Опер Крюк. Вор вне закона

ГЛАВА 14. СУТЕНЕР

После того как Чингиза арестовали менты, а с его бандой разобрался Лях, Сильвер остался не при делах. Возвращаться в ряды уличных валютчиков не хотелось, а для более квалифицированной работы не хватало знания языков.

К тому же советскому человеку нужно было где-то работать, хотя бы формально. Подумав, Сильвер отправился учеником в таксопарк, где ощущалась постоянная нехватка водителей. Получив права, он стал водителем-стажером

Наставником у Сильвера оказался примечательный тип, которого все звали Гриша Кардан. Москву, людей и машину он знал как свои пять пальцев, что позволяло ему заколачивать неплохие бабки. Поговаривали, что Гриша связан с автоугонщиками, но доказать не могли.

Но, покрутившись с Гришей по широким столичным проспектам и тесным переулкам, Сильвер приуныл. Чтобы сколотить за баранкой хоть какие-то деньги, пахать приходилось на износ. А если машина встанет, вешайся.

Помог случай. Возле гостиницы "Интурист" в машину к Сильверу сел старый приятель — Нодарик Картлишвили. Раздраженные его вызывающим поведением менты пытались сшить ему позорное дело — изнасилование, да еще групповое. Но Нодарик открутился через "дурку" и вскоре вышел на свободу.

— Есть у меня для тебя работенка. Непыльная, но дурная, — предложил Нодарик. — Ты к девочкам как относишься?

— Как к помидорам. Есть люблю, а так — нет, — отшутился Сильвер.

— Ты сам знаешь, сколько вокруг "Интура" путанок крутится. Есть совсем оторвы, а есть девчонки умные и хорошие. Жалко таких. С одной стороны их менты щемят, с другой бандиты. Да и среди клиентов отморозков хватает.

— Предлагаешь мне сутенером стать? — презрительно усмехнулся Сильвер. — Бабьей мохнаткой бабки заколачивать?

— Зачем сутенером? — обиделся Нодарик. — Просто по-человечески помочь прошу. У тебя машина, сам ты парень крутой. В случае чего заступиться можешь. Клиенты к тебе сами подходить будут. Твое дело следить, чтобы девочек не обижали и расплачивались по счетчику. Дело выгодное. Для начала можешь просто попробовать.

И Сильвер попробовал. Три девушки, Валька, Дашка и Маринка, переданные Нодариком под его попечение, не были ни умными, ни хорошими. Это были злые как мыши и нахальные до бесстыдства лимитчицы откуда-то с юга России. Жадность их, казалось, не знала предела. Поначалу Сильвер думал не о том, как их защитить, а о том, как защититься от них самому. Решающим аргументом стали неплохие бабки, которые Сильвер стал получать с первого же дня новой работы.

Постепенно он привык к ним, а они к нему. Между ними возникла если не дружба, то что-то вроде товарищеской привязанности. Внешними данными подруги не блистали и возмещали недостаток красоты косметикой.

"Как мало им дала природа и сколь многого они добились сами", — с невольным уважением порой думал о них Сильвер.

Но и Клеопатра, говорят, была так себе, зато от мужиков отбоя не было. Во всяком случае подруги определенно пользовались повышенным спросом у сотрудников зарубежных фирм и иностранных туристов.

Посадив клиента в машину, Сильвер подбрасывал его вместе с одной из девочек на съемную блатхату в переулок Грановского, получал деньги вперед и возвращался на пост к гостинице пристраивать другую.

Иногда к Вальке, Дашке или Маринке цеплялись отечественные искатели постельных утех. Таких они отшивали язвительным словом, а если не помогало, подключали Сильвера. Пару раз ему пришлось серьезно помахать кулаками, но в целом работа оказалась спокойной.

Беда пришла неожиданно и откуда не ждали. Как-то Нодарик попросил отвезти Вальку с Маринкой в Кунцево. У Дашки выдался критический день.

— Земляки приехали, слюшай. Надо уважить. Подбросишь девчонок на пару — тройку часов, потом заберешь. Денег, ясное дело, брать не надо, даже если предлагать будут. Я с вами потом сам расплачусь.

В квартире, куда Сильвер отвел своих подопечных, стоял дым коромыслом. Гости — сплошь уроженцы горных вершин — не говорили, а орали. За тамаду у них был всокий абрек с глубоким шрамом-бороздой на бандитской роже. Он впустил путанок, а Сильверу бросил коротко.

— Утром заберешь, э!

Утром в квартире Сильвера встретила полная тишина. Хозяев не было, в комнатах царил жуткий разгром. На кухне под столом Сильвер обнаружил стонущую Маринку, сплошь покрытую синяками и с разрезанной щекой. Валька оказалась в ванной. Она лежала на полу и уже не дышала. Голова ее была разбита чуть ли не вдребезги. Тут его и повязал вовремя подоспевший наряд милиции.

Маринка показала, что Вальку убил Сильвер из ревности. Сильвера тут же отправили в камеру. Нанятый Нодариком адвокат выдвинул версию, что убийство произошло в состояние аффекта. Ситуация предельно ясная — обвиняемый застукал невесту с черными, моча в голову ударила и понеслось. Версия была железная. Соседи подтвердили, что квартиру снимали жители Кавказа и что этой ночью они слышали особенно сильный шум. Самого Сильвера вообще никто не слушал.

Правда, однажды его вызвал начальник отделения, в котором рахмещалась его камера.

— Слушай, — попросил он. — Тебе все равно за мокруху сидеть придется. Даже если в состоянии аффекта — это три года. Ты же по специальности таксист? Возьми на себя угон. У одного артиста, понимаешь, "мерс" угнали. Он нас уже заманал. Ты ничего не потеряешь, угон без цели хищения — тоже "трояк". Поглощение я тебе гарантирую. Свои "три" и получишь. Зато в КПЗ как барин жить будешь. Мы тебе чаю, курева, колбаски подгоним.

— А бабу? — нахально поинтересовался Сильвер.

— Это не обещаю. Вот водки могу хоть сейчас стакан накатить.

Сильвер знал, что тачку у артиста Гриша Кардан. Что же, рас так все складывалось… Он махнул рукой.

— Наливай, начальник.

В КПЗ Сильвер действительно жил как барин. По распоряжению начальника отделения его обеспечили колбасой, сигаретами и чаем. Кроме того, снабдили зубной пастой, носками, ручкой и бумагой, а также время от времени разрешали пользоваться телефоном.

Сильвер не отказал себе в удовольствии позвонить Нодарику и сообщить, что час назад вышел на свободу и направляется к нему. Разобраться кое в чем.

Правда, в следственном изоляторе лафа кончилась. По прибытии туда Сильвер сразу повел себя крайне дерзко и почти весь срок следствия не вылезал из карцера.

На суде он получил свои три года с учетом поглощения одной статьи другой и отправился на зону строгого режима. В его личном деле стояла особая пометка. Она означала, что заключенный Сиверчук отрицательно настроен к требованиям администрации истправительно-трудовых учреждений и склонен к дезорганизации их работы.

На зоне Сильвера встретил старый знакомый по малолетке — полковник Макаренко.

— Ну что, сынок, с прибытием! — поприветствовал тот Сильвера. — Имей в виду, если будешь мешать, загоню в обиженку.

Сильвер в ответ только презрительно улыбнулся. И напрасно.

"Смотрел" за зоной грузинский вор Лорд. Кличку он получил, благодаря фамилии Лордкипанидзе. Впрочем, поговаривали, что фамилию эту он приобрел на сухумском базаре вместе с краденым паспортом.

Во всяком случае ничего аристократического в его поведении не было. Напротив, это был жадный и мелочный тип, трусливый и мстительный. Сразу же по прибытии Сильвера на зону, Лорд предложил ему место шестерки при своей особе. Это было предложение, от которого нельзя отказываться, но Сильвер его отклонил. И Лорд не простил ему этого.

Сильвер сразу повел себя как лопух, наслушавшийся рассказов про пацанское братство. Дважды он побывал в штрафном изоляторе за отказ выйти на хозработы. Макаренко пообещал, что переведет его на тюремный режим в БУР, но Сильвер продолжал лишь презрительно улыбаться.

Однажды к Сильверу подошел сам Лорд. Он отозвал его в сторону и тихо сказал.

— Слушай, ты пацан правильный, не подведешь. Есть дело. Корабельников из первого отряда, сука-активист, видел как братва перекид принимала и заложил. А там, в свертке, малява была на мое имя и геры пятьдесят граммов. Теперь по его инициативе мне дело шьют за распространение наркоты. Корабель, сука, главный свидетель. Если его не убрать, меня ходом на тюремный режим отправят. А там мне с моим силикозом верный кердык будет. Выручай, брат. Корабля валить надо.

Просьба авторитетного арестанта — это святое. На следующий вечер при выходе из клуба после просмотра фильма "Мы из Кронштадта" Сильвер ткнул Корабельникова в сердце заточенной отверткой. Активист умер в санчасти, а Сильвера доставили к начальнику колонии.

— Я тебя предупреждал, — мрачно сказал Макаренко. — Не скрою, ты поставил меня в сложное положение, а я очень не люблю, когда меня ставят в сложное положение.

Сильвер продолжал улыбаться.

— Так вот, — сообщил Макаренко, — если я дам делу законный ход, то за умышленное убийство с целью дезорганизации работы колонии тебе светит вышка.

Сильвер перестал улыбаться. Макаренко же тем временем продолжал.

— Смерти твоей я не хочу. Если бы на твоем месте оказался Лорд, его бы я отправил на суд с большим удовольствием. Но ты же его не сдашь! Потому что дурак. Ты и Корабельникова убил, потому что дурак. А за это казнить — не по-божески.

Сильвер внимательно слушал монолог начальника зоны. Тот закурил.

— Но и оставить этот вопиющий факт без последствий я не могу. Если так пойдет, то завтра блатари у меня весь актив перережут. Так что наказан ты будешь сурово, но в административном порядке. Я тебя предупреждал.

Сильвер не успел достать из подкладки клифта половинку лезвия бритвы, чтобы вскрыть себе вены или горло. В кабинет начальника ворвались четверо крепышей-режимников, заломили ему руки и выволокли в коридор. Здесь ему сковали руки за спиной и тычками погнали в направлении ШИЗО.

Сильвер понял, что его ожидает. "Шестая" камера изолятора недаром звалась "петушатником". В не содержались отморозки, опущенные арестантами за беспредел и насилие. К ним и посадили Сильвера.

Он провел в "петушатнике" всего одну ночь, но эта ночь сломала всю его дальнейшую жизнь. Умереть до "опомоиванивания" он не сумел, а после уже не имело смысла. Оставалось жить с позором. Впрочем, у Сильвера еще оставалась надежда. Все же опустили его не за "косяки", которых у него не было, а по произволу администрации. Неужели же все его прежние заслуги теперь пошли насмарку?

Но когда он вошел в свой барак, то понял, что перешел незримую черту, которая отделяет правильного арестанта и даже "мужика" от категории "обиженых". Его товарищи, с которыми он еще вчера ломал пайку и троил чифир, отворачивались или просто прятали глаза. Увидев его, Лорд демонстративно повернулся к нему спиной.

По проходу шел отрядный петух и нес вещи Сильвера. Он положил их на крайнюю койку возле самого входа и, единственный, посмотрел Сильверу прямо в глаза. В его торжествующем взгляде читалось нескрываемое злорадство.

Сильвер свалил его с ног одним ударом, потом с презрением оглядел нервно суетящихся сокамерников. Теперь у него было два выхода: либо остаться в отряде петухом и подставлять задницу за пачку сигарет, либо идти в козлы, то есть вступать в актив. После того как его подло предали, вопрос для него был решен.

— Ну что же, братва, благодарю за науку! — усмехнулся Сильвер и направился в канцелярию колонии.

Там он прямо заявил Макаренке.

— Записывай в актив, начальник. Только тех шерстяных, которые меня опустили, отдай мне. Тебе они больше не понадобятся. Со своими корешами я сам справлюсь. Будет им пацанское братство. Все до копейки припомню!

— А мне мстить не собираешься? — подозрительно прищурился Макаренко.

— Нет, — признался Сильвер. — Мы в разных весовых категориях. Так что если сам не подставишься, тебе предъявы не будет.

— Благодарю за откровенность, — усмехнулся полковник.

И распорядился перевести Сильвера в "козлиный" отряд активистов. Он не ошибся. С тех пор у лагерной администрации не было более старательного помощника, чем Сильвер. И если простой мужик или даже петух мог рассчитывать на его снисходительность, то тех, кто принадлежал к авторитетной масти, Сильвер щемил с особым удовольствием и без всякой жалости.

Убедившись, что вчерашний "отрицала" твердо встал на путь исправления, Макаренко разрешил ему разобраться с обитателями "петушатника". Тем более, что из четверых трое были насильниками малолеток, а четвертый убивал в деревнях стариков из-за их грошовой пенсии.

Из четверых беспредельщиков после этой встречи выжили двое, но оба так и остались инвалидами на всю жизнь. Сильвер же возглавил работу по перековке осужденных в колонии.

Его работу оценили по достоинству. На него дважды бросались с заточкой, один раз пытались сбросить на голову бревно, но все покушения терпели неудачу. Сильвер же раз от разу зверел все больше.

Макаренко был доволен. Через год он подписал ходатайство об условно-досрочном освобождении заключенного Сиверчука.

Еще через полгода Сильвер вышел на волю. Но теперь это был совсем другой человек. И на воле у него остались долги, которые он не собирался прощать.