Осада Монтобана

Глава XXVII ТАЙНА КИНЖАЛА

алентина вошла в капеллу, превращённую в сарай, где мы раз уже встречали её с настоящим Морисом Лагравером. У прежнего алтаря, освещённая глухим фонарём, ожидала молодую девушку какая-то человеческая масса, дрожащая от страха: вероятно, читатель узнал дома Грело.

— Вы с вашим ключником должны перенести человека, который лежит на полу таверны, в его комнату, — сказала Валентина де Нанкрей. — Он принял достаточно опиуму, чтобы проспать до завтрашнего вечера. Потом приходите сюда за моими приказаниями и возьмите с собой его крестьянское платье... Оставьте мне всё, что нужно для письма.

Подав ей ящичек с письменным прибором, который он носил на шее, желая придать себе вид учёного, которым, однако, он никогда не был, дом Грело выкатился из сарая.

Когда Валентина осталась одна, она вынула из-за камзола кинжал де Трема и сильно ударила его рукояткой о каменный стол. На этот раз пружина не поддалась. Видно, лишь по воле случая кинжал упал на пол таверны, с нужной силой коснувшись ловко скрытой точкой, которая и открывала потайной паз. Валентиной овладело мучительное недоумение. Она хотела, она должна была узнать, что заключала в себе рукоятка кинжала. Но сломав головку, нельзя было бы закрыть её опять, и тогда она выдала бы себя. Действительно, для двух корреспонденток полковника Робера, фермерши в Лоте и дамы в Брюсселе, неприкосновенность таинственной рукоятки составляла, очевидно, единственную гарантию надёжности посланника. Надо было полагать, что они придавали важное значение тому, чтобы тайна эта оставалась между Робером и ними, когда он даже не открыл её Урбену. Явно нарушив эту тайну, Валентина рисковала вселить недоверие, и вдова Гислейн, заподозрив посланного, не провела бы его в Брюссель. Молодая девушка была уверена, что нашла бы разрешение важного вопроса, который давно затруднял её, в потаённом отделе рукоятки с фамильным гербом де Тремов. А между тем ей необходимо было узнать, на что она идёт, решаясь разыграть роль поручика Урбена на двадцать четыре часа.

Не бросает ли она добычу в решительную минуту, когда отступления полковника Робера было бы достаточно для его собственной гибели и гибели его близких? Не подвергается ли она опасности лишиться средств действовать? Морис, который должен был возвратиться в Нивелль с Камиллой не позднее следующего дня, сумеет ли заменить её в критическую минуту выступления армии маршала де Брезе? Она чувствовала инстинктивно, что ответ на эти вопросы жизни и смерти заключался в стальной головке, которую она не могла открыть!

Она поворачивала в руках, ощупывала, прижимала пальцами рукоятку кинжала с лихорадочным волнением и упорством на протяжении десяти минуть. Вдруг взгляд её заблестел от счастливого вдохновения. Она заметила, что девиз де Тремов: «К цели во что бы то не стало» вырезан был на ободке в виде узенькой ленты, которая окружала выпуклость головки.

«Бесстыдный девиз этого рода, для которого нет ничего святого, — подумала она, — вот настоящий приказ к действию для механизма этих ненавистных людей».

Она сильно прижала ногтями полоску с вырезанным девизом. Пружина щёлкнула. Верхушка головки раскрылась, как крышка с шарниром табакерки. Валентина не ошиблась: перстень с драгоценным камнем лежал в потайном отделе. На камне вырезан был герб, известный во Франции около столетия и который с гордым смирением напоминал купеческое происхождение рода Медичи. Но этот перстень с печатью не составлял ещё всего, что заключаюсь в рукоятке кинжала Робера. Вынув его, чтобы лучше рассмотреть, Валентина де Нанкрей заметила на дне голубую глянцевитую бумажку, чрезвычайно тонкую и сложенную в самый крошечный прямоугольник. Она бережно развернула её. Покрыта она была до крайности мелким шрифтом, который составлял разительную противоположность с каллиграфическими приёмами того времени, когда даже любовные записки писались крупными буквами. А ещё более странным казалось то, что письмо было написано на смешанном наречии, в состав которого входили греческие, латинские и итальянские слова. Поэтому оно и было бы непонятно для каждого, кто не знал этих языков.

Вероятно, читатель не забыл, что Робер воспитывался с Гастоном Французским. Прилежный и способный, он обязан был этому товариществу с принцем образованием истинно королевским. Но не забыл он наверняка и того, что Норбер воспитывался для духовного звания и был учен. В течение тех лет, которые его питомица прожила с ним в уединении в Лаграверском замке, он передал ей часть своих знаний для того, чтобы чем-нибудь занять её однообразную жизнь, в особенности для того, чтобы по мере возможности сдерживать в странной молодой девушке отнюдь неженственные боевые наклонности. Она пристрастилась к изучению языков. Вследствие чего записка Робера к учёной Марии Медичи, несмотря на мозаику из разных наречий, была прочтена без большого труда представительницей рода Нанкреев. Это действительно был подробно изложенный план побега для изгнанной матери короля Людовика XIII и герцога Орлеанского. Вот содержание этой записки:

«Государыня вдовствующая королева,

Его Высочество доверив мне при нашем последнем свидании во дворце Медичи приложенный при сем перстень, доставил мне честь благосклонно быть выслушанным Вашим Величеством.

Вы удостоили меня полномочия относительно предстоящего вам тайного отъезда из Брюсселя вместе с Маргаритой. Вот план, который я смиренно прошу привести в исполнение касательно Вашего Величества.

Непосредственные участники освобождения Вашего Величества и герцогини Орлеанской знают об этом проекте только то, как они должны прибыть к Вам в полное Ваше распоряжение. Вам, Ваше Величество, надлежит ими руководить, как скоро брат мой Урбен подаст Вам мой кинжал.

Итак, кавалер де Трем, переодетый поселянином подобно мне, когда я был в Брюсселе, въедет в этот город с кормилицей монсеньора Гастона, вдовой Шендель и её работницей в тележке, которую поставят подле навеса в одном из задних дворов вашего отеля. Потом под предлогом представить сына своей сестры Вам, её прежней доброй госпоже, вдова Шендель приведёт моего брата.

С той минуты, когда кавалер Урбен представится Вам с моим кинжалом, ни он, ни кормилица Месье не могут действовать без Вашего предписания. Они не знают, что им нужно делать.

Благоволите приказать им к девяти часам вечера находиться всем троим, не исключая и работницы, под навесом, где будет стоять тележка.

Пока брат мой станет впрягать лошадь, Вы, Ваше Величество, поменяетесь платьем с кормилицей, а герцогиня с работницей фермы.

Кончив это переодевание, королева Мария Медичи и герцогиня Маргарита Лотарингская сядут в тележку, а кавалер Урбен тщательно опустит холщовую занавеску верха.

Он выедет тихим шагом из отеля со своими драгоценными путешественницами и проедет через Галльские ворота, где будет узнан караульным, видевшим его приезд в город на рассвете.

Отъехав от Брюсселя на расстояние выстрела, кавалер Урбен пустит лошадь во всю прыть. Потом проедет не останавливаясь Лот, обогнёт Голль и достигнет Тубиза около полуночи. На Тубизской дороге путешественниц будет ждать отряд моих солдат. Поручик Урбен даст себя узнать солдатам. Тележка под этим конвоем доедет до леса Сеньер-Изак, не более полутора лье.

Укрывшись в густом лесу, королева и принцесса могут выжидать моего прибытия в совершенной безопасности. Я не замедлю к ним явиться во главе моего полка. Пять лье далее, в Рассели, мы встретим авангард графа Суассонского. Таким образом мы достигнем Рокруа и наконец Франции! Быть может, монсеньор Гастон выедет навстречу Её Величеству королеве в Рокруа».

Валентина де Нанкрей с жадным вниманием пробегала глазами этот план. Чем далее она читала, тем более лицо её выражало смелость и торжество. Кончив чтение, она заговорила вслух сама с собою, как бывает с людьми, которыми овладевает неудержимый порыв чувств.

— Без сомнения, дело стоит того, чтобы подвергаться опасности! Я поеду в Брюссель... Мария Медичи не знает Урбена, это видно из записки. Всё сделается по вашему предначертанию, граф де Трем! Всё... кроме развязки!

Громкое чихание перебило её монолог. Дом Грело вернулся в сарай уже несколько минут назад, но Валентина так погружена была в свои мысли, что не замечала его.

— Нет ли прямой дороги из Огена в Голль? Вы должны это знать, — обратилась она к капуцину.

— Есть просёлок, который проходит мимо Брена и примыкает к большой дороге между Вавром и Тирлемоном.

«Хорошо. Отряд полковника напрасно будет ждать у Тубиза на целое лье далее», — подумала Валентина.

Она взяла письменный прибор капуцина-трактирщика и вскоре быстро написала на листке бумаги следующее:

«Морис, приехав в Нивелль, оставьте Камиллу под охраной дома Грело. Я требую от вас одного, чтобы она не могла общаться со своим братом Урбеном, которого я держу пленником в таверне “Большой бокал". Кардинал, по всему вероятию, приставил к вам в помощники надёжного офицера, снабжённого неограниченным полномочием, но подчинённого мне. Прочитав эту записку, пусть он немедленно едет в Оген и прикажет маршалу де Брезе от имени кардинала начать движение армии на Женан вместо предполагаемого перехода к Маастрихту. Таким образом, французское войско окружит полк изменника де Трема, который пойдёт на Гассели с целью примкнуть к авангарду мятежника, графа Суассонского. Бунтовщики наткнутся прямо на армию маршала и будут застигнуты врасплох.

Но маршал до последней минуты должен показывать вид, будто держится своего намерения идти навстречу к голландцам.

Вы же, Морис, пока поверенный его высокопреосвященства отправится в главную квартиру, приедете ко мне на встречу и будете ждать у поворота Галльской дороги к Огену. Около одиннадцати часов вечера я приеду в тележке с двумя принцессами, которых мы доставим к верной своему долгу армии маршала де Брезе, вместо того чтобы отвезти их к полку изменника де Трема».

Она тщательно сложила это послание и отдала его капуцину.

— Лагравер непременно будет здесь завтра к вечеру, — сказала она. — Отдайте ему эту записку тотчас по его приезде. До тех пор берегите это письмо, как зеницу ока. Слышите, никто, кроме Мориса, не должен читать его, или вы погибли. Слышите ещё, если письмо не дойдёт до адресата, то вы опять-таки не останетесь в живых!

Никола Грело, совсем растерявшись, принял письмо, которое представляло ему смерть в двух видах, и положил его на живот возле благодатного бланкета, на который возлагал все свои надежды. Яд и противоядие лежали рядом в его боковом кармане.

— Камзол и штиблеты работника фермы, — приказала Валентина.

Грело ей показал и то, и другое на каменном столе, куда он положил эти вещи, вернувшись.

— А Урбен? — спросила она.

— Заперт в своей комнате... Его можно принять за мёртвого.

— Он пробудет в этом бесчувственном состоянии двенадцать часов и ещё долго, после того как проснётся, будет чувствовать непреодолимую слабость. Примите меры, чтобы он не мог ни выйти, ни общаться с кем бы то ни было до моего возвращения сюда.

— С большим удовольствием, — ответил с живостью толстяк. — Более прежнего я избегаю встречи с де Тремами. Комнатка этого молодца под самой крышей. Единственное окно этой комнаты закрывается по желанию крепким ставнем с замком. Дверной замок тоже как в каземате.

Три лёгких удара в дверь сарая снаружи покрыли внезапной бледностью одутлые щёки дома Грело.

— Во имя Вакха! — залепетал дрожащим голосом капуцин. — Кто в этот час ночи может пробраться во двор, если не сам нечистый... или какой-нибудь мошенник, чтобы помочь Урбену... Не отворяйте! Не отворяйте!

Но Валентина, которая услышала тройной стук, уже раскрывала одну половинку двери.

Маленький старичок с нахмуренным лицом вошёл в бывшую капеллу. Грело успокоился. Он узнал Дорна, угрюмого домоправителя Бренского замка.

— Половина первого, — сказала ему Валентина, прислушиваясь к бою молотка нивелльского жакмара, который раздавался по всему городу. — Вы точны, мэтр Дорн.

— Точен настолько же, насколько вы точны в платеже, — ответил корыстолюбивый фламандец.

— Вы можете заслужить от меня ещё несколько свёртков луидоров.

— Як вашим услугам.

— Вы вернётесь в замок тем же путём, каким пришли.

— Да, через подземелье.

— Вы с утра должны ждать возвращения полковника де Трема в его полк.

— Но он под арестом в Огене.

— На рассвете он будет освобождён. От моего имени вы попросите позволения говорить с ним наедине. Вы скажете ему, что около полуночи Морис Лагравер вернулся в замок, что он хотел известить полковника о своей удачной поездке в Динан и в Маастрихт, но что он не мог его ждать. Он вас спросит, почему. Ответьте ему, что мадемуазель Валентине угрожает насильственным похищением её дядя, дом Грело.

Тут краснолицый капуцин побагровел, чуть не задохнулся и, наконец не выдержав более, вскричал:

— Чего же вы хотите, в самом деле, чтобы эти дикие звери растерзали меня на куски, если отыщут?! Не довольно ли того, что этим проклятым де Тремам открыли всю правду относительно моих доносов, вам надо ещё меня и оклеветать? Нет! Я не знаю вина, которое сделало бы меня способным перенести такой беззаконный поступок. Я просто искупительная жертва! Я...

— Приор, если вы пойдёте по пути, указанному мною, вы получите приорат, если отступите назад, вы будете повешены, — коротко перебила его поверенная кардинала. — Мэтр Дорн, ваш рассказ полковнику вы будете продолжать следующим образом. Устроив так, что мессир Норбер отдан под опеку и узнав, что его племянница искала убежища в Брене, вы сообщите, что дом Грело находится в окрестностях замка вместе со слугами Красного Рака. Он выжидает удаления полка де Трема для исполнения своих планов, так как мадемуазель Лагравер тогда не будет иметь защиты. Вследствие чего мессир Морис тайно увёз сестру в другое место, о чём известит полковника после... Хорошо ли вы запомнили весь этот рассказ?

— Я повторю его слово в слово и по прошествии года за один луидор, — кивнул мэтр Дорн. — Всё, что запечатлёно золотом в моей памяти, становится незабываемым. Но я могу заполировать его и непроницаемым слоем скромного молчания.

— Не один луидор, а сто ливров приобретёте вы, повторив с точностью мой рассказ полковнику Роберу. Хозяин этой таверны заплатит вам их, когда вы благополучно доставите сюда мессира Норбера завтра вечером. Такая же сумма будет вам уплачена за эту вторую услугу.

— Изволите приказать что-нибудь относительно пленного майора?

— Нет ничего. Его стража предупреждена о том, что дю Трамбле велит отвести его завтра в военный суд.

Зловещая улыбка мелькнула на её лице и движением руки она отослала Дорна, который тотчас вышел.

Валентина повернулась спиной к дому Грело, стоявшему неподвижно, как бочка. Она вложила в потайное углубление кинжала письмо и перстень. Потом надела одежду, похищенную у кавалера Урбена, и направилась к двери.

— Куда вы идёте среди ночи? — спросил трактирщик-капуцин, злившийся исподтишка на эту отчаянную бестию, которая беспрестанно подвергала его опасности.

— Иду заслужить ваш приорат... или верёвку, чтобы вас повесить! — ответила Валентина со смехом, от которого мороз пробежал по коже дома Грело.

Пробило час, когда она уже скакала по дороге к Лоту.