, отрешилась от всего мира? Причина — переспала не с тем парнем? Алло-о-о-о! А ты не делала этого раньше, раз сто?

— Она влюблена в него, ты что, не видишь? — вмешался Исайя.

— Правда? — изумилась Клэр.

— Да, — прошептала Нина, прикрыв глаза. — Да.

— В того, которого зовут Билли?

— Да, Билли-лжец. В того, который все время говорил, что он Дэниел. Я думала, это он живет в той квартире с Сидом, что он путешествует и что он успешный адвокат, и…

— Но вся эта ерунда ничего не значит. С каких это пор ты судишь о книге по обложке? Кто это говорит, а?

— Полегче, детка, — ласково осадил подружку Исайя. — Не забывай, она переспала с братом-близнецом парня, который ей очень правится!

Он изо всех сил пытался понять и объяснить Нинину выходку.

— Удивляюсь тебе, Нина, — вздохнула Клэр.

— Да пошла ты!

— Сама ты пошла! — Клэр повернулась к Исайе: — Пойдем отсюда! Я чувствую, что начинаю заболевать.

— Точно, идите. Убирайтесь вон! И оставьте меня в покое.

— Не волнуйся, я уйду. Может, пока ты тут валяешься, маленькая Мисс Мне Так Себя Жаль, подумаешь, почему этот Билли тебе так дорог и что это определенно не имеет никакого отношения к тому, где он живет, какая у него собака и чем он зарабатывает на жизнь?

— Дело не в этом, — едва слышно пролепетала Нина. — Дело во вранье. Я принимала его не за того.

— Правда? Ты влюбилась в него, потому что он юрист? — воскликнула Клэр. — Ха! Ха-ха-ха!

Они с Исайей встали с кровати и вышли из комнаты.

— Сама «ха!» Он мне солгал! — крикнула им вслед Нина.

— Так поговори с ним! — бросила Клэр и захлопнула за собой дверь.

Но Сэм и Мими тут же подскочили к двери, тявкая и скуля, чтобы кто-нибудь вывел их погулять. Через мгновение вернулся Исайя и заглянул к ней:

— Я их выведу. Пошли, ребятки!

И собаки помчались вниз на короткую прогулку.

Оставшись наконец в одиночестве, Нина поплакала и уснула. Она не слышала, как вернулись собаки, и вообще не просыпалась, пока около трех часов дня ее не разбудил сигнал домофона.

Проснувшись при ярком свете солнца, бившем в окно, Нина некоторое время пребывала в ступоре. В комнате было жарко. С утра Нина забыла включить кондиционер и теперь обливалась потом. Мими и Сэм изнывали от нетерпения, подталкивали Нину влажными носами, метались к входной двери и обратно. Потом остановились, нетерпеливо вывалили языки и принялись перебирать лапами и подпрыгивать. Будь у них руки, они наверняка демонстративно зажали бы их в промежности.

Первым делом Нина подошла к домофону:

— Кто там?

— Это я, Боно. Ты в порядке? Я могу подняться?

Нина закатила глаза к потолку. Потом перевела взгляд на собак и ответила:

— Я спускаюсь. Дай мне минутку.

Она сходила в туалет, посмотрела на себя в зеркало, прыгнула в душ, умылась, вытерлась, оделась, нацепила на собак ошейники, пристегнула поводки и через семь минут была внизу. В глубине души надеясь, что Боно потерял терпение и ушел.

Но он сидел на ступеньках у входа, лизал мороженое.

— Она жива! Она живааааа! — радостно заорал Боно.

Нине было совсем не весело, она хотела развернуться и удалиться домой, но собаки потянули ее вперед, к парку, где они не были уже несколько дней.

— И где ты скрывалась? — поинтересовался Боно.

— Какое твое дело?

— Тебе что, десять лет? «Какое твое дело?»! Так говорят придурки в школе, хулиганы и тупицы.

— Слушай, Бон, я не в настроении…

— Ты говоришь как моя мама.

Тут Нина взъярилась. Будь у нее на шее шерсть, как у Сэма, она точно встала бы дыбом, клыки обнажились бы, а из горла вырвался бы грозный рык. Но она произнесла только:

— Заткнись.

Резко развернулась и потащила собак обратно домой. Боно едва поспевал за ними.

— Я просто соскучился по собакам, хотел погулять. Я соскучился…

Нина остановилась так внезапно, что Боно едва не налетел на нее.

— Я тебе не мама. У тебя есть мама. Прекрати мне надоедать. Иди играй в футбол, как нормальный мальчишка. Покатайся на велике, да что угодно! Только оставь меня в покое!

Боно молчал, повесив голову.

Они дошли до Нининого подъезда. Тут Боно поднял на Нину глаза. Мокрое от слез лицо его покраснело, слезы капали с подбородка.

— Ты застряла в своем настроении и не можешь из него выбраться! — крикнул он. — Хочешь узнать, откуда я это взял? Ну давай, спроси. Спроси меня!

О Господи, подумала Нина. О Господи! Она никогда не сможет дать этому ребенку то, что ему нужно. Но она не была совсем уж стервой, поэтому, вздохнув, спросила:

— Ну ладно, откуда эта цитата? — Хотя, конечно, прекрасно знала и сама.

А он ответил:

— Ты мне не мама. Я тебе не обязан говорить. Иди домой.

Так она и сделала. Обратно на пятый этаж, в неприбранную квартиру, в пустую дзэнскую спальню, в кровать, где не было ни Билли, ни Дэниела, ни Клэр, ни Исайи, ни Боно. Только два храпящих пса и ее собственное холодное каменное сердце.

Прошло еще два дня. Нина выбиралась из постели только поесть, сходить в туалет и погулять с собаками. Собаки уже начали надоедать друг другу. Мими дразнила Сэма, как маленькая сестренка дразнит старшего брата, а Сэм рычал, стоило Мими приблизиться к нему. Никто не звонил. Никто не приходил. Нина невольно сравнивала нынешнее свое затворничество с тем, когда она повредила колено. Тогда в квартире было полно людей, еды и подарков. Сейчас, когда травма была гораздо серьезнее, а боль гораздо сильнее и глубже, никто не пришел к ней с того самого утра, как она накричала на Клэр и Боно.

Да и с чего бы? В квартире не прибрано, от нее самой наверняка воняет, она более чем раздражена и в состоянии еще большей жалости к себе, чем после развода. И отчего? Потому что ее обманули? Она была дурой? И вела себя глупо? Нет, за этим стоит что-то еще, более глобальное, космическое. Неизбежность одиночества, даже в том маловероятном случае, когда встречаешь человека, которого можно полюбить.

А тут еще пропал чертов косячок, который она положила в тумбочку, а теперь, кажется, потеряла. Но она же помнила, как клала его туда! И не помнила, чтобы выкурила, но, может, действительно позабыла? Это все равно что разыскивать носок в стиральной машине или двадцатку в бумажнике. Вечная таинственная история «Я могу поклясться, что клал это сюда».

А может, пока она лежала в больнице, кто-то пробрался в ее квартиру и… может, она сама, шпионка, стала жертвой шпионажа! И кто-то стащил ее косячок, как она сама стащила его, так что жаловаться не на что. Вполне вероятно, ведь жизнь циклична, все приходит и уходит и все берут чужое…

И Нина сделала то, что всегда делала в подобных случаях, как будто прошлый опыт ее ничему не научил.

Она позвонила маме.

— Мам, это я, Нина, твоя дочь.

— Привет, дорогая, это я, мама, твоя мама.

— Я неважно себя чувствую, — сказала она.

— Ты заболела, милая? Врача вызывала?

— Нет, здоровье в порядке.

— Рядом с тобой столько славных друзей!

— Да, верно, они замечательные. Пауза.

— Ты печальна, дорогая. Что-то случилось?

— Да нет, все в порядке.

— Что-то произошло. Расскажи мне.

— Ничего.

— Ничего? Тогда почему такое несчастное лицо? Я тебя не вижу, но знаю, что лицо несчастное. Я мать. А матери знают такие вещи.

— Ты будешь смеяться, — сказала Нина, стараясь, чтобы это не прозвучало саркастически.

— Так расскажи.

Вновь пауза — Нина думала, что сказать.

— Я влюбилась, мам.

— Ох, дорогая, это замечательно! — В ответ Нина расплакалась. — Считается, что это делает людей счастливыми.

Нина рассмеялась:

— Да, я знаю.

— Знаешь, дорогая, постарайся на этот раз не испортить дело.

Вот оно: пощечина, удар в голову, нокдаун. Ну когда она перестанет лезть на рожон и испытывать их отношения на прочность? Не каждая мать может пережить разочарование в дочери.

— Ладно, спасибо за поддержку, мама. Я тебе скоро позвоню.

— Я не хотела… — расслышала Нина, опуская трубку.

Нина решила, что это последний раз, когда она сообщила маме что-то, кроме хороших новостей, появление которых будет настоящим чудом.