Глава XXXI ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ БАЛЬЗАМ


ействия и поступки милого маркиза де Рюскадора с той роковой минуты, когда мы оставили его у Динана с надрубленным черепом, заслуживают по всей видимости беглого обзора.

Когда он пришёл в чувство, то лежал на отличной постели и смутно видел перед собой маленького человечка, одетого с ног до головы в чёрное, который подпрыгивал на одном месте, как птичка. В руке он держал зонд, только что вынутый из раны Бозона Рыжего, пришедшего в себя от сильной боли.

— Дело серьёзно, очень серьёзно, — говорил сам себе с задумчивым видом маленький прыгун. — Приложить ли мне тотчас целительный бальзам... или выждать его последний вздох, чтобы влить ему в горло мой жизненный эликсир?

Не находя возможным колебание между этими двумя дилеммами, больной собрал все свои силы, чтобы закричать:

— Бальзам! Не надо эликсира! Бальзам!

Человечек с эластичными ножками подпрыгнул от негодования, чуть не упав на постель раненого.

— Человечество! Нелепое исчадие! — воскликнул он. — Вот каковы они все... и даже этот, тело которого швырнули бы в госпиталь или в живодёрню, не попадись оно мне на дороге!.. И он предпочитает, чтоб его починили, для того чтобы возродиться снова, как надбитая старая посуда!

— Вот тебе и на! Да он просто насмехается надо мной, — хмыкнул себе под нос Поликсен, хорохорясь даже при смерти.

— А когда бы и так, жалкая инфузория, — продолжал ещё с большим жаром доктор, прыгнув в этот раз на постель к ногам больного. — Разве не наругались надо мной, преемником Бэкона, Альберти и Парацельса, заслужившим более славы, чем все они вместе взятые? Твоё ненавистное правительство — по твоему произношению я узнаю в тебе француза из южных провинций...

— Я провансалец! Совсем не француз, чёрт возьми!

— Не перебивай меня! — кричал алхимик с судорожными прыжками, из-за которых он, по-видимому, рисковал свалиться на подушку раненого. — Итак я говорю, ненавистный выскочка, правящий твоею родиной...

— Варёный рак! — воскликнул было Бозон, но прыгун соскочил на пол и приложил ему ко рту свою сухощавую руку.

— Твой чертовский кардинал не нанёс ли самое ужасное оскорбление мне, богатейшему из граждан Динана, мне, учёнейшему из докторов всей Европы? Двадцать лет жизни положил я на открытие моего чудодейственного эликсира! Я хотел прибегнуть к нему в первый раз только для одного из тех существований, которые нарушают равновесие мира, превращаясь в прах и тление. Я узнаю, что могущественный Ришелье на краю могилы. Я предлагаю ему испытать моё великое открытие: «Мой эликсир надо принять перед последним издыханием от тяжкой болезни или от голода, если человек здоров, — толковал я ему, — тогда имеет место полное возрождение сил. «Вы здоровы?» — спросил он меня. «У меня отличное здоровье, ваше высокопреосвященство». Вслед за тем ненавистный министр приказывает своим слугам запереть меня в тёмную комнату со склянками моего жизненного эликсира. Там оставляют меня с одним моим эликсиром для пищи и для питья, и только на шестой день, когда медик кардинала объявил, что я отправлюсь на тот свет, если мне не дадут тарелку супа, мне вливают в горло лёгкого бульона и выгоняют из моей темницы под громкий хохот нечестивого кардинала, который клеймит меня званием шарлатана!

— Вы доктор фон Копперн? — произнёс Поликсен сквозь пальцы, которыми зажимали ему рот.

— Да, я этот великий человек, и я поклялся в вечной ненависти моему дерзкому оскорбителю.

— А я маркиз де Рюскадор, сокольничий его высочества герцога Орлеанского.

— Тот самый, которого отколотили по приказанию кардинала? Нет, быть не может! — вскричал алхимик, — неужели я так счастлив, что встречаюсь с человеком, который имеет основание ненавидеть этого жреца Виола почти так же, как я?

— Взгляните-ка на мою гриву, почтеннейший!

— «В пустыне бывает лишь один рыжий верблюд», гласит восточная мудрость.

— Тьфу ты пропасть! Какое сравнение. Итак, посмотрите-ка, что в кармане моего колета.

Мэтр Копперн повиновался и вынул измятую бумагу. Это была расписка о деньгах, заплаченных Рюскадором за кречета от имени герцога Орлеанского.

— Нет более никакого сомнения! — запищал алхимик с прыжком, который подбросил его на спинку кресла. — Из всех врагов Красной Мантии я не мог бы желать себе лучшего друга. Нечего колебаться более! Для него мой возрождающий эликсир!

Это неожиданное заключение привело Поликсена в ужас, но он понял, что переломить упорство доктора можно было только удачной уловкой. Потому, собрав последние силы, которые готовы были ему изменить, он обратился к Копперну со следующей хитрой речью:

— Я очень ценю вашу дружбу, мой добрейший... но я не чувствую себя ещё так худо, как вы, по-видимому, полагаете... С другой стороны, я только что поел, когда меня положили замертво на лугу. Итак, мне пришлось бы ждать целую неделю возможности принять это усладительное средство. А между тем мне необходимо тотчас стать на ноги, для того чтобы предостеречь моего господина от ловушки, выставленной ему Ришелье. Как видите, теперь скорее, чем когда-либо, вам следует употребить ваш целительный бальзам!

Тут мысли Бозона Рыжего смешались, и он лишился чувств.

Когда он снова раскрыл глаза, учёный эмпирик перевязывал его рану и, несмотря на это, ногами отплясывал какой-то дикий танец.

— Ой, ой! Какую вы мне причиняете боль, но при том какую придаёте и бодрость! — заревел маркиз.

— Я подчинился вашим доводам, — ответил ему с важностью Копперн, — и мой бальзам производит своё действие. Через двенадцать часов вы будете в состоянии ехать верхом. Но какой прекрасный случай вы упустили, маркиз!

— Двенадцать часов! Двенадцать часов! — повторял Рюскадор с отчаянием. — Тогда как я теперь уже должен бы находиться в Париже, чтобы предостеречь монсеньора Гастона от Красного Рака! Ах, Господи, что же делать?

— Вам для того надо быть в Париже, чтобы навредить проклятому Ришелье? — спросил Копперн, глаза которого сверкнули ненавистью.

— Конечно! Чтобы не позволить ему разорвать сеть, которой мы надеемся его опутать.

— Не будь я вынужден оставаться здесь для вашего лечения, я вместо вас поехал бы во дворец Медичи. Я пользуюсь заслуженной славой самого быстрого ездока во всей Бельгии.

— Поезжайте... бросьте меня на произвол судьбы! — сказал маркиз слабым голосом.

— Постойте, у меня камердинер, который по быстроте движения вполне может сравниться со мной... к тому же он верен, точен и смышлён, как собачка. Поручите ему ваше послание к принцу.

— Вы отвечаете мне за него?

— Головой.

— Но чёрт возьми, мне нужен был бы ещё другой гонец, — продолжал Поликсен, внезапно поражённый новою мыслью.

— У меня к вашим услугам остаётся только мой повар, дурак набитый, однако способный исполнить важное поручение, лишь бы он об этом не подозревал.

В эту минуту дверь комнаты немного растворилась и в него просунулась голова в белом колпаке с одутлым и бледным лицом.

— Хозяин, а хозяин, — повторил тоненький фальцет, — морской рак, великолепный морской рак! Какая редкость в Динане! Вам предлагают купить его.

Рюскадор стал делать отчаянные жесты одной рукой, с целью привлечь внимание учёного. Когда он услыхал про рака, оригинальная мысль озарила светом находчивый ум провансальца.

— Купите его, добрейший! — закричал он насколько было сил. — Во имя нашего неразрывного союза дружбы умоляю вас, купите его, купите его, великий человек, чтобы подарить вашему закадычному другу.

Приняв это желание за прихоть больного, добрый, но взбалмошный Копперн поспешил, однако, его исполнить. Мы уже видели, в какой странный конверт Бозон Рыжий превратил варёного рака, посланного им полковнику де Трему.

В то время когда повар алхимика отправлялся в Брен, его камердинер ехал в Париж с письмом Рюскадора к герцогу Орлеанскому. В нём Бозон излагал все свои приключения после покупки злополучного кречета и просил принца остерегаться низкого шпионства мошенника дома Грело.

Истощённый своим разговором с Копперном, а ещё более составлением двух своих писем в Брен и Париж, раненый заснул глубоким сном.

Когда он проснулся, то был один и чувствовал такую слабость, что пришёл в ужас при мысли о своём обещании полковнику Роберу ехать обратно в Париж тотчас по получении его ответа. Он позвал доктора, но тот ушёл навестить своих пациентов. Тогда Рюскадор вспомнил какую бодрость придал ему бальзам, приложенный к его ране. Склянка, полная ещё более чем наполовину, стояла на столике возле кровати. Он схватил её и смочил свой компресс, но едва успела влага коснуться его больного темени, как им овладело странное ощущение. Ему казалось, что он мгновенно окреп и был бы в силах пешком дойти до Парижа. Он соскочил с постели, но не успел встать на ноги, как пол показался ему пляшущим не хуже плясуна Копперна и провансалец растянулся во всю длину, опять встал и снова под его ногами произошло сильное колебание.

Когда алхимик вернулся, то увидел своего пациента лежащим посреди комнаты.

— Несчастный! — вскричал Копперн. — Вы повторили дозу целительного бальзама! Слишком скоро затянутая рана причинит раздражение мозгу. По крайней мере, три или четыре дня вы не будете в состоянии встать на ноги без того, чтобы не рисковать разбиться в пух и прах! Зачем оставил я у вас мою склянку? Боже мой, какая неосторожность!

Вырвав предварительно у себя нисколько волос, он позвал на помощь свою ключницу, чтобы перенести на кровать обезумевшего Поликсена. Сокольничий понемногу стал приходить в себя, но с ним совершилось что-то непостижимое, феноменальное: лёжа неподвижно он был в полном сознании, но как только приподнимал голову с подушки, с ним делался бред.

— Увы! — жалобно говорил он, — Копперн, мой сердечный друг, всё это кончится худо... я убил образец всех учёных кречетов, это принесло мне несчастье!

В этом положении и нашёл его птицелов Ферран, когда принёс письма графа де Трема от мнимого Анри. При чтении важных депеш у Рюскадора волосы становились дыбом от отчаяния, что он не в силах исполнить того, что ему было предписано.

Доктор Копперн угадал причину уныния своего пациента.

— Я заменю вас! — вскричал он в порыве великодушного усердия. — Эти бумаги надо доставить его высочеству, не так ли? Мы тем сыграем скверную штуку с кардиналом? Хорошо! Хорошо! Я лечу в Париж! В моём отсутствии за вами будет ходить Гудула.

И не спрашивая согласия своего нового друга, он выхватил у него из рук письмо к Гастону Орлеанскому и инструкцию полковника Робера и бросился вон из комнаты. Спустя минуту на дворе послышался топот скачущей лошади, и через несколько мгновений он исчез вдали.

Наш оригинал ускакал в Париж, не взяв с собой в дорогу ничего, кроме кошелька, туго набитого золотом.

Поликсен оставался в каком-то остолбенении, но вместе с тем он был в восторге, потому что вполне мог положиться на своего причудливого друга.

— Мессир, угодно вам знать моё мнение? — сказал тогда податель депеш, который не выходил ещё из комнаты.

Сокольничему достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в нём птицелова.

— Говори, товарищ, — ответил он добродушно.

— Товарищ? — повторил удивлённый Ферран.

— Ещё бы, чёрт возьми! — продолжал маркиз и сделал рукой движение, которое напоминало, как снимают клобучок с кречета, — ты ловишь, а я пускаю.

— Мастер птичьей охоты, последователь святого Губерта, — сказал с глубоким уважением птицелов, — ив добавок ещё с волосами краснее моих! Если так, то я не скрою ничего... решительно ничего!

— Объяснись же, добрый малый.

— У человека, будто бы вывихнувшего себе колено, ноги так же здоровы, как у меня и у вас, я в том убеждён. Я готов поклясться всеми святыми, что видел его скачущим во весь опор передо мной, когда я входил в Динан на паре своих.

— Ого, подозрительно, очень подозрительно. Однако этот весельчак Анри надёжен не менее своих братьев.

— Он не походит на весельчака.

— Как «не походит»? Рослый молодец с румяными щеками, открытым и весёлым лицом и парой усов достаточно закрученных, чтобы подвесить на них по женскому сердечку.

— Путешественник, который послал меня, нисколько не подходит к этому описанию, мессир. Это молодой человек с правильными и строгими чертами, бледный и смуглый, без бороды и без усов. Волосы и брови у него чернее воронова крыла.

— Зелёный колет! — заревел Рюскадор, страшно побледнев, и так стремительно вскочил на постели, что лишился чувств.

Испуганный Ферран, однако, скоро привёл его в себя.

— Беги скорее взглянуть, а вдруг он ещё во рву, — приказал ему Поликсен, — разыщите его и приди ко мне с ответом. Мэтр Копперн щедро вознаградит тебя за труд... положись на моё слово!

— О, я готов служить вам, мессир, из-за одного сходства с вами по промыслу... И по оттенку волос...

Птицелов шмыгнул вон из комнаты, как будто бы у него были крылья пойманных им птиц.

— Ах ты ж, простодушный Робер, — пробормотал Бозон, оставшись один. — Чёрт побери, даже до появления этого красного толстяка я чуял, что тебя обманывают, мой благородный и слишком доверчивый граф. Да, да, зелёный колет, белокурая молодая девушка, дряхлый старик. Все эти ненавистные исчадия служат лазутчиками Варёному Раку, три тысячи чертей!

Возвращение Феррана утвердило сокольничего в его подозрениях. Птицелов нашёл у рва лишь свои манки и клетки.

Загрузка...