Он, она и ...собака

Глава 16

Они встретились в «Авангарде», в Виллидже, чтобы послушать квинтет тромбонов Слайда Хэмптона.

Нина давно не была в Виллидже и уж точно много лет — в «Авангарде». Она нервничала. Такой далекий, незнакомый Виллидж казался ей почти Европой, старинным и утонченным по сравнению с Верхним Уэст-Сайдом. Она почти удивилась, что ее впустили без паспорта. Так непривычно побывать в этой части города. И так волнующе — в обществе Дэниела. Она чувствовала себя очаровательной, милой, такой легкомысленной в новых босоножках на высоком каблуке — разношенных в результате мучительного кровопролития на прогулке с белыми собачками — и маленьком черном платье для свиданий.

— Чудесно выглядите, — заметил Дэниел, когда они встретились у входа. Он пришел первым, ждал ее, непривычно простоватый в джинсах и футболке. Солнце уже садилось, и глубокую синеву неба расчертили легкие длинные облака цвета лаванды, тянущиеся от Гудзона к западу.

— Вы тоже, — промямлила она, дивясь, что рядом с ним становится такой обалдевшей дурочкой. Ну что ж такого, она нервничает и, конечно, превращается в дуреху.

— Пойдемте.

Два гамбургера и пиво, короткий разговор о новостях дня и собачьей площадке, и началась музыка. Пять тромбонов в сопровождении барабанов, гитары и рояля исполнили несколько старых мелодий. Напоминало похоронные марши.

По окончании первого отделения Дэниел решительно заявил:

— Не пойдет. Печально. — Он озабоченно посмотрел на Нину. — Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось неверное представление. Тромбон — удивительный инструмент. Но здешний репертуар, и аранжировки, и пять тромбонов одновременно — это не то. Пошли отсюда!

— Все не так уж плохо, — сочувственно отозвалась Нина.

— Вы должны послушать правильное исполнение. Подождите минутку, я сейчас вернусь.

Он исчез на пару минут за сценой и вернулся с футляром, таким потрепанным, что был перевязан скотчем, ручка разорвана, замок сломан.

— Пойдемте, — позвал он. — Прогуляемся немножко.

— Чей это?.. — поинтересовалась Нина, показав на таинственный инструмент.

— Одного из ребят. Мы знакомы. Время от времени я их подменяю.

— Но ваш такой… — Черт побери, осторожнее! — В смысле, вы, должно быть, хороший музыкант.

Он взглянул на нее, вопросительно приподняв бровь:

— Это важно для меня.

Стоял чудесный, благоуханный вечер. С реки тянуло ветерком, и они двинулись навстречу ему, по направлению к недавно отремонтированному пирсу, далеко выступавшему в реку со стороны автострады. Как легко забыть, что величайший в мире город — на самом деле остров! Видимо, градостроители тоже об этом забыли, и вплоть до последнего времени Нью-Йорк не имел благоустроенной береговой линии. Ни ресторанов, ни парков, ничего. Может, пара-тройка у Южного порта, но это все равно, что ничего. Зато сейчас, от Виллиджа до Сохо, до Трайбеки и Баттери-парка, город оживило водное пространство, а вдоль него парки, велосипедные дорожки и ресторанчики. И они шли по улице Перри к автостраде, а потом еще квартал к Чарльз; небоскребы пропали, и распахнулось небо, как будто после долгой зимней спячки они вышли наконец из пещеры. Солнце село за Нью-Джерси — не самая романтичная мысль, но все же романтичная. Вверх и вниз по Гудзону засияли огни и, отражаясь в реке, казались еще ярче. Небо приобрело необычный темно-синий оттенок. Изумительное небо, подумала Нина.

Они вышли на пирс. Маленькие металлические столики и стулья по всей его длине, свежеподстриженные газоны в центральной части — пирс оставался все в том же виде, что и два года назад, при открытии. Интересно, вандалы и уличные художники со временем оставят здесь следы своей деятельности или все же поднимутся над собой и сохранят в неприкосновенности этот вновь обретенный оазис у воды?

Нина и Дэниел дошли до конца пирса, слева — огни Баттери-парка, справа — многоэтажки Верхнего Уэст-Сайда, за рекой — мерцающие огоньки холмов Нью-Джерси.

— Только посмотрите, — едва слышно прошептал Дэниел. — Разве не чудо?

Он протянул руку, показывая, но в этом не было нужды. Там, на полпути к вершинам утесов противоположного берега, взгляд приковывало величественное зрелище. Название старой железной дороги, три гигантские арки в зеленом мареве над рекой, а огромные буквы силуэтом проступали на фоне огней позади. «Лакаванна» — гордо реяло над Гудзоном. В тени надписи крошечный буксир толкал баржу.

Нина подумала, что «Лакаванна», наверное, означает стремление к чему-то, что вам недоступно. Или, наоборот, к отсутствию желаний. Вам недостает желаний. Садитесь в поезд, и вам больше ничего не захочется.

— Это старое слово на языке делаваров означает «поток, который разветвляется», — сказал Дэниел.

Нина улыбнулась, не отводя взгляда от надписи, и Дэниел взял ее за руку. Она перевела взгляд на свою руку в его ладони, ощущая ее размер, силу, тепло.

— Скажите, — произнес он, нарушая молчание, — каково это, заходить в квартиры людей, когда их нет дома?

Он застал ее врасплох. Попалась с поличным, так сказать. Что, черт побери, он хочет услышать? Знает, что она мылась в его ванне? Что нюхала его рубашку, сидела на его кровати, подносила к губам мундштук его тромбона? Узнал?

— Обычно я не бываю одна. Люка, например, вместе со своим хозяином Джимом. А рядом с Сафиром всегда миссис Чэндлер.

— Забавные, должно быть, случаются происшествия.

Она пристально посмотрела на Дэниела. Что он выведывает?

— Однажды я вошла, когда Квинты занимались любовью.

— Откуда вы знаете? И что вы сделали?

— Я услышала, как мистер Квинт заорал: «Да, ах ты, сука!» Поскольку собака ждала меня у дверей, я поняла, что он, видимо, беседует с женщиной.

Дэниел расхохотался:

— Видимо, с миссис Квинт.

Нина, в свою очередь, весело рассмеялась.

— А каково это, быть адвокатом? Вы ведь корпоративный юрист, верно?

— Верно. Но об этом неинтересно разговаривать, поверьте. — Он не отводил взгляда от реки и надписи. — А в других квартирах? Никогда не хотелось заглянуть в кухонные шкафы? В аптечку? Гардероб?

— Конечно, но это было бы неправильно. Существуют неписаные правила собачьих нянек, и первое гласит: «Уважать частную жизнь других людей».

— Угу, — пробормотал он. А потом вновь заметил, как уже когда-то прежде: — Вы, должно быть, зарабатываете неплохие деньги. И все наличными.

— Нормально зарабатываю. — Нине было неловко от подобных расспросов. Какого черта он хочет разузнать? Она забрала у него свою руку.

— Истина, говорил Хайдеггер, неоднозначна. Относительна и условна.

Здрасьте, теперь он цитирует Хайдеггера?

Они молчали, глядя, как отражаются в реке огни Нью-Джерси.

Становилось все темнее, чернота реки слилась с чернотой холмов и небом. Лишь огни отмечали границу суши и моря.

Они поболтали немного о семье, колледже, работе, а когда безопасные и поверхностные темы были наконец исчерпаны, Дэниел спросил:

— И что же, помимо прогулок с собаками, для вас важно в жизни?

Нина задумчиво хмыкнула, смутившись:

— Ну так, время от времени, несерьезно, просто так.

— Интересно, расскажите.

— Мне важна моя подруга Клэр, моя собака, моя сумасшедшая мама, — она помедлила, — мои конструкции.

— Конструкции?

— Я делаю такие необычные висячие штуки. Трудно объяснить. Вы должны как-нибудь зайти и посмотреть.

Дэниел многозначительно поднял брови:

— Произведения искусства? Зайти посмотреть на ваши творения?

Нина хихикнула и поинтересовалась:

— А вы? Что еще, помимо игры на тромбоне? Он тут же замкнулся и помрачнел:

— Почти ничего. Раньше я любил свою работу, но теперь уже нет. — Он просветлел. — Но я люблю тромбон, люблю джаз. И Сида.

— А сестра? Родители?

— А, да, конечно, мои близкие…

— И…

— И… гм… моя сестра… гм… Дэниелла. Да.

— Вашу сестру зовут Дэниелла? О чем думали ваши родители?

Он хохотнул:

— Глупо, да? Дэниел, Дэниелла…

Все еще смеясь, Нина спросила:

— Где она живет?

Он помедлил с ответом, как будто ему нелегко было о ней говорить.

— Гм… в Калифорнии, в Лос-Анджелесе, — наконец сказал он. — Преподает или что-то в этом роде. Знаете…

Он раскрыл футляр. В свете фонарей блеснула медь. Нина смотрела, как он соединил части инструмента. Смочил мундштук, подул, вытягивая руку во всю длину, затем приблизил ее к губам. Раздался мягкий и низкий звук, ничуть не похожий на те, что извлекали из своих дудок пятеро парней на сцене час назад.

— Что бы вы хотели послушать?

— Сыграйте, что вы любите.

С невероятной нежностью он заиграл «Я безумно влюбился в тебя». «Моя сладкая…» Она замерла. Кто бы мог подумать, что тромбон может звучать вот так? «Мир простит мне эти глупости, потому что я влюблен…» Здесь, на краю пирса, звуки тромбона достигали самой луны… «Влюблен в тебя, моя маленькая…» Он играл, и Нина понимала, что песня звучит специально для нее.

А потом припомнила: именно эту мелодию он напевал в душе, когда она подслушивала. Неужели даже тогда он думал о ней?

Он доиграл, она прильнула к нему, прижимаясь плечом. Он повернулся, не выпуская тромбона, и взял ее за руку.

Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:

— Я очень давно этого не делал, — но подумал при этом: «Я не могу рассказать ей правду».

— Я тоже, — отозвалась Нина. — «И не знаю, смогу ли пройти через это вновь».

— Я не уверен, что могу. — «Кроме того, она считает меня Дэниелом».

— Я тоже! — Она готова была стукнуть себя, но это было правдой.

— Может, стоит просто забыть об этом? — «О, как я хочу поцеловать тебя!»

— Вы бросаете меня даже прежде, чем у нас что-то началось?

Он усмехнулся. У Нины все заныло внутри, она высвободила руку.

— В любых отношениях кто-то должен играть роль машиниста, вести поезд, управлять автомобилем, — сказал Билли, глядя на радужную рекламу. — «Вспомни, что случилось в прошлый раз!»

— Но я не вожу машину, я из Нью-Йорка, — ответила Нина. — «Пожалуйста, не делай этого!»

— Один должен преследовать другого, — улыбнулся ей Билли. — Иначе до следующего этапа не добраться. — «Не соглашайся со мной!»

— Я этого делать не собираюсь. — «Да пошел ты!»

— Я тоже. — «Да иди ты к черту!»

— Значит, это будет первая любовная история в отсутствие людей, — сказала Нина, разглядывая собственные ноги.

— Значительно проще, чем с их участием, — согласился Билли. — «Она здесь только потому, что считает меня Дэниелом».

— Это может длиться годы. — «Поцелуй меня, пожалуйста».

— Или не привести ни к чему. Новые отношения не могут развиваться сами по себе. Они еле ползут, а потом просто застревают на обочине. И кому-то бывает больно.

— Поэтому вы не отваживаетесь? — поддразнила Нина. — Это не очень важно для вас? — «Да пошел ты!»

— Для меня? А для вас? Кто сказал, что мужчина должен быть лидером? Вы что, сексистка? — «Ты что, не понимаешь, что на самом деле хочешь моего брата?»

— Ага, и хочу, чтоб меня преследовали. Подстрелите меня. — «Поцелуй меня!»

— Мне не нужно в тебя стрелять, сама застрелись. Мне надоело постоянно быть водителем! Ты знаешь, что такое вести машину по автомагистрали Лонг-Айленда? Кошмар! Грузовики, старухи с фиолетовыми волосами, не видящие дальше своего носа, дурные водители…

— Водители с чувством собственной важности. Полагают, что могут подрезать вас, обогнать, только потому, что у них «ягуар» или «хаммер», — подхватила Нина.

— «Хаммеры» нужно запретить. Сколько они тратят — восемь, девять миль на галлоне бензина?

— Полностью согласна! — улыбнулась Нина. — «Он удивительный». И вновь взяла его за руку.

— Действительно, стыдно, — произнесен, сжимая ее ладошку. — И все потому, что мы скучные и безответственные. — «И потому что хочешь, чтобы я был тем, чем не являюсь».

— Просто напуганные. — «Почему так трудно?»

— Понимаю. — «Докажи, что тебе нравлюсь я, а не парень с фотографий».

— Что ж, все было мило. — «Да, вот так». Освободив руки, она скрестила их за спиной.

— Мне просто нужно время. Понимаю, это звучит… но… могу я позвонить вам? — «Когда соберусь с духом?»

— Зачем? — «О Боже, да!»

— А вдруг я научусь водить? — «Чтобы рассказать, кто я такой!»

— Ну конечно. Мы должны пообещать позвонить друг другу в ту же минуту, как один из нас захочет или научится водить. — «Я этого не сделаю».

— Обещаю. — «И ты не будешь разочарована».

— Я тоже. — «Пожалуйста».

Несколько минут они постояли молча, прильнув друг к другу, а потом двинулись в обратный путь.

Позже, когда Нина уже чистила зубы на ночь, она размышляла о пирсе, Дэниеле и о том, как она уже оттолкнулась, но не смогла прыгнуть. Она ждала целый год, с того момента, как впервые вошла в его квартиру… именно о таком миге на пирсе она мечтала. И не стала сражаться за такого парня. Она сплюнула, прополоскала, снова набрала полный рот воды.

Затем, наклонившись к зеркалу, выпустила струю прямо в свое отражение.

— Трусиха, — заключила она. Выключила свет и пошла спать.

Он не мог позволить себе увлечься сейчас, чтобы все рухнуло прямо на глазах. Да, она необыкновенная. Да, он постоянно думает о ней. Вполне объяснимо, что он ее хочет. Но играть именно эту песню было серьезной ошибкой. Он определенно вляпался. Так, что дальше некуда, думал Билли, пока они с Сидом смотрели по телевизору «Конана». Он не слышал ни слова, в ушах звучало лишь эхо ее голоса, произносившего «до свидания».