Ощепков

Глава одиннадцатая ШПИОН ПО КОНТРАКТУ

Кем и когда окончательно был решен вопрос о создании в Японии резидентуры советской военной разведки, неизвестно. Учитывая, что характеристика на Ощепкова, где он был отнесен к «сменовеховцам устряловского толка», датирована 26 октября 1924 года, можно предположить, что готовилась она ко времени его прибытия с Сахалина в Центр, то есть в штаб… Кстати, штаб чего? 17-й Приморский стрелковый корпус (в книге Лоты — 17-я Приморская армия), агентом разведотдела которого оформлен был Василий Ощепков как резидент «Д. Д.», в январе 1924 года убыл на Украину[183]. На Дальнем Востоке летом 1924 года был сформирован 19-й корпус со штабом уже не в Чите и Никольске-Уссурийском, а в Хабаровске[184]. Начальником разведотдела корпуса был назначен уроженец Оханского уезда Пермской губернии (откуда родом была мать Ощепкова) Анатолий Федорович Заколодкин — бывший царский поручик военного времени (то есть получивший военное образование в годы войны и не считавшийся кадровым военным) и «свежий» выпускник восточного факультета Военной академии РККА[185]. Резидентура на Северном Сахалине вместе с двумя делами, заведенными на «Д. Д.», и заведующим агентурой Аркадием была временно передана штабу 1-й Тихоокеанской стрелковой дивизии, остававшейся в Приморье.

Позже уровень профессиональной подготовки Ощепкова в дзюдо, его склонности и желание заниматься борьбой станут хорошо известны военному командованию. Но в октябре 1924 года Леонид Бурлаков, так и не разобравшийся толком, кем является его резидент, записал в характеристике: «Хорошо развит физически, а потому имеет большую склонность к спорту и как борец небезызвестен в Японии. Кажется, имеет первый приз за борьбу. Имеет большую склонность к разведработе, на которой довольно изобретателен и смел. К систематической работе непригоден и небрежен. С людьми общителен и быстро завоевывает расположение. Как качество Ощепкова можно указать на его правдивость и честность. Конечным своим стремлением Ощепков ставит изучение Японии в военно-бытовом и политически-экономическом отношении…»[186]Почему-то кажется, что есть в этой характеристике что- то пренебрежительное, начальственное, хотя именно так, наверно, пишутся все характеристики? Так или иначе, документ этот вместе с другими был представлен руководству военной разведки в Приморье — возможно, во Владивосток, а может быть, и в штаб корпуса в Хабаровске, точно это неизвестно. Вероятно, это произошло одновременно с прибытием туда Ощепкова. Сахалин резидент оставил под предлогом лечения жены и необходимости закупки новых кинокартин[187]. Тем более что картины, и не только, действительно были нужны. Вопрос один — на что их покупать?

С требованиями относительно материального содержания и возмещения расходов командование с Василием Сергеевичем согласилось, но не полностью. Между ними были заключены «условия» разведывательной деятельности — своеобразный контракт, в соответствии с которым глава резидентуры № 13, то есть японской, получил регистрационный номер 1/1043 в Разведывательном управлении Красной армии[188]. Псевдоним «Д. Д.» Ощепкову, видимо, сохранили, добавив еще и цифровое обозначение[189], а вот денежное содержание нового резидента срезали на четверть относительно того, которое он получал на Сахалине. Разведчики, никогда не бывавшие в Японии, решили, очевидно, что жизнь там дешевле, чем в Александровске, и, одобрив размер денежного довольствия Ощепкова в 300 иен в месяц, предложили покрывать возникающие расходы из средств, заработанных самостоятельно, с помощью кинопрокатного дела. При этом кинопроектора «Пауэрс», который просил Василий Сергеевич, чтобы получить возможность продолжить киносеансы в расположениях воинских частей и покрывать все те же расходы, ему тоже не выдали, как не выдали и средства на его покупку. Не знакомы были командирам Ощепкова наставления Сунь-Цзы, далеки они оказались и от Кун-Цзы — Конфуция, говорившего когда-то: «Мастер, желающий хорошо сделать работу, прежде всего должен заточить свои орудия».

Ощепков понял, что теперь он сам себе мастер, искать орудия разведывательного труда и затачивать их ему придется самостоятельно, и покинул территорию Советского Союза, перебравшись в Харбин — центр русской эмигрантской жизни в Китае. Там он остановился по адресу Стрелковая, 25, в доме у своего однокашника по семинарии Исидора Незнайко — будущего главного переводчика с японского в Управлении Китайско-Восточной железной дороги, блестящего знатока языка и «секретного связиста», то есть связного, советских спецслужб[190]. Остановился, очевидно, один, хотя официально он был к тому времени женат.

Сама по себе история с первыми двумя вступлениями Василия Ощепкова в брак и одним его разводом до сих пор окутана тайной, которую современная российская разведка считает государственной. Но кое-что в этой истории разобрать можно. Осенью 1923 года, оформляя анкету секретного сотрудника, Ощепков в графе «семейное положение» написал ту самую — странную на первый взгляд, вводившую многих исследователей в сентиментальный ступор фразу: «Холост и одинок». С помощью А. П. Чехова мы выяснили, что «холост и одинок» означало не тоску именно нашего героя по семейной жизни, а отсутствие уз брака в обоих случаях — и на материке, и на острове. Спустя ровно год, находясь в Маньчжурии, он внезапно обратился в Харбинское епархиальное управление с просьбой расторгнуть его брак с гражданкой Журавлевой Екатериной Николаевной, и просьба его немедленно была удовлетворена. Женился он на Сахалине, будучи уже в разведывательной командировке, — об этом есть два упоминания у М. Н. Лукашева[191]. Внезапно влюбился, а потом столь же внезапно разлюбил? Такое, конечно, вполне возможно — разведчики тоже люди, и никто от этого не застрахован. Вот только характеру того Василия Сергеевича, которого мы знаем по редким, но все же сохранившимся воспоминаниям учеников и родственников, такая поспешность в сердечной страсти не очень соответствует. Совсем другая картина вырисовывается, если предположить, что Екатерина Николаевна Журавлева была родной сестрой однокашника Ощепкова по семинарии, тоже сахалинца Гавриила Николаевича Журавлева, а женитьба на ней понадобилась Василию для получения японских документов, необходимых для въезда в страну. Он приехал на Сахалин из Дальневосточной республики — временного государственного образования на территории Приморья, «буфера» между Японией и Советской Россией. На выезд в Японию для граждан ДВР существовали серьезные ограничения, включая предоставление доказательств платежеспособности. По февральскому закону 1920 года о «системе предъявления наличных денег» каждый въезжавший в страну иностранец, при отсутствии у него японского гаранта, обязан был засвидетельствовать наличие весьма крупной суммы в любой общепризнанной валюте, эквивалентной 1500 японских иен, что гарантировало прибывающему нормальное существование хотя бы на первые недели или даже месяцы пребывания на островах[192]. Для сахалинцев же, чья родина теперь вся, полностью считалась территорией империи, наоборот, действовали существенные поблажки в этом вопросе. Вступив в брак с местной жительницей, Ощепков получал таким образом двойную гарантию благонадежности. И год спустя Харбинское епархиальное управление легко могло пойти навстречу кинопрокатчику, если он объяснил священникам, окормлявшим эмигрантскую паству, что необходимость заключения фиктивного брака вызвана страхом перед большевиками и желанием уехать подальше от них — в Японию. Так это или нет на самом деле, мы пока не знаем, как не знаем и девичью фамилию второй жены Ощепкова — это почему-то тоже государственная тайна. Известно только, что в 1924 году избраннице нашего героя, уроженке Сахалина Марии Григорьевне было всего 17 лет и что она была прелесть как хороша — это видно по ее фотографиям[193]. Василий и Мария обвенчались.

В Харбине Ощепков не только гостил у Незнайко и решал внезапные семейные проблемы. В этом маньчжурском городе, где русские все еще оставались большинством населения, располагались многие российские компании и в том числе кинопрокатная фирма Алексеева. Ощепков, до сих пор общавшийся с богатыми соотечественниками, имевшими не просто аппарат, а развернувшими полноценный бизнес с кинотеатрами, рекламой, доходами, только эпистолярно, смог теперь вступить в прямые переговоры с целью получения новых европейских и русских кинокартин, еще не демонстрировавшихся в Японии. Харбинские коллеги вроде бы согласились, но переговоры шли медленно — ждали прибытия новинок из Германии. Наконец договор об эксклюзивных правах был заключен. Фирма «Алексеев и К⁰» обязалась снабжать кинопрокатчика Ощепкова в Японии первыми и единственными копиями новых кинокартин[194]. По пути в Японию оставалось решить еще один деловой вопрос.

В Шанхае, откуда пароход должен был доставить молодую чету к месту назначения, у Василия Сергеевича была запланирована довольно странная встреча. Его поджидали там сразу двое разведчиков: Шадрин — из Разведупра РККА и некий «товарищ Егор» — из Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, то есть резиденты советских военной и политической разведок соответственно. Похоже, что инициатором встречи был сам Ощепков, так как одним из главных вопросов, обсуждавшихся на тайном рандеву, стало финансирование резидентуры. По выражению Василия Сергеевича, «товарищ Егор нажал на Шадрина», и тот согласился увеличить зарплату резидента до сахалинского уровня, то есть до 400 иен. Правда, снова было специально оговорено, что в эту сумму войдут и расходы по содержанию явочной квартиры — «комнаты для свидания с сотрудниками». Таким образом, при прибавке в 25 процентов планируемые расходы Ощепкова возросли почти вдвое — подразумевалось, что квартир теперь нужно будет две, для проживания и для работы. Зато «товарищ Егор» пробил для коллеги из конкурирующей организации и командировочные в случае поездок по стране (похоже, у него был опыт жизни в Японии): суточные — 5 иен и квартирные — 3 иены в сутки[195]. Разумеется, предлагая свою помощь Василию Сергеевичу, чекист не был бескорыстен. Взамен он потребовал у Ощепкова согласия работать и на ИНО ОГПУ, «давая из Японии» сведения экономического характера. Тот вынужден был согласиться, но со временем он с этого чекистского крючка сорвался, объяснив отказ своей полной некомпетентностью в экономических проблемах[196].

На встрече с Шадриным и Егором обсуждались возможности освещения деятельности в Японии казачьего атамана Семенова — самого популярного из выживших в Гражданской войне на Дальнем Востоке белогвардейского лидера, и это очень важный момент, к которому мы еще вернемся. Кроме того, Ощепков передал собеседникам данные о возможных сроках и условиях вывода японских частей с Северного Сахалина, полученные им там в том числе от главы оккупационной администрации генерала Такасу. Это не была определяющая для Москвы информация (советские резидентуры в Китае и Корее, контрразведка в Москве также работали очень эффективно), но кураторам Ощепкова сведения показались важными. Их передали полномочному представителю СССР в Китае Л. М. Карахану, который теперь мог вести переговоры с японцами, что называется, с открытыми глазами[197]. Так что вклад Василия Ощепкова в благополучное разрешение вопроса с возвращением его родины в состав России важен, неоспорим и должен быть зафиксирован в отечественной истории.

Шадриным — куратором Ощепкова от Разведупра, точнее, от разведотдела штаба Сибирского военного округа, встречавшимся с ним в Шанхае, являлся на самом деле Михаил Абрамов (он же Георгий Александрович Родионов). Абрамов-Родионов-Шадрин, будучи специалистом по Дальнему Востоку, в прошлом, так же как и Василий Сергеевич, служил в царской армии, был неплохо образован, понимал особенности службы в разведке (даже успел окончить специальные курсы в 1921 году) и, как мы видим, пытался помогать сослуживцу, которому вместо ежемесячных ста иен вручили призыв быть верным трудовому народу. Во время встречи в Шанхае он выполнял разведывательную миссию в Китае по заданию штаба Сибирского военного округа. Позже, в 1933 году, через восемь лет после установления дипломатических отношений между СССР и Японией, Абрамов и сам уехал в Токио, где стал легальным резидентом Разведупра под «крышей» вице-консула советского представительства и работал параллельно с Зорге[198]. Так впервые переплелись судьбы двух разведчиков разного масштаба, разных уровней работы, но одного направления: и Ощепкову, и Зорге пришлось связать свою судьбу с Японией. Но когда немецкий коммунист занимался еще пропагандой среди шахтеров Рурской области, чета Ощепковых уже села в Шанхае на пароход и около 24 ноября 1924 года прибыла в порт Кобэ.