Глава 37

Не знаю, сколько я так просидела на полу, почти без движения. Очнулась только, когда на улице стемнело, а в голове созрел план…

Я больше не хочу любить. Никого. Никогда.

С меня хватит. Сыта по горло…

С Матвеем мы любили друг друга, как дети — жили, здесь и сейчас. Не думали никогда ни о чём. И первая же проблема, чуть нас не погубила. Меня чуть не погубила. У него был Миша — он его держал. Корова была, в конце-то концов, тоже поди поддерживала. А у меня — никого.

Чудом выкарабкалась тогда. Если бы не Миша, решивший сесть и разогнать над моей головой тучки, вообще не знаю, что бы со мной было. Как бы я выпутывалась из той ситуации.

Но он ушёл…

Как всегда, уступив меня младшенькому…

Сложно сказать, как бы всё сложилось, если бы тогда, на нашем первом свидании он меня Матвею не отдал. Только сейчас до меня начинает доходить, что ссора у них была в тот день, из-за меня, да и то, только потому, что Миша мне об этом в письме написал. А так, я бы и не вспомнила о ней никогда.

Серьёзная ссора у них тогда случилась. Даже Грише пришлось подключиться. У меня в голове ещё голубое шампанское вовсю пузырилось, я толком и не соображала ничего. Сидела, щи пыталась проглотить, с нарушенным глотательным рефлексом, которые мне Миша подогнал, когда меня более-менее в чувство привели.

Парни отошли в сторонку и, как два петуха, друг на друга набросились. Я смотрела на них и думала: близнецы, что с них взять? — они всегда что-нибудь делят, а потом этим чем-нибудь делятся друг с другом. Лучше не вмешиваться. У меня школьная подруга из двойняшек, опыт общения немалый был уже.

Матвей орал: — «даже не вздумай, у тебя Настя есть».

— Да и у тебя… — начал было Миша, но брат не дал ему договорить — набросился на него. Я чуть щами не подавилась. Подлетевший Гриша растащил их в разные стороны. И потом они ушли куда-то все вместе и долго ещё что-то там решали.

Когда вернулись, — были уже относительно спокойны. Матвей сразу сел рядом, Миша — в сторонке задумчиво сидел. Со мной были милы и вежливы оба, как и положено. Я сразу же выбросила из головы их стычку…

Запомнила только, что Миша был очень грустный в тот день…

Ходил, курил постоянно. Я подошла к нему, когда он стоял один, уставившись куда-то вдаль. Он повернулся сразу ко мне:

— Куришь? — протягивает пачку.

— Нет, но вообще — да.

— А я да, но вообще — нет, — ответил и засмеялся невесело.

Матвей сразу же подошёл, обнял меня со спины и больше в тот день от меня не отходил. Из рук не выпускал ни на минуту. Я расслабилась. Успокоилась в его руках. Не думала больше ни о чём.

Не знаю, были ли тогда у нас с Мишей шансы. Я ведь даже в глаза его не смотрела ещё. Долго ему в глаза не смотрела — он не позволял. Взгляд всегда отводил. Я и не представляла какой он на самом деле, хоть и общались постоянно.

Он был всегда рядом с нами. Приходил на помощь, не раздумывая и не торгуясь, в любую минуту дня и ночи. Даже когда мы жили с Матвеем отдельно, — он был рядом. Звонил мне постоянно, спрашивал, как дела и всё ли у меня хорошо. Я рассказывала ему многое, почти всё. Мне всегда было проще почему-то с ним поделиться сомнениями и переживаниями, чем с Матвеем. У нас с Матвеем вечно не было времени для бесед, не до того было.

Когда Миша не звонил по каким-то причинам, мне его не хватало — звонила сама. Он находил время, чтобы меня выслушать, никогда мне не отказывал.

Даже про друга их странного, петуха крашеного, как его Миша обозвал, который мне какой-то подарочек непонятный передал, а потом на кухне пытался зажать. Я не осмелилась Матвею рассказать. Я Мише пожаловалась. Больше я друга этого никогда не видела. Он, кажется, больше и не приезжал к ним.

Этот друг, насколько я поняла, учился с их старшим братом и с «коровой», в одном классе. Они с детства дружили. Брат их старший, в свой первый приезд, мне тоже какой-то стрёмный презентик привёз: украшения самопальные. Мне неудобно было отказываться, — я взяла, но не носила, конечно. В коробочку всё складывала. Мне такой презент, ещё Настя дарила, когда впервые приехала. Тоже отказываться было неудобно.

Когда они мне все эту хрень привозить начали, я подумала, что у их друзей, кустарное производство этой дребедени. Никто не покупает, по-видимому, красоту такую. Вот они тупо, решили всё это раздарить, а тут я нарисовалась, почему бы меня не порадовать безделушкой…

Выбрасывать было неудобно — вдруг кто-нибудь поинтересуется, но носить это было невозможно. Я всё в коробочку складывала и никому об этом не говорила, чтобы забыли и не вспоминали про подарочки, тем более, что дарили мне это всё, без свидетелей. Почему? — не задумывалась раньше. Только сейчас об этом подумала.

Пашка, когда меня перевозил, нашёл эту коробку. Я поржала тогда над всем этим, а он взял и утащил её куда-то. На вопрос: — куда дел?

Ответил: — куда надо.

Я не заморачивалась больше по этому поводу, мне они были не нужны. Место только занимали.

Может и правда, что-то пытались на меня навести, как Миша говорил. Кто их знает? Я никогда в такие вещи не верила, но случайно или нет, фурункулы у меня прошли полностью после посещения той женщины. Там ещё Миша, правда, лечил меня долго какой-то фигнёй. Всё никак успокоиться не мог. Хотя про подарки я даже ему ничего не сказала. Неудобно было.

Никогда он меня не оставлял одну в сложной ситуации. Никогда!

А сейчас взял и бросил, не раздумывая. Отдал опять своему брату, даже меня не спросил.

Больно…

Обидно…

Грудь на части разрывает от всего того, что с новой силой, мне на голову рухнуло. От этой нестерпимой боли путаются мысли и совершенно нет сил.

Но если я сейчас опять упаду в тот ад, как год назад — мне не выбраться больше. Я и тогда-то чудом выкарабкалась…

Нельзя…

У меня есть план и я должна придерживаться своего плана.

Для начала, мне нужно нормально выспаться и завтра хорошо выглядеть.

Поднимаюсь по стенке, помогая себе руками, и иду спать…

Загрузка...