Осада Монтобана

Глава XXXIII РАСПЛАТА БОЗОНА РЫЖЕГО

юскадор был неприятно изумлён числом и отважным видом людей, сопровождавших экипаж.

«Если мне не мерещится, — подумал он, — то я видел эти пять лиц при дворе, в рядах мушкетёров».

В это время Компуэнь-младший проворно слезал с кабриолета и говорил Грело с сильным германским произношением:

— Трактирщик, поставь мою карету в твой лучший сарай, с самой надёжной дверью. У меня дорогой товар.

Поликсен протёр глаза, даже тот, который был завязан.

«Рошфор! — с изумлением подумал сокольничий. — Дорожный фурьер Варёного Рака и распорядитель его палочной расправы! Бока мои помнят его. Вот случай славно отплатить!»

И весело подсмеиваясь над трактирщиком и его ключником, которые представляли собой разительные противоположности, Рюскадор пошёл открывать отделение, в котором сидели Морис и его переодетая спутница.

Лагравер соскочил на землю первый, но молодая девушка, запутавшись в своём плаще, потеряла равновесие в ту минуту, когда хотела протянуть ему руку, и, вскрикнув, упала с высокой подножки. Морис подхватил её на лету с явным волнением.

Бозон переходил от одного удивления к другому. Он ожидал, что увидит свой зелёный колет, хотя и превращённый в серый, но никак не подозревал его в подобном обществе.

«Женщина! — продолжал он свой мысленный монолог. — Такого старого воробья, как Бозон, не проведёшь, одев курочку петушком. Прелестная женщина! Верно, его любовница, судя по нежной его заботливости. О-го-го, видно, настал день общей расплаты!»

Взоры обольстителя Остреберты и многих других легкомысленных женщин засверкали огнём чувственной страсти.

Морис, за которым следила Камилла, с видом робким и испуганным, подошёл к дому Грело и сказал быстро:

— Она оставила вам инструкцию для меня?

— Вот она, — ответил капуцин, дрожа, и всунул ему в руку записку, которую читал Рюскадор.

— Дайте ключ от самой надёжной из ваших комнат, — приказал Морис.

— Вот извольте... третья комната на верхнем этаже.

Он указал на ту самую, в которой был заперт Урбен.

— Дом Грело, — заключил Лагравер холодным тоном, — я оставляю под вашей охраной этого юношу. Не выдавайте его ни ей, ни кому бы то ни было, или вы ответите мне жизнью. Если я не найду этого юношу в комнате, в которой запру, то отыщу вас даже на краю света.

Он вошёл в дом, увлекая за собой Камиллу, между тем как толстый капуцин обливался потом от отчаяния и страха. Он находился между Сциллой и Харибдой, ему везде грозила опасность.

Делая вид, будто ждёт приказаний, Рюскадор не упустил ни слова из этого разговора.

Морис вошёл со своей спутницей в комнату, уже известную нам. Он жадно пробегал глазами строки, написанные Валентиной де Нанкрей. Пансионерка визитандинок смотрела на него с беспокойством. В первый раз после похищения мадемуазель де Трем он, казалось, не думал о ней.

— Камилла, — сказал он наконец с усилием, — мой долг вынуждает меня расстаться с вами на всю эту ночь. Запритесь здесь на ключ и не отворяйте двери никому, кроме меня. Что бы ни случилось, не говорите, кто вы. Вас окружают враги вашего рода...

— О, боже мой, но вы защитите меня?! — вскричала она в ужасе.

— Камилла, если завтра я не вернусь, то назовите себя. Тогда ваши братья будут победителями, и вы останетесь под их защитой.

— Морис! Морис, от ужаса во мне застыла кровь... как может торжество моих братьев помешать мне видеть вас? Вы спасли меня от Ришелье, я люблю вас...

— Ключ этой трагической тайны не принадлежит мне. Когда вы узнаете её, вы, с вашей ангельской душой, не станете проклинать память обо мне, вспомнив, что я ставил вас выше моей чести, выше данной клятвы... Но я сказал уже слишком много, быть может!.. Прости же, моё счастье! Прости, жизнь моя!

Страшное отчаяние отразилось на его бледном лице. Он бросился к двери. Камилла хотела удержать его. Но сцена эта произвела такое сильное впечатление на молодую девушку, что силы изменили ей. Почти без чувств она упала на колени возле кровати, на которой ещё за час до этого лежал пленником несчастный Урбен.

Между тем громадную колымагу поставили в бывшую капеллу, превращённую в сарай и описанную нами выше. Четвёрку недавно сменённых лошадей отвели в конюшню, но держали их наготове, чтобы, в случае надобности, тотчас опять пуститься в путь. Дом Грело в сопровождении своего неразлучного ключника, или, вернее, побуждаемый им, присутствовал при всех этих распоряжениях.

Однако, кончив свои хлопоты, мнимые приказчики ни под каким видом не хотели отходить от своего экипажа, несмотря на убеждения бывшего приора войти в таверну.

— Нам необходимо принять меры осторожности для нашего ценного товара, толстяк, — объявил ему Компуэнь. — Вы хорошо сделали, что велели запереть ворота, а то, пожалуй, могут забраться воры, так как уже стемнело. Впрочем, мы скоро войдём к вам.

Отосланный таким образом трактирщик должен был удалиться со своею живою тенью. Когда они вошли в кухню, окно которой выходило на двор, освещённый двумя фонарями, Рюскадор остановился.

— Я потушу лампу и стану отсюда наблюдать за всем, что затеют эти молодцы, — сказал он. — А ты, иуда, устройся так, чтобы они вошли в твою таверну через комнату, из которой опускная дверь ведёт в погреб.

— Зачем это, мой милый друг? — спросил скромно дом Грело.

— Затем, что ты выдернешь заблаговременно засов люка, и он провалится под их ногами. Чем больше из них разобьётся, тем менее работы будет моим голубчикам, которым нелегко будет справиться с этими пятью молодцами.

— Милосердый Боже, да это страшное убийство... и я в нём буду виновен, я бывший приор! — вскричал Грело и от ужаса на голове у него волосы встали дыбом.

— Молчать, мой почтеннейший, ступай тотчас приготовить кувыркалегию в твой погреб или я попробую на твоей коже, хорошо ли наточен этот большой нож, клянусь рогами чёрта! — и свирепый маркиз извлёк громадный кухонный нож из-под своего передника.

— Слушаюсь! — застонал Грело, убегая коридором, который вёл ко входу в погреб.

Бозон остался караулить.

Надо сказать, что запуганный капуцин дошёл до того крайнего предела страха, который внушает нечто похожее на смелость отъявленному трусу. В Нивелле ему везде угрожала смерть. Нож Рюскадора с одной стороны, кинжал Мориса с другой, кардинал мог его повесить, орлеанисты — расстрелять! Чтобы вырваться из этого заколдованного круга, куда ему было бежать, куда скрыться? Как исчезнуть, улетучиться, стушеваться, когда настанет грозная развязка? Таковы были размышления Грело, пока он слушал своего мучителя. Французский двор он знал довольно хорошо, если даже не лучше сокольничего. Но он также не мог не угадать настоящего звания мнимых приказчиков. В особенности он обратил внимание на форейтора, которому так досталось от Лагравера. Он вспомнил благодаря своей отличной памяти, что однажды в его присутствии кардинал, приказывая этому командиру своих мушкетёров кого-то арестовать, назвал его Гаспаром де Пардальоном.

Это воспоминание и возрастающая опасность внушили ему почти нелепый план спасения, который ещё только смутно представлялся его уму и мог быть исполнен лишь при стечении благоприятных обстоятельств. О, счастье! Входя в комнату, смежную с таверной, дом Грело нашёл исходную точку для всего ряда счастливых случайностей.

Ему было необходимо переговорить с поручиком Гаспаром без ведома своего Аргуса. Надо сказать, что Пардальон, малый несколько угрюмый, немного простоватый и в некоторой мере своевольный при всей своей редкой храбрости, зевал на дворе вместо того, чтобы находиться в сарае с товарищами, и стоял, прислонившись к дому у окна. Рюскадор со своего наблюдательного поста не мог его видеть за стеной, которая в этом месте составляла изгиб. При взгляде на Гаспара дом Грело, пыхтя как кашалот, проворно расстегнул свой камзол и вынул из-за рубашки клеёнчатый мешочек.

— Рыжий урод не нашёл моего сокровища, когда отнимал у меня письмо, — пробормотал он. — Хвала Царю Небесному!

Из клеёнчатого мешка он вынул белый лист с подписью кардинала, которому поклонялся, как святыне.

— Нечего колебаться более, — продолжал он. — Никогда я столько не нуждался в его ограждающей силе!

Он нацарапал дрожащей рукой несколько слов на развёрнутом листе и слегка постучал в стекло, сквозь которое виднелся силуэт поручика мушкетёров.

Тот небрежно обернулся. Трактирщик тихо растворил окно и знаком пригласил Пардальона войти таким образом в комнату. Поручик шагнул через подоконник.

— Вот что ваш начальник всунул мне в руку и велел вам передать потихоньку от других, — сказал капуцин с таинственным видом.

Он подал ему бумагу, на которой только что написал несколько строк.

Поручик читал и перечитывал, наконец почесал за ухом и устремил на своего собеседника взор, несколько насмешливый и изумлённый.

— Знаешь ли ты, что принёс мне? — спросил он.

— Я с трудом разбираю печатные буквы, — смиренно ответил бывший приор.

— Так слушай же:

«Приказываю арестовать немедля подателя сего письма и отвезти его тайно, без всякого пояснения или отлагательства в Бастилию, в Париж. Поручик Гаспар де Пардальон один должен сопровождать этого важного преступника, и никому из своих спутников не давать отчёта о своём внезапном отъезде. Он должен приложить все силы, чтобы в наискорейший срок доставить своего пленника здорового и невредимого во второе отделение казематов.

Подписано: Ришелье».

— Милосердый Боже! — жалобно вскричал Грело, приняв отчаянный вид.

— Сознаюсь, я сперва был несколько изумлён скрытностью, предписанной мне в отношении товарищей, — сказал наивный поручик. — Но я вспомнил, что он тут и что на него иногда находят странные фантазии.

— Кто он? — спросил Грело с любопытством.

— Это тебя не касается. Я арестую тебя. Изволь тотчас найти двух лошадей для нашего путешествия, а не то... — Он расстегнул свой кожаный кушак и замахнулся им, как нагайкой.

— Ведь я не противлюсь, мой добрый капитан, — стал убеждать капуцин. — Однако, чтобы отвезти меня во Францию, сперва следует выбраться из таверны. А я должен вам сказать, что общая комната, через которую нам следует выйти, полна посетителей, до того мне преданных, что они зарезали бы вас, увидев меня арестованным...

— Я отправлю их к чёрту, под моим камзолом хорошие пистолеты. Я размозжу голову одному или двум, и мы пройдём.

— На шум прибегут ваши товарищи, а вам велено увезти меня тайно.

На этот раз Гаспар сильно поцарапал себе нос и страшно вспылил:

— Чёрт побрал бы вас всех! — ругался он. — Я угадываю твою цель, продувная бестия. Ты хочешь убедить меня в том, что арестовать тебя нельзя. Но не один же выход в твоей норе. Тотчас укажи мне тайный ход, или я свяжу тебе руки и ноги.

— Через погреб можно дойти до отверстия, через которое опускают бочонки вина. Оно закрывается деревянной дверью и выходит на улицу. Но едва ли один человек будет в состоянии взломать эту толстую дверь, запертую на замок снаружи.

— Меня зовут Гаспаром Силачом, — возразил хвастливо Пардальон. — Впрочем, нас двое. Ты поможешь мне.

Трактирщик нагнулся и отворил люк, который Рюскадор намеревался превратить в волчью яму. Поручик взял смолёный факел, и они вместе сошли в погреб. Через несколько минут горизонтальная дверь, которой закрывался наружный люк, затрещала зловещим треском, но десять наёмников, пившие в таверне, не обращали внимания на то, что происходило на улице. Все их мысли были обращены к сараю, где, по словам Феррана, их ожидала пожива, к тому же и плотно затворенные ставни заглушали шум.

Спина Грело действовала, как катапульта, голова Гаспара Силача, как таран; от их дружного натиска дверь люка подалась. Капуцин осторожно выглянул одним глазом на улицу.

— Никого не видно, — шепнул он, — теперь час ужина, и улицы пусты. Выйдемте, мой любезный капитан. Даю вам слово, что не убегу от вас. Лошадей же я берусь достать.

Пардальон, малый несколько простоватый, не изумился странной готовности своего пленника бежать в тюрьму. Через четверть часа он ехал обратно во Францию скорее, чем мог себе представить, даже не подгоняя странного пленника, который сам стремился к Бастилии, как к верному убежищу.

Бывший приор ускользнул от бдительности Рюскадора, потому что сокольничий весь поглощён был открытиями гораздо большей важности. Едва он остался один после ухода Грело, как увидел в окно кухни Мориса, проходившего по двору. Лагравер подошёл к фурьеру кардинала, взял под руку и отвёл в сторону от группы его товарищей.

— Вероятно, вы предполагаете во мне достаточно проницательности, — сказал он вполголоса мнимому Компуэню, — чтобы угадать, что вы и ваши товарищи только выдаёте себя за купцов. Вы должны быть достойными офицерами, я в том уверен. Но я уверен и в том, что ни один из вас не уполномочен министром принять важное донесение, которое я срочно должен передать его поверенному.

— В самом деле? — спросил, посмеиваясь, Рошфор. — Что же внушило вам такую оценку или, вернее, такую низкую оценку нашего звания?

— Голос, слышанный мною однажды ночью вот оттуда, — сказал Морис, указывая рукой на громадный экипаж, заднее отделение которого обращено было к дверям сарая.

— Когда настанет время, вы узнаете, чего требует министр и кого он избрал своим уполномоченным, — возразил надменно Рошфор, специально повторив слова, сказанные кардиналом в Париже кузену Валентины.

— Для меня время настало и малейшее замедление может иметь гибельные последствия, — ответил настойчиво Морис.

В эту минуту слабый свисток послышался изнутри кареты.

— Вы правы, — сказал Рошфор. — Мне дают знать, что уполномоченный его высокопреосвященства ожидает вас.

Потом, обратившись к трём переодетым офицерам, стоявшим на некотором расстоянии, он продолжал:

— Господа, войдите и затворите за собой двери сарая. Пардальон, вероятно, караулит на дворе и не допустит, чтобы кто-нибудь подошёл сюда близко.

Тяжёлые половинки двери плотно были затворены. Господа Таванн, Нанжис и Жюссак прислонились к ним спиною, пока Рошфор, сопровождаемый Лагравером, приближался к экипажу.

Постучав три раза, фурьер первого министра отомкнул решетчатые дверцы, сквозь которые виднелись кипы шёлковых материй. Из-за раскрытой дверцы выскользнула подножка, которая, опускаясь, постепенно достигла земли.

— Взойдите,— сказал Рошфор Морису.

Тот повиновался, и дверцы затворились за ним, как только он ступил в таинственное убежище, откуда за ним наблюдали две предыдущие ночи. Это было нечто вроде огромного ящика с обивкой футов двенадцати в длину и от шести до семи в ширину. Узкая кровать стояла у перегородки, в которой было окошечко, возбуждавшее любопытство и негодование Мориса. В середине был письменный стол и возле него кресло. В одном из углов — занавеска, по-видимому, скрывавшая какие-то таинственные принадлежности. Куски шёлковой материи, которые видны были снаружи, составляли только подкладку шёлковой обивки стен. Свет проникал в это странное помещение через толстое матовое стекло, вставленное в потолок. Кроме того, с боков и сзади устроены были клапаны, которые подымались по желанию и дозволяли видеть и слышать всё, что происходило снаружи. Ночью висячая лампа, прикреплённая к потолку тремя цепочками, заменяла дневной свет. Под нею, озарённый её желтоватым светом, стоял человек с высоким и открытым лбом, с резкими чертами лица и с блестящим взором, с остроконечной бородкой, усами и редкими, но длинными волосами с проседью. Он был в кавалерском костюме фиолетового бархата без золотых и серебряных вышивок и без кружев. При нём не видно было и оружия. Большой бриллиантовый крест с голубой лентой на шее сверкал яркими отливами на тёмном колете.

Лаграверу достаточно было одного взгляда, чтобы его узнать.

— Вы получили новые инструкции от Валентины де Нанкрей? — спросил человек с крестом у Мориса.

— Вот они, монсеньор.

Лагравер подал записку Валентины, доставленную неверным домом Грело.

— Всё идёт хорошо, — прошептал министр, прочитав её. — Мария Медичи в наших руках, это факел раздора... под гасильником... а отступление армии де Брезе послужит не только уничтожению де Тремов, аресту графа Суассонского и постыдному поражению Гастона Орлеанского... оно ещё может иметь последствием победу над австрийцами Тома Савойского, которые идут на маршала де Шатильона и которые внезапно окажутся меж двух огней! Благодаря моим соображениям я восторжествую и над мятежниками, и над внешними врагами! А если я явлюсь лично на месте двойного поражения, то завистники не станут оспаривать моего двойного торжества!

После этого монолога, только частью высказанного вслух, могущественный министр обратился к кузену Валентины, ожидавшему с почтительным видом его приказаний.

— Молодой человек, — сказал Ришелье с тонкой улыбкой, — я доволен вами. Не опасайтесь меня относительно той, кого сейчас скрыли так тщательно. Я также не сражаюсь с женщинами, пока они не превращаются в фурий из политических целей. Отправляйтесь туда, где вас ждут, мэтр Морис. Я скоро пришлю вам подкрепление, потому что с помощью Божьей надеюсь быть в главной квартире в Огене, прежде чем вы достигнете назначенного вам места на Гальской дороге. Прикажите мимоходом дому Грело тотчас доставить мне проводника в Оген в главную квартиру Брезе. Не исключая вашей кузины, никому ни слова обо мне, отвечаете головой!

— Благодарю, монсеньор, благодарю! — вскричал Морис, преклоняя колено. — Будьте покровителем бедной молодой девушки, ничем не виновной в преступлении се близких. Заступитесь за неё, и я готов за вас в огонь и в воду.

— Хорошо, господин влюблённый, хорошо! Но теперь исполняйте ваш долг!

Ришелье протянул руку, чтобы с помощью потайной пружины открыть дверь. Когда же она повернулась на своих петлях, фонарь, освещавший сарай, залил своим светом надменное лицо, которое Морис узнал с первого взгляда.

Мгновенно сверху раздалось восклицание невыразимого удивления:

— Творец Небесный!

Рошфор, Таванн, Нанжис, Жюссак, Морис и министр все разом взглянули наверх с изумлением и беспокойством.

В розетке с разбитыми стёклами, которая находилась над дверью прежней капеллы, виднелась рыжеволосая голова. Но она тотчас скрылась, и вслед за тем на дворе послышался неистовый крик:

— Варёный Рак! Ришелье здесь! К оружию! Чёрт возьми, все к оружию!