Осада Монтобана

Глава XXI ЗАПАДНЯ

так, Анри де Трем вернулся в таверну «Большой бокал», убедившись в мнимом отъезде Мориса де Лагравера.

Сначала он попытался собрать свои мысли, чтобы ясно сообразить, в каком положении оказался, но опьянение взяло верх, и он впал в тяжёлый сон.

Дом Грело, возле которого он опустился на скамейку, разбудил его по прошествии трёх часов.

— Эй, мой любезный друг, — ревел он ему, — вы заснули на столе, а я под ним... Те Deum laudamus!

Для большей правдоподобности толстый капуцин уселся на пол у ног майора, прежде чем стал его окликать.

Тот открыл глаза и устремил их сначала с бессмысленным выражением на одутловатую образину, которая красовалась на одном уровне с его коленами, подобно чудовищному пиону. Потом лицо майора стало постепенно омрачаться: всё, что произошло между ним, домом Грело и братом Валентины, пришло ему на память. Почти летаргический сон несколько протрезвил его. Он понял, что, не исполнив своего поручения, он вдвойне становился изменником и по долгу службы, и в заговоре, если Морису не удастся успешно заменить его в Динане и Маастрихте. Выдай какая-нибудь роковая случайность его присутствие в Бренском замке или братьям его, или армии маршала де Брезе; он для одних, которые думали, что он у Рюскадора, становился некоторого рода отступником, для других те, которые думали, что он на пути к принцу Оранскому, становился дезертиром, подлежащим суду и смертной казни за ослушание главнокомандующего.

В обоих случаях его ожидал позор. Но в то же время как эти страшные мысли возникали у него в уме, воспоминание о Валентине овладевало пылким воображением полупьяного майора. Винные пары ещё слишком сильно действовали на его мозг, для того чтобы раскаяние и чувство долга одержали верх над страстью. К тому же как поправить сделанное? Догнать Мориса было бы то же, что предпринять невозможное. Эта невозможность толкнула Анри ещё далее вперёд на роковом пути.

— Пусть же мой безумный поступок по крайней мере принесёт мне пользу! — вскричал он в бешенстве. — Я явлюсь раньше братьев к Валентине де Лагравер.

— Не выпить ли водочки на заре? — предложил ему капуцин, покачиваясь на своих коротеньких ножках.

— Не надо, ад и проклятие! — заревел виконт, схватив собеседника за горло. — Ни слова о моём ночном посещении кому бы то ни было! Если я вернусь сюда, ты скроешь меня от всех и будешь молчать как рыба... Только заикнись кому-нибудь, бочонок, полный грязи, и я раскрошу тебя на мелкие кусочки моим кинжалом.

Он так сильно оттолкнул от себя толстого капуцина, что тот пошатнулся, потерял равновесие и тяжело уселся в большую лохань с помоями. Почувствовав под собою холодную воду он пронзительно вскрикнул. Пока дом Грело кряхтел и стонал, не будучи в силах избавиться от лоханки, которая плотно облегала его полновесные формы, Анри сел на лошадь и выехал из Нивелля по той же дороге, по которой приехал накануне с двойником Мориса де Лагравера. Он не подозревал, что та, для свидания с которой он рисковал честью и жизнью, провела с ним с глазу на глаз большую часть ночи.

Белая полоса света на востоке показалась громадным серым саваном продрогшему всаднику. Он погнал ещё сильнее свою лошадь, и без того скакавшую во весь опор. Анри де Трем был из числа тех горячих натур, которые тем сильнее воспламеняются и тем упорнее стремятся к заданной себе цели, чем более опасности она представляет, чем громче внутренний голос отговаривает их от принятого решения.

Солнце всходило огненным шаром без лучей из-за туманной черты небосклона, когда виконт де Трем доехал до того места Бренской дороги, которое указал ему Морис. Он легко узнал густой перелесок в этой ровной и открытой местности, где леса были редки. Держа лошадь за повод, он пробрался с трудом в самую чащу и нашёл развалины, описанные ему Лагравером. Едва успел он прижать толстый гвоздь, вбитый у основания фасада мнимого памятника, как продолговатая плита медленно повернулась на оси. Приняв горизонтальное положение, она открыла вход в подземелье и, вместе с тем пропустив дневной свет, дала возможность осмотреться внутри. Кто-то, должно быть, недавно проходил этим путём и не совсем плотно захлопнул подвижную плиту, вероятно, для того, чтобы облегчить вход для виконта. Следовало облегчить жертве доступ в западню.

Анри осмотрел вход в подземелье. Сначала шла просторная площадка, потом широкие и низкие ступени вели вниз под довольно высокий свод. Очевидно, этот подземный ход служил некогда для тайной доставки продовольствия в феодальный замок. Две навьюченные лошади могли в нём идти рядом. Но у виконта не было факела, чтобы проехать по тёмному подземелью. Он предпочёл оставить свою лошадь на площадке, составлявшей внутренность памятника и, захлопнув за собою плиту, пошёл ощупью в непроницаемом мраке. Он спустился ступеней на пятьдесят, почувствовал под ногами ровный земляной пол и продолжал продвигаться вперёд, держась рукой за стену. Добраться до Бренского замка подземным, часто извивающимся, ходом в совершенной темноте нельзя было скоро и требовало полного внимания виконта. Воздух был очень влажный. При всём том одна неотступная мысль преследовала его — увидеть Валентину ранее братьев. Он медленно шёл маленькими шажками около часа, когда наткнулся на лестницу, поднялся по ней и насчитал ровно вдвое больше ступеней, чем было на лестнице, по которой он спустился в подземелье. Но дойдя до верху он вместо двери нашёл лишь гладкую стену. Была ли и тут какая-нибудь подвижная плита, как при входе в подземелье? Он обшарил во всех направлениях гладкую поверхность стены, преграждавшей ему путь, он сломал ногти о края камней, из которых она была сложена, и приложил неимоверные усилия для того, чтобы преодолеть неожиданную преграду. Но всё напрасно.

Если тут и существовало сообщение с древним Бренским замком, надо было знать тайну прохода. А Лагравер забыл её передать, и надежды виконта должны были разбиться о каменную стену.

Мысль эта привела Анри де Трема в неописуемую ярость. Он выхватил свой кинжал из ножен и с ожесточением стал рубить им твёрдый гранит. Время от времени он испускал крики бешенства, потому что за стеной ему иногда слышался слабый говор. Так прошёл час, кинжал весь был изогнут, руки виконта отказывались служить, пот тёк с него градом, из груди его вырывались только глухие, надорванные крики. Он сделал в стене лишь небольшое углубление пальца в два.

— Нелепый труд! — хрипло вскрикнул он наконец в страшном неистовстве. — Должно быть, около девяти часов утра... братья мои скоро придут навестить её. Хотя бы ад разверзся под моими ногами — я буду прежде них!

Он бросился вниз по лестнице с твёрдым намерением выйти из подземелья и вернуться в Бренский замок обыкновенным путём, стараясь по возможности скрыться от всех взоров благодаря своему костюму; но вместе с тем, если бы он был узнан, он решился пройти по телу того, кто бы захотел его остановить. Стремительно сбегая по ступеням, он оступился и слетел до самого низа лестницы.

Ошеломлённый своим падением, он с трудом встал и ухватился за столб. Колонна в подобном месте удивила его. Он стал шарить направо и налево и убедился, что она находилась в самом центре соединения двух лестниц. Пробираясь в темноте вдоль стены, он взошёл наверх по одной, не подозревая о существовании другой. В три скачка он очутился наверху этой последней. Она оканчивалась толстой дубовой дверью, но запиралась изнутри тремя громадными запорами, которые он отодвинул с лихорадочной стремительностью. Сильно толкнув дверь, он растворил её и очутился во рву древнего замка. Крик радости вырвался у него из груди.

Возвышение, на котором стоял Бренский замок, окружено было со всех сторон полком де Трема, почему и не было никакой необходимости ставить часовых на бастионах, и граф Робер запретил своим солдатам всходить на них, чтобы не тревожить Валентину докучливым любопытством. Виконт вышел изо рва никем незамеченный и направился к подъёмному мосту, который всегда был опущен. Проходя через него, он встретился с группой из трёх человек, закрывавших лица капюшонами так, что одни глаза их были видны под нахлобученными шляпами с широкими полями. Анри де Трем старался скрыть лицо меховым воротником своего плаща, но один из незнакомцев, проходя мимо него, выразил удивление. Человек этот даже остановился, чтобы посмотреть ему вслед. На минуту странная встреча встревожила виконта. Эти люди не принадлежали к полку де Трема и не имели также вида бренских поселян. Кто же они? Зачем они так пристально его оглядывали?

Нахмуренный кастелян, спросив, что ему нужно, прервал нить размышлений Анри.

— Я хочу видеть вашего господина и барышню, — ответил виконт.

— Обратитесь к домоправителю, — сказал цербер и указал на старичка в фламандской национальной одежде, который расхаживал вдоль и поперёк по четырёхугольному пространству, замкнутому со всех сторон строениями, принадлежавшими старинному замку, над которым возвышались четыре каменные башни с бойницами.

— Как о вас доложить? — спросил домоправитель с сильным фламандским акцентом, когда виконт повторил ему своё желание.

Анри колебался. Назвав себя, он выдавал бы свою тайну слуге, возможно, болтливому. Виконт прибегнул к уловке.

— Доложите вашим господам, что я прислан майором де Тремом, — сказал он.

Старый фламандец оставил его бесцеремонно посреди двора и вошёл в замок. Виконт прождал его минут пять и в это время ему показалось, что один из встретившихся ему незнакомцев расхаживал перед воротами у подъёмного моста.

Домоправитель вернулся и знаком пригласил его войти. Они поднялись по ветхой лестнице, взошли на первый этаж по шатающимся ступеням и прошли целый ряд запущенных комнат, которые выходили окнами на длинный балкон.

Остановившись перед тяжёлой портьерой, проводник виконта сказал ему: «Войдите», и ушёл.

Анри приподнял занавес. Взору его представилась круглая комната со средневековою мебелью и шпалерами из толстой шёлковой материи. Свет в комнату поступал из готического окна. У громадного камина с кариатидами и гербом, в котором горел целый пень бука, сидело в большом кресле с резьбою какое-то существо, наводящее ужас.

Длинные белые волосы обрамляли его исхудалое лицо иссиня-бледное и безжизненное, как у покойника. Тело его казалось окостенелым трупом. Но всего более наводил ужас его неподвижный взор, который горел каким-то синеватым огнём, тогда как губы его, почти скрытые белой как снег бородою, не раскрываясь, произносили по временам непонятные слова.

У ног этого живого мертвеца на бархатной подушке сидела белокурая молодая девушка, причёска которой придавала ей вид ребёнка, густые шелковистые волосы вились локонами вокруг её головы. Опущенные длинные ресницы оттеняли пленительной томностью её огненный взор. Нежный, несколько бледный цвет лица смягчал оттенком женственности её правильные черты почти слишком строгой красоты. Светло-серое атласное платье оставляло обнажёнными её белую шею, полные плечи и прелестные руки и обрисовывало её изящный стан.

В старике Анри узнал Норбера Лагравера. В молодой девушке, поэтическом олицетворении красоты, он узнал ту самую Валентину, которую хотел вырвать из рук гнусных разбойников. Однако теперь она ему казалась кротким ангелом, тогда как при первой встрече она представилась ему героиней.

В смущении, в восторге, уничтоженный внезапной мыслью о том, как трудно ему будет объяснить причину своего появления, он стоял неподвижно на пороге двери, олицетворяя, по-видимому, человека из рассказа, превращённого в статую при взгляде на неземную красоту бессмертной богини.